Александр Зелёный
Проект ВИЛ
– Послушайте, – возмутился я, наконец. – Что за архаизм? Вы бы меня ещё пытками проверяли! Давайте я пообщаюсь с вашей нейросетью и всё! Её ж я всё равно не обману!
Они как-то странно на меня посмотрели. На экране моноблока открылось новое окно и в нём показалась Алина, принимавшая меня вчера на работу. Позади неё метался старичок с блестящей лысиной, тоже в белом халате, размахивал руками и, кажется, был крайне чем-то недоволен. Алина тоже не выглядела счастливой.
– Вы закончили? – нетерпеливо спросила она.
– Неа, – радостно ответил коротышка, отхлёбывая пышущий паром кофе. – Мы ещё на стареньком полиграфе сидим.
Алина поморщилась.
– Заканчивайте и передавайте его в «эсбэ».
– Но…
– Нет времени! Матвей Альбертович рвёт и мечет уже! Передавайте его дальше, а с этим всем разберёмся позже.
Она отключилась. Двое как-то сразу сникли.
– «Эсбэ»? – переспросил я.
– Служба безопасности, – уныло ответил долговязый. – Ладно, тогда позже закончим. Пойдёмте, я вас провожу.
Он поплёлся к двери. Та распахнулась и бедняга еле успел отскочить в сторону, чтобы не получить по носу. На пороге стояли двое крупных ребят в таких же строгих костюмах, что был на водителе. Я поспешно встал и пошёл за ними, на ходу расправляя рукава.
Мы шли по коридору ещё быстрее, чем с коротышкой и длинным. Чуть ли не бежали. Эти двое молчали, в воздухе чувствовалась какая-то нервозность, спешка. Перед нами оказался ещё один лифт, который поднял нас ещё выше. Здесь было гораздо тише. Меня завели в просторное помещение с панорамным окном. Возле него стоял Глеб «маленькие глазки» Викторович. Он со скучающим видом созерцал столицу.
Меня посадили за маленький столик с терминалом напротив длинного стола, за которым оказалось с десяток человек. Мужчины и женщины, старые и не очень, они безучастно смотрели на меня. Ощущалось, что всё происходящее им мало интересно и они здесь – по долгу службы.
– Борис Сергеевич, – начал тот, что сидел посередине, – мы должны проверить вашу благонадёжность и неприверженность взглядов наших конкурентов.
Он замолчал. Я неуверенно кивнул. Появилось стойкое ощущение дежавю.
– Итак, – сидевший во главе стола открыл настоящую бумажную папку. – Вы претендуете на должность пресс-атташе в одном из наших проектов.
Я оглянулся на Глеба. Тот слегка поднял брови и кивнул в сторону говорящего. Мол, смотри как надо названия проектов называть.
– Мы зададим вам серию вопросов, – продолжал главный будничным тоном. – Затем вам предстоит беседа с нашей нейросетевой системой. После чего, в случае одобрения…
Дверь раскрылась и в комнату, словно метеор, влетела Алина. Вид у неё был разгневанный. Ничего от вчерашней благожелательности в ней не осталось. Разве что воздух вокруг неё не искрил. Тем не менее, я очень обрадовался ей: прямо чувствовал, что увязаю в бюрократическом болоте, как будто и не уходил из МИДа, а она казалась мне островком благоразумия.
– Послушайте, – зашипела она, встав рядом со мной. Я чувствовал запах её духов. – Это не может подождать? Матвей Альбертович срочно требует консультанта к себе. Его ещё нужно ввести в курс дела!
– Матвей Альбертович здесь ничего не решает, – спокойно ответил какой-то дед по правую руку от председателя. Члены комиссии с готовностью закивали. – Поправьте меня, если ошибусь: проект господина Залужина – головной проект компании. И наверное вполне естественно, что все присутствующие хотят не допускать в него случайных людей.
Алина чуть успокоилась, но кулаки не разжала. Она так и стояла возле меня, словно медведица, защищавшая медвежонка.
– Да сколько можно терять время? – воскликнула она. – Скольких консультантов вы забраковали за два месяца? Нам нужен человек уже давным давно!
Алина обернулась на Глеба, видимо ища поддержки. Он пожал плечами, показывая, что это не ему решать. Мне показалось, что в его хитрых глазах мелькнул огонёк озорства. С дальнего конца стола поднялась седовласая женщина:
– Если бы вы подбирали нормальных кандидатов, то никто бы их не браковал! Вы присылаете сюда такое отребье, что смотреть тошно и говорите, что это знатоки истории! Что они нам жизненно необходимы! И тратите, между прочим, и наше время тоже!
Она плюхнулась обратно в кресло и фыркнула, как боевой конь. Я рассматривал смятые рукава своей рубашки, хмурился и пытался понять, в какой момент времени пресс-атташе превратился в консультанта с обязательным знанием истории?
– И сейчас, – продолжила седовласая, – вы всё ещё тратить наше время. И своё, кстати, тоже.
Алина вздохнула и как будто стала меньше ростом. Потом она наклонилась ко мне и прошептала в самое ухо, обдав меня горячим дыханием:
– Держитесь. Вы именно тот, кто нам нужен. Мы вас не отдадим.
Она вышла, аккуратно закрыв за собой дверь. Председатель повёл плечами:
– Продолжим.
Терминал на моём столике ожил. На экране высветилось «Ранасентия окк. Версия 12.7». Настоящая речевая модель нейросети! С тех пор, как их запретили, они стали доступны только правительству и мегакорпорациям. Конечно, все знали, что эти структуры нарушают запрет, но говорить об этом было как-то не принято. Рядом с камерой загорелся зелёный индикатор: искусственный разум намеревался не только анализировать мои ответы, но и следить за моей реакцией на разговор. Члены комиссии зашуршали листочками, открывая старомодные бумажные папки, что меня удивило: никаких электронных планшетов.
Нейросеть тепло со мной поздоровалась и стала задавать вопросы, абсолютно не связанные с работой в «Ранасентии» и, на мой взгляд, не имеющие ничего общего с проверкой на благонадёжность. К примеру, мне предлагалось выбрать, кого я переведу первым через дорогу: девочку, старушку, женщину или ветерана? Я поинтересовался, куда именно я их перевожу. Сеть не ответила и задала следующий вопрос. Мой любимый цвет, какие я предпочитаю фрукты, помню ли я прошлогодний первый снегопад? Вопросы сыпались из терминала, как из рога изобилия. Всё это продолжалось не менее часа. Все сидели неподвижно, изредка что-то чиркая в своих папках. Только Глеб, наконец, отцепился от окна, переместился куда-то вглубь помещения и сел там, в тени.
Наконец, на экране высветилось «Спасибо за ответы» и терминал выключился. Председатель что-то нажал и повернулся к стоящему на его столе монитору.
– Итак, – сказал он, быстро пробежав глазами по экрану, – ваша благонадёжность составляет пятьдесят восемь процентов.
– Это не очень хорошо, да?
– Да. С большой долей вероятности, вы можете продать наши секреты даже на минимальных условиях. Вас могут запугать, использовать ваших близких для давления на вас. Вас легко убедить в своей правоте. И вы склонны к левым взглядам. Мы не можем предложить работу такому человеку, как вы.
Я сник. Я так обрадовался перспективе работы в корпорации, что совсем не подумал о том, что это так и может остаться только перспективой. Да, лотерейный билет у меня был, но вот только он не оказался выигрышным. Я в пол уха слушал вопросы и лениво отвечал, исключительно машинально. Где-то позади вышел из тени Глеб и, похоже, собирался уходить. Члены комиссии тоже заметно расслабились, стали переговариваться и никто, кроме председателя, не слушал меня.
Зазвонил телефон и все мгновенно замолчали. Даже замерли. Председатель побледнел, зачем-то встал и снял трубку.
– Алло?
Все как будто пытались отодвинуться от него подальше, словно он прокажённый.
– Да, – председатель достал платок и вытер выступившую на лбу испарину. – Только основные тесты, да. Нет, ещё не брали. Наверное не будем. Ведь всего пятьдесят восемь! Да, мне сообщали об успехах и сроках, но…
Он замолчал и закрыл глаза. Кажется, можно было расслышать чей-то злобный голос из динамика трубки. Председатель положил трубку и стал смотреть прямо перед собой.
– Как председатель комиссии, предлагаю утвердить Бориса Еремеева на должность специального консультанта в проекте ВИЛ. У кого-нибудь есть возражения?
Все молчали, потупив взгляд или уставившись в окно. Только Глеб смотрел на меня неотрывно своими глазами-щёлочками.
– Утверждаю, – председатель устало опустился в своё кресло.
Ко мне быстрыми шагами подошёл Глеб. Я машинально встал и он пожал мне руку:
– От всей души поздравляю, – в его голосе не было и тени притворства. – Позвольте, я провожу вас.
Он обнял меня за плечи и вывел в коридор. Я растерянно оглянулся на проверяющих: они собирали свои бумаги и старались не смотреть друг на друга. Видимо, они решили поскорее забыть всё, что здесь произошло. Никто не пытался меня остановить или что-либо сообщить мне.
Как только мы покинули комнату, Глеб отпустил меня, заложил руки за спину и неспеша пошёл по коридору. Его шаги гулко отскакивали от серо-белых полимерных стен.
– Что это было? – спросил я.
– Вы о чем? Ах, о собеседовании? Поздравляю ещё раз.
– Почему меня приняли? Было же понятно, что я не прохожу. Кто это звонил?
– Полагаю, что Габриэль Симонов, – Глеб помолчал. – Это глава компании.
– Глава компании? – ошалело спросил я. – Но почему? С чего такая честь? Приятно конечно, не спорю, но странно.
Глеб дёрнул щекой.
– Понимаешь, для него этот проект – очень, очень, оооооочень важная вещь. И он хочет запустить его как можно быстрее. А они и так выбиваются из графика, – Глеб мотнул головой куда-то вдаль, видимо показывая, где находятся «они». – Не думаю, что Симонов проникся симпатией к тебе. Смею предположить, что ему на тебя плевать. Но без консультанта проект буксует и его это беспокоит.
Я начал злиться.
– Что-то я ничего не понимаю. Меня приглашают на работу, потом говорят, что я не подхожу, потом вдруг сам директор меня берёт, хотя я даже не знаю как он выглядит! И всё это ради мега-супер важного проекта, сути которого мне никто не объясняет! Поднадоело как-то, честно говоря!
Мы остановились перед прозрачными дверьми. За ними красовался кафетерий, а за очередным панорамным окном угадывался балкон с несколькими столиками. Внутри практически никого не было: всего несколько человек. Глеб кивнул на дверь.
– Она тебе лучше объяснит.
Я проследил за его взглядом. Возле окна, за одним из столиков, сидела Алина. Она хмурила изящные бровки.
– А вы?
Почему-то вдруг мне захотелось заручиться поддержкой Глеба. Наверное потому, что на фоне бюрократов он производил впечатление пускай неприятного, но хотя бы вменяемого человека. Видимо, он обладал чертой характера располагать к себе с первого взгляда. Такие люди вроде бы ничего особенного не говорят и не делают, но все вокруг проникаются к ним если не симпатией, то уважением.
– А я в проекте не участвую. Я за ним наблюдаю.
Глеб пошёл дальше по коридору, всё так же заложив руки за спину и насвистывая какую-то песенку. Я хмыкнул и уже хотел толкнуть дверь, но они открылись автоматически и меня встретил сногсшибательный запах свежей выпечки.
Бармен за стойкой приветливо улыбнулся. Я кивнул ему, прошёл к её столику и встал так, чтобы она меня сразу увидела.
– Можно?
Она подняла на меня свои большие красивые глаза и сразу перестала хмуриться.
– Ах, Борис, наконец-то! Присаживайтесь. Как всё прошло?
– Да как-то странно, честно говоря. – Мой уровень доверия эээ, что-то около пятидесяти, – по её лицу пробежала тень. – Но потом кто-то позвонил председателю и меня приняли! Глеб считает, что это звонил Симонов.
– Глеб?
– Угу, Глеб. Стоял там, у окна. В коричневом костюме. Викторович.
С минуту она непонимающе смотрела на меня, затем её лицо просияло.
– Аааа, вы про Мещерякова. Он не здешний. Думаю, это правда звонил директор. Этот проект очень важен для всех нас. И для него тоже. Борис, да вы присаживайтесь!
Я сел. К нам подскочил официант и, глядя в пространство, протянул мне меню. Я машинально хлопнул себя по карману, хотя и без этого понимал, что всех моих сбережений не хватит на местный пирожок с капустой. Алина хитро улыбнулась.
– Здесь всё бесплатно для сотрудников, – она повернулась к официанту, взмахнув огненно-рыжими волосами. – Мой коллега ещё не получил пропуск, так что запишите на мой «айди». Будьте добры, один кофе и два круассана со сливочной начинкой. Спасибо.
Алина сделала глоток из маленькой чашечки. Я посмотрел в окно. Солнце уже клонилось к западу и в его лучах стали появляться первые нотки заката. Город тонул в серо-оранжевой дымке, до такой высоты не могли долететь ни его вонь, ни шум переполненных улиц. Над домами сновали вездесущие дроны, казавшиеся отсюда мухами, снующими вокруг переполненной мусорки. Находиться на такой высоте, так близко к огромному окну было непривычно и страшно.
Передо мной возникло блюдо с двумя явно только что испечёнными круассанами, а рядом оказалась миниатюрная чашечка чёрного кофе. Официант оставил сахарницу, сливки и бесшумно удалился. Я услышал, как урчит мой пролетарский живот и поспешно закашлялся, стараясь заглушить постыдный звук. Запах просто сводил с ума. Алина чуть склонила голову, откинувшись на спинку стула и наблюдала за моей трапезой.
– Вы так не беспокойтесь, Борис. У нас хорошо работать. Поймите правильно: обычно эти процедуры и проверки занимают месяц. А то и больше. Но людей вашего профиля найти нелегко. А предыдущие кандидаты были, гм… В общем, они точно не подходили. А вы нам подходите идеально, в этом никто не сомневается. За пару дней вас введут в курс дела и вы освоитесь. Мы с вами прекрасно сработаемся.
– А можно на «ты»? – внезапно для самого себя спросил я и поднял на неё глаза.
– Можно, – улыбнулась Алина.
Я расправился с едой и вытер рот приятно пахнувшей салфеткой.
– Ты можешь хотя бы теперь объяснить мне на какую работу я подписался? И, кстати, какие-нибудь бумаги мы вообще будем подписывать? Не думаю, что вы хотите взять на меня кредит, но всё-таки…
– Боря, – она стала максимально серьёзной и положила руку на стол, словно хотела взять меня за руку. – Не переживай, я же говорю тебе. На тебя много всего свалилось, но скоро ты освоишься. И бумаги будут все подписаны, тут у нас за нос никого водить не принято. Сегодня тебе ещё надо успеть поговорить с Залужиным – это глава проекта. Он тебе всё объяснит. Работа будет для тебя непривычная, да наверно и не найдётся человека, для кого бы она оказалась привычным делом! Но поверь, что как бы странно это не звучало, с твоими знаниями ты справишься блестяще. Потом тебе дадут освоиться с нудной, ой, нужной информацией для работы. Мы все тебе поможем. Матвей Альбертович прямо сегодня хотел допустить тебя к ВИЛу, но его отговорили. Уж очень он переживает за его ментальное здоровье.
– Так что такое ВИЛ?
Мгновение Алина молча смотрела на меня.
– Идём.
Она решительно встала и повела меня к выходу. Бармен нам поклонился.
– Напомни мне, что нужно выдать тебе костюм, – бросила она на ходу.
Мы довольно долго шли вдоль полимерных стен. Мы сворачивали столько раз, что я бы ни за что не нашёл дорогу обратно самостоятельно. Иногда спускались и поднимались на пару этажей по обычным лестницам. Мы прошли через несколько постов охраны и каждый раз охранники пускали нас неохотно, поскольку никаких документов у меня с собой не было, а видели они меня в первый раз. Спасали только документы Алины, которая, судя по тому, как легко с ней соглашались, была здесь на хорошем счету. Людей стало попадаться больше и через минуту мы вошли в обширное помещение, больше всего напоминающее центр управления полётами: ровными рядами, уходящими в высоту, как в университетской аудитории, здесь были установлены компьютерные терминалы. За ними сидели люди, о чём-то оживлённо переговариваясь, но бо́льшая часть мест пустовала. Напротив терминалов были установлены огромные экраны, показывающие некие помещения. В этих помещениях суетились люди в белых халатах, некоторые из них были в герметичных костюмах химической защиты. Одна комната разительно отличалась от остальных: белоснежные стены, минимум мебели. Почему-то я сразу подумал, что эта комната стерильна. В ней, на простой кровати, лежал завёрнутый в одеяло человек, отвернувшись от камеры к стенке. Под экранами можно было рассмотреть три одинаковые двери.
Стоило нам войти в этот «ЦУП», к нам тут же подошли двое:
– Вы кто?! Это режимный объект! Алина Владиславовна, вы знаете правила, никаких посторонних тут быть не должно!..
– Да тут всё здание режимный объект, – устало ответила Алина, ничуть не смутившись.
Откуда-то сверху донёсся старческий голос:
– Алиночка, свет мой! Наконец-то вы здесь!
К нам спешил старичок с блестящей лысиной. Кажется, именно тот, который что-то яростно кричал по видеосвязи, когда Алина спасла меня от долговязого и коротышки. Игнорируя растерявшуюся охрану он сразу подскочил ко мне и стал с энтузиазмом трясти мою руку.
– Наконец-то! – повторил он, преданно заглядывая мне в глаза. – Наконец-то мы вас нашли! О, эти бюрократы со своими процентами! Я ведь просил! Объяснял! Даже угрожал этим бестолочам! Но без Симонова, как всегда, дело не сдвинулось. Как я рад, что мы нашли вас. Мог ли я представить, что в моей работе мне понадобится историк, ха!
Старичок продолжал трясти мою руки с пугающим остервенением. Алина кашлянула:
– Матвей Альбертович.
– А? Да! Простите, – он отпустил меня, взял под руку и повёл через зал. – Меня зовут Матвей Альбертович Залужин. Я глава проекта ВИЛ. Прошу меня извинить, в последние дни, слава Богу, у нас полно работы, но не уделить вам десять минут я просто не могу! Это будет преступлением! Идёмте.
Он отвёл меня к двери возле экранов и распахнул её. Я оглянулся на Алину. Она вымученно улыбнулась. Залужин затолкал меня в свой кабинет и закрыл за собой дверь. Он быстрыми шагами направился к своему столу, указав на стул для посетителей. Я чуть расслабился, сев на стул, надеясь получить все ответы у своего, получается, непосредственного руководителя.
– Борис, вы хорошо знакомы с историей девятнадцатого и двадцатого веков? Особенно, со второй половиной девятнадцатого и первой половиной двадцатого? – Залужин уселся в кресло и сложил руки в замок.
– Гм, ну, у меня есть научная статья о причинах кризиса и начала Первой империалистической войны… Крестьянские восстания, предпосылки Октябрьской революции… А по истории девятнадцатого века я писал диплом. Если мы говорим об истории нашего государства, само собой. Так что да, можно сказать, что знаком.
Залужин, услышав слово «империалистической» улыбнулся и энергично закивал.
– То, что нам нужно, – промурлыкал он, чуть крутясь в своём кресле. – Мы не просто нашли вменяемого человека-историка, но ещё и с академическими знаниями нужного периода! Ах, как прекрасно! А ведь нашли в последний момент. Не иначе, как само провидение нас направило. Как вы наверняка знаете, мы пытаемся достичь бессмертия для человека. Амбициозная задача подразумевает копирование биоматериала из заведомо собранных образцов и выращивание нового тела с разумом и памятью, полностью повторяющими оригинал. Нам удалось расшифровать генетическую память, чтобы восстановить личность человека, а не просто вырастить кусок мяса с тем же лицом. Благодаря биотехнологиям и генной инженерии, мы также способны лишить человека врождённых заболеваний, мутаций, даже если они преследовали его в прошлом теле! Мы даже способны вносить изменения в генетический код, существенно замедляя процесс старения! И мы сможем воскрешать человека не дряхлым стариком, если таковым он ушёл от нас, а предоставить человеку возможность выбрать, в каком возрасте он хочет провести вечность! Ведь как только старое тело придёт в негодность мы просто вырастим новое!
– Невероятно! – выдохнул я.
– Ещё бы! Все эти изменения невозможны в уже, так сказать, готовом теле. О, сколько лет мы пытались вносить коррективы в ДНК, чтобы продлить жизнь наших лидеров и достойных людей! Но теперь, когда проект на завершающей стадии, мы наконец достигли этого. Ух, возможно, мы даже выведем эксперимент в другой статус и его услугами сможем воспользоваться даже мы с вами!
Глаза старика блестели лихорадочной надеждой. Это был блеск азарта учёного, близкого к достижению своей цели. Азарт, не меньший, чем у охотника или спортсмена. Но за этим блеском скрывалось кое-что ещё. Это был дряхлый старик, пусть и поддерживаемый технологиями «Ранасентии», который всеми правдами и неправдами надеялся достичь бессмертия. Польза от проекта для простых людей и даже для лидеров компаний, кажется, интересовала его меньше всего.
– То есть вы хотите сказать, что человек в той белой комнате…
– Да. Ещё совсем недавно этот человек был мёртв. Причём мёртв больше ста лет!
Он пощёлкал клавишами на клавиатуре и развернул экран монитора так, чтобы мы оба видели происходящее: на нём была белоснежная комната и человек, мирно спящий на кровати.
– Прошу любить и жаловать, – не без гордости заявил Залужин. – Владимир Ильич Ленин, собственной персоной!
– Ленин?
На секунду я не понял, о ком говорит Матвей Альбертович. Но эта фамилия точно была мне хорошо знакома и определённо была связана с двадцатым веком. Точно! Ленин! Как я сразу не сообразил! Вождь революции, оратор, философ, доказавший, что пролетарское государство может существовать не только на бумаге. Что идеи социализма и коммунизма – это не только удел фантастов, но вполне себе реальная вещь.
– Офигеть! – вырвалось у меня.
– А то, – хохотнул Залужин и блаженно вздохнул.
– Но как?! Хотя нет, – поправился я, – Скорее: почему?
– Почему Ленин?
– Да, – кивнул я.
Из всех возможных вариантов, кого могла захотеть воскресить алчная и безжалостная корпорация «Ранасентия», Ленин явно был в самом конце списка. Как минимум, они могли бы сделать копию кого-нибудь из своих сотрудников. Того же Матвея Альбертовича, например. Или Алину. Почему-то мне подумалось, что мир станет гораздо более приятным местом, если в нём будет две Алины, чем два Залужина.
– Причин несколько, – ответил Залужин, неотрывно глядя на спящего. – Прежде всего, наше руководство очень боится, что нас обвинят в подтасовках. Поэтому принято решение не использовать биоматериал наших сотрудников. Вторая причина – поиск биоматериала. Тут нужно было решить сразу несколько задач: найти того, кто умер достаточно давно, чтобы не было перетолков, что человек и не умирал. Во-вторых, чей материал хорошо сохранился и его ещё можно использовать. Ну и в-третьих, подопытный не должен храниться в склепах корпорации, дожидаясь возможности воскрешения, как я уже сказал, чтобы нас не обвинили в мошенничестве.
– Всё равно выбор странный. Почему именно он? Почему не, скажем, Эйнштейн? Вроде как его мозг сохранили. Чем вам не биоматериал?
Матвей Альбертович поморщился.
– Пожелание правительства.
Я удивлённо вскинул брови. Вот уж чего точно не стоило ожидать, что «Ранасентия» побоится идти наперекор властям. Это было даже более странно, чем воскрешение Ленина. И ещё страннее, чем пожелание государства оживить Владимира Ильича.
– Правительство финансирует часть проекта, – неохотно добавил Залужин. – Борис, я не знаю и не хочу знать всей этой подпаркетной возни. Не сомневаюсь, что властям тоже хочется жить вечно и им как-то удалось договориться с нашим руководством об участии в проекте. И не маленькое участие, надо сказать. А уж каким образом им это удалось, меня не касается. Они настояли на том, чтобы испытуемый был нашим соотечественником. И не важно, кто конкретно это будет. По этой же причине – договор с правительством – у нас тут болтается этот тип – Мещеряков. Следит за «нравственной стороной эксперимента». Ага, как же. Вроде из Госбезопасности или откуда-то оттуда.
О Глебе Залужин говорил с откроенной неприязнью. Я хмыкнул. Ясно, что Мещеряков поставлен сюда, чтобы вынюхивать тайны проекта. Но вот как Симонов – глава компании согласился на то, чтобы в самом сердце его главного проекта будет болтался откровенный «гэбэшник» – совершенно непонятно. Я снова взглянул на экран: человек лежал неподвижно, в той же позе.
– Насколько я могу судить, – пробормотал я, – эксперимент увенчался успехом?
– Сплюньте, молодой человек! Но вы правы, на сегодняшний день всё идёт хорошо. ВИЛ самостоятельно передвигается, ест, проявляет нормальную когнитивную активность.
– ВИЛ? Вы так его и зовёте?
– Да. Во-первых, чтобы лишний раз не называть его по имени вне стен лаборатории. Во-вторых, вам не следует забывать, что это – не Ленин. Ленин умер много лет назад. Это – выращенный биоматериал с памятью и личностью Ленина. Вам это по первости будет непривычно, вы не сведущи в наших убеждениях, но постарайтесь просто принять это.
– Так зачем здесь я? Вроде как, у вас всё в порядке. С виду, по крайней мере.
Я с сомнением посмотрел на неподвижно лежащего человека.
– А вы здесь нам очень нужны, юноша, – серьёзно ответил Залужин и посмотрел мне прямо в глаза. – Мы почти все здесь – биологи. Генные инженеры. Психологи. Даже солдаты! Но не историки. ВИЛ начинает приходить в себя и задаёт вопросы. Где он находится? Что сталось с его делом? Где его соратники? Сейчас наши психологи составляют план, как его по-тихоньку привести к современной картине мира так, чтобы он не спятил. А мы, чего уж греха таить, не настолько хорошо знакомы с его биографией.
– Используйте нейросеть, – я пожал плечами. – Она уж точно знает всё о его биографии и ответит на все его вопросы лучше меня.
Залужин сцепил руки в замок, положил их на стол и облокотился на него.
– Не всё так просто, Борис. ВИЛ вряд ли поймёт, что такое нейросеть и как можно общаться со светящимся экраном. Вы нужны как минимум для того, чтобы ему это объяснить. Кроме этого, психологи запрещают на пушечный выстрел подпускать его к ней. Врачи уверяют меня, что ему нужно живое общение. И крайне желательно, что человек, с которым он будет общаться, был бы осведомлён о его биографии. Если эксперимент продолжится в том же положительном ключе, то скоро начнутся презентации с его участием. И руководству нужно, чтобы он там не паниковал, чтобы рядом с ним был человек, который ему всё объяснит и всегда поможет, подскажет.
– И этот человек я?
– Именно. Да вы не переживайте, вы там будете не один. У вас примерно пара дней, чтобы освежить данные о жизни ВИЛа. Нейросеть вам поможет. У вас будет круглосуточный доступ к нашей лучшей модели. Эту пару дней, боюсь, вам придётся провести в стенах здания. А может и больше. Вам же ещё всё равно тесты проходить и бумаги подписывать, верно?
– Пару дней?! – возмутился я. – А почему так мало? А если я не успею? Да вы знаете сколько всего он успел за свою жизнь? А соратники? Их биографию тоже надо изучить. Развал союза, события до этого и после тоже явно его заинтересуют!
Матвей Альбертович выглядел смущённым. Он смахнул со стола невидимые крошки.
– Откровенно говоря, мы не ожидали столь скорого прогресса в эксперименте. Сейчас ВИЛ быстро устаёт, он бодрствует всего три-четыре часа в день. Его сознание спутанное, но мы рассчитываем, что уже через два-три дня он окончательно придёт в норму. Наверное. К этому моменту вы должны быть готовы как минимум начать вводить его в курс дела относительно судьбы его дел и его соратников. Само собой, мы давно искали кого-нибудь на ваше место и времени было бы больше. Но служба безопасности… – Залужин дёрнул щекой. – Служба безопасности браковала всех. По началу у них вообще было требование, что кандидат должен быть с корпоративным дипломом. Но где мы возьмём знатока истории, закончившего корпоративный институт? Так что его будете сопровождать вы. На всех конференциях, пресс-конференциях, званных ужинах и всём прочим. Вы будете его пресс-атташе. Пусть и в нестандартной форме.
– А что говорить про его судьбу?
– Психологи говорят, что его психика должна выдержать. Так что на все его вопросы можете говорить правду. Он умный, проницательный человек, так что врать ему – это не лучшая затея. Борис Сергеевич, спасибо большое за беседу, но мне уже пора к нашему подопечному. Вас проводят в комнату отдыха. Завтра у вас первый день!
Он потряс меня, по-отцовски, за плечи, улыбнулся и ушёл, не закрыв за собой дверь. Я вышел вслед за ним. В комнате наблюдения народу стало ещё меньше: всего за несколькими терминалами сидели сонные учёные. Часы показывали четверть восьмого. Залужин уже прилип к одному из своих подчинённых и что-то отрывисто у него спрашивал.
Меня проводили на другой этаж, в отдельную «квартиру». Я так и остался стоять на пороге. Предпочёл бы здесь поселиться не на два дня, а вообще не возвращаться с свой клоповник. Здесь, разумеется, было окно с шикарным видом на столицу. В просторной гостиной красовался камин, огромный телевизор, удобные диванчики и симпатичный мини-бар. Через открытую дверь просматривалась светлая кухня с выходом на террасу. Ещё одна дверь вела в спальню с огромной и умопомрачительно мягкой кроватью, там же был проём в ванную комнату, благоухающую шампунями. На столике, перед телевизором, сводил с ума ароматом ужин.
Я уселся на диван и оценил пищу. Здесь был большой, хорошо прожаренный стейк с картошкой, спаржей и грибами. Рядом, в запотевшей миске, дожидался своего часа охлаждённый фруктовый салат. Возле тарелок стояло несколько соусниц с разноцветным содержимым и открытая бутылка красного вина. Я включил телевизор и приступил к трапезе.
Показывали бессменную Аннет Солнечную со своей итоговой передачей. В её студии, на длинном диване, сегодня было двое гостей: неимоверно толстый мужчина неопределённого, но явно не молодого возраста. На его пиджаке красовалась брошь с логотипом компании «Терра нова» – маленькая зелёная планетка. С противоположной от него стороны, на самом краешке дивана, сидела девушка со злобным взглядом, как у загнанного зверька. Я внимательно посмотрел на Солнечную. Она уже была немолода. Очень немолода. Несмотря на все достижения той же «Ранасентии», было очевидно, что главное лицо телевидения стареет. Крючковатый нос навеивал воспоминания о ведьмах из детских сказок, синюшность кожи просвечивала даже сквозь килограмм румян и тонального крема. Волосы, несмотря на лучших стилистов, почему-то всё равно больше напоминали мочалку. Аннет продолжала начатую ранее мысль, обращаясь к чиновнику:
– То есть вы хотите сказать, что площадь Зелёных зон намного меньше, чем Зон повышенного комфорта?
Девушка фыркнула с края дивана:
– Зелёных зон? Как у вас язык поворачивается их так называть?! Это настоящие мёртвые земли! После того, как они – она ткнула тонким пальчиком в чиновника, – забирают всё в свои так называемые Зоны комфорта, а, по сути, в эти элитные поселения для богатых, то остаётся то, что мы видим за нашим городом! Рыжий, мёртвый лес! И это ещё не худший вариант! Пустошь, пустыня и никакой надежды на возрождение! Мутации, отравленная почва, заражённая вода!
