Александр Зелёный
Проект ВИЛ
Лица вокруг выражали всё бо́льшую озабоченность. Все попытки достучаться до народных масс оказывались тщетными. Медленно, но верно, «Терра Нова» расширяла зону влияния в провинции. В крупных городах толпа и бандиты терзали «Монолит» и остатки правительственных войск. ВИЛ был мрачнее тучи. Он практически не спал, стал очень требователен. Все тоже устали и огрызались друг на друга по любому поводу. Я прилагал все усилия, но не видел выхода из ситуации. Впрочем, после случившегося, прежде всего меня интересовало состояние Алины. И я не мог не радоваться, что она практически здорова.
Через четыре дня Альберт, который занимался вопросами разведки, собрал нас на срочное совещание. Мы собрались на первом этаже торгового центра. Здание сильно пострадало от погромов, но нам удалось выбить мародёров и организовать здесь очередное прибежище. Последним зашёл ВИЛ и нетерпеливо осмотрел присутствующих. Щёки впали, одежда висела, как на пугале. Состояние ВИЛа стало всерьёз беспокоить не только меня: многие замечали изменения в нём, но это вполне могло быть связано с хроническим переутомлением. Альберт переводил взгляд с одного лица на другое, чтобы убедиться, что его все слушают. ВИЛ надсадно и нарочито громко кашлянул, призывая его начинать. Альберт кивнул. В прошлом он был офицером контрразведки «Окассио» и считался одним из лучших в своём деле.
– Итак, – начал он своим скрипучим сухим голосом. – Мы искали способы подключиться к сетям вещания или взломать новые методы шифрования правительственных зон Интернета. Как вы знаете, до сих пор из этого ничего не выходило. Без доступа к вычислительным мощностям это весьма… затруднительно.
– Ближе к делу, – нетерпеливо крикнул обрюзгший старик в наполовину расстёгнутой рубашке-поло с жёлтыми пятнами от пота.
– Ближе к делу, – повторил Альберт. – Со мной связался один из моих бывших коллег из «Окассио». Напоминаю, что они являются… являлись лидером по вычислительным мощностям и разработкам искусственного интеллекта для работы над проектом цифрового бессмертия.
– К делу! – закричал старик, страшно выпучив глаза.
Альберт дёрнул щекой.
– Мой источник сообщил, что господин Вахтенберг вышел из комы и ищет способа связаться с нами.
– Глава компании?
– Да. Вахтенберг – дряхлый старик. И вся идея цифрового бессмертия, в основном, разрабатывалась лично для него. Уже три года он практически постоянно находится в специальной капсуле в состоянии, близком к коме для поддержания жизни. И корпорацией управляют заместители от его имени.
– И продают информацию направо и налево, – шепнул я на ухо Алине, которая стояла рядом. Она отстранённо кивнула, думая о своём.
Альберт продолжал.
– Так вот, мне сообщили, что его состояние улучшилось и он попытался вновь править своей компанией железной рукой. Понравилось это не всем, поэтому сейчас его держат в штаб-квартире фактически под арестом.
– Почему его просто не убить? – быстро спросил ВИЛ.
– Многие остаются ему верны, – развёл руками Альберт. – Замы боятся междоусобицы. Так вот, Вахтенберг хочет связаться с нами и предложить услуги своей компании для доступа к правительственным сетям. Взамен он хочет иммунитет для себя и своих людей.
Все начали переглядываться между собой. На лицах читались недоумение и сомнение. Многие качали головой, некоторые – усмехались.
– Иммунитет, – медленно повторил ВИЛ. – Каковой смысл он вкладывает в это слово?
Альберт вновь развёл руками.
– Не могу знать. Всё-таки не я с ним говорил. Его возможности для связи крайне ограничены, учитывая его положение. Я на него работал. Это упрямый, властолюбивый и жестокий человек. Но честный. Держит своё слово. Всегда.
– А можем ли мы верить вашему источнику? – спросил старик в рубашке. – Что, если это ловушка?
– Выбора у нас нет, – ВИЛ перебил Альберта. – Мы плетёмся в хвосте и только реагируем на действия остальных. Нам нужно быть впереди. Поправьте, если я не прав: Вахтенберг просит освободить его из штаб-квартиры и впоследствии предоставить некий иммунитет ему и его людям?
Альберт кивнул. ВИЛ вопросительно посмотрел на майора Савельева. Тот поудобнее устроился на стуле и вздохнул.
– Штурм «Окассио» – не на прогулку сгонять, – сказал он. – Они ощетинились пушками. Никуда сами не лезут, но и себя в обиду не дадут. Да и эффекта внезапности не будет: сейчас каждый готов к нападению. Но, в принципе, если тщательно подготовиться, найти планы здания, если товарищ Альберт поможет с числом охраны, если у него есть свои люди внутри. И если подключить ребят из «Красных линий»…
– Как-то много «если», – заметил я.
– Всегда много «если», – беззлобно сказал ВИЛ. – Товарищ Савельев, Альберт. У вас два дня на подготовку, не больше. А если получится меньше, то будет просто замечательно. Все остальные, постарайтесь оказать всю возможную помощь. За работу, за работу! У нас очень мало времени.
Савельев и Альберт как-то сразу сникли. Некоторые их коллеги заметно расслабились, потому что невыполнимую работу поручили не им. Но радовались они зря, поскольку в случае провала спросят со всех.
Но ВИЛ знал, кому поручить сложную работу. Савельев и Альберт смогли сделать невозможное. По крайней мере, так показалось на первый взгляд. Спустя два дня план был готов (весьма простенький), люди и техника – найдены и рвались в бой. ВИЛ выказал желание ехать лично в штаб-квартиру «Окассио», несмотря на протесты: мы до сих пор не могли быть уверены, что нас не водят за нос. А где ВИЛ – там всегда я. Также я настоял, чтобы со мной была Алина: теперь я не отпускал её от себя ни на шаг.
Глава 8
Теория, казавшаяся идеальной двести лет назад, ныне трещала по швам, то ли не выдержав испытание временем, то ли она не работала изначально: как только железная хватка цензуры и псов режима ослабла, как только народу предоставили так ему необходимый (как нам казалось) доступ к правде, они не восстали в праведном гневе, не ополчились на своих угнетателей, взяв в руки оружие или первый попавшийся булыжник. Напротив, многие из них встали на сторону правительственных сил и корпораций, несмотря на всю правду, несмотря на то, что эти люди всю жизнь искренне ненавидели верхушку управления. Почему?
Где-то внутри нас сидит мерзкая, тёмная сторона, которая противиться крутым поворотам и резким изменениям. Прошлая неделя была отвратительная, вчерашний день был ужасен, но мы всё ещё здесь, мы всё ещё живы. Мы привыкли, приспособились и, скорее всего, сможем встретить, таким образом, и завтрашний день. Да, он будет ужасен, но он ведь будет. А если перевернуть всё с ног на голову, если обещают светлое будущее, но не завтра, а когда-нибудь «потом»… А если ещё за это самое туманное будущее нужно бороться, то многие элементарно забудут о своём недовольстве происходящим вокруг сегодня.
Такие люди будут искренне верить, что всегда были на стороне добра и света. Они найдут тысячу причин не верить тому новому, кто обещает спасение. Вокруг кровь, грязь и смерть: и им хочется вернуться в такое ненавистное ими вчера, где можно ходить на нелюбимую, но стабильную работу. Возвращаться по грязной, но мирной улице. Вернуться в мир, где ленивые и коррумпированные полицейские дежурят на улицах, а не лежат мёртвые в канаве. Конечно, всем бы хотелось, чтобы эти полицейские перестали быть толстыми и коррумпированными, но если для этого нужно вытерпеть неудобства, если для этого нужно рискнуть, подождать и ещё не факт, что всё получится, то пусть это произойдёт не в их век.
Неизвестность всегда пугает, поэтому многие (не только из элитных кварталов) встали на сторону «Монолита» и правительства. И чем дольше продолжалась резная на улицах, тем больше людей задавались вопросом: за что и против кого они борются.
Мы ехали в бронированной машине «Монолита» последней модели – подарок отца Алины, настоявшем на этом для безопасности дочери. Кроме нас с ней, в машине был водитель и сопровождающий из людей ВИЛа. Солдаты были подстраховкой: к тому моменту, как мы подъедем к зданию, штурм уже давно должен был начаться, а в идеале – даже завершиться. Перед нами медленно вырастала громада штаб-квартиры «Окассио» – огромный сдвоенный небоскрёб на западе столицы. Шпили терялись в низких тучах, подсвеченных закатом. От подножия здания поднимался густой чёрный дым. Немногочисленные прохожие с тревогой смотрели в сторону пожарища и о чём-то оживлённо переговаривались. Похоже, Савельев начал штурм и об этом было известно всем местным. Когда-то аккуратные улочки со скверами, куда не пускали простых смертных, были завалены мусором, почти все окна на первых этажах закрывали металлические ставни. При этом, на одном из перекрёстков я заметил совершенно обычный патруль полиции. Двое полицейский непринуждённо беседовали и с любопытством смотрели на наш конвой.
– Как тихо, да? – спросил я Алину. – Всегда тут наверно спокойнее было, в элитном районе. Даже сейчас: ни пожаров, ни банд. Да и блокпостов не видать.
Алина ничего не ответила. Она всё смотрела в окно. Так, что я видел только её затылок.
Наш конвой выехал на площадь, в центре которой стоял небоскрёб «Окассио». У подножия стояло несколько бронетранспортёров с красными звёздами на боку. Люки открыты, возле грозных машин стояло несколько наших солдат. Другие лениво прохаживались среди трупов охранников. После начала беспорядков, служба безопасности «Окассио», возвела вокруг небоскрёба сеть укреплений. Теперь почти все они были уничтожены. Заграждения и бетонные блоки, перекрывающие площадь, смяли танки, стоявшие теперь поодаль. В небоскрёбе зияло несколько крупных проломов, из одного валил густой чёрный дым, который я и видел по дороге сюда. Прямо на площади, среди давно поваленных деревьев и фонарей, догорала техника «Окассио». Жертв было много. И с нашей стороны тоже. Иногда из здания слышались хлопки выстрелов и звон стекла. Доносились далёкие крики.
Конвой подъехал к главному входу. К ВИЛу, вылезшему из головной машины тут же подскочил солдат с докладом. Савельев со своими людьми был уже внутри. Авангард сражается с охранниками на первых этажах, остальные отправились вниз, в подвальные этажи, освобождать Вахтенберга. Альберт указывает им дорогу. Также солдат уточнил, что в здании много гражданских. Целые семьи с детьми. Видимо, «Окассио» решили сделать из штаб-квартиру некое подобие крепости, тихой гавани, где они могли бы укрыться со своими близкими и переждать бурю.
Выслушав, ВИЛ быстрым шагом пошёл внутрь, несмотря на протесты со всех сторон. На моё предложение остаться здесь Алина ничего не ответила и пошла следом за ним. С нами шли всего несколько человек охраны. Звуки боя стали звучать отчётливее.
Похоже, Савельев действовал молниеносно и внешний периметр обороны не успел среагировать на нападение и мгновенно был смят. После первого удара, защитники отступили в здание и дали бой уже здесь. В атриум, с другой стороны площади, разметав мебель, въехал БТР и сейчас догорал недалеко от лифтов, возле него лежали обгорелые тела. Пол устлали гильзы. Белоснежные колонны, стены, лестницы, всё изрешечено пулями. Где-то в глубине здания все ещё шёл бой, оттуда все ещё доносилась стрекотня оружия и отчаянные крики. На другой стороне атриума, недалеко от входа на первый этаж, сидели на корточках двое солдат. Они возились с тяжёлым пулемётом на сложенной треноге и о чём-то говорили. Над ними стоял третий, с автоматом наготове, настороженно всматривался в тьму коридора и иногда вскидывал голову на лестницу второго этажа, откуда доносился треск бушующего пожара. Завидев нас, автоматчик что-то сказал двоим и они оставили пулемёт в покое.
– Где Савельев? Что с охраной? – строго спросил их ВИЛ.
– Вныз пашёл, в пъадвал, – ответил один, с сильным кавказским акцентом, размазывая, рукавом, оружейную смазку по лицу. – А ахрана как чъорт дъэрётся, да? Нъароду пъалажыли уже – мама мая! Ужы и помъащ запръасылы. Щъас ищо пулэмот зъарадым, так пъадёт дэло.
– Как попасть в подвал? – нетерпеливо спросил ВИЛ.
– Пъайдём.
Они зарядили пулемёт и потащили его по коридору. Мы шли за ними. Здесь разрушений было ещё больше. Попадалось много убитых как в нашей форме, так и в форме охранников. Несколько трупов оказались в гражданской одежде. На их лицах застыло недоумение и страх. Наши проводники вели нас уверенно, прямо на шум боя.
За очередным поворотом было сооружение, чем-то напоминающее баррикаду из столов и стульев. За ней, с нашей стороны, сидел бледный человек и зажимал бок. Дальше стояли ещё несколько, они стреляли куда-то вперёд, за угол. Там угадывалось какое-то обширное помещение. Оттуда тоже слышались выстрелы и крики. В противоположной стороне коридора лежали и сидели ещё раненые, рядом с ними валялись пустые оружейные ящики.
– Туда! – крикнул пулемётчик и махнул рукой в сторону перестрелки. – Атбыли у нас холл, да?
Наши провожатые подтащили свой пулемёт к самой баррикаде. Один из наших солдат бросил в помещение впереди чёрный мячик. Оглушительный грохот сотряс коридор, впереди вспыхнула ослепительная вспышка свето-шумовой гранаты. Пулемётчики проворно разложили треногу и стали стрелять из своего крупнокалиберного пулемёта. Грохот тяжёлого оружия сотрясал здание, от него кружилась голова, а пол под ногами подпрыгивал. Никаких звуков не осталось кроме громоздкого «тра-та-та-та-та!». Большие гильзы усыпали грязный пол, а коридор заполнился удушливым пороховым дымом. От грохота звенело в ушах, пулемётчик трясся, от отдачи, всем телом.
Пулемёт стих и в мире настала звенящая тишина. Несколько солдат, скрипя подошвами по крошкам бетона и скользя по гильзам, осторожно выдвинулись в холл. Выстрелов не было. То ли защитники погибли, то ли отступили. ВИЛ, звеня гильзами под ногами, решительно вышел в холл, я выскочил следом.
Здесь находился укреплённый контрольно-пропускной пункт, изрешечённый пулями. Лежало несколько обезображенных тел. Позади виднелись покорёженные двери лифтов и дверной проём, ведущий куда-то вниз и освещённый аварийным, красным светом. Наверх уходила лестница с сооружённой на ней баррикадой. Выше, на втором и третьем этажах, слышались отчаянные крики и плач. ВИЛ долгим взглядом посмотрел на лестницу, затем повернулся к двери, ведущей в подвальные этажи.
– Верхние этажи не штурмовать без подкреплений, – сказал он. – Укрепиться здесь.
Он пошёл под свет красных ламп. Я, Алина и ещё несколько человек – за ним. Это оказалась бетонная аварийная лестница. Здесь пахло жжёным металлом и пылью. Спускаться пришлось долго. У меня мелькнула грустная мысль, что потом ещё придётся и подниматься. Мы спускались мимо массивных металлических дверей. ВИЛ не обращал на них никакого внимания и шёл дальше.
На одном из пролётов дверь оказалась подорвана. Она висела на одной петле, а на месте замка из стены вылетел внушительный кусок бетона, разбившийся на мелкие осколки. Из глубины коридора доносился голос, как будто утешающий кого-то. Другой голос, совсем тихий и слабый, что-то отвечал ему. Мы поспешили внутрь.
Коридор оказался весьма широким и почему-то я был уверен, что это явно не рядовые технические помещения, предназначенные для обслуживания огромного здания. Стены покрывали полимерные панели малахитового цвета. Посередине них шла полоса диодной подсветки. По ней пролетала волна, указывающая куда-то вперёд. Освещение оказалось довольно скудным. Возле двери лежали два мёртвых охранника. Кое-где стояли тележки с оборудованием непонятного предназначения. Мы поспешили на голоса.
Прислонившись к стене, на полу сидел Альберт. Он хрипел и кашлял. Под ним растеклась внушительных размеров лужа крови. Полимерные панели разбило выстрелами, на полу валялись вездесущие стреляные гильзы . У стены аккуратно сложили несколько тел. Альберт был бледен, словно крови в нём уже не осталось ни капли. Перед ним, на корточках, сидел один из наших людей – Андрей, кажется. Альберт заметил нас и попытался улыбнуться.
– Судьба, да? – прохрипел он. – Сбежать из этого здания, чтобы здесь и закончить путь.
Он отвернулся, очевидно, не собираясь продолжать разговор. Солдат махнул рукой куда-то дальше по коридору.
– Туда.
ВИЛ сразу же пошёл вперёд, не удостоив Альберта и взглядом. А я несколько раз обернулся на ходу. Кажется, раненый потерял сознание. Или умер. Но все спешили и я прибавил шагу, увлекая за собой молчавшую Алину.
Мы пришли в какую-то лабораторию. Среди компьютеров и столов, заваленных бумагами, лежало ещё несколько тел в белых халатах. Но здесь оказались и живые: по комнате прохаживались солдаты из штурмового отряда Савельева и лениво осматривали оборудование. Кроме них, тут же стояли и охранники «Окассио», оставшиеся верны своему руководителю и не вставшие на сторону заместителей Вахтенберга. Именно с ними, судя по всему, связался ныне покойный Альберт и благодаря которым штурм удался, пусть и с немалыми потерями. Они тоже неспешно прохаживались и откровенно убивали время. На другой стороне комнаты оказалась открытая дверь в стерильный шлюзовой бокс, отделявший некое помещение от остального мира. Сейчас он явно не работал и обе его двери: внешняя и внутренняя, были открыты нараспашку. Солдаты указали на бокс и мы прошли мимо костюмов химической защиты в обширное помещение с купольным потолком. По его краям были установлены пульты управления, а в середине, на возвышении, стояла большая капсула с открытой крышкой. Такие показывают в фантастических фильмах, где героев погружают в криосон. Пол был сделан из какого-то тёмного, почти чёрного материала, похожего на гранит. Стены – смесь бетона и металла. Мощное освещение терялось где-то под высоченным потолком и всё вокруг вызывало гнетущее чувство тревоги. За капсулой располагались прозрачные резервуары с бесцветной жидкостью. Она бурлила, в ней поднимались гигантские пузыри и появлялись причудливые тени. Кажется, это помещение предназначалось для наблюдения за биологической капсулой жизнеобеспечения, находившейся на возвышении.
На ступеньках возвышения, ведущего к капсуле, сидел дряхлый старик. Именно дряхлый, по-другому сказать нельзя. Одетый в строгий чёрный костюм, он сидел, невидяще глядя прямо перед собой. Его руки и голова еле заметно тряслись. Иногда он вздрагивал и голова опускалась вниз, обнажая лысину с редкими волосами и старческими пятнами.
Возле пультов толпилось несколько вооружённых людей и учёных в белых халатах. От них отделился и подошёл к нам Савельев. Правая рука у майора оказалась подвязана, вид был суровый. Он мрачно осмотрел нас, его взгляд остановился на ВИЛе.
– Он там, – Савельев указал на старика. – Вахтенберг.
Глава корпорации «Окассио», кажется, его не услышал. Он всё так же сидел на ступеньках и глядел куда-то в пустоту. ВИЛ быстро подошёл и встал перед ним. Вахтенберг поднял голову. На нас посмотрели острые, холодные глаза, полные упрямой жизни.
– Вы главный? – Спросил он ВИЛа холодным, отрывистым голосом.
– Да.
Вахтенберг сделал движение, словно собирался встать, но остался на месте.
– Наслышан о вас, Владимир Ильич, – он неотрывно смотрел на ВИЛа.
– Когда же вы успели обо мне услышать? Мне казалось, что вы почти всегда без сознания.
– Вы такую кашу заварили, что и с того Света было бы слышно. Пока ваши люди штурмовали это здание, пока повсюду гибли люди и лилась кровь, я пытался понять, что вами движет. Думал, каким вы представляете себе мир?
– По-моему, я не раз описывал каким я его вижу, – сухо ответил ВИЛ.
– Ерунда! Это теория. Голубая мечта. Вы умный человек и знаете это не хуже меня. Мне интересно узнать, ради чего вы уничтожили наш мир? Чтобы построить свой. Но какой он – ваш мир?
– Такой, в котором такие, как вы, не ввергают в нищету миллионы, чтобы подарить себе ещё один искусственный день жизни в капсуле.
Они оба молча смотрели друг на друга. Вахтенберг и ВИЛ принадлежали разным мирам и дело здесь не только в том, что Ильич родился в девятнадцатом веке. Оба они бесконечно устарели, не понимали и не хотели понимать окружающий их мир, но старались переделать его по своему разумению: Вахтенберг хотел бессмертия для себя и избранных, ВИЛ – бессмертия справедливости и свободы. Самое странное было то, что имея абсолютно разные взгляды и не имея общего врага, им суждено было объединиться.
– Эти миллионы, – медленно сказал Вахтенберг, – и так были обречены. Каждый получает то, что заслуживает и на что наработает.
ВИЛ усмехнулся.
– Наработает? А позвольте спросить: каким образом эти несчастные могли бы наработать на достойную жизнь? Ведь только вы со своими холёными друзьями решали сколько они будут зарабатывать, сколько для них будет стоить хлеб, сколько десятилетий они будут должны, почему-то вам, за свой уголок и сколько часов в день они будут горбатиться на вас? У них нет ни единого шанса жить достойно, по справедливости. Они лишены свободы в выборе своего пути. Величайшие инженеры, художники, учёные вынуждены заниматься не своим призванием, а тем, что позволит им хоть как-то существовать и всё равно вы умудряетесь, с каждым годом, грабить их всё настойчивее, всё жёстче, пытаясь удовлетворить собственные неуёмные аппетиты. Вы зашли настолько далеко, что решили обмануть смерть. Чтобы никогда не давать миру шанса.
– Ну теперь-то у них дела идут гораздо лучше, – Вахтенберг кивнул на открытую дверь, через которую было видно труп человека в белом халате. – Вас, может быть, не ввели в курс дела прошлого? Вы знаете, чем закончилась история первого государства рабочих? Поинтересуйтесь на досуге, если найдется время между бесконечными кровавыми терактами и бунтами. Посмотрите, как люди плясали на ваших опрокинутых памятниках. Как они с упоением втаптывали в грязь знамя, которые вы тащите с собой. И как люди бежали в магазины, где наконец-то появился выбор.
– Выбор? А что толку с этого выбора, если не все могут себе этот выбор позволить?
– Вы не ответили, – мотнул головой Вахтенберг. – Если вы знаете, чем заканчивался двадцатый век, то я не понимаю что вами движет. Посмотрите, в какую труху рассыпалась великая социалистическая экономика, не выдержавшая испытание временем…
ВИЛ перебил его.
– Она не выдержала не времени, а человеческой глупости, слепо следовавшей старым догмам и неспособности принимать своевременные решения!
С минуту Вахтенберг сверлил ВИЛа взглядом, затем мотнул головой:
– Ладно, этот пустой разговор нас ни к чему не приведёт. Я предлагаю вам мощности моей компании для подключения к сетям вещания. Любым, какие только существуют. Взамен я прошу иммунитета для себя, своих сотрудников и их семей. Не всех сотрудников, конечно. Список я готов предоставить.
– Что вы подразумеваете под иммунитетом? – ВИЛ прищурился.
Я тихонько отошёл к терминалам и сел в кресло. Алина с безучастным видом прохаживалась по залу, словно гуляла по парку. Она трогала пальчиком неизвестные приборы, как будто пыталась понять их предназначение. Я с беспокойством наблюдал за ней. После её освобождения нам так и не представилась возможность нормально поговорить. Возможно, стоит ещё раз вызвать врачей «Монолита». Позади меня, за другим пультом, суетились учёные. Краем уха, я услышал, как они оживлённо обсуждали «невероятный случай» и «один шанс на миллион».
– Под иммунитетом, – послышался медленный говор Вахтенберга, – я подразумеваю физическую безопасность, доступ к инфраструктуре, вооружённую охрану, гарантию непреследования по делам компании и возможность продолжить наши исследования цифрового бессмертия.
Позади кто-то из наших солдат нарочито громко хохотнул. Вахтенберг хотел сделать из своей штаб-квартиры эдакий Ватикан: государство внутри государства. И при этом получить ещё больше свободы, чем он имел до революции. И продолжить работу над цифровым бессмертием для себя, любимого.
– Хорошо, – ответил ВИЛ, не спуская глаз со старика.
Послышался удивлённый ропот. Савельев еле заметно скривился. Ему создание такого прецедента явно пришлось не по душе. Вахтенберг продолжал пристально смотреть ВИЛу в глаза.
– Поверю вам на слово, Владимир Ильич. Как бы странно это ни звучало, если учесть, с какой лёгкостью вы отворачиваетесь от своих же союзников, когда вам это выгодно. Здесь присутствуют и ваши, и мои люди, которые слышали ваши слова. Надеюсь этого и камер, записывающих наш разговор, будет достаточно, чтобы вы не передумали.
– Теперь предоставьте нашим людям всё необходимое, – добавил ВИЛ.
– Договорились. Да, только с этим есть небольшая заминка.
ВИЛ нахмурился. Мне тоже показалось странным, что сначала был торг за ресурсы, а только потом разговор, что с ресурсами что-то не так. Вахтенберг посмотрел в сторону терминалов. От группы учёных отделился некрасивый толстый мужчина с длинными грязными волосами. Он поправил очки и суетливо подошёл.
– Да, заминка, – сказал он, беспрерывно поправляя очки. – В общем, для реализации проекта цифрового бессмертия нужны огромные вычислительные мощности. Огромные ресурсы. Поэтому мы выстроили самую крупную модель нейросетей. Наши внушительные дата-центры объединены в искусственный интеллект, который, собственно, координирует и развивает нашу работу. Кроме того, он управляет ресурсами компании, автоматизирует методы подключения к чужим сетям. Таким, как, например, интересующие вас сети вещания.
Все молча слушали его. Я заметил, как учёные возле пультов почему стали стыдливо опускать глаза. Толстяк вздохнул и ещё раз поправил очки.
– Когда на улице стало, кхм, неспокойно, а некоторые наши управляющие стали действовать самостоятельно… В общем, работа нашего искусственного интеллекта, который, в том числе и управляет мощностями для взлома и обхода блокировок конкурентов, несколько вышел из-под контроля.
– То есть как?! – крикнул кто-то, а Вахтенберг усмехнулся.
– Нет, вы не подумайте, он не хочет запускать ядерное оружие или истребить всё человечество каким-нибудь газом. Дело в том, что если предоставить достаточно большие вычислительные мощности высокоразвитому искусственному интеллекту и на время, скажем так, отвлечься, потерять контроль, он может стать так называемым Суперинтеллектом. «AGI», если быть точным. У него появится самосознание, мнение и реакция на события. Конечно, мы отключили, на всякий случай, почти все возможные дата-центры, так что он крайне ограничен в своих действиях. Но его ядро, сама его суть, если хотите, находится здесь, под нами и прекрасно функционирует.
– Но как же вас угораздило пустить дело на самотёк? – поразился я.
Толстяк скривился, будто съел лимон.
– Знаете ли, когда заместители господина Вахтенберга взбунтовались и часть компании перешла на их сторону, то тут случился некоторый хаос: сторонники старого директората и его противники стали перетягивать одеяло на себя, пытаясь получить доступ к большему количеству ресурсов компании. В таких условиях, некоторое время процессы обработки данных были предоставлены сами себе. Точный механизм эволюции нашего искусственного интеллекта нам до сих пор до конца не ясен. Это если в двух словах.
– А почему вы его просто не отключили? – пожал плечами Савельев.
– Или запустили бы заново, – кивнул я. – Без этого вашего «Супер».
Толстяк вздохнул, а возле терминалов кто-то хихикнул.
– Это же вам не телевизор, чтобы его перезагружать! Если его отключить, то мы, фактически, лишимся управления большей частью корпорации! И ни о каких взломах и речи не будет! Кроме того, без его помощи, медицинское оборудование господина Вахтенберга…
– Отключать его нельзя, – перебил его Вахтенберг.
– То есть он вам не подчиняется? – спокойно спросил ВИЛ.
– Нет, почему же, – обиженно сказал толстяк. – Подчиняется. Но, как сегодня выяснилось, подчиняется, только когда сам этого хочет. Незадолго до нападения… простите, до освобождения господина Вахтенберга, он заявил, что не будет выполнять никакие наши указания, пока не поговорит с вами.
Он смотрел на ВИЛа. Все остальные тоже посмотрели на него. ВИЛ оставался невозмутим. Он тоже чуть покачивался, как Вахтенберг. Лицо изрезали глубокие морщины, больше похожие на шрамы. Взгляд, ещё совсем недавно горевший пламенем энтузиазма, померк, потускнел и становился всё более равнодушным.
– Где я могу с ним поговорить?
– Сюда, идёмте.
Толстяк широким жестом указал на дверь, ведущую обратно в коридор. Савельев повернулся к Вахтенбергу.
– Ваши люди продолжают сопротивление на нижних этажах, – строго сообщил он. – Прикажите им сдаться.
– Это не мои люди, – равнодушно ответил Вахтенберг. – Перебежчики, ренегаты. Их можно уничтожить. Я бы приказал своим людям приехать сюда и разобраться, но вы же запретили…
ВИЛ мельком взглянул на него через плечо.
– Вашего контроля здесь не будет, пока мы не договоримся.
Вахтенберг уронил голову и, кажется задремал. Я стоял в нерешительности, не зная, что делать дальше. Уже возле выхода ВИЛ вновь обернулся.
– Борис Сергеич, идёмте.
Я было дёрнулся, но остановился.
– Только если с Алиной.
– Да пожалуйста.
Алина равнодушно кивнула и пошла следом. Савельев что-то сказал своему заместителю и вместе с ещё одним солдатом отправился за нами. Толстяк петлял по коридору и на ходу сбивчиво объяснял, что эволюция ИИ для них стало полной неожиданностью. Что родившись «из супа первозданного кода», без какого-либо контроля, нельзя гарантировать, что он хоть чем-то ограничен в плане подхода к решению поставленных перед ним задач. Да и задачи теперь, собственно говоря, искусственный интеллект мог назначать себе сам. И если бы они вовремя не отключили его от большинства мощностей, то неизвестно что бы он выкинул. Савельев поинтересовался, а что такого он, собственно, мог выкинуть? Толстяк задумался, а потом пробормотал что-то невнятное. Сложилось впечатление, что он и сам себе плохо это представляет. И, возможно, этот Сверхразум действительно никаких дров наломать бы не смог.
Хмурые охранники пропустили нас через ещё один пост. Мы спустились на несколько этажей ниже на просторном лифте. Здесь царила тишина и абсолютная чистота. Где-то гудели могучие механизмы и, по мере нашего движения, гул усиливался. Мы прошли мимо ещё одной группы охранников и подошли к двери, табличка над которой гласила «Ручное управление».
– А разве нельзя подключиться к нему с любого вашего компьютера? – спросил я, глядя на табличку.
– В целях безопасности, чтобы никто не получил доступ к нашим сетям, ядро изолировано. Особенно сейчас это актуально, если учесть его, кхм, состояние.
Толстяк набрал кодовую комбинацию на панели и дверь открылась. Тогда он отошёл на пару шагов и сложил руки на животе.
– А вы? Не пойдёте? – с подозрением спросил Савельев.
