Анастасия Орлова
Фантомные боли железных грифонов
Глава 36
За окном, как обычно, клубилась плотная туманная темнота, подсвеченная голубым неоном фонарей; комната мерцала синим аквариумным светом, рассыпающимся бликами в гирляндах из полупрозрачных камней, свисающих с потолка у кровати. Который час – не угадаешь. Как и не угадаешь, сколько уже Сага лежит без сна, предаваясь невесёлым размышлениям, положив голову Хиддену на грудь, слушая его ровное дыхание. Пятнадцать минут? Всю ночь? Целую жизнь? А ведь каждая минута сейчас – на вес золота.
– Каждая минута приближает нас к смерти, – тихо сказала она.
– Угу, – сонно откликнулся Хидден.
– А мы ничего не делаем…
– И чем это отличается от обычной жизни? – шёпотом поинтересовался Хидден. – Любой человек с каждым днём на шаг ближе к смерти, но это неумолимое движение к концу не заставляет жить как-то иначе и не тратить время на ерунду, не находишь?
– Возможно потому, что никто не знает, сколько ему осталось.
– Нет. Просто людей настолько пугают мысли о смерти, что мысли о собственном вечном существовании – неосознанные, на уровне ощущений – для них вполне естественны. Конец неизбежен – это все знают. Но он кажется таким далёким, что себя в этой дали воспринимаешь уже совершенно другим человеком. И умрёт тот, другой, а не ты. И значит, это не считается.
Сага задумалась над его словами и не ответила.
– Тем более, – вновь заговорил Хидден, – сейчас мы не тратим время попусту. Мы вместе. Это важно.
– Важно лежать, обнявшись? – усмехнулась Сага.
– Да, – серьёзно ответил Хидден. – Ещё пару месяцев назад я не видел в себе ничего настоящего – всё либо следствие ранней допрошивки, либо видимость, которую я сам же создал. Но теперь… То, что между нами, то, что я к тебе чувствую – настоящее. А ведь в жизни только оно и важно – настоящее. Остальное – ложь и глупости.
Сага перевернулась на живот и посмотрела Хиддену в глаза. Серо-голубые искорки в них мерцали с непривычной, ещё незнакомой ей глубины мягко и нежно.
– Сага, я…
– Молчи! – Она приложила пальцы к его губам. – Не говори этого, пожалуйста! – прошептала она. – Иначе мне кажется, что ты прощаешься. Но у нас есть ещё несколько дней и… надежда.
Хидден грустно улыбнулся.
– Сага…
– Пожалуйста! – взмолилась она. – Я не дура, я понимаю, что эта надежда призрачна, даже нереальна. Но она нужна мне! Пусть такая, но она мне необходима… Я слишком долго жила без неё.
Хидден обнял её крепче.
– Хорошо.
Они расстались у дома Саги – она пошла проведать белку перед работой, а Хидден – сразу в Каланчу. Они вышли раньше обычного, и улицы пока пустовали.
Хидден не спеша брёл по тротуару, засунув руки в карманы джинсов, изыскивая возможности спастись от объёмного взрыва. Возможности изыскивались сплошь невозможные – ничего нового. Всё – так же, как и последние три дня, которые они с Сагой и Сталью провели за мозговым штурмом, закрывшись в кабинете Стали, пока Гейт и команда Профессора были по горло заняты подготовкой к глубокому сканированию своего начальника, которое обставили едва ли не торжественней царских поминок.
Он задумался так крепко, что не заметил, как шаг его стал медленней и нетвёрже, будто идти приходилось по морскому дну. Воздух вокруг сгустился, став плотным, киселеобразным. Сгустился и туман. В и без того тёплом и влажном Творецке дышать стало ещё тяжелей. Закашлявшись, Хидден остановился, стёр с висков выступившие капельки пота.
Впереди, в рассеянный круг неонового фонарного света, выступила худая согбенная фигурка, окутанная туманом. Хидден увидел её краем глаза, и что-то смутно знакомое кольнуло под рёбрами. Он вздрогнул раньше, чем сообразил, кого же ему напоминает силуэт. А когда сообразил, горло сдавил такой спазм, что Хидден несколько секунд не мог сделать вдох.
Фигурка стояла в нескольких шагах, не шевелясь, преградив Хиддену дорогу, и туман вокруг неё завивался кольцами, потихоньку рассеиваясь. Когда стало возможно различить лицо, Хидден уже знал, что увидит длинную седую бороду, словно сотканную из творецкого тумана, и слепые глаза, будто этим туманом наполненные.
– Дед… – чуть слышно выдохнул он.
Старик в изношенной одежде с чужого плеча, с кривой палкой вместо клюки, слепо смотрел на Хиддена, по-отечески тепло улыбаясь. Скрюченными морщинистыми пальцами он пытался нащупать Хиддена, и тот едва сдержался, чтобы не протянуть руку. «Это морок!» – настойчиво стучало в висках, но видение было столь убедительным, и так хотелось в него поверить…
– Мальчик! – глухо просипел старик, и его голос оказался таким же, как помнил Хидден. – Мальчик, ты слишком молод, чтобы умирать! И ты знаешь: сейчас совсем не время – ведь ты едва нашёл то, ради чего стоит жить… Над вами нависла угроза – Город чувствует её, но не может разгадать. Он хочет помочь тебе, Мальчик. Доверься ему. Доверься, расскажи, что тебя гнетёт, что грозит отобрать у тебя самое дорогое – то, что стало дороже жизни! Ты жаждешь спасения. Жаждешь, Город чует это. Вы ищете путь, вы что-то замышляете, но одним вам не справиться. Всё будет напрасно, всё пойдёт крахом, если вы не доверитесь ему! Расскажите, и он поможет. Доверься Творецку, Мальчик, доброта его безгранична…
Слова убаюкивали и гипнотизировали: хотелось послушаться, сбросить груз с собственных плеч и доверить Городу не только все свои тайны, но и жизнь, о которой он, безусловно, позаботится.
«Доверься! Доверься!» – кровью шумело в ушах в ритме замедляющегося сердца, и голову заполняла патока из видений их с Сагой будущего – всех тех лет, которые они проведут вместе, наслаждаясь жизнью и друг другом. От сладости этих картинок слипались глаза, и моргать становилось всё тяжелее, но старик словно отпечатался на изнанке век – Хидден отлично его видел даже с закрытыми глазами.
«Доверься! Доверься!», и все те прекрасные, сумасшедшие мечты станут реальностью – стоит только рассказать Городу секрет, перейти на его сторону… А потом… потом… потом – верно служить ему. Всего-то! Так ли велика цена за их с Сагой будущее? Всего-то – верность Городу… И весь мир в придачу.
Хидден зажмурился и с силой тряхнул головой, прогоняя вязкую мглу, паутиной оплетающую его мысли и его волю.
– Пошёл прочь!
Он поднял отяжелевшую руку, с трудом сжал кулак и с силой выбросил его вперёд. Движение вышло медленным и неуклюжим, но старик рассыпался, взвихрился клочьями тумана, словно дым от залитого костра.
– Ты ошибаешься, Мальчик! Но ещё не поздно – только доверься! – угасающим эхом звучал его голос.
– Я всю жизнь ошибался, – тяжело дыша, процедил Хидден. – Хватит! Пора делать правильный выбор.
В это же время непривычно запыхавшаяся Сталь открыла дверь своего кабинета и согнулась, уперев руки в колени, пытаясь отдышаться. Выбившиеся из пучка прядки прилипли к её взмокшему лбу, перед глазами рябили чёрные мошки, пульс зашкаливал.
– Что за …? – удивилась Сталь, хватая ртом непривычно густой и горячий воздух.
И тут боковым зрением она уловила движение за её рабочим столом. На стуле, болтая ногами, сидела маленькая светловолосая девочка.
– Мама! – обрадовалась девочка. – Я тебя заждалась!
Ровно в тот же момент Сага обещала Гренке, что сегодня вечером заберёт его к Хиддену, раз уж она сама теперь всегда ночует у него. Покормив белку, она вышла на площадку – словно в наполненную паром горячую баню. Густой влажный туман окутал её всю – будто взял в тиски, подступил к горлу, затуманил взгляд. На лестнице обрисовался тёмный силуэт: кто-то поднимался к её квартире.
***
– Сага! – вновь окликнула Сталь. – Полана! – она повысила голос, и Сага наконец-то вынырнула из пучины своих размышлений, вернувшись в кабинет Стали, за стол, вместе с Хидденом.
– Что?
– С тобой всё в порядке?
– А? Да. – Сага сжала переносицу пальцами. – Просто голова болит. Я сегодня не выспалась.
Сталь недоверчиво на неё посмотрела, потом собрала разложенные на столе бумаги с их обсуждениями и, бросив в ведро, подожгла.
– Я, конечно, тот ещё скептик, – сказала она, – и не склонна питать иллюзий, но в данном вопросе очень хочется согласиться с Хидденом: выход есть всегда. И мы делаем всё, чтобы его найти. Отчаиваться ещё рано.
– А я и не отчаиваюсь, – вздохнула Сага.
– Вот и правильно, – кивнула Сталь. – Продолжим наши поиски после обеда.
– Сага! – Хидден поймал её за руку, когда они вышли в коридор. – В чём дело? Я вижу, тебя что-то тревожит.
– Странно, ведь причин тревожиться абсолютно нет, – съязвила Сага.
– Но у тебя явно нашлась ещё одна, о которой я не знаю. – Хидден увлёк её в пустынный боковой коридор, подальше от спешащих на обед сотрудников. – Что случилось? – Он мягко коснулся её щеки и заглянул в до черноты тёмные глаза.
– Ты припёр меня к стенке, – невесело усмехнулась Сага, – причём в прямом смысле.
Она устало прислонилась к стене, и Хидден придвинулся ещё ближе:
– Расскажи мне… Я же чувствую: что-то не так.
Сага помолчала, потупившись. А потом вскинула взгляд, и Хидден впервые увидел в нём столько отчаяния.
– Мне не даёт покоя одна мысль… Всё вертится и вертится, неотвязно, словно дрозофила…
– Что за мысль? – спросил Хидден, предчувствуя дурное.
– Хидден… – Сага вздохнула, словно набираясь храбрости. – Мы встретились благодаря Творецку. Здесь паршиво, чертовски паршиво, но… мы вместе. Мы живы, и мы есть друг у друга. А большего мне, пожалуй, и не нужно. А тебе?
– К чему ты ведёшь, Сага? – ещё больше напрягся Хидден.
– К тому, что это дорогого стоит. И так ли велика цена, которую он требует?
Что-то больное, тревожное заскребло острыми коготками с внутренней стороны его рёбер.
– Цена – служить ему, – предостерегающе произнёс Хидден.
– Да… Кажется, я нашла выход, Хидден. Он не слишком хорош. Но другого я не вижу.
Сага вытащила из болтающейся на плече сумки блокнот и, что-то быстро в нём написав, показала Хиддену.
«Если рассказать Городу о планах ГБ, он успеет отрастить бомбоубежище для тех, кто ему нужен и верен. Мы ему нужны. Осталось лишь перейти на его сторону».
Хидден отшатнулся, сделал маленький круг по узкому коридору, отёр лицо ладонями. Замер, запрокинув голову и запустив пальцы в волосы, подбирая слова.
– Ты же понимаешь, чего он от нас потребует? Глубокие сканы и насильственные допрошивки – лишь верхушка айсберга. И если мы присягнём ему на верность, назад пути уже не будет. То, что нам придётся для него делать, не исправить и назад не отыграть. Ты предлагаешь следовать злу!
– На другой чаше весов – мы, – тихо ответила Сага. – И это для меня стало так дорого, что… Я хочу рассказать ему, Хидден.
– Чёрт, ты говоришь, как Гейт! – в сердцах воскликнул Хидден, но сразу сбавил тон. – В том-то и дело, что на одной чаше – будущее всего мира, а на другой – только наше. Мы, – с расстановкой произнёс он, левой ладонью изображая одну чашу весов, – и весь мир – не только его настоящее, но и будущее. – Правой ладонью он изобразил вторую чашу. – Сможешь спокойно спать, выбрав себя? Я – нет.
Сага молча опустила взгляд:
– Я не боялась смерти, а теперь мне есть что терять и… Другого выхода у нас нет.
– Но у нас есть выбор!
– Так выбери меня, – прошептала Сага, вцепившись в его футболку, – меня, а не смерть! Её в своё время уже выбрал Варвар…
– И сделал это зря, если мы сейчас сдадимся! Всё окажется зря, понимаешь? – Хидден взял её за плечи и легонько встряхнул. – Я не верю, что ты просто опустишь руки, Сага! Ведь ты лезла на рожон и рисковала собственной шкурой, чтобы помешать планам Города, а теперь говоришь… – Он вдруг осёкся и отстранился. – Чёрт… Это не твои мысли, тебе их внушили! Ты видела его сегодня, да? Говорила с ним?
– С кем? – одними губами спросила Сага, хоть и догадалась, кого имел в виду Хидден.
– С Варваром.
– Варвар мёртв.
– Мой дед – тоже. Но я видел его сегодня, и он убеждал меня перейти на сторону Творецка. Хотя мой дед никогда бы так не сделал, я в этом уверен. Город искушает нас, используя наши же чувства, но мы должны быть сильнее.
Сага побледнела.
– Это отчаянные меры, Сага, – сказал Хидден, зловеще ухмыльнувшись, – а их требуют только отчаянные времена. Чёртова Плесень боится нас, понимаешь? – Он ещё раз встряхнул её за плечи. – А это значит, что мы побеждаем!
Сага криво усмехнулась.
– Ведь наша первостепенная задача – не выжить, а уничтожить её, – продолжал Хидден. – И мы, считай, уже победили. Потому что чёртова Плесень ничего не сможет сделать, ни-че-го! – Хидден почти смеялся. – Если ты, конечно, не дашь слабину и не сольёшь ей план, – шёпотом добавил он. – На эту слабину и расчёт. Только она может спасти Плесень. Только ты можешь её спасти. – Он сделал глубокий медленный вдох и так же медленно выдохнул. – А теперь скажи мне, Сага: ты хочешь этого? Ты хочешь спасти Плесень?
К концу его речи Сага смотрела уже твёрдо и зло.
– Нет уж, пусть подавится! – выплюнула она.
– Слышал, проклятый космический гриб? – глянул вверх Хидден. – Подавись! Даже если убьёшь нас, ты всё равно проиграл! Мы не станем тебе помогать, а зло без человеческой помощи бессильно!
Он привлёк Сагу к себе, крепко обнял и прошептал на ухо:
– Я люблю тебя.
– Хидден!
– Я не прощаюсь. Просто хочу, чтобы ты знала. Сейчас, а не когда-нибудь потом.
– Я знаю. И… тоже люблю тебя, Хидден.
– Это лучшая из трёх моих жизней, – помолчав, усмехнулся он.
– И самая страшная, – улыбнулась Сага, уткнувшись ему в шею.
– Безусловно!
Когда они вернулись с обеда, Сталь была уже на своём рабочем месте и что-то быстро писала на листе бумаги. Не отрываясь от этого занятия, она кивком пригласила их сесть.
Судя по сосредоточенному и какому-то просветлённому лицу Стали, ей в голову пришла идея. Хидден с Сагой в надежде переглянулись.
– Коллеги! – воскликнула Сталь, закончив писать. – Помните миф об Одиссее и циклопе?
– Как Одиссей выколол циклопу его единственный глаз? – уточнил Хидден.
– Как Одиссей прицепился под овечье брюхо, чтобы выбраться из пещеры циклопа, – ответила Сталь и развернула к ним лист, исписанный тонким и острым почерком с сильным наклоном вправо.
Сага с Хидденом склонились над записями, соприкоснувшись головами.
«Силовое поле вокруг города нельзя ни нарушить, ни ослабить – это мы знаем. Но оно пропускало грифонов, когда те улетали, и я уверена, что Город не станет губить их – слишком уж непросто они выращиваются. Безусловно, если сесть на грифона верхом, силовое поле убьёт всадника, не повредив грифона. Но если закрепиться ремнями под грифоньим брюхом, получится, что в полёте грифон своим телом и поджатыми лапами создаст аналог клетки Фарадея. Это позволит компенсировать внешнее поле, и человек останется жив. Да, Город может придумать что-то ещё, не прибегая к силовому полю, но ему понадобится время – его реакция на незнакомые обстоятельства не слишком быстра. Риск есть, но он оправдан. Больше одного человека грифон не унесёт, но несколькими рейсами, если всё получится, мы сможем спасти хотя бы кого-то, кто ещё не на стороне Плесени (а их всего-то раз-два и обчёлся). Что думаете?
Теперь о технической стороне вопроса: у нас три грифона. Те, что для глубоких сканов, не рассматриваются по понятным причинам. Остаётся Оберон. Он сейчас в цокольном загоне, всё так же без модуля памяти. Мы довольно долго пытались синхронизировать его с Бересклетом, поэтому есть высокая вероятность, что с другим сканом возникнут ещё бо́льшие сложности. Хидден, сможете ли Вы, учитывая эти особенности, написать для него полностью искусственный разум? Разумеется, нам не нужна личность – можно обойтись лишь программой, которая заставит грифона вывозить из Творецка людей, оставлять их в безопасном месте и возвращаться за следующим пассажиром. Но эта программа должна быть настолько сильной, чтобы живущая в грифоне Плесень не смогла сбить его с цели. Чтобы написанное Вами стремление руководило грифоном от и до, и чтобы оно корректно с ним синхронизировалось, не провоцируя того избавиться от стороннего алгоритма или причинить себе вред. Я понимаю, это почти невозможно. Но Вы же гений, Хидден. Сможете?»
Дочитав, Хидден поднял взгляд на Сталь. Та сидела настолько неподвижно, будто даже не дышала, пока они читали. Сага посмотрела на Хиддена, и он кожей почувствовал, как его жжёт вспыхнувшая в её взгляде надежда. В его голове взметнулся рой формул и строчек кода: мозг, получив задачу, сразу же принялся её решать, и теперь, вглядываясь мысленным взором в мельтешащие перед ним цифры, вспыхивающие то зелёным, то красным, Хидден пытался понять, есть ли у него шанс справиться.
– Я попробую, – наконец сказал он. – Но времени очень мало. Мне нужны помощники.
– Тогда приступим, – скупо улыбнулась Сталь – радоваться пока было рано. – Руководите, Хидден.
***
Большая круглая комната напоминала операционную и белоснежными глянцевыми стенами, и слепящим белым светом, и отсутствием окон, и железной каталкой, предназначенной для сканируемого или допрошиваемого, и пугающего вида аппаратами, стоящими вокруг неё.
Гейт сверилась с показаниями приборов, неряшливым почерком занесла цифры в бланк и удовлетворённо кивнула.
– Всё путём, батя! – вполголоса сказала она лежащему на каталке Профессору. – Я пойду чо-нибудь схаваю, а то брюхо с голодухи к позвоночнику присохло. За тобой пока Беркут приглядит. Да вон этот… – Гейт задумчиво окинула взглядом светловолосого голубоглазого доктора аристократической внешности, вспоминая его имя. – Шницель.
– Шли́хтик, – педантично поправил её доктор.
– Шляхтич, – в тон ему ответила Гейт. – Присмотрят в общем, не боись, Проф!
Тот её, разумеется, не услышал: он уже несколько часов находился в глубокой коме. Жить ему оставалось меньше суток.
Для использованной человеческой оболочки доноров разума Город вырастил в центре кладбища гробницу, пугающую уродливой замысловатостью своих украшений. В левой её секции уже покоилось тело Вермута, а глубокий скан его личности, записанный на модуль памяти, успешно вживили Бормм-Горгоне-Бис-Мимасу.
На процедуре активации, помимо Гейт и Профессора с его командой, присутствовали Медиум и двое его ребят – Сметана и Блик. Последним предстояло неотступно быть при Горгоне, пока разум Вермута полностью не освоится в железном теле. Куратором скана личности на период синхронизации стала Беркут.
Профессора, не раз уже активировавшего грифонов с функциональными сканами, активация Горгоны ввергла в катарсис. Пусть грифон ещё не совсем уверенно пользовался своими физическими возможностями и то и дело нечаянно крушил хвостом и крыльями мебель, но он был Вермутом, осознающим себя в теле железного зверя. Даже во взгляде жёлтых глаз, в которых кружили молнии, узнавался всё тот же Вермут.
Несколько минут Горгоне потребовалось, чтобы «проснуться». А потом он сделал то, чего не делал ни один грифон до него: оглядел себя с ног до головы. Сначала – вертясь вокруг своей оси, а потом – в отражении в стекле. И, кажется, остался очень доволен: щёлкнул клювом и горделиво встопорщил воротник из железных перьев.
Город отрастил для него высокую площадку рядом с домом Медиума, с которой удобно наблюдать за южной частью Творецка – плантациями benedicat acutifolia и жилыми кварталами.
Для Пандоры же подобная площадка выросла в северной части, ближе к Каланче. «Логично, – подумал тогда Профессор, – что каждый из нас останется присматривать за теми, с кем работал».
Город уже не скрывал, что новым грифонам уготована роль стражей, наблюдателей и карателей, имеющих прямой контакт с Плесенью, безупречных и неуязвимых, а потому – гораздо более опасных, чем те ребята Медиума, которые носят чёрные комбинезоны на манер лётных, с жёлтыми лампасами, и шутят пошлые шуточки.
– Квинтэссенция власти и мудрости! – с набежавшими на глаза восторженными слезами выдохнул Профессор, едва не пав перед Горгоной на колени. – Совершенное создание, поистине – совершенное!
Гейт, глядя на него, хмыкнула:
– А сканчик-то, между прочим, моя работа! А без сканчика эта штучка, – она кивнула на Горгону, – так, металлолом ходячий. Видишь, я те говорила, что Хид мне и в подмётки не годится! Он бы такого не сделал.
Глава 37
Хидден поднял покрасневшие от напряжения и усталости глаза от монитора на вошедшую в кабинет Сталь, и та передумала задавать свой вопрос – ответ был очевиден. Третий день они работали над программой для Оберона, но продвинулись ничтожно мало, и Сталь знала почему.
– Втроём мы не справимся, – сипло сказал Хидден, измождённо подперев кулаком щёку.
Плесень не умела читать написанное от руки, но она проросла в компьютеры и могла считать вносимую в них информацию. Программа для Оберона писалась слишком очевидно, а маскировать её под что-то иное, путать следы, как Хидден делал с «багом» для Бересклета, не хватало времени. Город мог разгадать планы заговорщиков и смешать им все карты, поэтому они решили разбить работу на три части и писать их отдельно друг от друга – каждый свою, чтобы свести в одну программу в последний момент, а самые важные расчёты делать вручную. Это выходило слишком долго.
– Давайте я поговорю с Корнетом, – предложила Сталь. – Он считает не хуже компьютера.
Хидден вяло фыркнул.
– Больше нам довериться некому, – тише добавила Сталь.
– Эта Плесень едва не склонила на свою сторону Сагу. Сагу, Катриса! Что уж говорить об этом парне с неустойчивой психикой – его она вмиг обработает. Тем более есть на какие мозоли наступить. Вспомните, что он не так давно вытворял!
– Вот именно! – Дверь приоткрылась, и в кабинет Хиддена протиснулся Корнет. – Именно поэтому я готов вам присягнуть на верность в этом деле, если хотите.
– Вы ему сказали?! – возмутился Хидден, поражённо уставившись на Сталь.
– Это наша единственная возможность успеть, Хидден. Не злитесь.
– Да вы что, какая злость, он сейчас пойдёт и сдаст меня ко всем чертям! И вас заодно!
– Хидден! – спокойно прервал его Корнет.
Он хмуро глядел на Хиддена из-под насупленных бровей, и в упрямом взгляде тёмно-зелёных глаз читались решительность и честность, но не ненависть и злость.
– Послушайте, Хидден. Руководствуясь эмоциями и предвзятостью, я совершил много того, за что мне теперь стыдно. Я получил урок и сделал выводы. И это вторая причина теперь думать трижды и больше не поддаваться ни собственным заблуждениям, ни человеческим манипуляциям, ни внушениям Города.
– А первая? – спросил Хидден.
– Вы можете спасти её. И я вам в этом помогу.
Спустя два дня стало ясно, что даже с Корнетом, с которым дело пошло существенно быстрее, они всё равно не успеют. Они выбивались из сил и практически не спали, а надежда угасала даже не с каждым днём, – с каждым часом.
Поздним вечером в кабинет Хиддена постучали, и на пороге появился Корнет. Хидден поднял на него вопросительный взгляд воспалённых глаз. Корнет положил на стол очередную пачку листов с расчётами и плотнее закрыл дверь, явно намереваясь что-то сказать.
– Что? – спросил Хидден.
Корнет медлил.
– Ну говори уже, а то я вырублюсь, пока ты дозреешь, – подавил зевок третьи сутки не спавший Хидден.
– Есть другой способ, – очень тихо, но твёрдо сказал Корнет и, ухватив торчащий из принесённой им стопки бумаг уголок, вытянул лист, исписанный словами, а не цифрами, положил его поверх остальных документов.
Хидден устало потёр двумя пальцами глаза и, проморгавшись, чтобы прогнать пляшущих перед ними мушек, уставился на письмо.
– Чёрт, ну и почерк у тебя! – хмыкнул он себе под нос, и в тоне звучало явное одобрение.
Безупречно ровные строчки, написанные Корнетом, вились легко и изящно, почти каллиграфически.
«То, что задумали, мы не успеем – это уже очевидно, на это нужно слишком много времени. Но для глубокого сканирования достаточно суток, а получившийся скан доработки практически не требует – это доказано Гейт и двумя только что сделанными ею сканами. Если справилась она, вы с доктором Сталью и подавно справитесь. А я буду донором. Я знаю план, и ничего допрошивать мне не потребуется. Вам останется только устранить возможные сложности синхронизации с Обероном, ведь он всё ещё хранит остаточную память о скане Бересклета, но и это не отнимет много времени. Сейчас всё это устроить будет как никогда удобно: пока все заняты адаптацией новых грифонов, на нас не обратят внимания. А Город не запрещал сканировать кого-то, пусть даже им не выбранного. Вспомнить хотя бы Варвара. Итого у нас до взрыва останется дня два, чтобы спасти людей».
Пока Хидден читал, Корнет не сводил с него глаз и заметил, как на щеках того перекатились желваки и как сползлись к переносице брови. Восторга предложение не вызвало, и Корнет посчитал нужным добавить то, о чём умолчал в записке:
– Я обещаю сделать всё, что в моих силах, чтобы помочь и вам тоже, Хидден. Конечно, не ради вас и даже не из-за моей вины перед вами.
Хидден поморщился: собственная шкура его сейчас заботила меньше всего. Он поднял на Корнета мрачный взгляд:
– Сталь не пойдёт на это. А Сага и тем более.
– Поэтому мы должны убедить их.
– «Мы»! – хмыкнул Хидден.
Идея ему не нравилась, но Корнет прав – другого выхода нет. И Сталь уговорить будет проще, чем Сагу, ведь Сталью движет то же, что и Корнетом. Что и самим Хидденом, впрочем… Он задумчиво почесал бровь указательным пальцем, вздохнул.
– Знаешь что, – наконец сказал Хидден, возвращая Корнету его письмо, – иди-ка спать. И если к утру твоя решимость не стухнет, мы поговорим со Сталью.
В лице Корнета мелькнула тень недовольства: он хотел решить всё сразу же, немедленно! Но он ничего не сказал, лишь кивнул и вышел из кабинета.
***
Грифон приоткрыл один глаз. Из окружающей его белёсой мути выступило что-то клочкастое, фиолетовое, придвинулось ближе. Грифон моргнул, наводя фокус. С первого раза не вышло, и он моргнул ещё. Наконец закружившиеся по радужке молнии вернули картинке перед его глазом и цвет, и чёткость, и глубину.
– Ну, чо-как, Проф? – спросило фиолетовое, теперь ухмыляющееся.
«Похабное… – всплыло в голове. – Как же её… Гейт!»
– Эй, есть кто дома? – Гейт шутя постучала костяшкой согнутого пальца грифону по лбу, и тот возмущённо мотнул головой.
Подняться на ноги оказалось так же непросто, как после очень долгой болезни. Во-первых, теперь ног было четыре, а это вовсе не то же самое, что встать на четвереньки, например. Двигались ноги в таком количестве иначе, иначе несли туловище – теперь тоже иное, горизонтальное – а уж ощущались и подавно не как две человеческих.
Грифон встал, сделал пару неловких шагов, пошатнулся, ловя равновесие, Профессор инстинктивно взмахнул руками, но вышло – крыльями. Огромными, тяжёлыми, звенящими. Они шевелились меж лопаток и неуклюже чиркали концами острых маховых перьев по бетонному полу, неприятно лязгая. Грифон попытался свести крылья вперёд, чтобы получше их рассмотреть, но как-то неудачно шевельнул правым и застрял, накрепко воткнувшись им в пол. К горлу подступила незнакомая животная паника, диктующая биться и дёргаться, пока не вырвешься, но на него смотрели с десяток пар глаз, и Профессор не мог позволить себе истерику перед подчинёнными. Грифон замер, задрав клюв, словно аршин проглотил.
«Глубоко дышать и постараться успокоиться», – подумал Профессор и вдруг понял, что он… не дышит! Вообще. Совсем. Абсолютно. Ему просто нечем. В груди нового железного тела лёгких не существовало. Очередная волна густой паники облепила его плотным коконом, и захотелось вертеться и визжать, и молотить когтистыми лапами в попытке разорвать этот кокон. Как заставить себя успокоиться, если даже дышать не умеешь?
Профессору хотелось схватиться за голову, потереть ладонями лицо, но ни одна из конечностей в его нынешнем арсенале для такой цели не годилась. По всему железному телу грифона прокатилось нечто вроде судороги: движение соединительных механизмов, заменяющее работу мышц. И вдруг что-то взметнулось вверх позади него и звонко треснуло грифона по затылку. В глазах на миг задвоилось. Профессор обернулся через плечо – благо это движение осталось более-менее привычным – и уставился на задранный к потолку грифоний хвост с металлическим набалдашником-кисточной на конце.
«Хвост, чёрт подери! Это мой хвост!»
Он неуклюже махнул им в сторону, нечаянно зацепив стул, который, вращаясь, подсёк его застрявшее крыло, выбив из пола воткнувшиеся в бетон кончики перьев. Крыло, почувствовав свободу, мигом расправилось, за ним раскрылось и второе. Волна паники схлынула. С десяток пар глаз смотрели восхищённо и чуть испуганно.
«Ха!» Грифон выпятил грудь и изогнул шею, как голубь. «Х-ха! Видели?» И довольно встопорщил перья на воротнике.
Грифон обернулся вокруг своей оси, расправил крылья ещё шире и вновь махнул хвостом, разбив стоящий рядом стул в щепки. «Это как на велосипеде ездить – главное, поймать баланс и ритм», – подумал Профессор.
Ему стало хорошо и радостно, и хотелось смеяться, но получалось только пощёлкивать клювом. В железной груди не осталось ни тяжести, ни горести – только лёгкость и восхитительный прохладный сквозняк, а в мысли незаметно вплеталось что-то новое, чужое. Это можно было сравнить с интуицией, голос которой нельзя ни заглушить, ни проигнорировать: оно требовало подчинения. Профессор чувствовал какую-то незнакомую, нечеловеческую хищность и ещё неопробованное, но уже присутствующее внутри него знание, и всё это приятно будоражило и дарило ощущение собственной уникальности, признанности и нужности.
Плесень заменяла грифону кровеносную и нервную системы, была его сердцем и мозгом, хоть и не разумом, и её споры дремали в герметичном резервуаре, спрятанном в полом брюхе Пандоры. Она пользовалась сканом личности Профессора как протезом, как расходным материалом, и, разумеется, не мыслила теми категориями «признания» и «уникальности», которые напридумывал себе Профессор. Напридумывал, конечно, ещё до сканирования, иначе откуда бы им взяться в компьютерном коде, которым он сейчас, по сути, и стал.
