Анастасия Орлова
Фантомные боли железных грифонов
Глава 5
Хидден сидел за столом допросной лицом к стеклу – не зеркальному, как показывали в фильмах, а непроницаемо-чёрному, и отчётливо чувствовал на себе чей-то взгляд из темноты этого аквариума. Взгляд был тяжёлый, словно уран, и, по ощущениям, такой же радиоактивный.
– Кто там? – Хидден кивнул на стекло, и по промелькнувшей эмоции в глазах усевшегося напротив следователя понял: кто-то очень серьёзный. – Камера выключена, – заметил Хидден. – Мне стоит беспокоиться?
– Этот разговор не под запись, – спокойно сказал следак, – но он для тебя жизненно важен, так что уж будь любезен, обеспокойся отвечать не ёрничая и слушать не перебивая. Понятно объясняю?
Хидден кивнул, но нахальная ухмылка с его губ никуда не делась.
– Вопрос первый: какого чёрта ты пёр на силовое поле? Почему не ушёл от нас по лесу, как собирался?
– Это два вопроса.
Следователь треснул кулаком о железный стол почти без замаха, но так, что столешница загудела. Хидден молчал. Ответа ни на один из этих вопросов он не знал, а объяснять, что его будто силой туда тащило – глупо, всё равно не поверят. Следователь подождал, поиграл желваками, вздохнул.
– Хорошо, сформулирую по-другому. Ты знал о силовом поле Творецка?
– Конечно.
– Знал, что проскочить его нет шансов даже на танке – всё равно поджарит?
– Да.
– Этого добивался? Или надеялся, что тебе повезёт?
– Нет. И – нет.
Следователь глянул по-птичьи хищно и предвкушающе. Чуть дёрнулся, будто ему до ужаса хотелось обернуться на тёмное стекло, как фокуснику к зрителям перед главным своим трюком. Но не обернулся, сдержался.
– Ты ехал туда по своей воле? – задал он следующий вопрос.
Хидден молчал, глядя в воспалённые глаза собеседника, и тот поторопил:
– Отвечай!
– Я не знаю, какого хрена меня туда понесло, довольны? – процедил Хидден, бросив взгляд в застекольную черноту.
– То есть? Расскажи подробнее, что произошло.
Хидден с минуту думал, подбирал подходящее, понятное объяснение.
– Знаете, есть такие таблетки, подавляющие волю?
Следователь кивнул.
– Ты всё понимаешь и даже можешь шевелиться, но не можешь сопротивляться – послушно идёшь, куда ведут, – продолжил Хидден. – Вот и тут та же дрянь.
Следователь всё-таки не выдержал и бросил через плечо взгляд на стекло: быстрый и торжествующий.
– Что ты слышал о Творецке? – спросил он.
– То же, что и остальные: байки и городские легенды.
– А подробнее?
Хидден закатил глаза, откинулся на металлическую спинку шаткого стула:
– У нас тут вечер у костра? Тогда где ж моё какао?
Следователь угрожающе скрипнул зубами, насупив и без того сердитые брови.
– Закрытый научный городок, слегка долбанутый метеоритом, – вздохнул Хидден, уступая. – По слухам, там то ли учёные секту организовали, то ли правительство секретные опыты проводит. Вокруг силовое поле, через которое ни зайти, ни выйти. Однако, опять же, по слухам, люди в окрестностях не только сгорают, но и пропадают, как будто Творецк кого-то убивает, а кого-то забирает.
– Каким образом забирает?
– Мне откуда знать?
– А ты подумай.
Следак сцепил пальцы в замок, шире раздвинув лежащие на столе локти, чуть наклонился к Хиддену, словно собирался рассказать ему какой-то секрет. Вопросительно дёрнул бровью и с удовольствием заметил, как увядает на тонких губах задержанного нахальная ухмылочка.
– И тебя забрал бы, если бы мы не перехватили, – добавил он. – Ты уже в отключке был, как сомнамбула, и рвался в Творецк, как алкаш в рюмочную.
Хидден презрительно фыркнул, попытался сложить руки на груди, но помешали наручники.
– У тебя другие объяснения есть? Так валяй, объясняй! Мы послушаем.
Другого объяснения у Хиддена не было. Но и думать о том, что какая-то хрень из дурацкого ужастика реальна и решила на него поохотиться, тоже не хотелось.
– Вот что, парень… – Следователь вздохнул, устало помассировал переносицу. – Всё про секты и правительственные эксперименты – это байки. Мы пока не совсем понимаем, что там за дрянь, в этом Творецке… Получить информацию сложно, город действительно никого не впускает и уж тем более – не выпускает, контакт не установить… Но эта дрянь может быть опасна. Чтобы понять, что это и «с чем его едят», нам нужно больше данных. И получись у нас завербовать информатора из тех, которого Творецк выбрал сам, дело этого информатора со всеми его преступлениями мы бы опустили в шредер… Так что варианта у тебя два: за решётку на остаток жизни или в Творецк… неизвестно, на какой срок, и без каких-либо гарантий выживания там. Выбрать нужно сейчас.
Хидден изумлённо вскинул брови:
– Батюшки, что за щедрость! Всплеснул бы руками, да наручники мешают! – Он вдруг посерьёзнел, отзеркалил позу дознавателя, облокотившись на стол. – Тюрьму я, допустим, условно представляю. А вот что в этом Творецке ждать – расскажете?
– Мы введём тебя в курс дела, но сперва ты подпишешь все согласия и отказы от претензий. – Следователь придвинул к нему стопку лежащих на краю стола бумаг.
– То есть я должен согласиться на то, о чём не имею никакого понятия?
– Ты можешь выбрать тюрьму, мы не настаиваем.
– Да ну, ребята, дайте мне хоть что-то! – Хидден поверх плеча следака уставился в тёмное стекло. – Хотя бы какие-то гарантии, что после Творецка я не отправлюсь мотать тридцатку, иначе зачем мне всё это?
– А ты думаешь, что будет какое-то «после»? – мрачно хмыкнул следователь.
– Должен же я предусмотреть и этот вариант тоже! – парировал Хидден.
– Не отправишься, – хрипло прозвучало из динамика под потолком. – Подписываешь бумаги, проходишь инструктаж и подготовку, отправляешься в Творецк. Если случится твоё «после» – пройдёшь обязательную чипизацию, и живи своей жизнью. Решай.
Хидден задумался, почесал большим пальцем небритый подбородок.
– А из тюрем у вас часто сбегают? – спросил он у следователя, доверительно понизив голос.
– Не чаще, чем из Творецка, – ответил тот.
Вздохнув, Хидден взял ручку, подмахнул один лист, второй, третий. На четвёртом остановился.
– Отказ от претензий и требований выдачи тела в случае смерти? Вы серьёзно?
– Подписывай! – буркнул следователь.
– Не, ну ребят, ну последней же радости лишаете: приходить к вам во снах и с леденящими душу завываниями, под звон цепей требовать выдачи тела! – усмехнулся Хидден, но под тяжёлым, словно гранитная плита, взглядом следака осёкся. – Лады, лады, подписываю… А это что за хрень?! – воскликнул он листе на пятнадцатом. – Об этом речи не было!
В документе одним из обязательных пунктов подготовки значилась допрошивка.
– Чёрта с два я дам вам на это согласие!
– Теперь у тебя нет выбора, – спокойно ответил следователь, устало положив подбородок на сцепленные пальцы. – Это всего лишь шифр, с помощью которого ты будешь передавать нам сообщения из Творецка. Для твоей же безопасности. Он сложный, своим умом за два дня не выучишь.
– Да пошли вы!..
Хидден бросил ручку, но договорить не успел: динамик под потолком щёлкнул и всё тем же хриплым голосом сказал:
– Код ты напишешь сам. Точнее – поправишь наш. В Творецке тебя просканируют. Нельзя допустить, чтобы обнаружили «швы». По ним определят, что это за допрошивка, и поймут, на кого ты работаешь.
– Подписывай! – Следователь указал глазами на отброшенную ручку. – Или ты не доверяешь собственному коду?
Хидден, сжав челюсти, поставил внизу листа подпись, едва не прорвав бумагу стержнем. Толкнул стопку подписанных документов к следователю. Тот кивнул, поднялся из-за стола:
– Пойдём. Введём тебя в курс дела.
Глава 6
В кабинете было темно и жарко, пахло пылью и нагревшейся от работы офисной техникой. Во всю стену мерцал погружённый в режим ожидания экран, в углу, за заваленным бумагами столом, сосредоточенно клацал по компьютерной клавиатуре молодой парень в очках.
Не успел Хидден привыкнуть к полумраку и как следует оглядеться, в кабинет вошли двое офицеров. На плечах старшего в отсветах экрана блеснули полковничьи погоны. Хидден едва не присвистнул: человек из-за тёмного стекла оказался серьёзней, чем он ожидал. Значит, и вписался он во что-то нешуточное, раз вопросом занимаются военные такого ранга.
Полковник выдернул из руки следователя приготовленный для него стул и, усевшись на него верхом, поближе к экрану, сцепил пальцы в замок, упёрся локтями в полукруглую спинку. Его сопровождающий отошёл к стене, присел у стола очкастого парня. Следователь и Хидден остались стоять рядом с полковником.
– Итак, – кивнул полковник, переведя взгляд на задержанного, – Хидден, верно? Буду называть тебя Ден, если ты не против.
– Я против, – спокойно ответил тот и получил от следака незаметный тычок под рёбра.
– Ничего. – Взгляд глубоко посаженных светлых глаз полковника был сухой и хрусткий, словно крепкий морозец. – Мне так удобней.
Полковник перевёл взгляд на экран, тот мигнул и выдал картинку: спутниковый снимок города.
– Это Творецк шесть лет назад, когда он был научным городком с населением в две тысячи двести человек. Среди них – учёные, их семьи и обслуживающий персонал.
Картинка отползла влево, справа появился ещё один снимок.
– А это Творецк сейчас. Позавчера, если быть точным. Присмотрись, Ден.
Хидден сделал шаг к экрану, переводя удивлённый взгляд с одного снимка на другой. Так измениться город мог только в случае, если его перестраивали. Шесть лет назад у него были прямые, словно расчерченные по линейке, улицы, ровные прямоугольники зданий, квадраты скверов и детских площадок. Сейчас его снимок больше походил на схему московского метро до Конца света: по центру – широкое кольцо, словно главная улица. В его середине – нечто многоугольное. Здание? От него через кольцо тянутся кривые, извилистые улицы и переулки, вдоль которых – что-то, напоминающее каменные нагромождения, маленькие и побольше, отдельные и сросшиеся друг с другом в целые гряды. Дома?
– Что скажешь? – спросил полковник.
– Правая похожа на раковую опухоль, – брякнул Хидден.
Следователь за его спиной беспокойно заёрзал, но полковник одобрительно хмыкнул:
– Почти. Шесть лет назад на Творецк упал метеорит. Особых разрушений не наделал, как и шумихи. Сам камень раскололи и убрали, кратер заровняли. А потом обнаружили, что в этом месте проклюнулось неизвестное науке растение. Вызвали биологов, начали изучать. «Benedicat acutifolia»… В народе – «блазнополох». Слышал?
– Наркотик?
Полковник кивнул:
– Наркотик из него тоже делают. «Чёрные фармацевты». Но основное применение (и единственное законное) – лекарство, останавливающее рост злокачественных клеток. Гораздо эффективнее и безопаснее химиотерапии. Уникальное растение, которое погибает, стоит только вывезти его из Творецка. Если вывезти в горшочках с творецкой землёй, проживёт дня два, но ни расти, ни тем более размножаться не будет.
Для изучения этого феномена в город направили ещё партию учёных, теперь уже военных. Прибывшие ранее биологи плотно занимались benedicat acutifolia. Рос он быстро: дважды в неделю приезжала машина от государственной фармацевтической компании, забирала сырьё. Тем временем у людей в городе начались психические отклонения: приступы паники, галлюцинации, неврозы. Это списывали на действие benedicat acutifolia, хотя исследования показали, что в свежем, необработанном виде растение безопасно. Тем не менее многие отказались там работать и покинули Творецк.
А потом военные учёные обнаружили в иллювиальном почвенном горизонте слой неизвестной плесени, простирающейся, как грибница, по всему городу. Эта плесень прорастала во всё: в дома, фонари, даже в мебель и технику. Ведущий учёный группы, доктор нейробиологии Катриса Стельман, – на экране появилось личное дело с фотографией женщины за пятьдесят, со светлыми волосами и стальным взглядом льдисто-голубых глаз поверх узких прямоугольных очков, – установила, что мицелий этой плесени имеет много общего с нейронами человеческого головного мозга. Пугающе много общего. И предположила, что эта плесень может быть разумной формой жизни.
Была собрана ещё одна группа учёных, но в Творецк они уже не попали: вокруг города выросли (да-да, прямо из земли) столбы, генерирующие уже известное тебе силовое поле Творецка.
Итак, спустя два года после падения метеорита город оказался полностью закрыт. Все наши попытки установить контакт провалились. На тот момент в нём проживало чуть меньше тысячи восьмисот жителей. – Полковник вздохнул, отпил глоток воды из предложенного ему стакана. – Столбов с силовым полем там два круга. Между ними – шлюзовая зона. Туда четыре раза в неделю приезжает фура, разгружает продукты. Город пропускает её за первый круг. Фура забирает паллеты с benedicat acutifolia и списки вещей, которые запрашивают жители. Одежда, что-то ещё по мелочи… Восемнадцать месяцев назад среди этих списков обнаружилась кодировка, которую использует на специальных заданиях «Альфа».
Экран вновь мигнул, и на нём появилось личное дело сурового темноволосого мужчины с квадратным подбородком. «Инвар Сагаль, 27 г.р. от Конца света, в.о., женат, детей нет» – значилось справа от фотографии. Дальше шла информация об образовании и службе и пометка, что в 65-м году от Конца света Инвар получил ранение, а после госпиталя его отправили в отпуск, из которого он не вернулся. Пропал без вести вместе с женой, – предположительно, в районе Творецка.
– С нами связался Инвар Сагаль, боец «Альфы», – подтвердил догадку Хиддена полковник. – На протяжении четырёх месяцев мы продолжали получать от него информацию. Не так много и часто, как хотелось бы, но хоть что-то… – Полковник вновь глотнул воды. – Да ты сядь, Ден. В ногах правды нет.
Следователь неохотно приволок Хиддену стул.
– Сагаль подтвердил, что эта плесень действительно разумна. Город разумен, потому что она в нём повсюду. Техника там работает только та, в которую пророс этот гнилец, любые сигналы глушатся. Людей он слышит, умеет как-то выбирать себе нужных и заманивать их за силовое поле. Вот как тебя.
Связным звеном между Городом и его жителями служит некто «Медиум», как будто способный «слышать» волю Творецка. Хотя тот и сам вполне чётко её выражает: отращивает дома и мебель в них, генерирует электричество и собственный микроклимат, как в парнике… и убивает неугодных. Да-да, Ден, это всё правда, я не сошёл с ума. И не надо так смотреть. Впрочем, сам скоро всё увидишь. – Полковник помолчал, почесал худым сильным пальцем седеющую бровь. – Мы полагаем, что Творецку в первую очередь нужны нейроучёные: слишком уж много их там исчезло. Предположительно, Инвар попал туда только потому, что оказался в одной машине со своей женой – нейробиологом Поланой Сагаль.
На экране появилось новое личное дело, и у Хиддена смутно засосало под ложечкой, и словно сквознячок пробежал сзади под воротником.
Тонкие резкие черты, высокие бледные скулы, холодный умный взгляд, чёрное, чуть вьющееся каре. Красота сверкающей на солнце кромки прозрачного льда, острия заточенной катаны, поймавшей солнечный блик: пронзительная, хищная и в то же время – хрупкая.
«Полана», – мысленно повторил Хидден, и имя терпким вермутом растеклось под кожей, закололо кончики пальцев. По губам поползла блудливая улыбка.
– Хорош лыбиться! – Тут же пихнул его локтем следователь.
Полковник обернулся, смерил Хиддена безучастным взглядом.
– Я смотрю, энтузиазма поприбавилось, – хмыкнул он. – Что ж, Полана Сагаль, тридцать три года, доктор нейробиологии. Специализировалась на моделировании сканов личности. В Творецке не используют настоящие имена, считая это небезопасным, поэтому в Городе Полану знают как доктора Сагу. Мы также выяснили, что доктор Стельман до сих пор жива и занимается научной работой под именем Сталь. Больше личностей находящихся там людей установить не удалось.
– Что за научная работа? – спросил Хидден.
– Вот это тебе и предстоит выяснить, – шёпотом вклинился следователь, и язвительно добавил: – Ден.
– Если мы правильно поняли сообщение Инвара, – полковник поднялся со стула, прошёлся по тесному кабинету, – Город выращивает не только дома, трубы, фонари, но и каких-то… грифонов. Мы не знаем, с чем имеем дело. Возможно, эти грифоны разумны. Возможно, это оружие. Мы не успели ничего выяснить – связь с Инваром прервалась. За четырнадцать месяцев не пришло ни одного сообщения. Мы даже не знаем, жив ли он. И это ты тоже должен будешь нам сообщить. Его позывной в Творецке – «Варвар».
– Каким образом мне передавать сообщения? – Хидден тоже встал, чтобы не задирать на полковника голову.
– В Творецке кормят в общей столовой – только там есть холодильные камеры, газовые плиты и прочая необходимая техника, оставшаяся ещё с былых времён. Работают, потому что…
– Плесень проросла и в них?
– Именно. Но жители заказывают себе и что-то нескоропортящееся из «внешнего мира», чтобы употребить это дома. Включишь в свои списки пиво «Чёрный шмель», оно продаётся в тёмной стеклянной таре. В пустую бутылку положишь сообщение, закроешь крышкой, выбросишь её в мусор. Биоразлагаемый уничтожает сам город. Остальной вывозят вместе с паллетами с benedicat acutifolia. Дальше мы разберёмся. И, Ден… – полковник осёкся, словно не был уверен в том, стоит ли продолжать, но всё-таки сказал: – будь осторожнее. Многие жители на стороне города.
Хидден кивнул. Ознобистые пальцы подступившей тревоги нервно пересчитали его позвонки.
– А если вам понадобится передать мне сообщение?
– Это вряд ли.
– Но если вдруг понадобится?
Полковник задержал на Хиддене холодный взгляд, заложил руки за спину и бесстрастно ответил:
– Проверяй обратную сторону этикетки своего пива.
Глава 7
Нынешний лабораторный комплекс Творецка мало походил на лабораторию, построенную здесь изначально. Раньше это было трёхэтажное здание в виде буквы «П», состоящее из двух корпусов. Сейчас Город отрастил на их стыке «каланчу» в двенадцать этажей, увенчанную открытой площадкой – «аэродромом» для грифонов, который пока не использовался. Уровнем ниже находилось круглое помещение со стеклянными стенами – Грифоний зал. Два этажа под ним пустовали, а остальные занимали лаборатории и кабинеты. Один из трёхэтажных корпусов переоборудовали под столовую; второй, наполовину обрушившийся, частично ещё служил по назначению, но основная часть научной работы велась в Каланче.
Сага вошла внутрь, пропустив мимо ушей приветствие добродушного охранника, быстрым шагом миновала небольшой холл. Лифт в Каланче отсутствовал, приходилось подниматься пешком по полутёмной лестнице. Вдоль неё, по бетонным стенам, в свете неярких ламп тянулись блёклые надписи, похожие на граффити: будто бы сделанные разной рукой и в разное время. Они и правда проступали на стенах по очереди и отличались цветом, размером, начертанием и толщиной линий. Но все они состояли из неизвестных символов, схожих с руническими. Такие же, только не нарисованные, а высеченные, появлялись на железных грифоньих перьях, когда грифоны входили в возраст «рождения». Прочесть письмена не удавалось. Или просто в Творецке не оказалось того, кто смог бы их расшифровать.
Между десятым и одиннадцатым – двумя пустыми этажами, в которых, как всегда, клубился пыльный бетонный мрак, Сага остановилась, села на ступеньки. Она могла войти в Грифоний зал без заминки – словно с разбегу прыгнуть в полынью – лишь в рабочее время, когда шла туда не одна. Когда шла туда работать. В такие моменты, как сейчас, в одиннадцатом часу вечера, в одиночестве, сил требовалось больше. Сил и храбрости. А может, их требовалось больше потому, что не работать Сага приходила в Грифоний зал лишь тогда, когда ей становилось совсем невыносимо, а уснуть не помогало даже выручающее в остальные ночи красное полусухое.
…Стеклянные двери с лёгким шелестом разъехались в стороны, по окружности зала сразу же загорелись белые лампы, инеем высеребрив острые, поблёскивающие голубоватой сталью перья. Грифон лежал в центре зала, прямо на полу, подобрав под себя задние лапы и спрятав массивный клюв меж вытянутых передних, прижав к голове похожие на совиные «уши».
В основании шеи перья топорщились, и из-под них торчал не до конца утопленный в паз – деактивированный – модуль памяти: чёрный чемоданчик размером с толстую книгу. По его ребру белой краской вилась тонкая надпись: «Варвар, функциональный скан 15.03.66 г., версия 2.0 от 23.11.66 г.». По длинному грифоньему хвосту с железным, по-скорпионьи заострённым набалдашником- «кисточкой» шла сделанная человеческой рукой гравировка: «Унн-Харибда-Тин-Уран».
Сага помедлила, стоя в шаге от железного зверя, сунула руки в карманы расстёгнутого белого халата, который по привычке накинула поверх спортивной майки и узких джинсов при входе в лабораторию, качнулась с пятки на носок. Потом подошла к грифону, легонько прикоснулась пальцами к прижатому «ушку». Металл куснул холодом. Грифон приоткрыл один глаз, переложил голову щекой на лапы, чтобы видеть стоящую сбоку от него Сагу. Он догадался, что это она – больше никто не навещал его так поздно. От зрачка грифона до края его радужки несколькими ветками выстрелила синяя молния и, подрагивая, пошла неспешными хороводами. Плотно сложенные на спине крылья шевельнулись, приподнялись. Одно из них приоткрылось, потянулось, лязгнув по бетонному полу остриями перьев, и застыло в полузакрытом виде, неуклюже оттопырив плечо.
Сага дёрнула уголком губ, присела на подставленное ей крыло, вновь сунула руки в карманы халата и уставилась на мыски своих потёртых «казаков». Грифон как будто вздохнул и блаженно прикрыл стеклянный глаз: умел бы мурлыкать – замурлыкал бы.
Модуль памяти – человеческий разум грифона – был отключен, и Сага знала, что сейчас это не Варвар, а только Унн-Уран – всё та же «гадючья Плесень», управляющая простейшими реакциями грифона. Но когда он, глядя слишком осмысленно для грифона с деактивированным модулем памяти, вот так подставлял ей своё железное плечо, сжимая острые маховые перья в тугой веер, чтобы Сага не поранилась, в глубине её сердца, холодной и каменной, словно дно пересохшего колодца, вздрагивало что-то живое. Она ненавидела себя за те отголоски щемящей нежности, которые зажигал в ней Унн-Уран. Но лишь они помогали сделать ещё один вдох в такие ночи, как эта.
– Прости, – беззвучно прошептала она, переведя взгляд на белые буквы имени на модуле памяти.
Она знала: сейчас модуль деактивирован, и Инвар – то, что от него осталось – не может её слышать. Слышит только Унн-Уран. «Гадючья Плесень». Но слова упрямо рвались с тонких губ:
– Прости, что не обнимала тебя крепче…
Грифон чуть подвинул голову к её ногам и ласково куснул за мысок сапога. Загнутый кончик острого клюва оставил на грубой коже тёмно-коричневого «казака» очередную царапинку – зарубку. Если бы Унн-Уран цапнул её за коленку – даже так нежно – порвал бы джинсы.
– Обалдуй, – грустно улыбнулась Сага, сама не понимая – кому из них.
Скан Инвара деактивирован, здесь только она и эта «гадючья Плесень». Но именно Инвар вот так дурашливо кусал её колени, лёжа на них у пруда под плакучими ивами на заднем дворе старого дома, когда Сагу заносило слишком далеко в её научных рассуждениях и она забывала, что находится не на симпозиуме.
«Обалдуй! – шутливо уворачивалась она. – Я о серьёзных вещах, между прочим!»
«Давай-ка о вещах более понятных! – смеялся Инвар. – И более приятных! Или тебя заводит исключительно функциональное сканирование личности?»
…Раздвижные двери затворились за спиной с лёгким шипением, белые лампы под потолком круглого Грифоньего зала погасли, оставив бетонную лестницу во власти тусклого жёлтого света. Сага спустилась на несколько пролётов. На лестнице между десятым и одиннадцатым этажом лежала оставленная ею по пути наверх сумка: вместительная, на длинном ремешке, с множеством кармашков – всё самое необходимое всегда с собой. Сага остановилась и на пару мгновений задумалась. Возвращаться в квартиру, в постель, которые за все эти месяцы у неё язык так ни разу и не повернулся назвать «своими», не хотелось.
Она села на ступеньку, привалившись спиной к стене, уперев длинные ноги в вертикальные прутья перил, достала из сумки пухлый ежедневник в чёрном кожаном переплёте с заткнутой за корешок ручкой. Подумав, вытащила начатую бутылку вина. Выдернув пробку, отпила прямо из горла, поставила бутылку, не закрывая, на соседнюю ступеньку.
Сага знала, что читать Город не умеет. Слышать – слышит. И даже понимает, пусть и не всё. Порой предугадывает действия, улавливая мысли и настроения – чует их, как волк чует адреналин испугавшегося человека. Но читать, если это написано на бумаге от руки, а не набрано на клавиатуре компьютера, который работает здесь только потому, что в него уже проросла эта Плесень, он не умеет.
Сага привыкла размышлять вслух. Небезопасная привычка для такого места, как Творецк. Поэтому теперь свои мысли доктор доверяла бумаге, излагая их чётко и последовательно, словно лекцию для студентов.
Изредка в её ежедневнике попадались и страницы, где Сагу несло эмоциональными фразами, пересыпанными лихо закрученными конструкциями по-научному изощрённого мата. Буквы на этих страницах были вычерчены с таким нажимом, что отпечатывались вмятостями на следующих листах.
Сага о грифонах
…Есть два варианта сканирования личности: функциональное и глубокое.
Глубокое сканирование – метод новый, неизученный и запрещённый, т.к. в процессе происходит неминуемое разрушение нервной ткани, что в абсолютном большинстве случаев приводит к смерти.
Функциональное сканирование применяется достаточно успешно. Элементы сознания сканируются и записываются на цифровые носители по отдельности (чувственные образы; ощущения и представления, обладающие значением и смыслом; знания как совокупность ощущений, запечатлённых в памяти, и т.д.). Для получения объёмной оцифрованной копии сознания его отсканированные элементы сводятся воедино – это называется «моделированием скана личности».
Если процедуры сканирования и моделирования проведены корректно, на выходе получится цифровое сознание, очень близкое к своему прототипу.
Цифровая личность будет способна мыслить и чувствовать по выработанной её биологическим прототипом программе, переживать те же алгоритмы эмоций. Но она не сможет развиваться и приспосабливаться к иным, неизвестным прототипу на момент сканирования условиям, формировать новые поведенческие паттерны и алгоритмы.
Поэтому имеющиеся у нас сканы не могут корректно функционировать в неизвестных прототипам условиях: в теле железных грифонов. Не могут они и синхронизироваться с Плесенью, отвечающей за физиологический функционал грифонов.
Творецку нужен человеческий разум в теле его грифонов, чтобы сделать то, в чём некомпетентна Плесень. Все мы догадываемся, что это, хоть и молчим, потому что доказательств нет ни у кого. На цели Города намекает и выбор кандидатов, отобранных Городом для сканирования: все четверо – профессиональные военные. Инвар тоже был профи, но его мы со Сталью отсканировали сами, без распоряжения Творецка.
Наша задача – переписать код скана личности так, чтобы он смог работать внутри железного грифона, скоординировавшись с Плесенью, без попыток суицида. Человеческий разум должен достигать поставленных ею целей, используя человеческий опыт и алгоритмы поведения. То есть он должен анализировать информацию и принимать решения, которые лежат вне знаний и опыта Плесени (потому что этот гадючий космический грибок, ….., ни черта не соображает в отрыве от своей грибницы, в условиях большого мира, и силён только здесь, в Творецке, где разросся до грандиозных, ….., масштабов).
У нас не получается. Профессор неплохой нейропрограммист, но все попытки пока безрезультатны (и минус несколько грифонов, навернувшихся с ныне закрытого Грифодрома: модуль памяти удалось сохранить, но звери восстановлению не подлежат).
Проблему решил бы скан, способный обучаться. Скан, снятый методом глубокого сканирования, но ни я, ни Сталь на это не пойдём, а кроме нас, «глубокое» никто не сделает.
Если мы не сможем исправить код в скане личности, чтобы тот принял новое тело с этой гадючьей Плесенью, может ли сама Плесень научиться мыслить у человеческого разума аналогичным ему образом?
Унн-Уран с отключенным модулем памяти делает то, чего Творецк знать не может. То, чего не делал даже с активированным модулем. Может ли это быть обучением? Может ли Плесень заглянуть в цифровой разум? Может ли это оказаться началом симбиоза?
Может ли отсканированный функциональным методом разум стать сильнее Плесени и подчинить её, сделав своей частью?
***
– Доброе утро!
Мягкий мужской голос эхом отскочил от бетонных стен и ссыпался вниз по ступеням, но Сага услышала его словно сквозь вату. Тело машинально дёрнулось в попытке встать, но тут же отозвалось болью, электрическими импульсами разбежавшейся по всем мышцам и костям и дрелью ввинтившейся в череп.
– Вот ведь…
Сага прикусила кончик языка, поймав едва не сорвавшуюся хитро завёрнутую фразочку. Приоткрыла глаза, потирая рукой одеревеневшую шею, снизу вверх глянула на стоявшего над ней Профессора: высокого, поджарого, с идеально подстриженной седеющей бородой бреттой, в отутюженном белом халате поверх неизменно свежей рубашки с обязательным галстуком.
– Не хотел вас тревожить, но мне бы пройти… – словно извиняясь, сказал он.
Сага так и уснула вчера, сидя поперёк лестницы с блокнотом в руках, закинув ноги на перила.
«Хороша экспозиция!»
Но на красивом, породистом лице Профессора не дрогнул ни один мускул, точно здесь это в порядке вещей – вот так ночевать посреди лестничного пролёта. Разве что меж его бровей на миг появилась едва заметная складочка, а во внимательном взгляде тёплых серо-голубых глаз промелькнул отголосок не то тревоги, не то сочувствия. Он больше ничего не сказал, просто протянул коллеге руку, чтобы помочь подняться. Вставая, Сага задела сумку, и в ней предательски звякнула опустошённая вчера бутылка. Доктор досадливо поморщилась. Профессор как будто ничего не заметил.
– Хотите кофе? – спросил он, предлагая ей небольшой термос. – Я взял с запасом. Никак не могу привыкнуть к отсутствию солнца, да и режим сна здесь совсем сбился, по утрам тяжеловато, – произнёс он, и уголок губ приподнялся в ободряющей полуулыбке.
– Хочу, – ответила Сага, принимая термос. – Спасибо.
Профессор коротко отмахнулся – не стоит, мол, ерунда! – и направился вверх по лестнице.
Сага провожала его задумчивым взглядом.
– Кстати, доктор Сага! – Он поднялся на полпролёта и остановился, что-то вспомнив. – Творецк достроил новый дом. Сегодня-завтра ждём гостей!
