Анастасия Орлова
Отблески солнца на остром клинке
– Ошибиться может любой.
– Тогда тем более не стоит полагаться лишь на один ум, особенно в вопросах, касающихся многих. Просить совета, просить помощи у тех, кто может их дать – это не слабость и не глупость. Слабость и глупость этого не сделать, позволив себе в одиночку решать чужие судьбы, вмешиваться в которые ты не имеешь права, пусть и считаешь это вмешательство верным.
«Имеешь, Шерай, имеешь! Не сомневайся, ведь ты всё ещё идёшь за мной, а я одним взмахом Йамаранов решил судьбу самого цероса!»
«И что из этого вышло, Астервейг? Я лучше руки себе отгрызу, чем пойду твоей дорогой!»
«Значит, готова довериться скетхам?»
«Нет».
«Тогда что?»
«Не твоего ума дело!»
«Но мой ум – лишь порождение твоего, Шерай, и если у тебя нет ответов для меня, то их нет и для самой себя…»
– Ты действительно придирчивый и скучный, Верд, – она слегка улыбнулась. – Но ты верно сказал: я не имею права вмешиваться в чужие судьбы. И не всегда это вмешательство нужно. Но порой оно необходимо. Порой кто-то должен это сделать. И сила не в том, чтобы переложить решение на других. Сила в том, чтобы избавить остальных от этого решения – и его последствий – и нести его тяжесть самому. Правосудие не свершится, если все будут перекладывать его исполнение друг на друга.
Верд отпустил её запястье, которое всё ещё держал – скорее просто прикасался, чем удерживал.
– Ты думаешь, что это – правосудие? И последствия настигают только того, кто принимает решения?
– Мы сейчас сплетаем судьбы всей страны, Верд, – Тшера поднялась на ноги, – меняем чуть ли не вечные религиозные устои. Смешно на этом фоне столько внимания посвящать единственной жизни. Если она опасна для остальных – значит, нечего раздумывать. А она – опасна, и кто-то должен решить и сделать это.
– Как сделал Астервейг, решив, что жизнь Найрима опасна для Гриалии? – сказал Верд ей в спину, уже когда она отворила дверь. – Каждая жизнь важна, Тшера. Первовечный никого не приводит в Бытие просто так,
– Я и не говорю, что Вегдаш зря землю топтал, – посмотрела она на него через плечо. – Он сделал очень многое. И ещё приведёт к власти законного цероса.
– Он дважды тебя спас…
– И я убью его, уж поверь, не из злости.
«А потому, что так будет лучше для всех. Видишь, как мы похожи? Умница, Шерай. Одобряю».
«Но сперва Вегдаш убьёт тебя, Астервейг! А может, ещё и ублюдка Тарагата».
22. Несхожесть
Тарагат сидел через стол, из последних сил удерживая на лице подслащенную рассеянно-томным взглядом южную безмятежность, но уголки благосклонной улыбки подрагивали, как подрагивали и унизанные золотом да каменьями изящные сильные пальцы, сжимая кубок с вином крепче необходимого. Но складывалось ощущение, что причиной тому была не Тшера, сверлящая его взглядом. Во всяком случае – не только она.
«Словно сангир ему ещё меньше меня нравится».
Обед давно закончился, Вегдаш отослал Найрима к себе, но остальные остались за столом: Тшера, Верд, Тарагат, тот самый Вассал, которого они видели из окна на фехтовальной площадке, и ещё один воин – помоложе и, видимо, такой же не прошедший итоговых испытаний ученик Вассальства, как Дешрайят, – и тоже со скимитарами. Пока не столько обсуждали план, сколько посвящали в него Тшеру и Верда.
– Из Хисарета выдвинулись сборщики податей. – Вегдаш расстелил на столе карту Гриалии. – Здесь, здесь и здесь, – ткнул пальцем в несколько городов, – они налога не соберут. – Вот тут, – обозначил ещё несколько, – тоже – мои люди там поднажмут и расшевелят народное недовольство до нужного размаха.
– А если нет? – поинтересовалась Тшера. Из присутствующих только она и Верд не притрагивались к вину, – возможно, именно поэтому они выглядели напряжённей остальных.
Вегдаш снисходительно хмыкнул:
– Если нет, их схватят как мятежников, и они об этом знают.
– Не боишься, что сдадут тебя с потрохами?
– Ты знаешь меня, Тшера, знаешь дольше десяти лет. Неужели думаешь, что я себя не обезопасил?
«И правда».
– Как мы видим, – Вегдаш откинул с лица посверкивающие серебром пряди и выпрямился над картой, – территории довольно большие, одного вассальского отряда, чтобы решить вопрос до зимы, не хватит. Астервейгу придётся послать бо́льшую часть – почти всех, в ком он уверен, – и в твердыне останутся те из Вассалов, которые не слишком довольны нынешним церосом, хоть и продолжают исправно ему служить. Среди них есть мои люди, и они, разумеется, нагнетают нужные настроения.
– И для переворота их будет достаточно? – недоверчиво изогнула бровь Тшера.
– Будем действовать Астервейговым методом. Но нам проще: он держит Вассалов в твердыне – раз; и у него гораздо меньше прислужников, чем у его предшественника – два. Тем из Вассалов, кто верен мне, не потребуется повод проникнуть в твердыню цероса – они и так там. Однажды ночью, уже очень скоро, они откроют нам ворота твердыни, поднимут против Астервейга оставшихся и перережут тех, кто встанет на их – нашем – пути.
«Заведи в рукаве нож, на случай…».
– А Астервейг?
– С ним мы разберёмся сами. А наутро я – народ ещё помнит верного предыдущему церосу кира нагура – представлю всем жителям Хисарета нового цероса по крови. Который и огласит приговор узурпатору.
– Всё так просто?
– Всё так просто, – с улыбкой ответил Вегдаш. – Всё так просто, если у тебя есть план, разрабатываемый не один месяц, нужные люди в нужных местах, и если сам ты – сангир.
«Ну да, конечно: у нужных людей в нужных местах наверняка имеются и нужные колбы…»
– Наша задача?
– Помогать мне во всём, – вальяжно улыбнулся Вегдаш.
– Так уж до всего и допустишь?
– Сразу, как только маленький Найрим будет признан законным церосом, а я назначен его регентом, мы соберём новый Пареон и проведём закон об отмене ритуала. А вы, – он ткнул пальцем поочерёдно в Тшеру и Верда, – встанете во главе нового Вассальства.
– Неужели наставником меня сделаешь? – хмыкнула Тшера, откинувшись на спинку стула.
– Нагуром. Одним из.
«Конечно, ведь наставником Вассалов может стать только единственный из здесь присутствующих».
– Вы будете тренировать старших учеников – пары Вассал-Йамаран. И показываться везде, где только можно, чтобы народ привык видеть, как это почётно и во всех смыслах замечательно – служить в Вассальстве хоть Вассалом, хоть живым Йамараном: красота, сила, ум, особые навыки, почести, богатство, любые удовольствия… Достойнейшие дети Гриалии, и никому не нужно расставаться с телом в свои двадцать пять. За то время, что я занят этим вопросом – с момента, как Астервейг захватил власть, – я разработал новую программу обучения Вассалов. Конечно, за основу взял идеи Найрима-иссан, но и некоторые свои взгляды тоже добавил.
– Интересно бы послушать…
«Особенно про взгляды».
– У тебя будет время с ней ознакомиться, Тшера.
– А если кратко?
– А если кратко, то амарганов продолжат отбирать на их пятую осень и обучать в брастеоне, как прежде, но только до двадцати лет. Приём вассальских учеников тоже останется прежним: с десяти лет, по итогам вступительных испытаний. На пятом году обучения к ним добавятся амарганы, и последние пять лет они будут тренироваться вместе. Да, будущим Вассалам только исполнится пятнадцать, а амарганам – уже двадцать, но у последних обучение дольше и сложнее, я не вижу причин его урезать – лишние риски ни к чему. Согласен, Верд?
До того молчавший Верд медленно кивнул.
– Вот только мы вместе с Тшерой практически не сражались, – сказал он.
– Но связь у вас есть. И время для сражений ещё придёт. Пока же я прошу тебя сосредоточиться на тренировках Найрима. А теперь обговорим подробнее, что ждёт нас в ближайшие седмицы…
Обсуждение планов закончили уже к вечеру. Вассал и бывший ученик уехали из белой башни, не дожидаясь утра. Тарагат вызвался проводить Верда к Найриму, Тшера задержалась в зале, буравя недружелюбным взглядом Вегдаша, собирающего карты, чертежи твердыни Хисарета и списки имён.
– И ты всерьёз надумал держать нас так близко даже после переворота?
– Не веришь? – усмехнулся бывший нагур.
– Либо врёшь, либо слишком в себе уверен.
«А излишняя самоуверенность никому ещё победы не принесла».
Вегдаш отложил свитки в сторону, опёрся ладонями о стол, подавшись ближе к Тшере.
– Я всё про тебя знаю, Тшера. И ни на что не обижаюсь, – миролюбиво сказал он.
– Да? Как чудесно. А я вот обижаюсь. – Тшера скрестила руки на груди. – Очень на многое обижаюсь, особенно на того медведя, которым ты нас чуть не задрал.
– Но не задрал же.
«Задрал, но не нас».
– Напугать хотел? Убрать лишних? Или что?
«Если думаешь, что я прощу тебе Бира, Мьёра и Виритая – ошибаешься!»
– Ничего не хотел. – Вегдаш вздохнул с искренней невесёлостью, но в его сожаления Тшера не поверила. – Тарагата благодарите. Его своеволие – хряснуть колбу на пустом тракте. Решил проверить, наслушавшись ваших с Кхабом разговоров о загадочных зверствах, по пятам за ним следующих. Поглядеть, что будет. Поглядел…
«Так он и впрямь не знал, что сам к тем убийствам причастен?»
– Но он этим сыграл мне на руку – именно тогда я понял, с кем дело имею. Вас-то – таких, как вы – в моём плане и не хватало. А тут – надо же – дар самого Первовечного! Теперь все на местах.
«Не все. Ты пока не в могиле».
Вегдаш внимательно на неё посмотрел и устало усмехнулся.
– Вы мне нужны, Тшера. Я не причиню вам зла. Но я вам нужнее.
– До поры.
Он вновь улыбнулся – беззлобно, снисходительно, словно утомившему его ребёнку.
– Ты не сможешь навредить мне, Тшера. – Обошёл вокруг стола и склонился над её ухом, встав за спиной и облокотившись на спинку её стула. – Да и не станешь. Мы же неплохо ладили. И вместе мы вернём Гриалии правление цероса по крови.
– Вернём цероса по крови. Но его ли правление?
– Брось. Я силён, но не стану заигрываться во всемогущество и буду придерживаться того пути, которого хотел для страны Найрим-иссан, того, который лучше для всех нас и для тебя тоже, а не того, который выбрал Астервейг. Ты предлагаешь передать страну в руки неподготовленного мальчишки? Или какого-нибудь скетха, который будет спать и видеть, как бы вернуть ритуал Превоплощения?
– То есть все те чудовищные смерти невинных – не игры во всемогущество? – Тшера повернулась к нему, и лица их оказались так близко, что едва не соприкоснулись носами. – На что ещё ты готов пойти?
– Необходимые жертвы. Если бы я мог избежать их, уж поверь, избежал бы. Но эти смерти послужат великому благу, став первой ступенью на пути к золотому веку Гриалии. Их не так уж и много в сравнении с тем, сколько людей живут в стране. Или даже с тем, скольких убили Превоплощением.
Тшера отвернулась. Вегдаш не отстранился.
– Ты примешь это, Тшера. Рано или поздно. И примиришься с моей фигурой за церосовым престолом. Потому что уже сейчас в глубине сердца понимаешь: этот вариант лучший.
«Меньшее из зол».
Вегдаш ушёл, а она закурила и, погружённая в свои мысли, выкурила не одну трубку.
Несколько лет назад она потеряла всё: путь, место, дело. И руки её пусты до сих пор, но вот появляется Вегдаш и предлагает то, о чём не приходилось даже мечтать, то, что обрести вновь не представлялось возможным. До сегодняшнего дня. Союзы заключаются и ради меньшего! Пусть с сангиром разбирается кто-то другой, если захочет, а она отойдёт в сторону, позволив случиться тому, что случится. Она получит то, о чём не приходилось даже мечтать, – нужно лишь отойти в сторону и позволить…
Сквозь дым, вившийся над её головой, проступали очертания пути, ведущего уж не в очередную деревню, вслед за надеждой на разовый заработок и ночлег.
Нужно лишь позволить…
«Как когда-то Вассалы позволили своему наставнику убить цероса?»
И казалось, что в её руках что-то крошится и рассыпается в мелкий песок, и ускользает, и невозвратно уносится по ветру, оставляя ей лишь тонкие серебряные нити, которые отдают в груди переливчато звенящей на ветру болью и норовят вот-вот лопнуть, иссекая её в кровь.
Возвращаясь в отведённую для неё комнату, Тшера остановилась у соседней двери. Поздний вечер перетёк в ночь; Верд наверняка уж вернулся от Найрима и теперь спал. Рука сама легла на дверную ручку и толкнула её. В комнате царил голубоватый лунный свет, льющийся в узкое окно – и только. Тшера прошла по его узкой полосе, пересекающей каменный пол, присела на край кровати, провела ладонью по нетронутой прохладе свежей простыни.
«Интересно, тот, кто здесь обстирывает и кухарит, знает ли, что служит церосу по крови и… сангиру-убийце? Впрочем, убийцы здесь мы все, и даже маленький Найрим если ещё не стал им, то станет».
Она откинулась на кровать, уставилась в теряющийся в темноте высокий потолок.
«А когда станет – будет ли терзаться за каждого, подобно Верду? Может, и правда лучше, когда такие решения принимает кто-то другой? Когда всё необходимое зло за тебя будет творить сангир…»
И сама не заметила, как задремала. Проснулась, почувствовав, как кто-то сел рядом. От него пахло морской водой, и лунной ночью, и прохладным ветром. Верд. И непослушная со сна улыбка наползла на губы раньше, чем Тшера успела её перехватить, раньше даже, чем успела открыть глаза.
Верд смотрел на неё, присев на край кровати. Лунный свет, протянувшийся полосой через всю комнату от окна до двери, захватив изножье кровати, очертил серебром Вердово плечо с закинутой на него туникой и штрихом рваного шрама, упрямую линию скулы, мокрую после купания прядь.
– Расскажи о мальчике, – попросила Тшера, приподнявшись на локте.
– Он немногим разговорчивее, чем был за обедом.
Верд прилёг на кровать, подперев висок кулаком, и их лица оказались напротив. В таком положении лунный свет уже не освещал его руку, но теперь Тшера видела его глаза – близко-близко, а запах ночного океана стал ещё ощутимей.
– Он серьёзен. И молитвенен.
Она изогнула бровь.
– Его дед строго следовал заветам Первовечного, – вполголоса продолжал Верд. – Он с самого детства учил Найрима молитве, основам религии и тем наукам, которые знал сам. Научил, надо сказать, хорошо, и мальчик продолжает совершенствоваться.
– Значит, одной заботой тебе меньше.
– Пожалуй, самой главной, – улыбнулся Верд. – Ведь закладывать фундамент в четырнадцать лет уже непросто. Тем более когда время не терпит. Но Найрима с младенчества наставляли в правильных взглядах, а боевые умения мы подправим. Точнее – воспитаем. Пока он в этом вопросе мало на что годится, но старателен и талантлив.
– А его «правильные взгляды» не помешают ему пойти против главного религиозного ритуала? Или поможет то, что он – амарган?
Верд помолчал, но не задумавшись, а будто что-то вспомнив.
– Знаешь, он сказал мне одну вещь. Ту, о которой я и сам когда-то думал. Ритуал Превоплощения не был ни установлен, ни завещан Первовечным. Его ввёл Маурум.
– А человеку свойственно ошибаться…
– Он мог быть прав… на тот момент. Но минули столетия. Отмена ритуала не нарушит Светлый завет, оставленный нам самим Первовечным как главное мерило нашим поступкам.
– Значит, он согласен с тем, что нужно попробовать? Или просто научен сангиром?
– Он убеждён в этом столь же глубоко, сколь глубоко верует в Первовечного.
Тшера грустно улыбнулась.
– Не боишься, что он, выращенный благочестивым старцем вдали от людей – считай, что за пазухой самого Первовечного, – подрастеряет все свои убеждения, столкнувшись с тем, чего в этом мире с избытком и что не соотносится со Светлым заветом? Не слишком ли легко размять его, неопытного, словно глину, и вылепить своё?
Верд покачал головой:
– Мне так не показалось. Знаешь, я видел разных амарганов. И Найрим походит на двух из них, которых я знал лучше остальных: на Каннама и Римара. Обоих с детства роднила сила аруха – и твёрдость в своих убеждениях, граничащая с каким-то неведомым остальным знанием, будто сам Первовечный что-то шептал им на ухо. Вот только Каннам избрал слушать не его – и в том их главная непохожесть.
Тшера молчала, не желая перебивать.
– Найрим такой ошибки не совершит. Я не могу объяснить, но чувствую это в его арухе. Стремление. Твёрдость. Чистоту – но не по наивности, а избираемую осознанно. Он выберет верный путь. Уже выбрал, – закончил Верд. – Да утвердит его Первовечный в благих намерениях.
«Если только сангир не собьёт его с избранной дороги».
– Надеюсь, это действительно так, а не кажется потому, что мы оба хотим в это верить.
На губах Верда мелькнула призрачная улыбка.
– Я коснулся его аруха, Тшера. Он так же силён, как арух Каннама, но похож на арух Римара.
– А Вегдаша тоже чувствуешь?
– Для этого нужна совместная молитва, но он уже связан кровавыми ритуалами, его арух пересёк грань и неощутим для простых амарганов.
Тшера долго молчала, глядя на Верда, но думая о чём-то своём.
– А аруха, заключённого в Йамаране, можешь коснуться?
Верд неопределённо качнул головой.
– Не пробовал молиться с Йамараном в руках.
Тшера вытащила из ножен Ньеда, протянула рукоятью к Верду.
– Сможешь рассказать, каким он был… человеком?
Верд посмотрел с сомнением, но клинок взял и опустился на пол, на колени, положил на Йамаран обе ладони и закрыл глаза. Тшера села на кровати, подобравшись поближе. Её взгляд скользил по его сосредоточенному лицу, по обнажённому, исчерченному кривыми шрамами торсу, по сильным рукам и лунным отблескам, пляшущим на остром клинке под его пальцами.
«Все мы словно клинки Первовечного, отражающие отблески его света… Или не отражающие – смотря какую дорогу изберём».
Кажется, она уж забыла свой вопрос. Кажется, она задала его лишь для того, чтобы получить возможность смотреть на Верда чуть дольше, не задумываясь о том, что он мог бы прочесть в её глазах.
«Словно и он рассыплется песком и утечёт сквозь мои пальцы. Рассыплется и утечёт…»
Следующую седмицу она его почти не видела: только за обедом, и то недолго. Всё время с раннего утра до поздней ночи, от предрассветной молитвы до молитвы перед сном, Верд проводил с будущим церосом. Тшере казалось, что мальчик, так неожиданно получивший практически брастеонское расписание, долго в этом темпе не протянет, но за обедом на каждый следующий день Найрим выглядел всё лучше. И дело даже не в том, что он стал румяней. Пропала какая-то угрюмая нелюдимость, диковатость, очень заметная в нём при первом их знакомстве. Это не могло не радовать, но самой Тшере отчего-то становилось всё тоскливее.
Она блуждала по башне, в одиночестве гуляла по берегу и курила больше обычного. Иногда издалека видела Тарагата, который спешил уйти с глаз долой и даже к общему обеду спускаться перестал. Действительно боялся её, или дело в ином?
Тшера прислушивалась к себе каждый раз, как замечала в полумраке башенных коридоров высверк золота его расшитого кафтана. И слышала, как внутри неё ворочались тяжёлые камни глухой злости, как шипело желание поймать Тарагата за его косицу, а лучше – за горло, и заглянуть в его бесстыжие, подведённые чёрным глаза.
«Бесстыжие ли?»
Она могла представить, что в них увидит, могла навоображать нужного, чтобы при случае просто убить его, не тратя время на раздумья и не сожалея потом; но узнать, что же там на самом деле, на дне его тёмных, отсверкивающих золотом глаз, казалось необходимым. Узнать – и уже потом решить, что с ним делать. На сей раз правды хотелось больше, чем мести, понять казалось важнее, чем поквитаться. Странное, новое ощущение. И поговорить бы об этом с Вердом, да он всегда занят с Найримом…
…И Тшера вновь набивала трубку очередной порцией тэмеки.
– Ты хорошо на него влияешь, – обронил однажды Вегдаш, задержав Верда за обедом, когда Найрим уже ушёл. – Я провёл с этим мальчиком два года и обращался с ним добросердечно, но он всё дичится меня: взгляд прячет, слова лишнего не скажет. А с тобой вон какой бойкий, хоть ты и строг – я наблюдал за вашей утренней тренировкой. Нагружаешь его безжалостно! Но он делает успехи. Надеюсь, у меня нет причин волноваться из-за вашей… хм… дружбы? Ты ведь не пытаешься занять моё место?
Но ответила ему Тшера, и тон её был недружелюбен:
– Может, стоит поволноваться из-за собственного неумения найти подход к ребёнку? Или из-за запятнанного кровавыми ритуалами аруха, который, возможно, мешает ему почувствовать в тебе это твоё… кхм… добросердечие? А Верд и на своём месте хорош.
«Ведь твоё-то занять много таланта не надо, а ты попробуй стать таким, как он».
Вегдаш улыбнулся с одобрительным снисхождением.
– С годами твоя остроязыкость лишь оттачивается, Тшера. Надеюсь, не в ущерб иным боевым навыкам?
– Проверь, если сам, без своих сангирских фокусов, ещё чего-то сто́ишь! – Она со звоном отложила тонкую вилку.
Вегдаш глянул через стол прямо ей в глаза, спрятав в уголке губ ухмылку.
– Почту за честь.
Они сошлись пред ужином, в малом зале, полосатом от закатных лучей, бьющих в окна-щели – узкие и высокие.
– Я подыскал тебе скимитары.
Вегдаш приблизился к Тшере, протянув ей свёрток. И его голос, и походка, и взгляд полнились дружелюбием и расслабленностью – не показной, он действительно не ощущал азарта перед боем.
– Совсем меня не боишься? – полушутя хмыкнула Тшера, забирая свёрток.
– Совсем.
Она развернула ткань и удивлённо вскинула бровь.
– Хорошие клинки!
Вегдаш лениво улыбнулся.
– Я всегда выбираю лучшее из возможного. Даже если выбираю не для себя. Ты же знаешь.
– А ты знаешь о моём намерении убить тебя, и идёшь на поединок – без свидетелей – и даёшь мне отличное оружие, да ещё и удобное для меня: парные клинки, не меч. Если я воспользуюсь этой возможностью?
– Не сейчас. – Вегдаш опёрся бедром о подоконник, переплёл руки на груди. – Я пока ещё нужен.
– А потом?
– А потом ты передумаешь. Как бы ни пестовала свою ко мне злость – передумаешь. Мы же оба понимаем, как будет лучше, но ты этому пока сопротивляешься. И то только потому, что сейчас можно сопротивляться бескровно – просто встать в позу, ничего не предпринимая: ведь время ещё не пришло.
– Не слишком ли много на себя берёшь, «читая» в моём сердце?
– Я наблюдаю тебя с твоих десяти лет, Тшера. Я тебя обучал, я ставил тебе руку. Не льсти себе, ты не настолько сложна, чтобы быть для меня непредсказуемой.
Тшера тихонько фыркнула, не отводя взгляда от глаз Вегдаша, и скимитары, до сих пор обёрнутые тканью, молниеносно из неё выпорхнули, чтобы заключить между собою, как между лезвиями ножниц, сангирово горло. По залу гулким эхом разлетелся звон – скимитары Тшеры встретились со скимитарами Вегдаша буквально в волоске от его шеи. Она бы не стала убивать его, хотела лишь оставить пару царапин. Но даже не смогла уследить, когда он успел выхватить свои клинки и остановить её удар, который и для неё самой стал неожиданным, а уж Вегдашу не оставлял ни единой возможности его парировать – с такой скоростью, из такой позы и на таком расстоянии.
«Видишь?» – спросила мелькнувшая на его губах полуулыбка.
Вегдаш текуче вышел из клинча и атаковал.
«Бережно, веросерки тебя задери, как же бережно!»
Он не поддавался, но оставлял ей крохотную лазейку. Ровно такую, какой она могла воспользоваться в самый последний миг и со всей возможной виртуозностью, чтобы не проиграть. Он по-прежнему был силён – и искусен настолько, что глазам не верилось. Не верилось бы, если бы он не оставил на теле Тшеры несколько засечек – неглубоких царапин, которые, окажись поединок недружеским, стали бы смертельны. Однако дышал он тяжелее, чем помнилось Тшере.
«Всё-таки стареешь, наставник, всё-таки стареешь… Или сангирские фокусы вытянули из тебя силы?»
И в этом оказалось её преимущество: они кружили по залу едва ли не в танце, но музыкой им служил звон клинков. Тшера использовала всё пространство, и в конце концов загоняла Вегдаша, оставив метку и ему – тонкую красную черту от виска к скуле.
Он остановился, стараясь дышать не так тяжело и шумно, как ему сейчас дышалось, отёр большим пальцем выступившую кровь, покачал головой, словно в чём-то себя укоряя, и стоявшая в полушаге от него Тшера вновь почувствовала себя пятнадцатилетней девчонкой в тренировочном зале, дерущейся против мужчины, которым втайне восхищалась всю свою юность. Не как мужчиной, конечно, – как воином. Хотя…
И слова – почти десятилетней давности, но затверженные частотой повторения крепче любой молитвы, слетели с языка сами:
– Я была недостаточно хороша, нагур. И в бою ты убил бы меня раз пять прежде, чем я смогла тебя достать.
Вегдаш улыбнулся – с той же сдержанной теплотой, с какой улыбался после тренировок, и что-то ёкнуло в её груди. Он стянул перчатку, провёл рукой по щеке Тшеры, остановив ладонь за её ухом, и с настойчивой мягкостью притянул Тшеру ближе.
– Ты бы убила меня ещё до первой своей царапины, будь у тебя не скимитары, а Йамараны, – тихо сказал он. – Мне невыгодно, чтобы ты об этом знала, но… Я воспитал прекрасного бойца. Достойного Чёрного Вассала. И если воспитал себе противника – что ж. – Он вновь улыбнулся, и на сей раз в улыбке проскользнула загадочная хитринка. – Мне было бы не стыдно погибнуть от твоей руки. Но пока хотя бы одна из них сжимает не Йамаран – это невозможно. А твой живой клинок против моего убийства.
– Думаешь, это помешает мне всадить тебе нож в спину?
– Я не подставлю её для удара.
Вегдаш притянул Тшеру ещё ближе, так, что их лбы соприкоснулись. Его чуть повлажневшие от пота пряди щекотали её скулы, всё ещё не выровнявшееся дыхание касалось губ. Окажись он так близко десять лет назад, что бы она чувствовала? А четыре года назад – когда она снесла голову невинному в кабаке, а Вегдаш её выгородил – как бы поступила? И чем бы всё закончилось?
– Мне жаль, что Астервейг сделал это с тобой, – сказал почти шёпотом. – Ты была моей ученицей, а не его Вассалом, я должен был предотвратить… Но помешать мог единственным способом: сделать это сам. И тогда, даже обращаясь с тобой бережнее, я бы ничем не отличался от него.
– Ты и сейчас не отличаешься. – Тшера высвободилась, пусть и не слишком резко, и голос её звучал надтреснуто. – Просто методы у вас разные.
– Но не в этом ли главная несхожесть людей? – долетело ей в спину уже у самых дверей. – В избираемых методах?
Она посмотрела на Вегдаша через плечо. Солнце уже село, и сангир стоял на фоне льющих светлые сумерки окон чёрным силуэтом.
– Главная – в избираемых целях. И ваши – сходятся.
