Мара Вересень
Сны о красном мире
Утих звон хрустального дождя, по белому лику Сарка змеей скользнула тень торжества, сойлиец отступил на несколько шагов, молча поклонился и… исчез, растворился в воздухе, оставив после себя кляксу красного тумана, медленно расползающуюся по полу.
Лорд поднялся, сел на трон, сжал запястье обожженной руки и чуть наклонился вперед, упершись локтями в колени. Жалобно скрипнули хрустальные осколки под ногами подошедшей Корали.
– Альд… Что ему было нужно? Хотел заставить тебя отказаться от попытки примирения с Сойлом? Зачем? – она присела на краешек другого трона и попыталась поймать взгляд брата.
– Он мог вернуть мне Милию, – словно про себя произнес дан Глисса, сосредоточенно глядя на ожог. В тугой жгут боли, пропущенный сквозь тело, ловко вплелись новые нити, только узлов на них было слишком много. Такие узлы не развяжешь, можно только…
– Альд, ты… Ты любишь ее? – изумилась Корали.
– Теперь это уже не важно… Во всем есть свои плюсы.
– О чем ты?
– Сарк подал мне идею, как быстро получать сведения из Саффа.
– Мыслесфера?
– Ты права.
– А как быть с Лией? Она могла пострадать.
Дан Глисса помолчал. Происходящее воспринималось как бы со стороны, как бы не с ним… Это начинало входить в привычку.
– Тебе не кажется странным, – заговорил он, наконец-то посмотрев на сестру, – что можно безоглядно доверять человеку, много лет шпионившему за тобой, следившему за каждым твоим шагом?
– Не более странно, чем то, что сейчас произошло, – ответила Корали. – Ты говоришь о каком-то конкретном человеке?
– Пора вернуться к делам. Я и так потратил впустую непозволительно много времени, – сказал лорд, встал и, оторвав от свисающей со стены атласной гирлянды ленту, обмотал поврежденную кисть. – Идем, а то придется уступить корону Кодвиллу в благодарность за его работу.
Улыбка, появившаяся на губах лорда-протектора, показалась Корали невеселой. Что-то сломалось внутри у этого человека, сломалось совсем недавно, можно сказать, у нее на глазах, только она не заметила, как будто моргнула в этот момент, а когда открыла глаза, было уже поздно – боль плескалась в полной до краев чаше, пополам с кровью и гноем. Корали смотрела в спину своего брата и понимала, что совершенно его не знает. Она думала, что знает, а на самом деле – не знала никогда. Никогда не стремилась узнать, как будто считала его неспособным на любовь, самопожертвование, сострадание… А ведь и правда – считала.
Поздним вечером, когда богатые, респектабельные кварталы города погружались в спокойный сон, а в бедных вовсю начиналось веселье: открывались двери кабаков, пивнушек и иных мест, где за пару леантов любой мог рассчитывать на кувшин вина, закуски и смазливую шлюшку для компании, —коим не брезговали и состоятельные горожане, не исключая благородных данов, в караульную у ворот дворца вошел человек в широком плаще с капюшоном, полностью скрывавшем лицо, отчего казалось, что перед тобой стоит облаченная в белое ночная мгла. Человек что-то тихо сказал начальнику смены, и тот, вместо того чтобы устроить дознание по всей форме, выделил пришедшему в провожатые солдата из охраны, строго приказав свести господина в плаще куда тот попросит. Господин попросил в комнаты к лорду-протектору, а потом отпустил не произнесшего ни слова молодого парня и направился прямиком в кабинет.
Дан Глисса как раз собирался отправиться спать и уже подошел к двери, но наступил на валяющиеся на ковре ножны, нагнулся, поднял их и сон как рукой сняло – в кабинет вошел Мастер Сойла, откинул капюшон и поклонился. Не как королю, как равному.
– Я, Гзар Доа Кирим, Мастер Слова, властью, данной мне Советом Мастеров Сойла, подтверждаю, что союз меж нами и тобой, владыка Леантара, и наследующими тебе, будет нерушим отныне и до тех пор, пока стоит Сойл-гора. В знак союза отдаю себя в твое полное распоряжение, пока наследная принцесса Лия Реана Волден не войдет в ворота Роккиаты…
Мастер говорил долго, и так же долго слушал его дан Глисса, внимая каждому слову и удивляясь своему терпению и ушедшей напрочь усталости. Свершилось. Это была его победа над собой. И что по сравнению с этим отголоски страха, навеянные Сарком? Пыль, приставшая к одежде. Стряхни и иди дальше. А Милия? Что ж, когда-то он привык жить со страхом, привыкнет и к боли.
21
Весело потрескивал костер, разгоняя вечернюю прохладу и заманивая в огонь кусачую насекомую мелочь, что носилась над неглубокой балкой, поросшей гибкими лиями. По дну балки змеился мелкий широкий ручей с прозрачной и такой холодной водой, что от нее сводило зубы. И если бы не цвет растительности и песка, если бы не неизменная пелена облаков над головой, можно было бы решить, что сидишь где-нибудь за городом в Тени, а нет в половине дня пути от Сор-О. Тело пронизывало ощущение покоя, и все произошедшее начинало походить на суматошный нереальный сон, не более.
Когда там, на Большом невольничьем рынке, стоя на возвышении и чувствуя каждой клеткой кожи сотни алчных взглядов, Милия увидела в толпе лицо Солара, ей показалось, что сердце готово выскочить из груди, а когда Анжей протиснулся меж людьми и стал рядом с Хоэ Ксандхаром, прямо напротив нее… Сами торги и то, как «хозяин» Солар уводил ее с рынка, девушка почти не помнила. Все было как в тумане, том самом, из сна. Вспоминалось, как, к собственному стыду, кричала что-то Анжею, умоляла, пыталась спрыгнуть с возвышения, но тонкий золотой браслет на ноге и цепочка держали крепко, как, поняв бесполезность попыток, стояла на подгибающихся ногах, вцепившись в кулон вестала, и слушала унизительный торг. Мелькнуло в памяти непонятное выражение лица пустынника, как будто он ждал кого-то другого, а не Солара, и всячески старался заставить его отказаться от «покупки», взвинтив цену до небес. Помнила Милия и похожее на электрический удар прикосновение руки Анжея к своей и темные пятна перед глазами от того, что было трудно дышать, словно на груди висел камень размером с рыночные ворота. Еще были какие-то обрывки, смешанные в кучу без всякой связи и хронологии, врезавшиеся в память по непонятной причине: начищенный до блеска шлем на голове охранника, пыльная красная дорога, мальчишка, глазеющий на уличную танцовщицу, разинув рот, гладкие камни мостовой и странно-сочувствующий взгляд Хоэ Ксандхара.
Милия сидела, завернувшись в плащ, и, не моргая, смотрела на огонь. Красно-рыжие языки жадно, с треском, пожирали сучья. В дыму очумело носились какие-то мелкие насекомые, дождем сыпались в пламя, словно принося себя в жертву этому прожорливому зверю. Думалось о чем угодно, но только не о том, кто сидит по другую сторону костра. В голове полнейший бардак, какие уж тут мысли? А чувства…
«Без пол-литра не разберешься».
Языки огня аккуратно и медленно слизывали с души сладкую глазурь покоя.
«Что же мне делать, господин Солар?… Господин… Хозяин… Слушаюсь и повинуюсь. Ну-ну. Взялась как-то коза у волка совета спрашивать… Молчит. Молчит, смотрит и улыбается. Гад».
Милия подняла глаза на Анжея – в черных зрачках по костру, а лицо так и осталось белым, словно огненные отсветы соскальзывают с кожи, как с вощеной поверхности. Улыбнулся – в груди все сжалось, и чувство странное, похожее на боль.
«Остановись, мгновенье…»
А в глазах слезы стоят – вот-вот польются, по венам растекается то самое, похожее на боль. Чувства бунтуют, каждое само по себе. Сжимаются в кулак пальцы, безжалостно впиваются в ладонь ногти – ничего, не помогает, даже боли нет. А он все смотрит, молчит и улыбается, улыбается и молчит. И смотрит. Да так, что душа вон просится… Чувственный катарсис.
«Дура влюбленная!»
В воздухе, сдобренное дымком, носится предчувствие этого самого, подогреваемое рыжими огненными языками.
Поднялся.
Подошел.
Сел рядом.
Руки протянул и обнял. Осторожно так, словно боясь слезы, что в глазах стоят, расплескать… Расплескал. Покатились одна другую догонять, а он щеки мокрые вытер – руки холодные – кончиками пальцев глаза закрыл и…
«Умираю… Люблю…»
Губы, руки, жаркое дыхание, каждое прикосновение, как удар, голова в огне, а по спине – тысячи ледяных иголок.
Милия не понимала, где она и что с ней. Она не могла, да и не хотела, открывать глаза, перед которыми извивались, переплетаясь и сворачиваясь в немыслимые узоры золотые, багряно-красные и черно-бордовые полосы. Был только он, губы, руки, жаркое дыхание… Ладонь девушки скользнула под его рубашку. Где-то там, на гладкой прохладной коже груди, был шрам, оставшийся от ожога, как клеймо, как напоминание о том, что все было, у нее тоже был шрам, клеймо, позорный знак «хаб» – «рабыня, вещь».
«Если для него – пусть!»
Где-то далеко тревожно зазвенел будильник. Не наяву – в мыслях, где-то в подсознании…
«Проснись, проснись, проснись! Проснись, Милия!» – твердил мужской голос, далекий, знакомый и незнакомый одновременно, и мамин голос, испуганный, кричал: «Что с ней? Что ты с ней сделал? Милена!»
К горлу комком подступил страх, животный первобытный ужас – не было там никакого шрама! Через силу открыла глаза, а вместо лица Анжея – бледная маска и глаза-угли.
«Сарк!!!»
Милия закричала, забилась, пытаясь вырваться, но ее собственные пальцы словно приросли к обнаженным плечам этого чудовища. Нет, не словно – приросли, погрузились под кожу.
– Отпусти-и-и, – беспомощно, как котенок, которого живым закопали в землю, протяжно и тонко…
– Могло быть по-другому, – заговорил он, сжав ее голову. – Могло быть по-другому, аккуратно, осторожно, даже приятно, – его глаза похотливо блеснули, – но ты сама виновата, незачем было помнить его так хорошо. А теперь не дергайся – мне нужна часть твоей памяти и я не хочу ее повредить. Да, совсем забыл: будет больно, очень.
Мастер Иллюзий изобразил сожаление и вдруг насторожился. Замер, прислушиваясь к чему-то, и расплылся в улыбке.
– Опоздал, – произнес он куда-то вдаль и склонился над девушкой, будто хотел поцеловать ее.
Виски сдавило раскаленными обручами, две невидимые, невообразимо тонкие иглы воткнулись в глазницы, пронизив голову насквозь. Пальцы Сарка, все разом, как будто погрузились глубоко в мозг и принялись беззастенчиво рыться в воспоминаниях, отбрасывая все самое дорогое, словно хлам, зарываясь глубже и глубже, к самым истокам, к тому, что, взрослея, забывают.
Это было похоже на песчинку, теплую, мерцающую, золотисто-желтую, но стоило пальцам Сарка схватить ее – песчинка полыхнула ядовито-оранжевым и взорвалась, подобно сверхновой.
А потом пришла боль. Клинком из белого холодного пламени она низринулась с небес, пронзив голову, шею и туловище, пригвоздив тело к земле, выжав из легких воздух, остановив сердце и ток крови. Лопнули обручи, сжимавшие мозг, рассыпались ледяной пылью незримые иглы, боль затопила сознание, смешалась с ним и заменила его собой.
Милия лежала на земле, раскинув руки. В открытые глаза смотрели с небес колючие звезды, а внизу был туман. Он покачивал, убаюкивал, ласкал измученное болью тело, медленно растворяя его в себе. Розовые и алые ручейки тумана переплетались с волосами, легко скользили по коже и сквозь нее, змеились по венам, смешиваясь с кровью, впитывали жалкие крохи воспоминаний. Туман выпил все чувства, в нем неспешно таяло то, что осталось от жалкого существа по имени Милия. Он больше не был врагом – девушка забыла, что есть страх и вражда, он не был другом или союзником – она не помнила, что есть любовь и обязательства. Он был забытье. Он – мягкая колыбель милосердной смерти. Он – туман.
И вдруг все смешалось, поплыло, как будто бездарный художник в порыве отчаяния выплеснул на полотно ведро воды. Милия снова, но как в первый раз, вздохнула. Вместе с этим вздохом вернулась память, чувства, а с ними – боль. Девушка застонала, до скрежета сжав зубы, выгнулась, часто задышала, и ее вырвало. Потом снова и снова. Туман выходил из нее большими осклизлыми шарами, которые тут же лопались, а содержимое расползалось по земле. Трава, попавшая в эту кляксу, чернела и скукоживалась. С каждым разом черных проплешин становилось все больше и больше, а сил – все меньше.
– Сарк!!! – закричал кто-то. От звуков голоса заложило уши, и тело пронизала новая судорога боли.
– Сарк!!! – промчалось над землей стремительным порывом ветра. – Сарк, остановись!
– Хранитель? – изумился Мастер Иллюзий, и Кайл откинул капюшон, неожиданно сделавшийся из бордового алым. – Солар. Быстро, но поздно.
Торжествующая улыбка, издевательский блеск в глазах, едва заметные седые нити в прямых черных волосах и черные же одежды Всезнающего. Потеплел шрам, оставленный слайпсором. Кайл смотрел на своего врага и не знал, как поступить. Остановленная на полдороги к смерти, Милия могла уйти и сейчас, не пережив шока своего, по сути, нового рождения, но если не попытаться…
– Что же ты молчишь, Хранитель Солар? Она умирает.
– Верни то, что взял, или я… – что-то поднималось глубоко изнутри, набухая кроваво-красными пузырями и сочась ненавистью, что-то, чему Кайл не знал названия, что-то, что он принес оттуда, принес в себе, – или я убью тебя, Мастер.
– Ты болван, – Сарк медленно пошел, описывая вокруг Солара круг. – Ты слеп и глух, Хранитель Солар, сын Всезнающего. Ты же был там, за гранью. Был?
Кайл молчал, чувствуя, как ворочается в груди что-то темное, чужое.
– Был, – продолжил Сарк, – я вижу это в твоих глазах. Я тоже там был. И ты теперь такой же, как я.
– Нет.
– Не веришь? А ты посмотри. Посмотри, я откроюсь. Ну же!
Солар осторожно потянулся к сознанию Сарка, а прикоснувшись, тут же отпрянул, как будто влез рукой в что-то мерзкое, скользкое, липкое и холодное, как… как туман?
– Чувствуешь? Ты такой же.
– Нет, – ответил Кайл, качнув головой, ощущая во рту знакомый, сладко-соленый привкус крови.
– Пока – нет, – возразил Мастер Иллюзий, продолжая свой странный танец вокруг Солара. – Ты не хотел принять это добровольно, как принял я, но когда ты пытался выбраться, не заметил, что зерно, крохотное такое зернышко, проникло в твое сознание. И хочешь ты или нет – ты становишься другим. Это, для простоты назовем туманом, уже меняет тебя, перекраивает заново. Внезапные приливы энергии, фантастическая трудоспособность, новые возможности, нераскрытые таланты, и плюс к этому приступы головной боли, слабость, кровь носом. Было? Посмотри на меня, я старше Варнора, но мне не нужен виталис, чтобы жить, я могу знать все, что захочу, в любой момент, и мне не нужна Сфера с ее туманными видениями. А теперь у меня есть формула Альдо, и мне не нужны будут Кристаллы, чтобы… Впрочем, это не важно. Сфера открыла мне дорогу за грань, и это изменило меня, не знаю как, но одновременно с этим изменился и… туман. Он обрел жизнь, сознание и способность развиваться. И он выбрал тебя, сын Всезнающего. Так ответь, может, это просто рука Судьбы? Почему ты молчишь?
Сарк остановился и в упор посмотрел на Кайла.
– Я не такой, как ты, – медленно, не отводя глаз, проговорил Солар, не замечая, как алая струйка, обогнув губы, скатилась по подбородку. – Всезнающий не отец мне, и я сам выбираю свой Путь.
Что-то творилось с окружающим. Облака то застывали, то мчались с неимоверной скоростью, появлялись и исчезали какие-то тени, в воздухе искрились мириады крошечных точек и висели без всякой поддержки языки огня. Пыль, поднявшаяся из-под ног Сарка, застыла над землей, трава сделалась колючей и хрупкой, как тончайшее стекло, песок шевелился, словно живой, пульсировал и вздрагивал, будто кожа взмыленной лошади, облепленной насекомыми. Казалось, само сущее сошло с ума.
– Ты! – в глазах Сарка мелькнула тень страха, он пытался поднять руку, на которой оживал полумесяц слайпсора, но ничего не выходило, тело отказывалось повиноваться. – Что ты делаешь?!
– Хочу убить тебя, должен, но… не могу, – глухо ответил Кайл. – Уходи, – и закрыл глаза.
Неспешно осели на землю искрящиеся точки и огонь, подул ветерок, разогнав пыль, зашевелилась, оживая, трава… Что-то холодное упало на изможденное лицо Солара. Еще и еще. Он открыл глаза и посмотрел на небо.
«Дождь. Просто дождь».
Капли скатывались по щекам, принося облегчение и смывая кровь. На душе было тяжело. Кайл подошел к девушке, лежащей без сознания у потухшего костра, присел рядом, приподнял ее и, обняв, укрыл полами своего плаща. Алого. Как кровь.
Он долго думал, как быть, но в голову ничего не приходило. Что ж, отведет Милию в Сойл, а там… Пусть Всезнающий и Мастера решают, что с ней теперь делать. И с ним тоже. Потому что он снова опоздал. Одного Кайл не мог понять – каким образом Сарк преодолел оба уровня защиты. Если бы Мастер Иллюзий сразу пошел напролом, второй блок, поставленный в Тени, перед Переходом на Теру, если не остановил, то, по крайней мере, надолго задержал бы, поскольку ставился именно против его вторжения. А первый блок, автором которого был, вероятно, отец Милии, защищавший непосредственно ту часть памяти, где хранилась формула, тоже был достаточно надежен. Пробиваясь в сознание девушки силой, Сарк мог лишить ее жизни, а себя – шанса завладеть информацией. Что же он сделал такого, что заставило Милию невольно («Она же понятия не имела, что творится в ее голове») раскрыться? Мастеру достаточно было крохотной лазейки, чтобы проникнуть сквозь внешний барьер, а потом что-то пошло не так и он едва не убил ее. От одной мысли о том, что та, чья головка покоится на его груди, могла умереть, Кайлу стало не по себе, и он крепче прижал девушку.
Ее тело было безвольным, как тряпичная кукла, глаза плотно закрыты, и лишь едва уловимое дыхание свидетельствовало о том, что она еще жива. Единственное, что Солар мог, он уже сделал: отдал ей еще немного жизненной силы помимо той, что почти насильно влил в ее уже гаснущее сознание, едва перейдя из Трансформы в свое естественное состояние. Существовала вероятность того, что организм сам найдет путь к исцелению. Оставалось только ждать. Ждать и верить, что последствия вмешательства Сарка не будут слишком опасны. Кайл осторожно провел рукой по волосам Милии, в которых, как мелкая рыбешка в сетях, запутались песчинки, и легонько прикоснулся губами к испачканному лбу. Веки с длинными ресницами, обведенными черно-синими кругами, вздрогнули, и Солар испугался. Что он скажет? Как сможет смотреть в глаза той, которую обещал защищать? Как оправдается перед ней за то, что ей пришлось пережить?
– Спи, – прошептал он и коснулся вздрагивающих век, – спи, моя…
Запретное чувство, постыдный зов плоти. Прикасаться к ней было настоящей пыткой с того, самого первого, утра в Тени, а сейчас, когда она так волнующе близка… Руки сами собой нащупали завязки на плаще Милии, распустили их, убрали волосы с плеча. Кайл наклонился и запечатлел поцелуй там, где стояло клеймо отверженных, которое не могла скрыть полупрозрачная ткань.
– Девочка моя, я причинил тебе столько боли, – прошептал он, уткнувшись носом в теплую шею.
Милия пошевелилась. Кайл выпрямился, и голова девушки откинулась назад. Полуоткрытые губы словно выпрашивали поцелуй – удержаться было невозможно. Она ответила, потянулась, обхватывая руками его шею, и вдруг задрожала, стала вырываться, а из-под сомкнутых век покатились слезы.
– Отпусти, отпусти, – твердила она как в бреду, не открывая глаз. Боялась увидеть его лицо? И Кайла обожгло: он понял, почему Сарк так легко проник в ее сознание – Мастер Иллюзий выдал себя за него.
– Милия, – позвал он. – Милия, посмотри на меня. Это я! Это Анжей! Все кончилось.
Она так яростно отбивалась, что ему пришлось применить силу. Схватив девушку, Кайл резко развернул ее лицом к себе – не глаза, а озера, полные ужаса.
– Милия, успокойся, его нет. Сарка здесь нет.
Она не реагировала. Смотрела, не моргая, и ждала новых мук.
– Прости, – проговорил он и ударил ее по лицу. Наверное, перестарался, не рассчитал, потому что из носа девушки пошла кровь, но взгляд стал более осмысленным. – Все, тише. Это я, Кайл Анжей Солар. Помнишь меня? Помнишь, как тащила меня на спине в свой дом?
– Анжей… – произнесла она. – И вовсе не тащила, ты… вы старались идти самостоятельно.
– Ты в порядке?
– Нет, не совсем. У меня такое чувство, как будто… – подбородок снова задрожал, но она справилась, проглотила рвущиеся наружу слезы и даже попыталась улыбнуться. – Вы просто хам, господин Солар. Бить женщину по лицу!
– Каюсь. Идти сможешь?
– Думаю, да.
– Хорошо. Придется вернуться в Сор-О, нам нужны лошади.
– А потом куда? – спросила Милия, хотя глупо задавать вопрос, ответ на который очевиден.
– В Сойл, – сказал Кайл и почему-то отвел взгляд.
