Виктор Елисеевич Дьяков
Никто не хотел воевать
13
До Винницы Богдан добрался без приключений, но то, какие глобальные события произошли на его родине за те несколько месяцев, что он пробыл в России, почувствовал сразу. И в поезде, и на улице разговоры только про Крым, Донбасс, политиков… С одной стороны, как бы наблюдалось некое моральное единение народа: все дружно возмущались и тем, что произошло в Крыму, и действиями сепартистов в Донбассе, проклинали Януковича и ругали за нерешительность новое правительство Украины… Но, в то же время, Богдан почувствовал это весьма отчетливо, только небольшая часть молодежи, не старше 20-22 лет, вроде на словах рвалась воевать в Донбассе, военным путем вернуть Крым. Среднее и старшее поколение, почти целиком, несмотря на ура-патриотические словесные излияния, никуда и ни за что воевать не спешила. В их среде наиболее часто слышалось недовольство мероприятиями правительства по мобилизации резервистов. В пути Богдан устал не столько от дороги, сколько от услышанного «водопада» самых разнообразных мнений, которые сходились лишь в одном: москали сволочи и все беды Украины от них, в правительстве одни воры и тоже сволочи и тоже во всем виноваты. А вот касательно путей вызволения Украины из дерьма, тут, пожалуй, трудно было услышать два одинаковых вердикта, имело место такое многообразие мнений, что только добавило болезненных всплесков многострадальной, некогда контуженной голове Богдана.
В Виннице, как он и рассчитывал, было сравнительно спокойно, но разговоры на кухнях велись те же. В воздухе словно повисло ожидание чуда, которое сразу бы решила все проблемы. То ли НАТО, возмущенное русской наглостью, силой вернет Украине Крым, то ли Россия не выдержав голода и товарного дефицита, которые неминуемо там наступят, как следствие объявленных Западом санкций и сама отдаст Крым, отзовет Стрелкова и его банду, прекратит подпитку сепаратистов в Донбассе… В общем, и здесь все в основном надеялись, что кто-то со стороны сделает так, чтобы Украине стало хорошо. Холодным душем стал репортаж из США, переданный по спутниковым тарелкам российскими телеканалами. Там госсекретарь Керри во всеуслышание обратился к конгрессменам:
– Вы пойдете воевать за Крым!?
В ответ «раздалось» недвусмысленное молчание, говорившее само за себя: Запад осудит Россию, введет против нее экономические санкции, но воевать за Украину совсем не собирается.
Увы, отдохнуть в родном доме у Богдана не получилось. Фактически, то оказалась уже не его квартира, хоть он и был в ней официально прописан. Все три комнаты там прочно заняла семья сестры и его приезду явно не обрадовались. Гражданский муж сестры сразу стал жаловаться, что его торговля удобрениями совсем заглохла, денег нет и живут они на одну учительскую зарплату Лены. Он явно давал понять, чтобы Богдан на него в качестве работодателя не рассчитывал. Сестра жаловалась не столько на безденежье, сколько на здоровье дочери. Пятилетняя племянница и в самом деле очень часто болела и много времени проводила дома, а не на свежем воздухе. Именно ее в отсутствии Богдана определили жить в его комнате. В общем, уже на третий день он стал ощущать себя в родном доме лишним. Наконец, о том почти прямо дала понять сестра. Она задала «наводящий» вопрос:
– Ты как, по делам приехал, или в отпуск?
Богдану, на столь прозрачный намек, дабы сохранить видимость добрых родственных отношений, ничего не оставалось, как на ходу придумать причину приезда:
– Да, я хотел тут про нашу бабушку выяснить. Оттуда тете Гале позвонили, что ее дом вроде как разбомбили, а что с ней самой не ясно. Я хотел к знакомому тете Гале генералу в Киев заехать, может он в курсе. А его самого на месте не оказалось. Вот я и решил, пока его нет вас проведать, посмотреть как живете. Да и мама наказывала, обязательно к Лене заедь, потом расскажешь, как у них…
Поняла сестра, что эта «свежеиспеченная» ложь, или в самом деле поверила… Но она с нескрываемой радостью отреагировала:
– Аа, значит это тебя мама прислала? Конечно, надо обязательно узнать, что с бабушкой.
Богдан, промолчал, что мать его не посылала узнавать про бабушку, а совсем наоборот. И теперь ему ничего не оставалось, как следовать придуманной им причине своего приезда – ехать в Киев и искать встречи с Валерием Григорьевичем Чмутовым, бывшим ухажером его тетки, а сейчас генералом украинской армии. Телефон генерала Богдан узнал, позвонив матери. Как ни странно, несмотря на то, что тетка отфутболила будущего генерала много десятилетий назад, связь меж ними не прерывалась по сю пору. В последние лет двадцать фактическим инициатором такой «связи» являлась не тетка и даже не генерал, а мать Богдана. Как всегда она нюхом чуяла, кто в перспективе может пригодиться, быть полезен. Валерий Григорьевич, в общем, приветствовал эту инициативу сестры своей бывшей возлюбленной, ибо любил хвастать успехами, что бы до тетки, наконец, дошло, кем она в свое время пренебрегла, променяв на маркшейдера.
Но сначала Богдан сделал попытку остановиться у своей бывшей пассии, с которой у них имела место не то чтобы любовная связь, а довольно продолжительный период совместного проживания – в свое время они познакомились, когда вместе трудились дворниками. То была мать одиночка, ровесница Богдана. Увы, за те полгода, что Богдан пребывал в России, дворничиха сумела себе найти нового партнера, о чем и сообщила в телефонном разговоре. Богдану ничего не оставалось, как ехать в Киев и звонить генералу.
Валерий Григорьевич не сразу сообразил, кто ему звонит, пока Богдан не объяснил, что он сын Оксаны Тарасовны Панасюк в девичестве Подлесной, и что у него к нему имеется важное дело. Даже по телефону ощущалось, что генерал пребывает в далеко не лучшем расположении духа и Богдана, которого видел всего пару раз, когда гостил у своих родственников и навещал бывшую пассию и несостоявшуюся тещу, и там бегали ее внуки… В общем, встречаться непонятно зачем с одним из тех давно выросших внуков генерал желанием не горел. Он сказал, что до конца недели сильно занят, а вот в субботу может принять его дома, ибо у него выходной. По всему, генерал надеялся, что Богдан не станет ждать целых два дня и уедет к себе в Винницу, или откуда там он приехал. Но Богдану не куда было ехать, и он согласился подождать, только спросил к какому часу подойти и домашний адрес генерала. Валерия Григорьевича немало обескуражил такой ответ, но делать было нечего. Просто указать на нежелательность визита племянника женщины, к которой он до сих пор сохранял определенные чувства, он никак не мог. Генерал попросил перезвонить ему в пятницу вечером и там уже решить, во сколько и куда…
У Богдана образовалось двое суток, которые надо как-то скоротать. Он пересчитал деньги, поменял остававшиеся у него рубли на гривны. Ночевать он решил на вокзале, а днями… Днями он ходил по Киеву и смотрел. Город особенно его центральную часть медленно приводили в порядок после зимних майданных страстей. Хотя время от времени вновь вспыхивали уже «прогоревшие поленья», но в основном люди жили своей обычной жизнью: девушки ходили в открытых платьях, работали магазины, во всю развернулась уличная торговля. Очень часто проводили различные политические акции, на них превалировали все те же призывы и лозунги: москали – сволочи, правительство – ворье, голосуйте за нашу партию, мы и москалей укоротим и ворье пересажаем. Правда, прибавилось и еще одно, весьма существенное, все чаще повторяемое: генералы – предатели.
Не произвела на Богдана особого впечатления генеральская квартира. По сравнению с московскими, той в которой проживала в прислугах его мать и той, где жила с родителями Татьяна, генеральская смотрелась и меньше и беднее. Во многом на внешнем виде генеральского жилья сказывалось то, что он, овдовев, жил фактически один, хозяйство его вела приходящая прислуга. В последний раз Богдан видел «дядю Валеру» не менее двадцати лет назад и сейчас встретив его на улице никак бы не узнал в этом обрюзглом лысеватом старике, одетом по-домашнему, того молодцеватого франта-офицера, о котором мать с бабушкой втихаря переговаривались, удивляясь как это бывшего гитарного тренькалу угораздило так подняться. По всему, Валерий Григорьевич не собирался вести долгий разговор, но… Но Богдан не откладывая основного вопроса в долгий ящик сразу сообщил, что у них пропала бабушка и попросил чем можно помочь разузнать о ее судьбе. Для генерала пропажа Стефании Петровны не стало новостью:
– Да я в курсе, тут тетка твоя звонила, тоже просила разузнать про свою мать…
По всему эта просьба тяготила генерала. Ему не хотелось ничего узнавать. Ведь сам он фактически потерял связь со своей малой родиной. Родители его давно умерли, их дом он продал, и уже ничего не связывало генерала Чмутова с Донбассом.
– Ну, прямо ума не приложу, чем я вам всем могу здесь помочь, – гримаса исказившая лицо генерала, сейчас в шлепанцах и пижаме совсем генералом не смотревшимся… Так вот, та гримаса весьма «красноречиво» свидетельствовала: как же вы меня все достали.
– Дядя Валера, но вы ведь генерал, наверное, у вас есть свои каналы связи? – задал вроде бы вполне резонный вопрос Богдан.
– Какие каналы… да и генерал я… я считай одной ногой уже на пенсии. К тому же к командованию, оперативно-тактической работе я не имею никакого отношения. Я ж политработник и отвечаю за идеологическую работу в армии. А какая у нас сейчас идеология… а!? – Чмутов раздраженно махнул рукой и полез в шкаф за коньяком и рюмками.
Увидев, что племянник Галины Тарасовны, по всему, мужик неглупый, Валерий Григорьевич, решил не сворачивать разговор, а наоборот, поговорить по душам, тем более давно уже нуждался в таком вот собеседнике со стороны, чтобы высказать наболевшее, то что он не мог сделать на службе. Он уже давно чувствовал себя там лишним, а желание излить кому-нибудь что накопилось на душе, нуждалось в «выходе». Они выпили и генерал, как будто раскрепостился, его явно потянуло на откровенность:
– Пойми, Богдан, ничем я сейчас помочь не в состоянии, и не потому, что не хочу, а потому что не могу. Тут полная неразбериха. Даже в генеральном штабе никто толком не знает, что происходит в Донбассе. У нас сейчас молодая генеральская поросль всем заправляет, а нас кто еще советские училища и академии кончал, потихоньку отставляют. Они себя пиарят, а толку мало. Да и с чего тому толку быть, если все двадцать лет, что Украина независима, нашу армию не укрепляли, а разваливали и разворовывали. Вон мобилизацию резервистов объявили, а обмундирования для них нет, оружия нет, кормить нечем, перевозить их, ни автотранспорта, ни ГСМ нет. Даже если кто и хочет воевать, не чем и не на чем.
– Неужто, настолько все плохо? – заедая коньяк поданным генералом печеньем, недоверчиво спросил Богдан.
– Плохо, очень плохо. Наша армия не то, что к большой войне не готова, она вообще ни к чему не готова. Солдаты, даже те, кто по году прослужили, почти не умеют стрелять, гранаты вообще никогда не кидали…
Богдан вспомнил свой горький опыт пребывания в учебном лагере УНА-УНСО и склонен был поверить генералу.
– Совершенно необученных мальчишек гонят на убой, – подбородок Чмутова мелко трясся не то от горести, не то от возмущения.
– А против кого они воюют? Я слышал, что на стороне сепаратистов воюют российские регулярные части, – пытался выяснить подробности донецкого противостояния Богдан.
– Да если бы так, то не так уж плохо. С нашей стороны 18-20 летние губошлепы и с их такие же, ни те убивать не привычные, ни эти. А с той-то стороны не губошлепы, а мужики прошедшие Приднестровье, Чечню, Осетию, Югославию. В России таких архаровцев пруд-пруди. Вот они-то против нас там и воюют и еще едут и едут. Для них убить все одно, что высморкаться, лить кровь дело привычное. Таких даже малого числа хватит, чтобы наших губошлепов тысячи положить.
– Но если там не регулярная армия, а сброд, пусть даже сброд профессионалов, то у нас все же армия регулярная и большое преимущество в тяжелом вооружении, у нас танки, артиллерия, авиация. Потом, кроме частей срочников и резервистов формируются добровольческие батальоны. А это уже не губошлепы, – возразил Богдан.
– Формируются, но какой у них опыт, у всех этих бывших УНА-УНСОвцев, разве с теми зубрами их сравнить, которых с собой Стрелков привел, – генерал горестно опрокинул в себя очередную рюмку.
У Богдана возникло спонтанное желание вступиться за УНА-УНСО, но он сдержался и промолчал. Он хотел, чтобы его собственный боевой опыт остался тайной для этого идеологического генерала украинской армии. Тот же продолжал разглагольствовать:
– А танки, артиллерия, самолеты… я же говорю у нас отвратительно обученная армия. Для тех же опытных гранатометчиков или расчетов ПЗРК все они легкие мишени. Это уже и по сводкам видно, хоть у нас и безбожно скрывают потери. Чуть не через день мы теряем самолеты и каждый день БТРы, БМП, танки, двухсотые каждый день, бывает, что и десятками. И знаешь, кого в этих потерях в первую очередь обвиняют? Таких как я, старых генералов, долго служивших в советской армии, а если еще и с русской фамилией, то это первый кандидат в предатели. Дескать, мы сами москали и передаете своим соплеменникам секретные данные. Они за двадцать три года растащили, угробили лучшую часть Союза, поднесенную им как на блюдечке с голубой каемочкой. В составе Союза Украина была богатейшей республикой, а сейчас… сплошная параша. Больше двадцати лет независимости никто ничего не строил, все только растаскивали. Ты сейчас из Москвы приехал, Москва–Сити видел? – Валерий Григорьевич потянулся к бутылке, вновь разлил коньяк и жадно выпил безо всякого тоста, будто спешил залить какой-то пожар внутри себя.
– Видел, а при чем здесь… – Богдан не мог понять куда клонит генерал.
– А при том, что в России хоть и воруют по-черному, но и строят что-то. Москва-Сити построили, в Екатеринбурге вон небоскребы как на Манхеттене стоят. А у нас ничегошеньки, только воруют. Назарбаев вон Астану, целый город красивейший за это время отстроил, Алиев Баку как игрушку отстроил. А у нас ничего, все как было при советской власти, рушится, догнивает. И армия тоже догнивает, ни на что не годная, – генерал раздраженно махнул рукой.
– Дядя Валера, я что-то не пойму. Неужто, таких уж непобедимых ветеранов привел с собой Стрелков. Что, у него там целая армия? Ну, сотня, может две и что с ними вся украинская армия и нацгвардия не могут справиться? – Богдана не интересовало, кого там считают виноватым и крайнем в генеральской среде, кто превратил Украину в парашу, он повернул разговор вновь в интересующее его «русло».
– Для того чтобы посеять панику и подорвать боевой дух армии не нужно много врагов. Достаточно провести несколько громких операций с большими потерями для противника. Вон несколько дней назад под Луганском из ПЗРК наш ИЛ-76 сбили. Сразу семьдесят человек во главе с генералом погибли. И таких примеров только с меньшими потерями сколько угодно. Эти как ты выразился сотни две уже положили не менее полутысячи наших губошлепов. А на выходе у нас паника и растерянность, у них что-то вроде ореола непобедимости и уже местные в результате такого пиара к ним идут, становятся рядом с ними, перенимают боевой опыт. И из России все больше этих флибустьеров подтягивается, видя, как они наших солдатиков десятками кладут. Так эти сотни две постепенно превратятся в тысячи. И чем все это кончится?… Боюсь, что полномасштабной гражданской войной, – Чмутов вновь потянулся за бутылкой, чтобы разлить остатки коньяка.
– Но как же мне все-таки узнать, что случилось с бабушкой и ее домом? – увидев что генерал уже основательно опьянел, Богдан вспомнил про то зачем он собственно сюда пришел.
– Дом… ха-ха. Стрелять-то у нас тоже не умеют, вполне могли зажарить вместо сепаратистов по жилому сектору. Артиллеристы те, что срочники, почти не проводили учебных стрельб, а те, что из резерва призвали, если чего и умели, давно уж все забыли. А там чуть прицел сбился, и снаряд в чей-то дом или огород летит. Все может быть. Тетка твоя тоже, когда мне звонила, выяснить просила про дом и бабку твою. А что я могу выяснить? Ни-че-го. У нас в генштабе тоже вид делают, что руководят боевыми действиями, а на самом деле все идет как идет, самотеком. Такая армия не может эффективно воевать, а нацгвардия она сама по себе, она нам фактически не подчиняется…
Богдан покинул квартиру Чмутова, когда уже допили бутылку и генерал заплетающимся языком чуть не плача извинялся, что помочь не в состоянии. Что делать дальше, куда идти он не знал. В Винницу ему ехать не имело смысла, в Москву тоже. При нем имелась записная книжка с телефонами его старых знакомых по УНА-УНСО. Он стал звонить по киевским номерам. Зачем? Сначала Богдан имел цель найти место, где переночевать – он уже не мог больше спать на вокзальных скамейках. Даже на нарах в бригадной бытовке в Подмосковье было не так муторно. Некоторые номера не отвечали, по другим отвечали совершенно посторонние люди. Наконец, ответила жена его старого товарища, вместе с ним обучавшегося в лагере военной подготовки и тоже воевавшего в Чечне. Товарища ранили еще до гибели их отряда и малоквалифицированный врач-чеченец не смог спасти ему руку, которую ампутировали. Эта ампутация, в общем, его спасла, так как когда погиб отряд его уже через Грузию эвакуировали на Украину. Жена сообщила, что Петр (так звали товарища) сейчас занимается набором личного состава для одного из добровольческих батальонов, ведущего боевые действия в Донбассе. Она сообщила адрес офиса, где Петр в данный момент находится.
Нет, у Богдана не было мысли записываться добровольцем. Он просто хотел поговорить со старым товарищем. Хотя, где-то в глубине сознания уже был готов к тому, что если Петр предложит ему нечто вроде работы, хоть за символическую оплату – согласиться. Конечно, о передовой он даже не думал. Он надеялся, что с учетом его здоровья ему и подберут соответствующую работу… не связанную с непосредственным участием в боевых действиях. Надо же на что-то надеяться, когда вообще надеяться не на что.
Однорукий Петро встретил Богдана, как старого друга, с которым они провоевали бок о бок не один год. Хотя на самом деле они куда более общались во время совместных госпитально-больничных мытарств уже после возвращения из Чечни.
– Богдан, друже, сколько лет, сколько зим, – Петро успевал и обнимать, и хлопать Богдана своей одной рукой.
Наличие увечья полученного в «боях с москалями» позволило Петру сделать нечто вроде карьеры. О том свидетельствовала его нынешняя «должность» и уверенный снисходительно-вальяжный тон.
– Ну, наконец-то настоящие бойцы пошли, а то приходит всякая шивота, которая автомата в руках не держала, – удовлетворенно улыбался Петр, не сомневаясь, что Богдан пришел именно с целью записаться в батальон добровольцем.
Богдан удивился, насколько изменился Петр. Он помнил его после ранения жалкого, скулящего и буквально рвущегося поскорее убраться из Чечни. Или уже позже, находящегося в глубокой прострации, клянущий всех этих патриотов, сбивших его с понталыку, из-за которых он лишился руки. И вот теперь он занимается формированием пополнения для добровольческого батальона, которое поедет воевать в Донбасс, и похоже своим положением весьма доволен, ибо чувствовалось, что обязанности свои он выполнял с большой охотой и рвением. А то как же, он то безрукий, его уже воевать не пошлют, пусть теперь другие руки-ноги теряют.
– Да я вообще-то, просто хотел узнать, как там обстановка, на фронте. Бабушка у меня там под Донецком. Не знаю, что с ней, – попытался, как можно более нейтрально, поведать о цели своего прихода Богдан.
– Обстановка отличная, несмотря на то, что эти срочники и мобилизованные из ВСУ очень плохо воюют. Но и без них наш брат доброволец скоро всю эту вату расколошматит. Бабушка, говоришь… Ну, так записывайся в батальон, как освободитель в Донецк войдешь, героем перед ней предстанешь, – Петр буквально излучал оптимизм.
– Да, здоровье у меня, сам знаешь… с тех пор так до конца и не восстановился, – выдавил виноватую улыбку Богдан.
– А что здоровье, руки-ноги у тебя целы, стрелять умеешь, гранаты швырять тоже, опыт у тебя есть, сам можешь салаг учить. Мы с тобой вон где были и чего видели. Неужто, за ребят наших, за Порубайло, не хочешь с москалями рассчитаться, – уверенно, словно политработник со стажем говорил Петр.
«Хорошо тебе болтать. Вон, даже то, что руку потерял сумел себе на пользу обратить. Теперь та рука тебя кормить будет. Сидишь тут бумажки строчишь и людей на смерть посылаешь, ветеран хренов. Я-то знаю, какой ты ветеран, в одном бою всего и побыл и в том за спины хоронился. И прозвище твое помню, герой хренов, «кутенок» было твое прозвище», – думал про себя Богдан. Но вслух он этого не произнес, напротив, будто заинтересовался предложением:
– Да, не уверен, будет ли от меня там толк. Я ведь, и бегаю сейчас плохо, и ползти, окапываться не смогу и голова часто болит.
– Будет, Богдан, будет. С твоим опытом ты там очень пригодишься. Ты и ребят наших поведешь и бабушку свою от ватников освободишь, – уже тоном, не терпящим возражений, не то убеждал не то приказывал Петр.
– Да, какой из меня командир. Я же никогда никем не командовал, – продолжал отнекиваться Богдан.
– Не боги горшки обжигают. Я же тебе не батальоном командовать предлагаю. А со взводом любой из наших, кто с москалями в Чечне воевал, вполне справится.
Богдан в очередной раз удивился как «оперился», некогда робкий, пугающийся каждого разрыва и громкого хлопка «кутенок» Петр. Он не дал согласия, сказал что подумает. Петр явно разочаровался, такому решению Богдана, но сказал, что ждет его. Тем не менее, к себе домой, посидеть за столом, поговорить, он «старого боевого товарища» не пригласил.
Конечно, Богдан совсем не хотел воевать. Ведь он уже был далеко не тот девятнадцатилетней давности юный романтик. Тем не менее, он колебался, ибо совершенно не представлял, что же ему делать дальше. А тут Петр сразу обещал, и кормежку, и обмундирование и даже неплохие деньги. Как бы по секрету Петр сообщил, что в добровольцы берут не всех подряд. В тех же военкоматах многих желающих заворачивают, ибо таким образом многие пытаются вместо мобилизации на общих основаниях в ВСУ, где воевать придется фактически задарма, пойти в добробат, где будут платить. Так же между делом Петр поведал, что план мобилизации в ВСУ фактически сорван, ибо мобилизованные делают все, чтобы оную избежать, вплоть до бегства за границу. Нет, Богдан не хотел такого заработка, да и не верил в щедрость больших начальников, в чем его еще раз убедил разговор с Чмутовым. Он помнил, как обошлись с ним после возвращения из Чечни. Тогда кроме матери он оказался совершенно никому не нужен, его даже в армейском госпитале отказались лечить. Но куда идти, что делать? Окончательно подвигла его очередная ночь, проведенная на железнодорожном вокзале. Изрядно продрогший, позавтракав в вокзальном буфете чашкой горячего чая с бутербродом… Расплачиваясь он убедился, что денег у него почти не осталось. Богдан опять поехал в офис, где сидел Петр, изображавший из себя бывалого фронтовика, ветерана борьбы с российской агрессией…
