Виктор Елисеевич Дьяков
Никто не хотел воевать
17
– Ну, вот кажется и все, с облегчением думал Леонид, удаляясь от базы ополченцев, ставшей для него фактически местом заключения. До родного поселка довез таксующий частник. Следы обстрелов были видны и в Донецке, но в большом городе поврежденные и полусгоревшие дома смотрелись редкими островками посредь невредимых строений. В поселке…
Леонид с детства помнил его таким: двенадцать тысяч населения, широкая центральная улица, застроенная 3-х, 4-х и 5-ти этажками. С обоих сторон от «центра» сплошной частный сектор , две школы, три детсада, больница, рынок, супермаркет, ДК, жд станция, почта, обогатительная фабрика… В отличие от таких же поселков в России, где немало частных домов пустовало, здесь еще в прошлом году таковых почти не было – в большинстве теплилась жизнь. Сейчас же повсюду видны следы обстрелов, много домов повреждено, снаряды попали и в больницу, и в школу, в которой Леонид учился с первого по пятый классы. Вся центральная улица изрыта воронками, валяются обломки деревьев, обрывки проводов, повреждено много заборов. Стояла какая-то нездоровая гнетущая тишина, которую вдруг нарушила лаем свора бродячих собак. Леонид с трудом узнавал поселок. Водитель сообщил, что обстрелы особенно усилились после сдачи ополченцами Славинска и Краматорска, и ВСУ фактически с трех сторон вплотную подошли к Донецку и его окрестностям.
Его дом… дом его бабушки, матери, на первый взгляд пострадал не слишком сильно. Во всяком случае, по сравнению с соседскими. Но, подойдя ближе, Леонид увидел, что от сарая осталась бесформенная груда развалин. Видимо в него было прямое попадание, а по дому «прошлась» лишь взрывная волна. К таким мелочам как выбитые стекла, поврежденная крыша, он уже был привычен. Но вот входную дверь явно выбило не взрывом. По всему здесь побывали мародеры. Это стало очевидным, когда Леонид вошел внутрь. Дом, некогда прибранный уютный, сейчас пах сыростью, гнилью и запустением. Большая часть вещей, которые представляли ценность, и их можно было вынести, отсутствовала. Все перевернуто, ящики из столов и шифоньера выдернуты и перерыты, крышка от подпола снята и валялась в стороне – все признаки грабежа. На привычных местах не стояли: холодильник, телевизор, стиральная машина, бабушкина швейная машинка. Даже висевшие на стенах семейные фотографии были вырваны из рам и разбросаны – по всему и там искали спрятанные ценности. Леонид осматривал, обходил дом без малейшей надежды найти бабушку, заглянул в подпол, вышел во двор на огород – там все заросло сорняком. Да и вообще создавалось впечатление, что в доме уже давно никто не живет. Без следа пропала и живность, которую держала бабушка: куры, коза… Не было и кота. Но в целом, если не считать выбитых окон и частично сорванной крыши, их щитосборный дом почти не пострадал. Соседним досталось куда больше. Тот, что справа осел на одну сторону – видимо повреждена несущая стена. Тот, что слева, явно горел, и тушить, по всему его начали далеко не сразу. Леонид пошел к соседям, но и эти полуразрушенные дома оказались разграблены и необитаемы. И вообще, еще год назад оживленный, живущий относительно полноценной жизнью поселок, казался вымершим. По улицам и переулкам лишь изредка на высокой скорости проносились, словно за ними гнались, старые легковые машины.
Леонид пошел к дому женщины, через которую, не умеющая пользоваться мобильным телефоном, бабушка общалась с родственниками. Этот дом не был поврежден, но на его дверях висел замок. Леонид растерялся – куда идти, у кого справится о бабушке? За годы жизни в Москве он потерял связь со всеми своими бывшими друзьями. Леонид на всякий случай крикнул:
– Теть Кать!
Он открыл калитку палисадника, вошел, обошел дом, заглянул на огород – никого. Но грядки прополоты, и огородная растительность содержалась в относительном порядке, что свидетельствовало – ни дом, ни огород не брошены. Леонид уселся под дверью на крыльцо и стал ждать. Ждать пришлось довольно долго. Наконец, калитка скрипнула и появилась… Нет, то пришла не тетя Катя, а ее дочь 19-ти летняя Лариса. Она встала как вкопанная, ибо изрядно испугалась, увидев постороннего в военном комуфляже на крыльце своего дома – Лариса не узнала Леонида. Но когда он вскочил ей навстречу и поздоровался… Тяжело набитые сумки выпали у нее из рук и девушка подбежала к Леониду и, обняв его… зарыдала. Леонид немало изумился такой реакции девушки, с которой был знаком весьма поверхностно. Не сразу он понял, что к этому ее подвигло что-то страшное.
– Умерла баба Стефа… и мама моя умерла, – сквозь рыдания поведала Лариса.
Уже в доме, посадив Леонида за стол, и начав хлопотать у плиты, она рассказала о том, что произошло уже более месяца назад. То случилось в один из первых обстрелов пригородов Донецка дальнобойной артиллерией Украинской Армии. В тот день тетя Катя заняла очередь за хлебом в магазине (со снабжением начались перебои), потом к ней подошла Стефания Петровна. Обстрел застал их, когда они, купив хлеб, возвращались из магазина. Взрывом повредило опору линии электропередач, и провод упал на землю. Обе женщины попали под шаговое напряжение и погибли на месте.
– Тогда еще самое начало было и их успели похоронить на кладбище, рядом… Потом уже так часто убивать стали, да и люди поразъехались, поразбегались, дома побросав, хоронить некому стало. Сейчас хоронят, где придется, и во дворах, и на огородах. Жить страшно, редкий день не бомбят, – рассказывала о своем бытие Лариса, время от времени, промокая глаза платочком.
Леонид сидел, оглушенный известием. Он лишился цели, сюда его приведшей. А он ведь мечтал… Даже ночуя на базе ополченцев видел во сне такую картину: он привозит бабушку в Москву. Во сне все происходило тримуфально: отец, мать, тетка – все восхищены его поступком, его смелостью, решительностью… Леонид не чувствовал вкуса поданной Ларисой еды, не замечал как она старается, хлопочет вокруг него. До него доносились лишь обрывки фраз, произносимых девушкой:
– А я в очереди за гуманитаркой стояла, часа четыре, еле дождалась. Иду и не пойму, кто это у нас в палисаднике, думала вор, не сразу тебя признала, – по всему Лариса уже успела отгоревать по матери и сейчас вела себя, как обычно ведет себя молодая девушка рядом с парнем.
– Надо сходить на кладбище, – наконец произнес и Леонид, понимая, что это последнее, что он должен здесь сделать.
– Да, конечно, я провожу… Они ведь рядом лежат бабушка ваша и мама моя,– в голосе Ларисы вновь «послышались» слезы.
В какой отрешенности Леонид не пребывал, но сообразил, что дальше в той комуфляжной форме, что его снабдили на базе ходить нельзя, дабы не привлекать внимания. Он достал из сумки свою прежнюю одежду и переоделся.
Когда стояли возле свежих могил, всего лишь холмиков без крестов, Лариса вновь дала волю слезам, а Леонид лишь шевелил желваками и сглатывал слюну. В голове, казалось, заполнив все сознание, пульсировала одна единственная мысль: что делать дальше и куда идти. Остаться ночевать у Ларисы? Он как-то даже не думал об этом. Да, они знали друг друга с детства, но разница в четыре года тогда казалась огромной. А потом он уехал и видел Ларису лишь изредка, мельком. В общем, никакого тесного знакомства меж ними не было, и быть не могло… Она пригласила его сама:
– Оставайся, переночуешь у нас. Куда тебе идти, ваш дом разбит, да и нет там ничего. У нас тут все дома, где никого не осталось, подчистую вымели. Тут сейчас никакого порядка, ни власти, ни милиции, ничего нет. Вот так, придут, ограбят и на помощь звать некого, – объясняла ситуацию Лариса, пока они шли с кладбища.
– А что же ополченцы, они же здесь сейчас власть? – безо всякого интереса, лишь бы поддержать разговор, спросил Леонид.
– Ааа… какая это власть. Скорее уж кто-то бы победил, да весь этот бардак кончился! – с отчаянием вырвалось у Ларисы.
– И тебе все равно, кто победит? – вопрос родился у Леонида самопроизвольно, он знал, что примерно так думают большинство жителей Донбасса в зрелом возрасте, но что также мыслит и совсем молодая девчонка, которая только, что потеряла мать, это было для него ново.
– Знаешь, я тут чуть не каждый день по очередям толкаюсь, там такого наслушаешься… Кто бы не победил, какая разница. Мне еще мама говорила, когда жива была про Януковича. Ну, сбросили одного ворюгу, другие, которые еще не наворовались придут. Нам, простым людям, все одно лучше не станет. Я тогда не соглашалась с ней, за этих на Майдане переживала. А сейчас посмотрела, что там эта новая власть творит. И наши, которые здесь наверх лезут, тоже не лучше, и у них забот только воровать, да к себе в карман. Вон оборудование с шахт, с заводов вывозят и на сторону толкают…
Они дошли до дома.
– Я тебе постелю на своей кровати, а сама на мамину лягу, – это Лариса произнесла, немного смутившись, но в то же время пытливо смотря на Леонида – как он среагирует.
Но Леонид никак не отреагировал, он и за этот день, и за многие предыдущие так устал и физически и морально, что более всего хотел поскорее лечь спать и забыться…
Но нормально выспаться не удалось. Среди ночи начался очередной обстрел.
– Леня вставай! Одевайся быстрей, бежим! – испуганно кричала Лариса.
Леонид не сразу сообразил, где он. Проснувшись, он решил, что находится в казарме на базе ополченцев. Только непонятно почему его будит не Крест, не Грач, а какой-то девичий голос. Лишь выбежав из дома и увидев в черном небе следы белых «фосфорных» снарядов, он окончательно все вспомнил:
– Куда мы бежим?
– Вон в том доме большой подвал, там все кто тут еще живет прячутся, – Лариса направлялась к старой толстостенной трехэтажке, сталинской постройки.
Обстреливали, видимо, какой-то конкретный объект. Снаряды, оставляя характерные следы в ночном небе, с воем неслись над поселком и взрывались где-то километрах в трех-четырех за ним. Только то уже были не фосфорные снаряды, а кассетные. Эти различия Леониду поведал Крест, еще на базе, когда они однажды также стали свидетелями ночного обстрела. Кассетные снаряды разрывались в небе в виде вспышки, похожей на салют, после чего помещенные в нем поражающие элементы разлетались, накрывая большие площади, поражая все, что там внизу.
Подвал дома, построенного в сороковых годах, специально для шахтерского начальства… Так вот, подвал был разделен на секции, где жильцы хранили дрова для титана, консервированную продукцию домашнего приготовления и т.д. Сейчас все эти помещения освободили и на их месте соорудили лежаки и скамейки. Сюда, под толстые бетонные перекрытия во время обстрелов сбегались не только жители этого дома, но и остававшиеся на месте обитатели близлежащих частных домов. Некоторые прибежали сюда со своими домашними животными… В общем, запах здесь стоял… Электричество отключилось, в подвале темно, тесно, смрадно. Испуганно лаяли собаки, жалобно блеяла чья-то коза, кто-то кому-то наступил на ногу, слышалась негромкая матерная ругань…
Обстрел прекратился где-то минут через сорок и все так же быстро покинули зловонное бомбоубежище, как в него спешили. Едва добравшись до постели, Леонид мгновенно забылся мертвым сном, и проспал бы, наверное, до обеда, если бы его не разбудили на завтрак… За завтраком Лариса рассказала, почему не смогла сообщит про смерть бабушки:
– Когда маму домой принесли, с ней не было мобильника. То ли по дороге выпал, то ли украли. А номер твоей мамы только у нее в мобильнике был. Так, что я не могла вам позвонить…
Отдохнув и подкрепившись, Леонид, наконец, обрел способность полноценно воспринимать окружающий мир. Он начал расспрашивать Ларису о местном житье-бытье:
– И что это у вас каждую ночь вот так?
– Не каждую, но часто. Особенно в последнее время, совсем житья не стало. От мамы кое-какие деньги остались. Как кончатся, не знаю, что делать буду.
– Погоди, ты же, я помню, училась где-то?
– Да, в Красном Луче, в колледже. Профессия-то у меня есть, но на железной дороге. А сейчас какая тут дорога, все разбито и вообще никакой работы нет. Вот и живу тем, что от мамы осталось, да огородом.
Леонид до того не особо задерживающий взгляд на Ларисе, вдруг посмотреть на нее внимательнее. Девушка явно для него одела нарядное и в то же время обтягивающее ее платье из тонкого ситца. Через тот ситец довольно красноречиво проступали контуры добротного девичьего тела в пору его «цветения». Леонид отвел глаза от нее не без труда и спросил нечто «нейтральное», что первым пришло в голову, что бы унять поднимавшееся возбуждение и не брякнуть нечто вроде, ух ты какая выросла… налилась, округлилась:
– А развлечения для молодежи сейчас тут какие-нибудь есть. В прошлом году тут и дискотека была в ДК на открытой площадке и даже кафешку какую-то под ночной ресторан оборудовали?
– Смеешься, что ли. Какие тут сейчас развлечения? – в тон ответила Лариса.
– Слушай, я смотрю у тебя комп имеется. А интернет работает?
– Это единственное, что работает. Сотовую связь и ту могут отрубить. А интернет у нас по кабелю, если свет есть, всегда работает. Хочешь, садись, – тут же предложила Лариса.
Леонид с удовольствием принял предложение и сев за монитор, окунулся в привычную ауру всемирной паутины. Но довольно скоро из ее недр Леонида вывел голос Ларисы:
– Лень, у нас в сарае курица осталась. Четыре штуки с петухом было. А теперь одна осталась, без петуха яиц не несет, проку с нее все одно нет. Ты не сможешь ее зарубить? А то все равно украдут, пропадет зазря.
Леонид не сразу осознал, о чем его просят. Если месяц назад, в Москве, ему бы вот так предложили отрубить голову курице, он бы с возмущением отказался. Но сейчас, после того как побывал под бомбежкой, видел раздавленных и искалеченных, когда на его глазах Крест расстрелял четверых «бизнесменов»… Сейчас просьба не показалась ему дикой. Он почти без раздумий согласился:
– Могу. Топор есть?
– Есть, только он очень тупой, – обрадовалась Лариса.
Пошли в сарай… Курицу ловили довольно долго. Птица, громко кудахча, уворачивалась как могла, прежде чем ее накрыли холщевым мешком и схватили. Зато голову Леонид и тупым топором отхватил сразу – сказался опыт разрубания на куски говяжьих тушь. Правда, курица и без головы сумела вырваться и залила кровью весь сарай, прежде чем затихла. На обед и ужин уже ели куриную лапшу. За это время, блуждая в интернете, рубя курице голову и просто сидя без дела, Леонид окончательно определился, что ему делать дальше:
– Вот, что, Лариса, я, наверное, завтра домой поеду. Мне тут больше делать нечего. Думаю, и тебе тоже. Как дальше жить собираешься? Курицу доешь, деньги кончатся, а на одном огороде не проживешь. И не надейся, что эта война скоро закончится. Я видел тех людей, которые из России сюда воевать приехали. Это серьезные люди. Хоть их и не много, но украинской армии с ними так просто не справится. Война эта надолго. А если и в твой дом снаряд, или бомба попадет… что тогда делать будешь? У тебя родственники есть… можно куда-нибудь уехать?
– Родственники-то есть, дядя, мамин брат, в Николаеве живет. Но у нас с ним не те отношения, вернее с его женой. Нет, там меня никто не ждет. Не знаю я, что дальше делать, – голос и взгляд девушки выдавал полную растерянность.
– Раз такое дело, то я тебе предлагаю поехать со мной в Москву. Документы возьми, диплом свой из колледжа. Может, там где устроишься, переждешь пока здесь стреляют.
Лариса никак не ожидала такого предложения, ее лицо выражало крайнее изумление:
– А где же я… кому я там нужна, в Москве-то?
– Первое время у нас поживешь. В квартире, что мы снимаем три комнаты. Но мы всего две занимаем, а в третьей вещи хозяев. Но это ничего, там диван есть, там и поживешь.
Леонид сейчас очень нравился самому себе. После полутора недель проведенных на базе, где он был, в общем, никем, сейчас он представал уверенным в себе человеком, решавшим не только свою судьбу.
– А как я… как мама твоя, тетя Галя к этому отнесется? – сразу спросила, наиболее ее интересующее, Лариса.
– А что мама? Ты нашу бабушку похоронила, мама поймет,– твердо стоял на своем Леонид. – Ты же временно у нас поживешь, как только война кончится, назад вернешься. А сейчас… ну здесь же нельзя оставаться, тем более тебе молодой девчонке, одной. Мало ли что может случиться.
Лариса колебалась, несмотря на бодрый тон Леонида. Она вовсе не была уверена, что тетя Галя будет в восторге от ее появления в их съемной квартире в Москве:
– Лень, ты бы не спешил ехать. Подожди еще денек, курицу доедим, а я пока подумаю. Не могу я вот так сразу решиться.
По всему было видно, что девушка, в общем, и сама не прочь уехать, но очень боится, в первую очередь реакции матери Леонида. Окончательно решиться ей поспособствовал очередной обстрел и полтора часа проведенные в подвале-бомбоубежище. На этот раз досталось и поселку. В одну из пятиэтажек, расположенной неподалеку от того подвала, где прятались окрестные жители… Снаряд через окно влетел в квартиру и там разорвался, убив полупарализованного старика, который не мог добраться до бомбоубежища. И в частном секторе пострадало два дома, один из которых загорелся и выгорел полностью, ибо до конца обстрела тушить его было невозможно и некому.
Тот снаряд, что попал в пятиэтажку… Разрыв случился совсем близко и создалось впечатление, что попали в сам «сталинский» дом, ибо перекрытия и стены заходили ходуном, с потолка посыпалась труха. В подвале битком набитом людьми и животными началась паника – казалось их вот-вот завалит. Кто-то вскочил и побежал к выходу. Увлекаемые стадным чувством, туда же побежали еще, спотыкаясь, падая, наступая на других… Лариса тоже запаниковала, вскочила… А Леонид вновь вдруг почувствовал себя опытным бывалым – как же, он же уже бывал в таких переделках. Он схватил Ларису и силой заставил вновь сесть, обнял, успокоил:
– Не беги никуда. Это не в нас попадание. Побежишь, упадешь, затопчут.
И девушка повиновалась ему, хоть и тряслась от страха, но вновь села, прижалась. Леонид ощутил ее трепещущее тело, ее схватившиеся за него руки. Он же покровительственно продолжал ее успокаивать:
– Не бойся, все нормально, ноги подбери, а то отдавят. Мы потом спокойно, без спешки выйдем.
Удивительно, но наличие рядом девушки, которая нуждалась в его поддержке, как-то само собой окончательно превратила Леонида из неопытного по жизни молодого человека, в уверенного в своих силах мужчину. Между делом он не только словами успокаивал девушку, но и, вроде бы, без задней мысли поглаживал ее, ощущая все изгибы и выпуклости ее тела, молодого, упругого… манящего. Все получалось как-то естественно, он не мог удержаться и, используя ситуацию, просто лапал ее. Но Лариса, похоже, в своем страхе этого не понимала, или делала вид…
18
Испуг Ларисы не прошел и когда он буквально под руки довел ее до дома. Отключенный во время бомбежки свет так и не включили. В полутьме кое как поужинали. Видя, что Лариса постоянно держится за голову, Леонид погнал ее спать.
– Иди, ложись. Тебе обязательно надо выспаться. Я тоже как первый раз под такую бомбежку попал, потом день как чумной ходил, пока не лег и не выспался, – вновь, как опытный знающий человек говорил Леонид, не уточняя, где и как он под ту бомбежку попал.
Лариса, впрочем, ничего не спрашивала, ей, пережившей стресс, было сейчас не до того. Казалось, она и в самом деле только и хочет поскорее добраться до постели и заснуть. Леонид, напротив, спать почему-то совсем не хотел. Тут дали свет и он опять подсел к компьютеру Ларисы, вышел в Интернет, проверил свой «почтовый ящик», ответил на несколько писем. Потом, забив в адресную строку соответствующий вопрос, стал выяснять, как лучше перейти российскую границу, не сомневаясь – после этой бомбежки Лариса наверняка поедет с ним. Он узнал, что перейти границу можно только через тот переход, по которому он вместе с группой Грача попал на территорию самопровозглашенных республик, то есть с территории ЛНР.
Леонид просидел в Интернете не меньше часа, посетил множество информационных сайтов как российских, так и украинских, чтобы путем сопоставления определить истинное положение на фронте… Он думал, что Лариса уже давно спит и крайне удивился, когда, отвлекшись от экрана, увидел, что она стоит рядом…
Она стояла в короткой ночной рубашке с распущенными волосами:
– Леня, мне страшно, я не могу заснуть…
Леонид поднялся со стула, чтобы ее в очередной раз утешить, но она вдруг прижалась к нему, дрожа мелкой дрожью, точно так же, как там в подвале. Леонид, одной рукой обнимая девушку, другой выключил компьютер. Провожая ее в комнату, он явственно ощутил, что под рубашкой у нее ничего нет. Он довел ее до кровати и в нерешительности остановился. Она зашептала:
– Побудь со мной, мне страшно одной, – Лариса, опускаясь спиной на кровать, увлекала его за собой. Здесь уже Леонид никак не мог изображать бывалость и опытность, как в бомбоубежище – он впервые оказался с девушкой в такой ситуации и хоть интуитивно понимал, что надо делать, более того из интернетных порносайтов знал, как это делают крутые мэны, совокупляясь со столь же крутыми герлами… Но как следует поступать с такой вот совсем не крутой девчонкой, причем будучи тоже далеко не крутым. Это в интернете узнать было невозможно. Здесь оставалось надеяться только на природный инстинкт. Помогла Лариса. Она по нерешительности Леонида поняла, что тот не имеет сексуального опыта. Этому она, конечно, обрадовалась. Она тоже не имела оного, но инстинкт желания вновь подсказал, что надо делать… Лариса была скромной провинциальной девушкой, но в то же время дитя 21 века. А это означало, что интернет с его безграничными возможностями получения самой разнообразной информации, в том числе и более всего интересующую молодежь то есть, интимного характера – все это имелось в ее распоряжении. Это война, атавистический атрибут из прошлого, была в ее жизни куда более ненормальным явлением, чем понимание естественности и неизбежности интимных отношений между мужчиной и женщиной. Потому она тут же, совершенно естественно, будто делала это при постороннем парне не в первый раз, через голову сняла рубашку… В подсвеченной лишь лунном свете спальне, Леонид узрел обнаженное тело девушки в самом расцвете юности…
Как-то, перебирая семейные фотографии, он на одной из них увидел необычный старый снимок своей матери. На нем она была запечатлена где-то 17-18 летней студенткой техникума во время занятий по физкультуре. Леонид знал, что мать в молодости слыла красавицей, и что ей в этом плане очень завидовала тетка, никогда особой красотой не отличавшаяся. Леонид, в общем, не видел в матери особой красоты, ибо был поздним ребенком и молодую мать видеть не мог, да и лицо у нее можно назвать разве что недурным, но не более того. И на старых фотографиях, где она снималась молодой, Леонид тоже ничего особенного не замечал. В те времена имели место иные стандарты женской красоты, и Леониду, чей вкус в немалой степени «воспитывался» интернетом, мать казалась на тех фото чересчур полной. К тому же сказывалось ее неумение одеваться. Но на фотографии с урока физкультуры, когда на юной матери не было платья, она, несмотря на то, что по меркам начала 21 века была опять же чрезмерно полной – тем не менее, она смотрелась просто сногсшибательно. И по той фотографии Леонид понял, почему мать считалась красавицей и по ней некогда самым настоящим образом сох будущий генерал Чмутов. Еще, обозревая то фото, Леонида очень удивило, что в те 70-е годы девочки одевались в столь откровенно эротическую физкультурную форму: обтягивающие и довольно короткие футболки, и опять же обтягивающие короткие трусы-плавки. Причем обтягивали так, что выделяли фактически все, вплоть до лобка. Мать сфотографировали в момент, когда она подпрыгнула и, подняв руки, ловила мяч, видимо во время игры в баскетбол. В движении она смотрелась просто потрясно: футболка чуть задралась, и девичий нежный животик буквально вывалился венериным бугорком в образовавшийся промежуток над обтягивающими бедра трусиками, под футболкой отчетливо прорисовывался бюстгальтер и ее высокая грудь…
Когда Леонид учился, и в школе, и в колледже у девочек имела место уже совсем иная физкультурная форма, она так много закрывала и утягивала, так что угадать, что там под ней было довольно сложно, и вообще та форма не сильно отличалась от мальчишеской, и совсем не волновала основных наблюдателей, то есть мальчишек и парней. Впрочем, такая форма оказалась на руку девчонкам, имеющим изъяны фигуры, она позволяла в значительной степени скрывать оные. Но настоящим красавицам, таким какой была его мать, им, конечно, более шла физкультурная форма, принятая в советской школе в шестидесятые – семидесятые годы. И еще, уже позднее Леонид услышал от курских родственников, что на Украине и в частности в Донбассе жили самые красивые в СССР девушки. Эту теорию выдвинул и отстаивал двоюродный брат отца, которому в молодости приходилось много ездить в командировки по всему тогдашнему СССР:
– У нас бабы и девки самые симпотные. Конечно, не те, кто в шахте или на тяжелом производстве пашет, а кто на легкой работе, или девки, у которых родители их работой не неволили и кормили вволю. Почему? Да потому что у нас здесь продуктов вволю, голода никогда не знали и бабы никогда забитыми не были. А в России, кроме Москвы и Ленинграда везде не голод так полуголод. У чурок у тех бабы забиты и их плохо кормят по остаточному принципу, что от мужиков остается. А у нас, если девка не больная и родители у нее заботливые, почти все в красавиц вырастают…
Недостаток жизненного опыта не позволил Леониду вступить в дискуссию с родственником. Его жизнь в Москве не способствовала возникновению тесных контактов с девушками. Но тех, что он видел в школе, в колледже… При сравнивая их с донецкими последние казались не то что красивее, а здоровее, ярче… будто они сами впитали в себя соки тучных приазовских черноземов, во много раз более плодородных чем бедные подзолистые почвы центральной России.
Сейчас Лариса ему очень напомнила мать с той старой техникумовской фотографии, только на ней не было вообще ничего. Увидев, что Леонид буквально обалдел, и не может сдвинуться с места, разглядывая ее, Лариса его «подтолкнула»:
– Иди ко мне… я ведь давно… ты давно мне нравишься… Хотела еще в позапрошлом и в прошлом году подойти… да боялась очень… тётю Галю и бабу Стефу… а ты даже не смотрел на меня…
Леонид инстинктивно откликнулся, потянулся… но вспомнил, что одет и принялся лихорадочно расстегивать рубашку, брюки… Тут же на него непонятно откуда наползли стыдливые мысли… нет не о том, что предстоит, а о том, что в последний раз в душе мылся на база три дня назад, что во время бомбежки ему за шиворот и в волосы попало много мусора с потолка подвала, что все это, наверняка, вызовет неприятный запах, который он сам не чувствует, но для нее он может вызвать неприятные ощущения. В то время как девушка… она не только казалась абсолютно чистой, белой, но и буквально благоухала. Во всяком случае, так ему казалось. Он не думал, что и в ее волосах мусор с того же потолка, и что она пережив стресс не только дрожала от страха, но и соответственно потела.
Первый раз не получилось, он слишком суетился, и она не смогла «помочь» – ведь делали это они впервые в жизни. Но в конце-концов опять помог природный инстинкт и они сделали, что должны были сделать, самое естественное и важное дело.
На следующий день они собирались к отъезду. Их взаимоотношения приобрели естественную раскованность. Стояла июльская жара, Лариса свободно ходила по дому в купальнике, он голый по пояс. И разговоры их становились все откровеннее, как между близкими людьми. Впрочем, после прошедшей ночи они таковыми и стали. Леонид делился своими мыслями:
– Я тут пообщался с мужиками, что из России воевать приехали и знаешь, что они подметили? Что жизнь на Украине, если брать не Москву, а остальную Россию ничуть не хуже. Один мужик из Подмосковья родом, ветеран чеченской войны, удивлялся, когда узнал, что здесь в Донбассе магистральный газ с 60-х годов, а у них там его только три года назад провели. А я ведь раньше как-то это и не замечал, что здесь всегда везде проведен газ, а в России кроме крупных городов его нигде не было. Ох, как этот ветеран на это возмущался и злился. Он ведь был уверен, что Украина хуже его Подмосковья в разы живет. И со многими вещами такая штука. Потому ты Ларис, когда по России поедем не удивляйся, что там в провинции очень плохо живут.
– Надо ж, а у нас тут уже чуть не полпоселка в Россию сбежали или бежать собрались, – удивилась Лариса.
– Ну, это скорее всего те, кто там родичей имеют, – предположил Леонид.
– В основном, да, но есть, кто и в никуда поехали, в надежде, что там власть накормит и обогреет…
Но разговоры эти не были главным в их новых отношениях. Главное, что он смотрел на нее, она это видела, чувствовала и вроде бы невзначай провоцировала, проходя совсем рядом или нечаянно задевая. Леониду уже не надо было сдерживаться, и он давал волю рукам, губам, она соответственно отвечала… и оба с нетерпением ждали ночи – главного времени в их нынешней жизни, а все остальное было уже второстепенно.
Пока Лариса собиралась в дорогу, Леонид еще раз сходил в дом бабушки… свой родной дом. Поискал ценные вещи, документы… но мало чего обнаружил. Можно было позвонить матери и у нее узнать, где у бабушки, возможно, имелись заначки. Но тогда бы ему пришлось объяснить столько всего. Потому Леонид звонить не стал, а как обычно отправил СМС с тем же обычным текстом, что у него все в порядке. Найдя некоторые документы на дом, он присовокупил их к свидетельству о смерти бабушки, которое Лариса получила одновременно со свидетельством о смерти своей матери. Он на скорую руку заколотил досками окна, прислонил сорванную дверь и ее заколотил крест на крест… после чего вернулся в дом Ларисы. К вечеру они уже полностью были готовы, чтобы с утра начинать путь к российской границе. Последнюю ночь они вновь провели не отрываясь друг от друга. К счастью на этот раз обошлось без обстрела и у них уже получалось куда больше, чем в первую ночь.
Утром, позавтракав, они вышли: Лариса с большой дорожной сумкой, а Леонид с двумя, своей и той, в которую уложили продукты: редиску, лук, огурцы и помидоры с огорода. Лариса без сожаления покидала родной дом со всем, что в нем имелось, огородную растительность, которую уже никто не будет полоть и поливать, яблони, груши и абрикосы, плоды которых осенью упадут на землю и их уже некому будет собирать… Ведь она обрела, куда более важное, весомое, она обрела любимого и уже не задумываясь ему верила и шла за ним.
