Виктор Елисеевич Дьяков
Никто не хотел воевать
Они вышли на центральную улицу поселка в надежде поймать таксующего частника и договориться, чтобы он довез их до ближайшего пограничного перехода, контролируемого ополченцами. Но это оказалось непросто. Таксующего люда оказалось немало, но ехать в сторону Луганска, да еще до границы, таких желающих долго не находилось. Потом один вроде согласился, но заломил непомерную цену. Наконец, нашелся «таксист», который согласился подбросить их до Луганска, а уж там дальше им предстояло договариваться с местными, чтобы довезли до границы. Таксист так и сказал
– Там на любой машине вы быстро до границы доедете, вас за сотню гривен довезут…
После пересечения административной границы ДНР и ЛНР, то есть Донецкой и Луганской областей, сразу стало понятно, отчего бойцы Грача говорили, что порядка в ЛНР больше чем в «махновской» ДНР. Прежде всего, о том свидетельствовало наличие большого количества ополченских патрулей на дорогах. Первый остановивший машину патруль довольно поверхностно проверил машину и документы водителя и пассажиров. Совсем по-иному повел себя патруль уже недалеко от Луганска. То были несколько ополченцев в точно такой же форме, которую носил на базе Леонид, в возрасте от тридцати до сорока лет. Они заставили всех выйти из машины и тщательно обыскали ее. Потом также тщательно стали проверять документы и вещи пассажиров. И первым вопросом после ознакомления с российским паспортом Леонида стал:
– С какой целью прибыли?
Леонид ответил как есть, приехал за бабушкой, а она погибла, вот назад теперь едет.
– Значит бабушку похоронил, а сам смываешься!? Ты же местный, в Донецкой области родился. Почему не хочешь за родной край сражаться, отомстить тем, кто бабушку твою убил? – произнес обличительную речь старший патруля.
Леонид смущенно молчал, не зная как реагировать.
– А девку зачем с собой тащишь? Вон сколько нужно таких молодых здоровых, чтобы в госпиталях раненых выхаживать, санитарки на передовой нужны.
Теперь уже и Лариса смущенно потупилась.
– В общем так, голубки, тебя Леонид Прокопов мы задерживаем, до окончательного выяснения твоей личности, – вынес свой вердикт начальник патруля.
Все протесты Леонида, что он гражданин России, и они не имеют права… ни к чему не привели – он чем-то сильно не понравился задержавшим его луганским ополченцам. Ларису не задерживали, но она, подхватив свою сумку, поспешила за ними, громко требуя немедленно освободить Леонида.
Идти долго не пришлось, патруль оперировал не вдалеке от места своего базирования. То оказалась примерно такая же база, бывшее место дислокации воинской части, на которой пребывал Леонид в Донецке. Его завели за КПП, Лариса осталась снаружи. Здесь тоже размещался обучаемый владению оружием резерв ополчения. И тоже сразу бросилось в глаза, что в армии ЛНР куда больше порядка и дисциплины чем в Донецке. Леонид знал о том, как был налажен процесс обучения в российской и советской армии по рассказам грачевцев и видел, что здесь все устроено примерно так же. И дневальный у тумбочки стоял, и на койках постельное белье в наличии, да и проходящих обучение ополченцев насчитывалось куда больше, чем на донецкой базе. Леонида передали в распоряжение дежурного, уже немолодого ополченца в старой советской форме и сержантскими лычками на погонах. Дежурный и отвел его на «объект», оказавшийся отхожим местом. Леонид сообразил, что его хотят привлечь к чистке сортира и стал громко возмущаться, требуя чтобы его отвели к какому-нибудь начальству. Этот крик дал результат, его услышал какой-то тип из местного комсостава. На его вопрос, что за шум, дежурный ответил:
– Да вот, патруль дезертира поймал, а он, сука, сортир чистить отказывается…
Узнав, что задержанный гражданин России, а документы у него забрали, местный начальник повел его в штаб. Документы оказались уже там. Удостоверившись, что Леонид действительно российский гражданин, тот самый начальник средних лет в камуфляже, тем не менее, не спешил его отпускать:
– Сами посудите, как мы можем вам верить, когда над всем Донбассом нависла смертельная опасность – бандеровцы хотят его сравнять с землей. В нашем тылу полно их агентов, диверсантов и прочих подрывных элементов. Даже если вы действительно не причастны ни к чему вышесказанному, как можно вам молодому полному сил человеку бежать отсюда, вместо того чтобы защищать свою родину. К сожалению, таких как вы очень много. Сейчас закончились летние сессии у студентов, и они ежедневно десятками так же вот бегут отсюда к границе, хотят там отсидеться, переждать пока родина кровью умывается…
Леонид понял, хоть внешне в армии ЛНР и больше порядка, но здесь тоже имеет места нежелание большей части населения, в том числе и молодежи, принимать участие в боевых действиях ни на чьей стороне. Именно потому многократный численный перевес ВСУ уже начал сказываться – ополченцы отступали по всему фронту и стояли на пороге краха.
Конечно, можно было продолжать гнуть свою линию: я гражданин России и вы не имеете права меня задерживать, более того объявлять дезертиром, вручать веник и заставлять чистить сортир. При таком поведении, над ним бы наверняка изрядно поиздевались, заставив мести, мыть, убирать. Дня через два-три, может больше его бы все одно выпустили. Но здесь рядом, за забором его ожидала Лариса, девушка которую он сорвал с дома, которая ему поверила, которая стала для него близка, и он ей тоже. Леонид не сомневался, она никуда не пойдет и будет его ждать день, два… неделю. И что там с ней может случиться… Надо было как можно скорее освободиться и Леонид начал немедленно это осуществлять:
– Я не отказываюсь воевать, но я не могу вступить в армию ЛНР, потому что уже являюсь бойцом армии ДНР.
– То есть как? Ничего не понимаю. Если вы боец армии ДНР, что же вы тут делаете, почему бежите в сторону границы? – изумился столь неожиданному повороту в поведении задержанного местный командир.
– Я отпросился у своего командира, чтобы похоронить бабушку и вывезти в Россию свою девушку ту, которая ехала со мной. А потом я бы сразу вернулся, – как можно увереннее озвучивал, пришедшую на ум версию своего появления на территории ЛНР Леонид.
– А эта девушка… она тоже ваша родственница?
– Нет, она по соседству жила и ее мать вместе с моей бабушкой погибла во время обстрела. Она совсем одна, и ей там никак нельзя оставаться, – пытался как можно убедительнее объяснять ситуацию Леонид.
– М-да, красиво брешешь. И ты хочешь, чтобы я в это поверил!? – местный командир вдруг из относительно вежливого «политработника» превратился в грубого «особиста».
– Если не верите, позвоните в ДНР на базу «Р», пусть там поищут командира с позывным Грач. Я вхожу в его боевую группу, – не моргнув глазом, предложил Леонид.
Политработника-особиста это предложение привело в замешательство. Ему явно не хотелось куда-то звонить и что-то выяснять. Но теперь было не так просто задерживать этого «дезертира», тем более заставлять его чистить сортир. А если он и в самом деле боец союзной армии? Подумав с минуту, местный начальник принял решение:
– Я тебе не верю, но ты затеял опасную игру. Признайся сразу, что все врешь и отделаешься недельной чисткой сортиров и мытьем полов в казарме, а потом убирайся куда хочешь. Но если ты продолжишь упорствовать и я выясню, есть ли в Донецке командир с позывным Грач, и если такового не окажется… Тогда другой разговор. Ты мне уже здесь столько нервов помотал, что я тебя прямо на передовую законопачу безо всякой предварительной подготовки – в первом же бою сдохнешь. Ну как, будешь сознаваться?
– Не в чем мне сознаваться. Звоните Грачу и скажите, что боец с позывным Малек задержан в Луганске. Пусть подтвердит мою личность. И это, девушка, про которую я говорил, она тут у вас за забором… меня ждет. Как она там ночью одна будет?
– Пусть назад домой едет, – недовольно отреагировал местный – ему менее всего хотелось еще заниматься какой-то девушкой.
– Ну, и что потом? Вы же меня все одно выпустите, и мне опять за ней в Донецк ехать придется, а там обстрелы почти каждую ночь, – уже не просил, а почти требовал Леонид.
– Ну, ты вообще обнаг. Ты что хочешь, чтобы мы к тебе тут и девку твою пустили, с комфортом сидеть!? Эй… уведите этого фрукта! Потом решим, что с ним делать…
Ночь Леонид провел на местной гауптвахте в обществе трех посаженных за самовольные отлучки в город местных обучаемых ополченцев. Они были не прочь пообщаться с «новеньким», но Леонид так сильно переживал за оставшуюся за забором Ларису, что отвечал на их вопросы односложно и не впопад и вскоре к нему потеряли интерес.
На следующий день тот же командир вызвал Леонида.
– Ну что, связался я с твоим Грачем. Он подтвердил, что боец с позывным Малек действительно у него был. Он сказал, что отпустил тебя искать бабушку. Но когда я спросил, должен ли ты вернуться назад, он там что-то замялся и ответил не сразу. Но потом сказал, что после бабки ты должен был вернуться в его распоряжение. А вот про девушку и то, что ты везешь ее в Россию – про это он ничего не знает… Что-то вы ребята темните, но у меня нет времени с вами разбираться. Я ему так сказал, если ты его боец, пусть приезжает и забирает тебя, а если не приедет, ну тогда мы тебя за все, что ты тут нам мозги полощешь, по своему усмотрению используем,– местный смотрел на Леонида с удавьей усмешкой.
– Ну, и что Грач ответил? – уже с испугом и дрожью в голосе спросил Леонид.
– Сказал, что сам приехать не может, но может кого пришлет, если получится… В общем так, ждем три дня, если за тобой кто приедет – пусть забирает. А если нет – извини. У тебя, правда, выбор будет, либо вручаем оружие и в окопы, или на блок пост, либо берешь швабру, и до посинения казарму и сортир вылизывать будешь. А сейчас мы тебя под конвоем выведем за забор, скажи своей девке, чтобы домой отправлялась. А то она бедная всю ночь от холода продрожала, скажи спасибо, что ее на КПП пустили погреться. И меня с КПП с утра звонками задолбали, все рвется тебя спасать. Надо же такие девчонки и за всяких уродов на все готовы…
19
Едва рота заступила на позиции, к Богдану подошел взводный:
– Слушай, бери взвод, командуй. У тебя опыт есть, и хлопцы тебя уважают. А то, боюсь, я не справлюсь.
По всему взводный чувствовал себя весьма неуютно, имея в подчинении такого «зубра» как Богдан, тем более тот так наглядно во время марша «умыл» ротного. Богдану стало лестно, но он счел за благо в очередной раз отказаться:
– Да, нет. Не подумай, что я кочевряжусь, но у меня просто здоровья не хватит бегать, за всеми следить, посты по ночам проверять, на совещания к ротному ходить. Лучше я и дальше, где был, там и буду.
– Но если я за советом или чем еще обращусь к тебе, поможешь, – голос взводного звучал просящее.
– Обращайся, чем смогу, помогу…
Не имея, в общем, такой цели, Богдан занял во взводе привилегированное положение. Взводный дорожил его мнением и в результате Богдан как-то само-собой был освобожден от такой неприятной и муторной обязанности как несение ночной караульной службы в качестве разводящего. Впервые в жизни он ощутил себя значимым. Его полузабытые военные навыки, приобретенные в Чечне, здесь вдруг оказались востребованы – его уважали рядовые бойцы, на него надеялся взводный, ротный относился с некоторой ревностью. Посмотрел бы на него сейчас бригадир и прочие члены бригады, с которыми он совсем недавно шабашил в Подмосковье. Чтобы сказала сейчас Татьяна, обозвавшая его дезертиром? Но чтобы его, нынешнего бравого вояку увидела мать… вот этого он совсем не хотел. Ей он по прежнему время от времени звонил и всякий раз озвучивал легенду о работе в Днепропетровске.
То, что рота попала на относительно спокойный участок, подтвердилось уже в первый день. Канонада слышалась и справа и слева. Богдан уже знал, что позиции ВСУ, которые справа обстреливались с территории России, а вот слева… Что происходит слева поведал, прибывший в роту политинформатор, шустрый парень лет двадцати пяти, по всей видимости активист из правосеков. Он переходил от взвода к взводу и везде «толкал» одну и ту же речь:
– Это наши хлопцы бьют сепарюг и москальских наемников в Иловайске. После его взятия, можно будет уже со стопроцентной уверенностью сказать, что Донецк полностью окружен и его взятие – дело двух-трех недель.
Несмотря на эти политинформации и прочие многообещающие новости, настроение в роте после наезда на мину и первых потерь было неважным. Где-то к обеду первого дня прибыли те самые приданные роте БМП и 66-й, что отвозили убитого и раненых. Они добрались по объездной дороге. Приехавший фельдшер сообщил, что по дороге скончался один из раненых, и что тому, у кого перебиты ноги, скорее всего, одну ампутируют.
– А как тот, что в жопу ранили? – кто-то вспомнил о раненом, который орал громче всех.
– Да ничего. Осколки вынули, жопу зашили. Уже не орет. Ему всего и неудобств, в сортир ходить больно и лежать только на брюхе может. Через недели полторы встанет
Веселья слова фельдшера не вызвали. В разогретом мареве ощущалось всеобщее напряжение – никто не хотел оказаться на месте тех, кто еще вчера живые и здоровые стояли рядом с ними в строю, а сейчас лежат в ожидании цинковых гробов, или на больничных койках с перебитыми ногами, или без возможности перевернуться на спину. Со страхом ждали ночи, роту объял какой-то необъяснимый коллективный страх: этой ночью обязательно что-то случиться. Но случилось незадолго до ужина, и совсем не оттуда откуда ждали. Из-за лесопосадки с расстояния где-то нескольких километров от позиций роты вдруг заработал ГРАД ВСУ. Искрящиеся снаряды с воем проносились нал головами добровольцев и летели куда-то в глубь территории контролируемой сепаратистами. ГРАДы работали не более получаса. В роте же начали разносить ужин в больших зеленых бачках-термосах. Но со стороны сепаратистов последовал ответный артиллерийский удар. Простреливалось все пространство от предполагаемого места нахождения ГРАДов до позиций… На позиции, впрочем, упало не так уж много снарядов десятка два-три. Но и они нашли свои жертвы – три трехсотых. Но один из тех раненых оказался тяжелым, осколок попал в голову и застрял в черепе. Их увезли на том же 66-м, но фельдшер сразу сказал, тот у которого осколок в голове наверняка умрет. Не прошло и суток пребывания роты на передовой, а она, даже не вступив в боестолкновение с противником, потеряла из 62 человек семерых бойцов.
Ночью стало так сыро и холодно, что Богдан сразу вспомнил, как он сильно мерз по ночам в Чечне. Но тогда он был молод и абсолютно здоров, а сейчас… Хорошо, что летняя ночь в донецкой степи это все же не осеняя, тем более зимняя в чеченских горах. Тем не менее, спать Богдан не смог, выбрался из сырой землянки… И вот, вдыхая свежий воздух в предрассветной тишине, ему послышался какой-то шорох. Богдан замер прислушиваясь, его острый слух вновь различил какой-то шорох с внешней стороны окопов. Богдан, не распрямляясь, по ходу сообщения полубегом добежал до часового. Тот дремал, на корточках, кутаясь в бушлат и обнимая автомат. Богдан растолкал его. Часовой, ничего не понимая, таращил свои сонные глаза:
– Чего ты?
– Cлышь?… Там вошкается кто-то, – чуть не в ухо часовому зашептал Богдан.
Часовой спросонья не сразу сообразил, но потом поднялся и стал вглядываться в темень за бруствером. Шорох вновь послышался, но уже совсем близко.
– Ай! – вскрикнул часовой и упал на дно окопа, забыв про автомат.
Оружие подхватил Богдан, передернул затвор, снял с предохранителя и дал длинную очередь туда, откуда слышался шорох. В ответ раздался взрыв гранаты за окопом и еще один перед ним. Богдан, опасаясь осколков, тоже упал на дно окопа. Тут же вскочил и стал короткими очередями стрелять в темноту, пока не опустел рожок… Тот же самый шорох стал удаляться – видимо бросавшие гранаты спешно уползали. По всему, на первую очередь Богдана диверсанты, поняв, что обнаружены, поспешили бросить гранаты, но в темноте не смогли попасть точно в окоп, одну бросили с перелетом, а вторую с недолетом. Через минуту в темноту стреляла уже вся рота, поднятая стрельбой и взрывами гранат. Когда кто-то догадался пустить осветительную ракету, диверсионной группы противника уже нигде не было видно…
Хоть и завидовал ротный авторитету Богдана, но чтобы и себя выставить в выгодном свете, доложил, что ночью имела место вылазка диверсионной группы противника, которую без потерь отбил личный состав роты. Не мог он в своем рапорте не упомянуть, что с лучшей стороны в том ночном бою проявил себя боец с позывным «Чеченец». Так или иначе, но этот сумбурный ответный огонь в ночи, по всему отрезвил и сепаратистов. Во всяком случае, больше они таких вылазок не совершали. А с Богданом вдруг решил подружиться один доброволец родом из Тернополя, явный «западенец». Он в открытую ругал командира роты:
– Коли б не ти, нас би цей ночью москали гранатами позабросалы. А що, часового б по-тихому ножем чикнулы и роби що хочешь. Пидишли б до землянки и туди пари гранат, и в други теж. Зараз би половина роти двохсотою и трьохсотою була. Не, з таким ротним ми тута усе поляжемо.
Фамилия его была Куренчук, и он ругал всех, начиная с недавно избранного президента и кончая взводным. О последнем он высказался так:
– Байстрюк який-то, а не командир. Когда гранати почали рватися и стрильба почалася, вин в землянки в найдальший кут забився и не вилиз. Знав би, що тут таки друже-проводники не пишов би воювати ни за що.
Хоть Богдан особо и не расспрашивал, Куренчук рассказал о себе, что десять лет назад отслужил срочную в составе внутренних войск в Крыму, и если до того, как и положено настоящему «западенцу» относился к москалям с неприязнью, то после службы просто возненавидел. Эта ненависть буквально «лилась» из него:
– И чого наши верховоди в Киеви стильки чухались? Поки у России сили не було, потрибно було усех москалив з Криму вигнати. Я те знаю, що в Криму всигда вид Украини отчепитьися хотили, и москали, и армяшки, все окрим украинцив, тильки ждали моменту. Во, дождалися. Ох, и погана у нас власть, кого ни постав. Чую, з неё все у нас гние и з ней прийде Украини погибель.
– А татары крымские… они же вроде за Украину, за нас, – вставил реплику в рассказ Куренчука Богдан.
– Ни, яки за нас, татари вони ни за нас, ни за москалив. Вони хотили, щоб Украина ослабила и их разом з Кримом до себе Туреччина прибрала. Ни, вид татар пидмоги нам не буде. Нихто нам не союзник, никому вирити не можна. У америкосов свий интерес, Россию нашими руками ослабити, ляхи сплять и бачать, як би Львив соби загребти. Нэмае у нас союзникив. Ех, нам би хоч пару розумних у правительстви. Так немае, один дурнив другого, все ци Порошенки, Яценюки, Турчины. Уси вони кармани соби набивають, а про Украину думають, коли красти притомляться, щоб потим з новими силами в кармани сунути. Хоч би одного туди чесного, та и з головою…
Слушать Куренчука было интересно. Богдан особо с ним не спорил, лишь с усмешкой спросил:
– Что же ты с такими мыслями и в правый сектор не вступил?
– А чого я там ни бачив, – Там таки ж скотиняки, яким Украина до сраки. Ярош голоснише всих кричав. А де вин зараз? Щось на фронти його не видно. Тут, все бильше, таки як ми з тобою воюють. Ох, деремно я в цю справу влиз. Дюже москалив не люблю. Це у мене родинне, и дид, и батько москалив не любили. Була б работа, а так… больше роки никуди влаштуватися не миг, з жинкой поругавси… Ось из злости пишов в добровольци. Думав, що до власти прийшлы люди, яки за Украину радети будуть. А выявилися таки ж скотиняки, як при Кучме, Ющенке, Януковиче, ничого не зменилося.
– А к москалям говоришь семейное. Родичи-то, наверное, бандеровцами были? – Богдан решил копнуть поглубже этого «западенца».
– Та ни. Дид мий просто мицний хазяин був, и прадид. Ранише-то наши мисця до складу Австрии входили. Дид говорив, ось тоди жили так жили, николи потим так добре не жили, як при австрияках. Всього завалися було, и хлиба, и сала, и товарив, и худобини можна було тримати скильки хочеш, и свиней десятками тримали, и гречку сияли, яблуни з грушами таки урожаи давали. Потим усе це на базари возили и продавали. Австрияки ничому не мешали, ни яких поборив не робили, жити давали. А потим вийна ця сталася, и ми пид ляхами виявилися. Ти сволота так сволота, оне украинцив за людей не вважали, тильки бидлом звали. Тяжко при них було, оне сами жили, а украинцям жити не давали, давили и утискували всяко. Ну, а як москали зи своими колгоспами прийшли, то взагали труба справа. У колгоспах тильки обидранцям добре стало, а мицним хазяям там робити ничого. Дид не захотив за порожни трудодни працювати, в мисто подався. Так ми уси в Тернополи и опинилися. Ось ти говориш, що з Винници. Ви там николи нормального життя не бачили, ни батьки, ни диди ваши, ни прадиди. Ви увесь час пид москалями, вам поривняти не з чим. А у нас по-иншому. Ми, чому завжди против москалив були и нас западэнцами звуть? Та тому що диди наши ще памятають хороше життя, а не ту що потим нам ляхи та москали влаштували, або ци Кучма з Януковичем. Ти я бачу хлопець розумний, бувалий, хиба я не правий? – Куреньчук пытливо смотрел на Богдана, ожидая ответа.
– Может и прав, – уклончиво ответил Богдан.
Ему хотелось узнать мировоззрение настоящего «западенца», которое в корне отличалось и от мировоззрения жителей «гетманьщины» – центральной Украины, и еще более от мировоззрения жителей юга и юго-востока Украины, областей, неофициально именуемых Новороссией. Похоже, что Куренчук, единственный во взводе «западэнец», решил, что выходец с Винницы Богдан, наиболее близок ему, и территориально, а как ветеран войны с москалями, то и ментально. Видимо, потому он был с ним предельно откровенен:
– А найгирше для Украини, що до власти в Киеви приходять тильки людины зи схидной Украини. У их и розуму ниякого и ненависти до москалив немае. За стильки часу москальской властии вони там усе омоскалились. Сам посуди, Кучма з Сумськой области, Ющенко з Чернигивською, Янукович с Донбасса, ця профура Тимошенко з Днипропетровська. Янукович взагали урка, бандюган дрибний, два сроку по малолитци мотав, и президентом став. Позорище, як можна було такого вибирати? И ничого на сходи за нього вуси проголосували. Краина и так трохи жива була, а вин иё взагали до ручки довив, все розикрав. Все можна було про нього подумати, але то що вин колишний урка и виявився боягуз. Такого я не миг ни за що подумати. Хтось там в його сторону разив стрельнув, а вин пидхопився и убег, все кинувши, краину кинувши. Ось це президента сходознавци вибрали. Це ж все одно, що водий автобуса з пасажирами на повному ходу кидае кермо и вистрибуе. А що там з пасажирами йому начхати. Ось Путин и зметикував, поки наш автобус в канави лежить, потрибно Крим видрубати.
Куренчук достал пачку сигарет и предложил Богдану. Но тот отказался:
– Спасибо, не курю. Согласен с тобой, с Крымом примерно так и вышло. Но и как ты сказал, что надо было всех русских из Крыма выселить… Вряд ли это получилось бы. Так чечены поступили. В Чечне ведь до этих войн половина населения были русские. Чечены им такой террор организовали, часть перебили, а остальные сами убежали. Но чечены это звери, я их видел, знаю. Мы не такие и до их уровня никогда не опустимся, – внес свою реплику Богдан.
– Та я знаю, що чечены звирюки. Но вони свого добилися. Хоч Россия и перемогла их у вийни, а москалей в Чечни бильше немае. А Крим потрибно було зачищати пока Россия слаба була, поки иё чечены вийною звязували. Зачистили б, зараз його не втратили. Я ж памятаю, як там все було. У четвертому роци, я вже другий рик служив, и послали нас туди, в Казантип за порядком следити. Казантип знаешь що таке? – спросил Куренчук.
– Да знаю. Это типа Ибицы в Испании, там тоже большая молодежная тусовка была, – отозвался Богдан.
– Во, а я ту тусовку як тебе зараз бачив. Народу – питьма. А нам документи потрибно вибирково перевиряти. Перевиряемо. Москалив з Росии наихало. Дивки, все трохи не голи и не тильки на пляжи, по селищам там ходют. Ми по форме одягнени, а оне там загорають без нацицников, цицки свои розпустили и на нас пальцями показують, смиються. Ох, як мени тоди хотилося узяти автомат и усих их там прямо голих посикти. А зараз що, зараз Крим вже не вибити. Дав би бог Донбас вибити…
