Виктор Елисеевич Дьяков
Никто не хотел воевать
Длинный монолог Богдана явно озадачил Татьяну. Теперь уже она не могла сразу подобрать слов для быстрого ответа, явно не ожидавшая такой «эрудиции» собеседника. Однако так просто сдаваться она не собиралась.
– Да, а вы действительно очень интересный человек, Богдан, – она впервые назвала его по имени. – Хотя, в общем, ничего нового вы не сообщили, разве что теперь я могу представить, что есть теоретическое обоснование позиции украинского националиста.
– Вы считаете меня националистом? Да Бог с вами. Я сам тех уродов ярошевцев и иже с ними ненавижу, как и тех дурней, что проповедуют чушь о каких-то великих древних украх. Поверьте, моя позиция умеренного патриотизма, позиция во всех отношениях среднего украинца, – в тоне Богдана слышался явный призыв к примирению.
– Среднего?… Ну что же возможно так оно и есть. Средний украинец это тот, кто видит в России только самое негативное, плохое, но в то же время не прочь от нее поживится. Он, конечно, отличается от тех, кто жаждет вообще порвать с Россией и перейти на евросоюзовские хлеба и которых вы назвали настоящими националистами, не так ли? – в голосе Татьяны вновь зазвучал вроде бы уже утраченный сарказм.
– Это чем же я тут собираюсь поживиться? – теперь уже Богдан позволил себе усмехнуться, в то же время чувствуя, что в своих пространных рассуждениях где-то «перегнул палку» и собеседница по настоящему завелась и возможно разозлилась.
– Ну как же, все яснее ясного. Зачем вы вообще приехали в эту столь для вас нелюбимую, холодную, неблагоустроенную страну из своей замечательной, теплой и благодатной родины. И не только вы, и мама ваша, насколько я знаю, предпочла не там, на заслуженном отдыхе жизнью наслаждаться, а здесь в прислугах жить. Тетя Рая всем нам тут расхвасталась, у нас прислуга не какая-то Параська с Хацапетовки, педагог, бывший директор школы. Это же, как надо низко пасть, чтобы так опуститься!?
Удар был, что называется «под дых». Богдан и в самом деле чуть не задохнулся от возмущения. Но пока он обдумывал как бы столь же «больно» ответить собеседнице, Татьяна поставила еще более эффектную «точку»:
– А хотите я скажу, какая основная причина вашего здесь нахождения, вы же совсем недавно приехали, так ведь? Так вот, вы просто сбежали с Украины, потому, что испугались призыва в армию. Там ведь у вас мобилизация идет. А вы, на словах такой патриот, а воевать за свою родину, подвергать свою драгоценную жизнь опасности желанием не горите. Разве не так? Куда безопаснее тут, под боком у мамы переждать лихое время, порассуждать о поэзии, политике. А если подвернется русская дурочка, пусть даже уродина, у которой папа богатый, можно и ей лапши на уши навешать, блеснуть интеллектом, если получиться влюбить в себя, жениться и московскую квартиру с пропиской заполучить, а потом и денежки к рукам прибрать. Разве не так? Да вот только хоть я и уродина, но далеко не дура. А вы не просто обманщик, вы хуже, вы трус и дезертир…
Богдан после такой «стыковки» даже не позвонил матери. Ему непреодолимо захотелось забыться, все равно как, выпив водки, или даже «уколовшись», хоть он никогда не пробовал наркотиков. Но едва он кое как добрался до съемной квартиры, силы совсем оставили его, не хотелось даже идти в магазин за водкой. Он просто сидел и думал, уставившись в одну точку. Вернее, вроде бы думал, а на самом деле, в его голове ходила кругом, то тускнея, то вспыхивая, одна и та же мысль: зачем все это, к чему, как все надоело, как тяжело жить… к чему вообще… жить? Вырвал из этого замкнутого мыслительного круга звонок мобильника. Звонила, конечно, мать.
– Богдаша, сынок, ты почему не звонишь… ну как сходил? – чувствовалось, что Оксана Тарасовна опять сильно волнуется.
– Да, сходил, познакомился, – деревянным голосом отвечал Богдан.
– Ну и как, все хорошо, вы будете встречаться? – по тону сына Оксана Тарасовна почувствовала, что «стыковка» прошла не совсем гладко, и она хотела услышать хоть какие-то положительные нюансы прошедшей встречи.
– Встречаться?… Не знаю. Не понравилась она мне… слишком уж о себе много понимает, – Богдан решил не говорить матери, что Татьяна в открытую оскорбила и ее, да и по нему «прошлась» соответственно.
– А ты… ты-то как ей? – Оксана Тарасовна не очень интересовалась его мнением о «невесте», ведь главное, какое впечатление на нее произвел Богдан.
– Да, и я ей не особо глянулся. В общем, мам, все получилось как я и предполагал – не будет там дела, пустая затея, – в голосе Богдана сквозило даже не отчаяние, а какая-то глобальная измученность.
– Погоди сынок, не отчаивайся, лиха беда начало. Она же не сказала, что больше не желает тебя видеть?
– Да, нет. Её мать вроде и не против, чтобы я еще заходил, даже приглашала. Но, понимаешь, эта Татьяна ясно дала понять, что я ей не нравлюсь. Извини мам, что-то я вымотался сегодня, надо немного полежать, голова сильно разболелась, – Богдан не хотел говорить на эту тему, и вообще о чем либо.
Оксана Тарасовна не на шутку испугалась за сына и приехала с максимально возможной скоростью на метро. Богдан, успевший слегка забыться, не выказал радости от приезда матери. На водопад ее вопросов отвечал односложно, не вдаваясь в подробности. Когда, наконец, Оксана Тарасовна осознала, что сын более в тот дом идти не намерен, она сама заговорила с отчаянием:
– Господи, сынок, что же мы будем делать!? Ведь я так на тебя надеялась. Ну, надо же было тебе как-то гордость свою смирить, попрыгать перед ней на задних лапах, сыграть влюбленность.
– Вряд ли бы я и этим ей понравился, уж очень она своеобразный человек, и увы, действительно, далеко не дура, – с безнадегой отвечал Богдан.
– Да брось сынок, лесть ее все любят, а уж москали особенно. Помнишь, как Наташка Порывайка с ее мамашей перед Игорем Николаевым на задних лапах сколько лет пропрыгали, чтобы он ее раскрутил. А теперь у нее все есть, деньги, известность, квартира в Москве, дом в Подмосковье, дом в Майями. Окрутила дурня, все от него взяла, а потом бросила и замуж за кого хотела пошла. Или другие, кто сюда с Украины так же приехали не льстили, не унижались? Все эти Потапы и Насти, которые бочком тут пролазили. Да они здесь не только бочком протискивались, они столько задниц вылизали, прежде чем кем-то сами стали. Гордостью Москву не взять, сначала поунижаться надо.
– Мама, хватит! Надоело все, ни думать, ни говорить про это не хочу, – раздраженно прервал мать Богдан.
– Ну, а что ты собираешься теперь делать, опять окна пойдешь вставлять? – в тон сыну заговорила и мать.
– Нет, в бригаду эту, будь она проклята, больше не пойду, хватит!
– Ну, а куда ж, что делать-то будешь?
– Не знаю, не думал еще… На Украину, наверное, вернусь, – не очень уверенно предположил Богдан.
– Ты с ума сошел. Там же сейчас черти что творится. Не дай Бог, под мобилизацию попадешь, или эти твои друзья бывшие к себе позовут, – Оксана Тарасовна встревожено всплеснула руками.
– Бардак, говоришь. Бардак там всегда был, с самого развала Союза, сейчас просто побольше. А насчет мобилизации не бойся. Меня для армии ни одна медкомиссия годным не признает. Да и с друзьями своими бывшими я давно не контачу. Зачем я им, или они мне. Просто на родине, какой бы она ни была, жить легче, как ни крути. Там хотя бы своя крыша над головой есть, квартира из которой меня никто не погонит. Пойми, мама, мне сейчас здесь находиться, ну невозможно как тяжело, я так больше не могу, – Богдан провел ребром ладони себе по горлу.
Оксана Тарасовна, впрочем, понимала состояние сына, просто опасалась за него, ведь на Украине действительно стало очень опасно, и лучше бы пережить это время здесь.
– Я же не в Донбассе, даже не в Киеве буду, а у нас, в Виннице более-менее спокойно. Займусь чем-нибудь, может, опять в дворники пойду, – успокаивал мать Богдан.
Оксана Тарасовна окончательно уяснила, что сыну после нескольких месяцев скотской жизни и мучений в бригаде, и неудачной «стыковки» просто необходимо «поменять декорации». Выждав срок, по который была оплачена квартира, она сама купила ему билет и пошла провожать на Киевский вокзал. Не отходя от сына, она в разных вариантах твердила одно и то же:
– В Киеве не задерживайся, сразу бери билет до Винницы. Там сиди смирно. Лучше даже если никто кроме Лены и ее Степана не знали бы, что ты приехал.
Богдан снисходительно улыбался, слушая мать, и согласно кивал головой. Когда попрощались и Оксана Тарасовна осталась на перроне… Она стала крестить уходящий поезд. Богдан, увидев это… у него буквально заныло сердце: какой же старенькой и несчастной показалась ему его некогда властная, даже царственная мама, как же тяжело ей приходится в этом огромном и недобром городе, который не верит ни чьим слезам, и где ее угораздило оказаться на пороге старости, в столь незавидном положении.
11
Как хотелось Леониду ответить на звонок матери, объяснить, почему он не может вернуться в Москву. Но он понимал, что кроме взаимных душевных мучений ничего этот разговор не принесет. Потому он отправил матери СМС с текстом: «Мама, со мной все в порядке. О себе буду сообщать раз в неделю. Целую тебя и папу. До свидания». После этого Леонид выключил свой мобильный телефон. Как и планировал он поездом добрался до Воронежа, оттуда автобусом поехал до Ростова… В прошлые годы он ездил к бабушке на поезде через Луганск. Но сейчас Донбасс фактически поделен на зоны, контролируемые ВСУ и ополченцами, и на поезде ехать небезопасно. Потому Леонид и решил в свой поселок, находящийся под контролем ополченцев, заехать со стороны Ростова через пограничный переход, находящийся в руках повстанцев, чтобы не пересекать «линию фронта».
В Ростове совсем не ощущалось, что менее чем в сотне километров идет война: обстрелы, перестрелки, кровь, смерть… Здесь Леонид оказался впервые. Ростов был чем-то похож на Донецк, летом такое же всеобъемлющее царство тепла, плавящийся под ногами асфальт. Вокруг много легко одетых, выставивших напоказ свои достоинства женщин и девушек. Даже по-русски здесь говорили также, произнося мягко «ге». Леонид, казалось бы, вновь окунулся в отличную от Москвы знакомую с детства ауру, где естественно, а не случайно, и это тепло, и гыкание. Но одно весьма существенное отличие сразу бросалось в глаза – в Донецке и окрестностях никогда не наблюдалось такого большого количества этнических кавказцев. И это вносило не межнациональный колорит, а буквально висевшую в воздухе напряженность. Здесь зачастую джигиты вели себя также как везде вне своей малой родины: нарочито агрессивно, никому не уступая дороги, нагло разглядывали, а то и приставали к девушкам не кавказских наций. В общем, не как гости, а как хозяева.
Леонид никак не ожидал, что возникнет сложность с переходом границы. Год назад, когда он в последний раз ездил к бабушке, он пересек границу на поезде, и тогда все ограничилось формальной проверкой на пограничных станциях, как туда, так и обратно. Сейчас просто так было не пройти. С украинской стороны большую часть дня шел не слишком большой, но и не маленький поток беженцев, и пеших, и на машинах. И хоть в репортажах российских СМИ постоянно подчеркивалось, что беженцы это в основном женщины, старики и дети, Леонид увидел, что немалый процент в том «потоке» составляли мужчины вполне способные носить оружие. Впрочем, его это не очень удивило, ведь он сам родом с Донбасса и на веру не принимал утверждения этих СМИ, что в ряды ополчения встали чуть ли не все жители Донецкой и Луганской областей. Из обрывков разговоров, как беженцев, так и пограничников, Леонид выяснил, что ополченцам приходится туго и если Россия срочно не окажет действенную помощь, украинская армия в ближайшие две-три недели всех их блокирует и уничтожит. Говорили, что Славинск полностью окружен, и чуть не каждый день подвергаются обстрелам Донецк, Луганск и другие города самопровозглашенных республик.
Большинство беженцев производило удручающее впечатление, особенно старики. Леонид вдруг представил, что если бы двенадцать лет назад он и его родители не уехали с Донбасса, то они бы тоже могли оказаться в этой толпе. Идущие пешком были навьючены как верблюды, многие тащили пожитки на тележках, впрягаясь в них как лошади. Автомобили, автобусы, все забито под завязку, вещи кругом, они приторочены на крышах машин, торчат из не закрывающихся багажников. Повсюду чемоданы, сумки, узлы… Жара, лица беженцев измучены… и равнодушны. Время от времени с украинской территории отчетливо доносилась удаленная канонада.
Леонид поспрашивал, есть ли кто с их поселка, но никто не откликнулся. Он несколько раз подходил к пограничному переходу, но его даже толком не выслушали, заявив, что пока с одиночками разбираться у них нет никакой возможности, ибо под завязку заняты работой с беженцами с той стороны. Посоветовали пристать к какой-нибудь организованной группе и перейти границу с ней. К какой-такой группе уточнять не стали. В общем, пограничники отмахнулись от него как от назойливой мухи:
– Не мешай, не до тебя.
Леонид весь в расстроенных чувствах побрел от перехода, раздумывая, что делать, ехать назад в Ростов или устроиться на ночлег в близлежащих населенных пунктах. Тут он услышал не громкий, но властный голос:
– Ей, малек, подь сюда!
Леонид не сразу понял, что обращаются к нему. Его подзывал выше среднего роста коренастый мужик где-то лет тридцати пяти, одетый по военному: берцы, комуфляж, бандана, но без знаков различия и оружия.
– Это вы меня? – ноги, чуть не против воли, сами понесли его к этому «бойцу».
– Тебя, тебя. Чего тут трешься, на ту сторону хочешь?
– Да, хотелось бы, а там много беженцев, меня оформлять не захотели, – Леонид как-то сразу стушевался перед «бойцом» и отвечал, словно был в чем-то виноват.
– А чего тебе там, воевать хочешь? По тебе вроде не скажешь, – голос «бойца» стал насмешливым.
– Да нет, бабушка у меня там, на звонки не отвечает, хочу узнать, что с ней.
– Семья, что ли, на разведку послала… не могли, кого постарше отрядить, про бабку разузнать?
– Да вот, так получилось, – словно оправдывался Леонид, умалчивая, что семья как раз никуда его не посылала, а совсем наоборот.
– Тебе лет-то сколько, – продолжал расспрос-допрос «боец».
– Двадцать три, – «боец» так уверенно его расспрашивал, что Леонид правдиво отвечал, будто стоя перед какой-то обличенной властью комиссией.
– Ого, а я думал лет семнадцать, уж больно ты по салажному выглядишь, как допризывник. В армии служил?
– Нет, – и вновь почему-то Леонид виновато опустил голову.
– Понятно… Говоришь, бабка у тебя там, а сам откуда?
– Из Курска, – Леонид почему-то не решился признаться, что живет в Москве, тем более, что и местом регистрации в его паспорте значился Курск.
– Русский? – «боец» спросил так, что Леонид понял, что ответ на этот вопрос для спрашивающего очень важен.
– Русский, – однозначно ответил Леонид, чувствуя, что не уместны уточнения типа: отец русский, мать украинка.
– Это хорошо… Я могу твоему горю помочь, подбросить на ту сторону. У тебя бабосы есть? – вдруг резко «развернул» разговор «боец».
– Есть немного, – Леонид подумал, что его будут переводить через границу за деньги, и прикидывал, хватит ли на это имеющихся у него восьми тысяч рублей с мелочью.
– Тысячи три можешь нам ссудить? – уже совсем не начальственно, а как-то почти по-свойски попросил «боец».
Леонид растерянно молчал, оглядываясь по сторонам, словно ждал откуда-то помощи.
– Да, не боись, переведу я тебя, со мной пройдешь. Понимаешь, наши ребята тут без жратвы почти сутки загорают. У всех и наличные и то, что на карточках было, все кончилось, все спустили. Три дня бухали, малость не рассчитали. Нас этой ночью должны на ту сторону переправить, и ты с нами пройдешь. Давай деньги…
Леонид не то поверил, не то просто хотел поверить тому, что услышал. Он вытащил три тысячи и протянул.
– Порядок, пошли, – «боец» призывно махнул рукой и энергично пошагал в сторону от границы.
Леонид шел следом, словно на привязи. Прошли метров двести. На обочине стоял старый мотоцикл «Иж» с коляской, рядом с ним еще один «боец», смотрящий на беженцев идущих мимо.
– Я свое дело сделала, деньги достал. Теперь подбрось нас до базы, а сам за жратвой смотайся, – первый «боец» передал деньги, полученные от Леонида второму, и полез в коляску.
– Чего встал, садись! – «боец» кивнул нерешительно переминавшемуся Леониду на сиденье, за управляющим мотоциклом вторым «бойцом».
До «базы» ехали километра два-три. То оказался ангар, ранее, скорее всего, используемый как склад, или какое-то хранилище. Первый «боец» с Леонидом сошли, а второй поехал на ближайший базар. «Боец» громко постучал в закрытую дверь. Через некоторое время она открылась, и они вошли внутрь ангара. Здесь царил полумрак, ибо все относительно небольшое пространство освещалось тремя зарешоченными плафонами. Сразу стала ощущаться духота – помещение по всему давно не проветривалось.
– Ребята, живем, я бабла на жратву раздобыл. Коняга на базар поехал. Приедет, сразу и позавтракаем и пообедаем и поужинаем, – принес радостную весть населению ангара «боец».
– А этого зачем с собой приволок? – спросил тот, что открывал дверь, рослый белобрысый парень лет около тридцати с голым торсом, в тапочках на босу ногу и спортивных брюках.
– Как зачем, это же спонсор, он деньги нам спонсировал, – «боец» рассмеялся, – Да не боитесь вы, наш парень русский, с Курска. Бабка у него на той стороне. Вот родичи его и отправили, чтобы ее вывезти. Ему границу надо перейти. Пусть с нами идет, – последние слова «боец» произнес почему-то с явно просительной интонацией, – по всему в этом ангаре он не был старшим.
Когда глаза Леонида адаптировались к полумраку, он разглядел что бойцов на «базе» не так уж много, чуть более десятка, все они были разуты, а некоторые щеголяли в одних трусах или плавках. За исключение того «бойца», что открывал дверь, всем было явно за тридцать. Большинство сидело или лежало на разостланных вдоль стены ангара старых грязных матрацах.
– А ты уверен, что он тебе правду сказал, а не порожняк прогнал? – откуда-то из глубины ангара раздался властный с хрипотцой голос мужчины в тельняшке, лет сорока или более того, восседавшего на единственном здесь, сколоченным из горбыля подобием топчана.
– Да ты что Грач, я же сразу понял, что не врет, у меня же, сам знаешь, глаз-алмаз, – в голосе «бойца» обозначились уважительные нотки обращения к старшему.
– Давай-ка сюда свои документы, – не обратив внимания на слова «бойца», приказал тот, которого назвали Грачем и стало ясно, что это командир.
«Боец» подтолкнул Леонида к топчану:
– Паспорт доставай… и не дай Бог, если ты мне соврал.
Леонид подал паспорт. Командир долго сравнивал фото на первой странице с лицом Леонида, а потом начал озвучивать его данные:
– Леонид Михайлович Прокопов, 1990 года рождения, место рождения УССР, Донецкая область… зарегистрирован, город Курск…
– Ну, я же говорил, – обрадовался, что Леонид не «прогнал ему порожняк» «боец».
– Родители в Россию, когда переехали? – продолжал допрос командир.
– В 2002 году, мне двенадцать лет было. Шахту закрыли, работы не стало, вот мы в Курск и переехали, – Леонид самопроизвольно вытянулся по стойке смирно, хоть его этому и никогда не учили, и информации выдавал больше, чем у него спрашивали.
– Отец шахтер?
– Не, у меня родители маркшейдеры были, отец подземным, в шахте, а мать наверху в конторе сидела.
Пояснения не вызвали никаких эмоций, по всему для командира и остальных обитателей ангара они ни о чем не говорили – никто из них не знал специфики шахтного производства. Командир вернул паспорт и уже помягчевшим голосом сказал:
– Спасибо тебе, что с деньгами помог. А то мы тут все на мели. Нас не сегодня завтра на ту сторону перебросят, и ты с нами пройдешь, а там иди, узнавай про свою бабку. Располагайся, – командир царственным жестом обвел помещение ангара.
Леонид робко огляделся, не зная, куда ему приткнутся, но этот вопрос помог решить «боец», который его привел:
– Эй, малек… иди сюда, падай, возле меня матрац свободный.
Леонид осторожно присел на такой же, как и другие грязный матрац, в то время как позвавший его снимал с себя комуфляж, берцы. Оставшись в трусах и плотно облегающий его мускулистый торс черной майке, он достал из кармана разгрузки мобильник и пошел ставить его на зарядку в розетку, которыми был «усыпан» деревянный щит, смонтированный у задней стены ангара. Одновременно он снял с подзарядки, находящийся там десятидюймовый планшет, и убедившись, что он подзарядился, начал что-то в нем «искать». Остальные обитатели «базы» словно тут же забыли о Леониде. Кто-то дремал, вытянувшись на матраце, другие вполголоса переговаривались… Эту монотонную, душную, полусонную ауру, наконец, нарушил резкий стук в дверь. Это приехал мотоциклист с провизией. Ангар мгновенно «проснулся», засуетился. Откуда-то появилась пара допотопных электроплит, из большого бака черпали воду, резали овощи, мясо. Вскоре весь ангар уже благоухал запахом приготовляемой пищи…
После обеда-ужина все повалились отдыхать, а «боец» приведший Михаила, которого все звали Крест, оторвался от планшета, засунул его в свой рюкзак и совмещал отдых с тем, что объяснял Леониду, как ему повезло, что он именно на них «нарвался»:
– Границу можно перейти «по белому», то есть официально, через пограничный переход. Но если идешь один, как ты, например, то тебя там погранцы долго мурыжить будут, по компьютерной базе проверять, нет ли у тебя задолженности по алиментам, неоплаченных штрафов в ГИБДД и так далее. В общем, пока не выложишь им тысяч пять, не пропустят, к чему-нибудь да придерутся. Можно и «по-черному» границу перейти, не через переход, а с проводником прямиком через поле. Но это тебе еще дороже обойдется, не меньше десяти тысяч отдашь. А с нами всего-то за трешку там будешь, да еще нам как услужил.
Леонид согласно кивал головой, а сам с тревогой размышлял: «Как бы тут не день, а больше сидеть не пришлось. Сожрут эти продукты, и опять меня доить будут». Он ни разу не поинтересовался, кто эти мужики и зачем они едут в зону боевых действий. Догадаться было несложно, это «солдаты удачи», что слетались со всей России в Донбасс, где явно запахло жареным, запахло кровью. Несмотря на рассуждения Креста, Леонид вовсе не был уверен, что ему сильно повезло оказаться в этом ангаре. Тем временем подзарядился мобильник Креста, и он стал по нему куда-то звонить. По всему он разговаривал с женой и словно рапортовал, что нашел неплохую работу и как только будет первая получка, переведет ей деньги.
Из других более всех по телефону разговаривал командир. Но, то были чисто деловые разговоры. Он вел переговоры с «той стороной» о переходе через погранпост и условиях «приема на службу» его людей. Из тех переговоров вытекало, что командир ставил в основном три условия: вооружение, кормежка, и что за «спонсоры» будут у его группы. И, по всему, вопрос «спонсоров» являлся наиболее болезненным. Уже когда все спали и в ангаре погасили свет, а Леонид не мог заснуть в столь необычной обстановке (ему никогда не приходилось спать в казарменных условиях)… Так вот, в этой темноте состоялся наиболее нервный разговор командира с «приглашающей стороной». Обычно он обсуждал «дела» не очень громко, но здесь его что-то очень сильно возмутило, и он едва не кричал в трубку:
– Да, ты знаешь, какие у меня ребята!? Они не одну войну прошли, и молдован, и чичей, и босняков, и грузин пачками клали. Они всеми видами оружия владеют, их не надо ничему учить, они сами кого угодно научат, хоть с пулемета, хоть с гранатомета, хоть БМП, хоть танк водить! Да каждый из них взвода укропов стоит, а некоторые так и роты, а ты им по сраной сотне баксов… да пошел ты!!
Конечно эти «переговоры» специально велись во всеуслышание, видимо командир ничего не хотел скрывать от бойцов. Те же лежали спокойно не вмешивались – видно и они полностью доверяли своему командиру.
Леонид долго не мог заснуть, потому не выспался, и если бы его не растолкал Крест, сам вряд ли бы поднялся со всеми. Увидев у своего «провожатого» православный крест, вытатуированный на левой груди, он подумал, что именно потому у него такой «позывной». У остальных же бойцов позывные часто совпадали с географическими наименованиями родных мест: Ангара, Урал, Алтай и т.д.
– Тебя из-за этого Крестом зовут? – Леонид указывал на татуировку.
– Да… но не только. Это так мой родной город зовут, – отвечал Крест, что-то сосредоточенно разыскивая в своем вещмешке.
– Ты из города Крест, а где это? – удивился Леонид, он неплохо знал географию и никогда не слышал о таком городе.
– Под Москвой, такое исконное название моего города – Крестов, а после революции его переименовали, назвали именем еврея, что там комиссарил, все никак исконное название вернуть не могут. Но для меня он Крестов, вот я и взял его в качестве позывного. Там у меня жена и двое пацанов, шести и трех лет. В охране я работал, в Москву через двое суток на третьи мотался. Остофигела эта работа, да и платили так себе. Вот и ждал, где какая заваруха начнется, чтобы на заработки податься… Ладно, вот тебе полотенце и мыло, а то я гляжу ты еще тот путешественник, ничего у тебя нет, иди умойся, – резко прервал откровения Крест.
За ночь в ангаре скопилось столько углекислоты, что стало просто нечем дышать. Срочно открыли настежь дверь, возле нее после недолгих препирательств выставили «дневального». Леонид все же набрался храбрости и вновь обратился к Кресту:
– Слушай, можно тебя спросить?
– Валяй.
– То, что ваш командир ночью по телефону говорил, что вы тут все… ну всеми видами оружия владеете… и убили по многу – это правда? – Леонид говорил вполголоса, так чтобы никто кроме Креста не услышал.
Тем не менее, Крест огляделся, не услышал ли кто случайно, недовольно засопел и ответил тоже вполголоса:
– Ну, не то чтобы совсем уж правда, но действительно народ тут у нас подобрался все больше с опытом, много чего умеют. А насчет того кто сколь убил и убил ли… не знаю. За всех говорить не стану, а я в самом деле клал рядами и валил пачками, – Крест сказал это так просто и обыденно будто говорил о травле крыс или ловле мышей.
Крест замолчал, а Леониду стало как-то не уютно – ему еще никогда не приходилось ночевать рядом и беседовать с самым настоящим по его же словам массовым убийцей. Тем не менее, любопытство все сильнее его разбирало, и он не удержался, чтобы спросить вновь:
– А где ты…?
– Воевал-то? В Чечне. Я в обеих войнах участвовал, – опять обыденно отвечал Крест.
– Это как, по призыву, или контрактником, – мотаясь уже не первый год в курский военкомат, Леонид познал некие нюансы воинской службы.
– На первую я срочником попал, еле жив остался. Там многих моих корешей чичи поубивали. Я их в гробах потом по домам развозил… Ну, а на вторую я уже сам по контракту пошел, за всех расквитался. Пулеметчик я. Точнее разведчик-пулеметчик разведгруппы спецназа. У меня глаз-алмаз. С расстояния в полкилометра из ПКМа я любую цель влет бью безо всякой оптики, хоть неподвижную, хоть движущуюся… Ладно, пошли завтракать. Ты пока с нами меня держись, я в обиду не дам, – не понятно для чего сказал Крест, и Леонид вновь словно привязанный, поспешил за ним, получать алюминиевую миску с гречневой кашей и кружку компота.
На завтрак доели то, что оставалось от вчерашнего ужина-обеда. Леонид никак не ожидал, что всего за три тысячи рублей можно достаточно сытно накормить почти полтора десятка здоровых мужиков. Конечно, сказалась дешевизна продуктов на местном рынке. Тем не менее, Леонид тревожно ожидал момента, когда у него вновь будут просить деньги. Но незадолго до полудня после длительного переговоров по телефону командир зычно провозгласил:
– Готовность номер один! Через полчаса все выдвигаемся к погранпереходу.
Бойцы тут же окружили его и стали выяснять подробности. По всему командир итогом переговоров остался не очень доволен, что и озвучил:
– Ну, нет там нормальных спонсоров. Этот хоть обещает кормить с ресторанной кухни. Он там рестораном и кафешками какими-то владеет, ну и по полтысячи баксов на рыло.
– Это ж какая-то муть зеленая. Мы что туда жрать едем? И полтысячи баксов это сейчас всего-то тысяч двадцать деревянных, – возмутился кто-то из бойцов.
– Если просто так, его кафешки охранять, а не в окопах и на блокпостах гнить – это не так уж плохо, – отозвался другой.
– Не, в кафешках не отсидимся. Укропы, вроде, вот-вот в большое наступление перейдут, как только это перемирие кончится, а оно через неделю истекает. Не знаю ребята, но лучше на это согласиться, а там посмотрим, война план покажет. Здесь, сами видите ждать уже невозможно, надо либо туда, либо назад по домам разъезжаться, – объяснил свое согласие командир.
– Я говорил, не надо было вообще с этим Донецком связываться. Там бардак, не поймешь, кто чем руководит, а атаманов как грязи. В Луганске больше порядка, надо туда подаваться, тем более сейчас мы после границы как раз в ЛНР и попадем, – внес реплику боец, который ездил за продуктами на мотоцикле.
– Все!… Вы меня на это дело подрядили. Я, что мог сделал, не хотите, ни кого не держу, – раздраженно отозвался на реплику командир, и увидев, что никто более не поддержал идею «подаваться в Луганск», он добавил, – А насчет Луганска все верно, власть там более централизованная, но сами знаете, в мутной воде легче рыбу ловить. И главное, Донецк больше, богаче Луганска и шансов устроиться там больше. Этот спонсор не понравится, другого найдем.
Бойцы, живо переговариваясь, стали споро собираться.
– А командир ваш, он тоже воевал? – вешая на плечо свою дорожную сумку, негромко спросил Леонид Креста.
– Наш командир в Чечне воевал еще в лейтенантском звании, а в Южной Осетии уже капитаном был. Там его ранили и потом комиссовали. Подлечился, а на гражданке так толком и не устроился. Тоже подзаработать здесь хочет, говорил, что семья его совсем на мели, родители сильно болеют. Потому и старается спонсора жирного найти, – последние слова Крест произнес с явным неодобрением.
– А ты, что же так не считаешь? – Леонид уловил скепсис в словах Креста.
Крест смерил Леонида таким взглядом, что без слов стало ясно предупреждение: прикуси язык. Но после некоторого раздумья, все же ответил:
– Деньги вещь хорошая, но на войне не главная. Подзаработать оно, конечно, не мешает, но на войне надо, прежде всего, воевать и воевать хорошо, с удовольствием.
– Как это с удовольствием? – не понял Леонид.
– Ладно, много будешь знать – скоро состаришься, – Крест вскинул на плечо туго набитый рюкзак и зашагал к выходу из ангара.
