Юрий Витальевич Яньшин
Все правые руки
IV
– Ну, что капитан, – наигранно-бодрым тоном обратился к нему Остап Григорьевич, выскакивая из кабины «санитарки», – готовы к моему инструктажу и отражению вражеской атаки?
Вслед за ним, как горошины из стручка высыпали из машины сопровождения спецназовцы. «Товар» был доставлен по назначению и разгружен, поэтому позы у них на этот раз были расслабленными, что, однако, никак не сказывалось на их готовности применить оружие по первому приказу.
– Мы, всегда к этому готовы, пан, э-э-э… – запнулся Тарасюк, не зная в каких чинах, ходит его новый командир.
– Можете обращаться ко мне «пан полковник», – небрежно сообщил спецназовец, видя в каком затруднении, находится его временно подчиненный.
– Есть, обращаться «пан полковник», – вскинул руку к козырьку фуражки начарт бригады.
– Добре, – кивнул полковник, так и не удосужившийся снять с головы «балаклаву». – Тогда отдавайте приказ о вскрытии привезенных мной ящиков.
– Не понял, пан полковник! – слегка опешил Тарасюк. – Как это вскрыть?! Вы хотите, чтобы мы применили снаряды с химической начинкой?
– Для своего возраста и звания, вы пан Тарасюк, на редкость сообразительны, – с сарказмом заметил Остап Григорьевич. – Именно этого я и хочу.
– Но, позвольте, к применению спецбоеприпасов дивизион не готов, – пропуская мимо ушей едкое замечание начал возражать капитан.
– Это еще почему?! – вскинулся полковник на вдруг заерепенившегося капитана. Он никак не ожидал сопротивления своим приказам на таком незначительном уровне.
– Да, потому, – начал повышать голос Тарасюк, – что, во-первых, личный состав не обеспечен средствами индивидуальной защиты, во-вторых, противная сторона еще не начала обстрела, чтобы у нас возник повод на ответные действия, а в-третьих, господин полковник, скрывающий свою личность, послюните свой указательный палец и убедитесь, в какую сторону дует ветер.
– То, есть, вы хотите сказать, что отказываетесь выполнять отданный вам приказ?! – растерялся от неожиданного сопротивления Остап Григорьевич.
– Я отвечаю головой за сохранность жизней личного состава, вверенного мне воинского подразделения, и в соответствие с Уставом, прежде чем выполнять подобные приказы должен обеспечить его безопасность в полной мере и всеми доступными мне средствами. В случае невозможности обеспечить таковую безопасность, я имею полное право приостановить действие приказа до устранения этой опасности, – сухо и четко, как по писаному отчеканил Тарасюк.
– Как это личный состав не обеспечен средствами защиты? По моим сведениям вам еще утром была доставлена партия армейских противогазов.
– То барахло, что было доставлено утром, негодно к применению по причине ветхости, – не стал скрывать своего ехидства капитан, – а потому было отправлено назад. Нам обещали замену.
Полковник невольно чертыхнулся про себя. Тщательно спланированная на самом «верху» операция грозила провалиться, еще даже толком не начавшись. Не говоря больше ни слова, полковник круто развернулся и сделал несколько шагов в сторону, доставая на ходу из внутреннего кармана мобильник. Минут пять длилось его общение с кем-то из тех, кого принято называть «ППР»[49]. После чего он вновь подошел к капитану и процедил, не скрывая своего негодования:
– Руководство уже в курсе. Снаряжение прибудет через полчаса. А пока потрудитесь собрать весь личный состав батареи, кроме занятых на охране спецбоеприпасов, для прохождения инструктажа.
– Есть, собрать, – коротко ответствовал капитан и многозначительно посмотрел в сторону Прокопчука, передавая тому инициативу.
Анонсированный инструктаж ничего нового в плане информативности не принес. Полковник заученно перечислил, известные всем со школьной скамьи виды боевых отравляющих веществ, способы минимизировать последствия для организма их воздействий, а также методы оказания первой помощи пострадавшим. В заключение лекции кратенько прошелся по обеспечению безопасности при обращении с боеприпасами, начиненными отравляющими средствами. Вот, собственно, и все. И как подгадал. Последние слова его инструктажа почти совпали с прибытием на батарею еще одного МАЗа. Он был почти по самые борта загружен ящиками цвета хаки, в которых находились уже современные и отвечающие всем требованиям безопасности противогазы МЗС-ВК[50]. По иронии судьбы, эти противогазы были в свое время тоже произведены в России. Однако, в отличие от предыдущей партии, хранились в куда более достойных условиях, поэтому нисколько не утратили своих качеств.
Пока разбирали и примеряли противогазы, день уже незаметно подобрался к вечеру. Это где-нибудь в России, в особенности к северу от Москвы, летний день тянется почти что до самой ночи, а здесь, в южных степях Украины он обрывается почти сразу, как только Солнце начинает западать за верхние этажи зданий. Вот и сейчас, несмотря на то, что на часах было всего лишь около 18.00, в воздухе уже ощущалась вечерняя тусклость. Залетали комары, прятавшиеся доселе неведомо, где от прямых солнечных лучей, повеяло легкой прохладой и птицы уже не летали в вышине, а проносились над самой землей, стараясь перед сном наловить вылезающих к вечеру насекомых.
Озабоченно поглядывая на часы, капитан подошел к комбригу.
– Пан полковник, разрешите личному составу приступить к ужину.
– Капитан, – намеренно опуская «пана» сухо ответил полковник, – я, между прочим, на ногах с самого утра, и у меня маковой росинки во рту еще не побывало. Однако урчание моего желудка никак не заглушает во мне зова служебного долга.
– Но… – хотел было возразить ему Тарасюк в том смысле, что не все рядовые батареи готовы проникнуться служебным рвением, и осекся на полуслове, наткнувшись на холодную и презрительную позу Остапа Григорьевича.
– Никаких «но», капитан Тарасюк, – жестко оборвал он того. – Доложите о готовности батареи к ведению огня.
– К ведению огня, батарея готова, пан полковник, – уныло доложил Николай Игнатович, умолчав о том, что по причине изношенности стволов, снаряды все равно не долетят до ближайших, хоть сколько-нибудь важных позиций сепаратистов, не считая редко разбросанных блокпостов.
– Отлично, – резюмировал комбриг, как будто и не сомневался в ответе начарта. Подойдя к сваленным пустым ящикам от использованных ранее снарядов, он соорудил из них нечто вроде небольшого помоста, для возвышения над окружающими и ловко вскарабкался на него. Там он вскинул к глазу мощный японский монокуляр, болтавшийся у него на ремне, и начал обозревать пространство, почему-то повернувшись спиной к невидимой линии разграничения. Взгляд его упирался в дома, расположенные на окраине Волновахи. Тарасюк уже хотел съехидничать по поводу того, что позиции противника находятся в противоположной от наблюдателя стороне, но тот опередил его:
– Скажите, пан капитан, какова приблизительная дальность от этой позиции, где сейчас с вами находимся до домов, расположенных на окраине города?
– Около двух километров, пан полковник, – ответил тот, пожимая плечами от нелепости заданного вопроса.
– Какова дальность прямого выстрела ваших гаубиц? – продолжил допытываться настырный Остап Григорьевич. – Причем, я имею в виду не паспортную дальность, а реальную. Все и так знают, что стволы ваших орудий изношены до предела.
– По паспорту около шести километров, а на деле, думаю, что не более двух-двух с половиной, – опять недоуменно пожал плечами Тарасюк. – Мы не пробовали стрелять прямой наводкой. В пределах видимости таких целей нет, – пояснил он.
– Двух с половиной, – задумчиво повторил за ним полковник, все еще не отрываясь от монокуляра. Затем, послюнив указательный палец, как недавно ему советовал капитан, выставил его кверху, проверяя направление ветра таким примитивным, но все же рабочим способом. Тарасюк растерянно топтался рядом, запрокинув голову, и глядел на комбрига, явно не понимая смысла его поведения и задаваемых им вопросов.
– Так, точно. Думаю, что не более того, – поддакнул он выраженным вслух мыслям комбрига.
– Если взять с возвышением, то и гораздо дальше, не так ли?
– Это, смотря какое возвышение будет, – осторожно вставил капитан. – Если, к примеру, взять угол возвышения в 45°, то, пожалуй, и все десять километров осилит.
– А скажите-ка, пан капитан, артиллерия сепаратистов может достать до города? – вновь завел непонятные разговоры Остап Григорьевич и тут же, как бы оправдываясь, пояснил. – Я, ведь, как вы и сами догадываетесь, не артиллерист, знанием тонкостей вашей профессии не обладаю, поэтому и интересуюсь.
– На моей памяти не случалось, чтобы сепаратисты обстреливали город, хоть у них, не в пример нашей, артиллерия будет посвежее. До нас они, конечно, при желании дотянуться смогут, но разброс будет великоват, поэтому прицельную стрельбу они вряд ли затеют, если не станут использовать беспилотники для коррекции огня. Но с этим у них дела обстоят не очень-то, – со знанием дела попытался объяснить Тарасюк.
– Спасибо, Николай Игнатович, – поблагодарил его за пояснения комбриг, впервые назвав по имени и отчеству. – Ну, что ж, тогда, пожалуй, приступим. Отдайте приказ командиру батареи на изменение направления огня.
– Как это, изменить направление?! – не понял Тарасюк. – На сколько градусов?
– На 180°, – с подчеркнутым спокойствием подтвердил полковник, не опуская монокуляр, которым продолжал обшаривать крайние дома Волновахи.
– Но, позвольте, там же свои. Там наш город, – продолжал недоумевать капитан, но внутри себя с немалым опозданием уже почуявший неладную игру с химическими боеприпасами, затеянную руководством.
– У вас что-то со слухом? – поинтересовался комбриг и, не дожидаясь ответа, проговорил с нажимом. – Выполняйте приказ.
Тарасюк жестом подозвал к себе Прокопчука и дрожащим голосом не то скомандовал, не то просто попросил:
– Лейтенант Прокопчук, разворачивайте орудия на 180°.
– Как на 180? – в свою очередь начал было недоумевать от нелепости приказа лейтенант, но капитан не дал ему продолжить, молча мотнув головой в сторону полковника, все еще стоявшего на зарядных ящиках, как статуя на постаменте.
Видя, что лейтенант отнюдь не торопится выполнять приказ, Тарасюк уже не дрожащим, а срывающимся голосом повторил приказ:
– Разворачивайте орудия, лейтенант. Это приказ командира бригады.
– Есть, разворачивать, – упавшим голосом повторил Стефан и заплетающимися ногами порысил к орудийным расчетам.
Полковник не стал вмешиваться в диалог своих временно подчиненных. Дождавшись, когда Прокопчук удалится на довольно приличное от них расстояние, Остап Григорьевич негромким, но все таким же безжалостно-отстраненным голосом продолжил:
– А теперь, капитан, отдайте команду на вскрытие, привезенных нами ящиков со спецбоеприпасами.
Тарасюк в ответ на это только нервно затряс головой:
– Н-никак нем-можливо, пане полковнику, – мешая русские и украинские слова начал он, заикаясь возражать.
– Это еще почему?!
– То есть неконвенционное оружие. Его никак нельзя применять. А тем паче против своих же, мирных граждан. Это преступление, – сделал безуспешную попытку отбояриться Тарасюк.
Николай Игнатович и сам не заметил, как быстро полковник слетел со своего наспех сооруженного пьедестала и нос к носу столкнулся с ним. Что-то тяжелое и тупое уперлось ему в живот. Он скосил глаза вниз и убедился в серьезности намерений начальства. Ствол громадного пистолета с накрученным на него набалдашником глушителя был красноречивым подтверждением этому.
– Я-я, н-не могу без письменного приказа, – сделал он последнюю попытку, если не избежать своего участия в этом грязном деле, то хотя бы сложить с себя часть вины.
– Некролог будет тебе письменным приказом, с-сучонок! – процедил сквозь прорези маски командир. – Ну! Считаю до трех! Р-раз!
– Лейтенант Прокопчук! – по-бабьи тоненьким голоском позвал капитан Стефана, не отрываясь взглядом от прорези маски комбрига.
– Я здесь! – не совсем по Уставу откликнулся лейтенант, вновь подбегая к ним. – Ваше приказание выполнено!
– Лейтенант, приказываю вам открыть ящики со спецбоеприпасами, – придушенным голосом отдал он ему приказ, не оборачиваясь и не делая попыток отодвинуться от все еще упирающегося в живот ствола.
– Есть, открыть, – без всякого энтузиазма ответил он. – Младший лейтенант Дрын, открыть ящики со спецбоеприпасами.
Когда с мест доложили, что ящики вскрыты, лейтенант обратился к капитану:
– Пан капитан, ящики по вашему приказанию вскрыты. Какие будут дальнейшие распоряжения?
– Какие? – в свою очередь переспросил капитан у полковника посеревшими и враз потрескавшимися губами.
– Зарядите ими орудия и дайте залп в сторону крайних домов, – негромко прошелестел тот через маску, и после секундной паузы добавил, – но не по самим зданиям, а так, чтобы снаряды взорвались над ними.
В глазах капитана плавал ужас.
– Вводные и приказ расчетам на открытие огня отдает непосредственно командир батареи, – вновь попытался ужом выкрутиться из гибельной ситуации Тарасюк.
– Мне все равно, черт побери, кто из вас будет командовать! Поторапливайтесь! – еще сильнее вдавил пистолет полковник в капитанскую плоть.
– Лейтенант Прокопчук, – почти прохрипел капитан, – заряжайте орудия спецбоеприпасами и командуйте открытием огня.
– Куда открывать огонь?! – выпучил глаза лейтенант на своего вдруг спятившего командира. – По каким целям?!
– Навесным. По окраинным домам, – почти теряя сознание, невнятно пролепетал капитан.
– Но там же наши! – воскликнул Стефан, переводя полный недоумения взгляд с полковника на капитана. И тут до него наконец дошло… Как-то разом в голове сложился весь пазл. Тут тебе и нежданная смена руководства бригады, со зловещими предупреждениями бывшего комбрига и доставка в часть спецбоеприпасов, которых вообще-то и быть не должно на Украине, и новый комбриг, упорно не показывающий своего лица и скрывающий фамилию. А еще вспомнились глаза Ганны, перед тем, как она уходила. Это были глаза человека, догадывавшегося о своей неминуемой гибели – глаза человека восходящего на эшафот. В них не было ни мольбы, ни отчаяния, лишь только обреченная и молчаливая покорность судьбе. Он тогда не придал этому слишком большого значения, а теперь понял, что она по своей внутренней женской сущности уже все знала наперед, а потому не просто уходила от него, а уходила из этой жизни, отказываясь цепляться даже за соломинку прежних с ним отношений. Она принимала свою судьбу и ему – Стефану Прокопчуку не было там места рядом с ней. А он, чье сердце никогда до этого не было никем занято, так любивший ласкать взглядом черты ее лица и вдыхавший аромат ее волос, не единожды рисовавший в своем еще юношеском воображении воздушные замки любви, теперь вынужден собственными руками убить ее. Убить со всеми родными и близкими ей людьми, а значит, в какой-то степени и себя самого, потому что уже не на шутку считал их и своей неотъемлемой частью. Почти целый год, он всерьез считал себя защитником державы, людей населявших ее и безмерно гордился этой своей новой ипостасью. Еще вчера жизнь казалась для него наполненной смыслом бездонной чашей, из которой он собирался вкусить прелестей маленькими глоточками, так, чтобы хватило до конца своего долгого существования. Не без основания он собирался прожить свою жизнь тихо и размеренно, греясь в любви окружающих, дорогих его сердцу людей. И вот в его, как он всегда считал про себя, благородную длань потомственного польского шляхтича-рыцаря, беззаветно любящего Отчизну и преклоняющего свои колени перед единственной госпожой его сердца, какие-то злые люди вложили отравленный кинжал. При этом приказав зарезать им самое дорогое, что у него было – веру. О том, что он и сам кое-где не являлся примером морали и чистоплотности, он сейчас не помнил, да и, честно говоря, не желал помнить, оставляя эту страницу своей жизни, как бы за скобками, по большому счету причисляя себя к добропорядочной части сограждан. И теперь он вынужденно столкнулся с тем, что ложный воинский долг призывал его растоптать веру в Отчизну, веру во власть, при всех своих недостатках все-таки заботящуюся о своем народе, веру в командира и боевых товарищей, а главное – веру в себя, избравшего этот путь. Сейчас, отдавая приказ орудийным расчетам, он должен окончательно сделать свой выбор. С кем он на самом деле? Он всегда считал себя Воином Света, сражающимся с силами Тьмы, а на поверку выходило, что он был тайным адептом Нечистого. Все догмы и идеалы, вбитые ему в голову еще со школьной скамьи оказались просто мишурой, а проще говоря – личиной, скрывающей за нарисованной улыбкой доброжелательности мерзкую харю цинизма и предательства.
На все эти мысли у него ушло не более пары мгновений. Он насупился, и упрямо набычившись почти прошептал, бодая землю взглядом и не решаясь его поднять на отцов-командиров, слившихся в непонятных для него объятиях:
– Я не буду выполнять этот приказ.
– Повтори это еще раз, громче, щенок! – прорычал безликий спецназовец, притворившийся их новым командиром.
– Я не буду выполнять этот приказ, – чуть громче, но все равно не поднимая глаз, повторил Стефан.
– За невыполнение приказа, я, как ваш командир, отдам вас под трибунал. А сейчас пошел вон с позиций, ублюдок! – даже не проорал, а пролаял полковник, так свело у него скулы от ярости. – Капитан, Тарасюк, принимайте командование на себя!
Словно пьяный, покачиваясь и слепо шаря перед собой руками, ничего не видя и не слыша, Стефан побрел куда-то в сторону от батареи. Сзади слышалась площадная брань комбрига и какие-то возгласы – очевидно команды. К нему ничего не понимающему и отрешенному вдруг подскочил младший лейтенант Дрын, всегда улыбчиво-подобострастный. На этот раз улыбка на его лице была злобной и торжествующей. Он остановил своего, теперь уже бывшего командира, дернув того за рукав. Чтобы увидеть торжество, играющее на губах своего заместителя, лейтенанту пришлось задрать голову. Стефан даже не успел спросить, чему тот так радуется, когда длинные и корявые, все в цыпках, руки младшего лейтенанта опустились ему на плечи. Его пальцы заскребли по погонам Прокопчука, а затем с силой рванули на себя, с мясом отдирая их с плеч нарушившего присягу. Стефан с молчаливой отстраненностью пронаблюдал, как Дрын не убравший восторженной улыбки с лица, развернулся и побежал назад, нелепо вскидывая кверху свои журавлиные колени и махая над головой полученным «трофеем». «Он, верно, думает, что они достанутся ему» – совершенно спокойно подумал Стефан. Дрожащие ноги плохо держали, и он присел на кучу сваленных бетонных блоков, из которых собирались сооружать капониры, но так и не собрались. Машинально сунул руки в карманы брюк. В одном из карманов нащупал «макарова» (полевые офицеры предпочитали носить личное оружие в карманах, а не в кобуре, как полагается). С нежной лаской огладив рифленую рукоять, медленно потянул руку, доставая пистолет наружу. Это действо не укрылось от бдительных взоров спецназовцев, ранее кучковавшихся, а теперь рассредоточенных по всей территории батареи. Несколько стволов тут же поднялись на уровень его груди, готовые в любой момент выплюнуть смертоносный свинец в его направлении. Стефан усмехнулся и отрицательно покачал головой. В стороне слышались команды:
– Цель – неподвижная! Осколочно-фугасным! Взрыватель – дистанционный! Заряд – раздельный! Прицел – тридцать! По одному снаряду на орудие! Огонь – по сигналу! Отражатель – ноль!
Были еще какие-то команды, но ухо Стефана их уже не улавливало. Он находился в своем, никому неведомом мире, и все что сейчас происходило вокруг, его уже никак не касалось. Когда прозвучала последняя команда: «Беглым, огонь!» и прозвучал грохот орудий, почти никто, за исключением Тарасюка и пары спецназовцев, державших Стефана на прицеле, не заметил, как он слился с одиночным сухим щелчком пистолетного выстрела.
Для кого-то покажется странным, но последней мыслью лейтенанта в угасающем мозгу после выстрела в висок была мысль не о доме и не о родителях, и даже не о любимой женщине, которая так и не стала его. Его последняя мысль была о том, что как хорошо он накануне почистил пистолет, который не дал осечки.
– Счастливчик, – ни к кому не обращаясь, прокомментировал капитан Тарасюк, наблюдавший сцену самоубийства. – Вовремя успел соскочить.
– Вы, несомненно, правы, дражайший Николай Игнатович, – буквально над ухом у него промурлыкал полковник.
И это были последние слова, что он услышал в этой жизни. Зарница от выстрела в затылок, буквально расколола его голову, из которой с тугим напором выплеснуло кровь с остатками головного мозга. А вслед за этим, как по команде прозвучали со всех сторон приглушенные выстрелы спецназовцев, заметавших следы своего недолгого пребывания. Вслед за командиром артдивизиона, ткнулся носом в землю и младший лейтенант Дрын, уже действительно возмечтавший занять должность своего бывшего командира. Вокруг его головы растекалась небольшая красная лужица, а на лице так и застыла глупая улыбка, так ничего и не понявшего в этой жизни человечка. Все было закончено в какие-то десять секунд. Никто ничего не то что оказать сопротивление, но даже и понять не успел, так быстро и ловко выполнили свое задание спецы из ведомства Василия Васильевича. Весь личный состав батареи – 32 человека сейчас в разных позах лежали на земле. «Ребята» хорошо знали свое дело, поэтому «контрольных» выстрелов делать не пришлось. За руки и за ноги, всех ликвидированных, по команде полковника, стащили в одно место и свалили в кучу, как ненужное барахло. Затем споро подобрали пустые зарядные ящики и, закинув их в «санитарку», дружно полезли в соседнюю машину сопровождения. Оставаться здесь было нельзя. Вот-вот должны были нагрянуть, заранее и втайне предупрежденные специалисты ОЗХО, а также «прикормленные» журналисты. Последним в машину забрался сам полковник, перед этим сообщивший по спецсвязи о завершении операции.
