Юрий Витальевич Яньшин
Все правые руки
– Да-да, непременно, – зашелестел бумагами на столе Околоков. – Ну, во-первых, мы постарались уделить особое внимание профилактике. Мы с Генеральным прокурором уже подготовили совместное телеобращение к гражданам, собирающимся принять участие в незаконной акции. Его трансляция планируется на завтра по всем центральным каналам телевидения и радио. Она будет проводиться с интервалом в четыре часа, на протяжении всех суток, вместо рекламы. Вот текст этого обращения, – он достал шесть (по числу членов Президиума) листков из вороха бумаг и протянул их сидящему рядом Юрьеву, чтобы тот передал всем остальным по цепочке. – Я, откровенно говоря, думал, что с этим возникнут сложности. Но вопреки моим опасениям встретил понимание со стороны телевизионщиков, особенно мне понравилось, как тепло и душевно отнесся к нашей просьбе руководитель Первого канала – Костя Арнст.
При звуках имени гендиректора Первого канала лицо Афанасьева расплылось в широчайшей улыбке, и он, не отрываясь от бумаги, произнес не всем понятную фразу:
– А ведь прав был старик Аль Капоне[82], утверждавший, что одним словом делу не поможешь, – и тут же замахал руками на полицейского. – Не обращайте на меня внимания, Владимир Александрович, это я о своем. Продолжайте-продолжайте.
– Еще я связался накануне с исполняющим обязанности министра науки и высшего образования и тоже нашел точки соприкосновения. Он согласился издать циркуляр по ведомству, обязывающий отчислять из вузов студентов, замеченных в противоправных акциях.
– Ого! – воскликнул Тучков, вчитываясь в текст обращения. – Штраф до одного миллиона рублей?! С физических лиц? А не слишком ли круто? Насколько я помню КоАП[83], там таких санкций против частных лиц не предусмотрено.
– Наш приход к власти, а арест членов депутатского корпуса, в КоАПе тоже не предусмотрен, – буркнул Рудов.
– Ладно-ладно, сдаюсь, – не стал дальше спорить с Сергеем Ивановичем наследник славного дела Бенкендорфа, и быстро дочитав бумагу, любезно передал ее, сидящей рядом Хазаровой, у которой не было своего экземпляра.
– Все правильно написано, – поддержал Околокова Валерий Васильевич. – Работяги на такие мероприятия не ходят. Там будет в основном «офисный планктон» изнывающий от скуки, да детишки чиновников и олигархов. А их не грех иногда потрогать за теплое вымя. В этой связи я хочу поручить нашему премьеру организовать при Минфине специальный фонд, куда будут направляться средства, образуемые штрафами. И впоследствии использовать эти средства для поддержки тех, кто потерял заработки во время карантина.
Все, в том числе и сам премьер-министр одобрительно загудели, соглашаясь с предложением.
– Разрешите продолжать? – спросил Околоков и, дождавшись утвердительного кивка диктатора, вернулся к докладу. – Также я провел вчера беседы с администрациями отечественных социальных сетей – «Одноклассники» и «ВКонтакте». Они вошли в наше положение и клятвенно заверили, что будут тщательно отслеживать все контенты и блокировать те из них, которые будут делать призывы к совершению незаконных акций и координации противоправных действий. С иностранными социальными сетями, конечно, будет посложней. Но я связался с «Роскомнадзором» и добился от него на завтра и послезавтра блокирования на территории России всех иностранных соцсетей и мессенджеров. На худой конец, если не удастся блокировать, то хотя бы замедлить трафик. Вой, конечно, поднимется до небес, но другого выхода не вижу в данных обстоятельствах. Мы не можем позволить себе киевский Майдан.
– О-о-о! Я смотрю, вы время даром не теряли! Уже со всеми договорились! – восхитился Валерий Васильевич оборотистости полицмейстера. – Не прошел, значит, даром опыт Болотной площади?!
– Так, точно! Не прошел! – бодро отчеканил Околоков. – Но это еще не все…
– Слушаем, вас, внимательно, Владимир Александрович, – подбодрил его Афанасьев.
– В целях локализации и не недопущения растекания людских масс, заряженных отрицательными эмоциями с места их первоначального сборища, я договорился с мэрией и она пообещала к воскресенью выделить необходимое количество тяжелой техники в виде грейдеров и бульдозеров. Они будет стоять в первой линии оцепления. Во второй линии оцепления будут находиться части ОМОНа, СОБРа и Росгвардии, которые будут принимать «клиентов» на выходе. Как только площади будут заполнены мы тяжелой техникой перекроем ей свободный выход, после чего наступит основная фаза по наведению правопорядка. Третью линию будут составлять автозаки и пассажирские транспортные средства, временно реквизированные у местных ПАТП для полицейских нужд. Там же будут находиться и некоторые воинские части московского гарнизона, с командирами которых я тоже уже договорился и скоординировал план мероприятия.
Тут Владимир Александрович, несколько замялся, и это обстоятельство не укрылось от проницательного взора Афанасьева:
– Вас что-то смущает, Владимир Александрович? – участливо поинтересовался он.
– Сегодня днем ко мне подходил Каргиньянц со Старчиковым. Они предлагали поддержать правоохранительные органы, как и в 2012-м, обещая вывести на улицу своих сторонников, в количестве не менее полумиллиона.
– И? – выгнул бровь Афанасьев.
– Я взял на себя смелость отказаться от их предложения.
– По какой причине?
– Видите ли, – опять замялся он, но быстро справился со смущением, – при нынешних обстоятельствах это грозит массовыми столкновениями, а значит и кровью. А при виде первой крови, сами знаете, любая толпа начинает звереть и тут уже и до смертоубийства недалеко. К тому же, я полагаю, не годится в наше и без того неспокойное время, натравливать одну часть общества на другую. Перед лицом внешнего врага надо не собачиться друг с другом, а объединяться.
– Ага, – откликнулся со своего места военный разведчик Костюченков и, прищурившись, заметил с ехидцей, – значит, жесткие действия ОМОНа призваны, по-вашему, сплотить общество?
– А кто говорил про жесткие действия ОМОНа? – в свою очередь неподдельно удивился Околоков.
– Тогда я ничего не понимаю, – пробормотал моряк, разводя в искреннем недоумении руки.
Все вопросительно уставились на министра внутренних дел, а тот, чувствуя, что настал поистине его триумфальный час, с ноткой торжественности поведал собравшимся:
– Товарищи члены Президиума, не в обиду будет вам сказано. Но вы плохо себе представляете современное техническое состояние моего министерства. На сегодняшний день не только у военных и разведчиков имеются на вооружении специальные средства, но и у нас грешных, тоже. Целые НИИ работают на наше ведомство. И неплохо работают, кстати.
– А-а-а! – весело воскликнул Николай Павлович. – Я знаю, какое средство вы имеете в виду. Оно называется…
– Умоляю вас, Николай Павлович! – шутливо вскинул руки министр внутренних дел. – Не произносите это название вслух! Давайте побережем эстетические чувства единственной среди нас женщины!
– Ой! Вы меня заинтриговали, товарищи! – воскликнула в свою очередь Мария Владимировна, слегка споткнувшись на последнем слове, к произнесению которого еще не совсем привыкла.
– Ничего, Мария Владимировна, к воскресенью все разъяснится, а пока позвольте сохранить некую тайность, – со смехом ответил ей Околоков. Затем, вдруг посерьезнев, опять обратился к ней. – Меня, Мария Владимировна, в связи с этим беспокоит лишь одно обстоятельство…
– Какое? – спросила она, тоже принимая внимательный вид.
– В рядах смутьянов наверняка будут находиться представители дипломатических служб вражеских государств, а также представители зарубежной прессы. Как с ними поступить даже ума не приложу. Ведь когда начнется финальная фаза событий, то никто там разбираться не будет в персоналиях.
– За это не беспокойтесь. В свое время Арнольд Амальрик[84] сказал крылатую фразу при штурме крепости Безье: «Убивайте всех! Господь узнает своих». Адаптируя ее к сегодняшним реалиям, могу сказать одно: Хватайте всех! А потом разберемся. А чтобы окончательно избавить вас от ложного чувства вины, я завтра разошлю по всем посольствам предостережения о невмешательстве в наши внутренние дела и возможными санкциями за нарушение нашего суверенитета. И, несмотря на субботу, по старой привычке соберу брифинг для зарубежной прессы, где еще раз напомню об опасности нахождения представителей средств массовой информации на мероприятиях подобного рода, чтобы потом не жаловались, что им пальчик отдавили, – жестко резюмировала она.
– Ладно, коли так, – удовлетворенно кивнул Околоков на тираду Хазаровой.
– Ну, что ж, товарищи, решил подвести черту под совещанием Афанасьев, – время, я смотрю, уже позднее, а нам еще до дома добираться. Давайте примем к сведению все, что мы тут услышали, и будем расходиться по домам. Утро вечера мудренее.
На этом совещание и закончилось.
III
г. Москва, ул. Ефремова, д. 17
Уже на выходе из здания, его перехватил Лютиков. После положенных по Уставу просьб об обращении и полученного разрешения, тот без всяких экивоков заявил:
– Вы как хотите, Валерий Василич, а перебираться с Ефремова вам все равно надо. Сами прекрасно знаете, что здание не приспособлено для полноценной охраны первой персоны государства. Да и не дело держать во дворе БТРы с бойцами. И вам лишнее беспокойство, и людям надо иметь более комфортные условия для несения охраны.
– Я понимаю, Валерий Иваныч, – сочувствующим голосом произнес Афанасьев, – что вашим людям неудобно проводить ночь внутри железной коробки БТРа, но что вы предлагаете?
– Есть два очень подходящих варианта. Первый – это на территории Кремля, на первом этаже Сенатского дворца. Восемь больших и светлых комнат, очень удобно расположенных с точки зрения охраны. Все необходимые атрибуты для полноценной работы и отдыха имеются. Есть где разместиться и личной охране.
– Это бывшая квартира Сталина, что ли?
– Да. А что тут такого? – недоумевающе спросил генерал.
– Да, ничего! – засмеялся Афанасьев. – В разные места меня судьба закидывала, но чтобы в музей?! Так, ведь и сам экспонатом, не ровен час, станешь. Представь себе, просыпаюсь я утром, а в меня гид-экскурсовод указкой тычет.
– Доступ в ваши апартаменты для посторонних будет закрыт, – не понял шутки Лютиков.
– Нет, брат, ты меня этим не соблазнишь. Не буду я жить в Кремле. Да и привидений боюсь тамошних.
– Ну, хорошо, – согласился Валерий Иванович, – тогда есть второй вариант…
– Излагай.
– Ново-Огарево. Дом в стиле классицизма. С большим парком и постройками для размещения охраны.
– Резиденция покойного президента?
– Она, самая.
– А как же…
– Если вы имеете в виду гражданку Бакаеву, то не волнуйтесь, она еще позавчера умелась оттуда.
– Право даже не знаю, – растерянно развел руками диктатор. – Мы только-только перебрались на Ефремова и тут опять – тюки, коробки. Не до этого сейчас. Сами видите, что вокруг происходит.
– А вам ничего делать и не нужно. Вы только дайте «добро», а Управление делами президента само все сделает. Я передам им ваши указания.
– Ну, коли так, то давайте поступим следующим образом. Оставшуюся после президента мягкую рухлядишку и постельные принадлежности…
– Здесь вам тоже нечего волноваться, – перебил его исполняющий обязанности охранника с саркастической ухмылкой, – гражданка Бакаева избавила всех нас от этой головной боли, вывезя в неизвестном направлении почти всю мебель и тряпки, загрузив ими, пять бортовых КАМАЗов. Даже люстры сняла с потолка, вместе с лампочками. Я не стал этому препятствовать из чувства брезгливости. Так что, Валерий Васильевич, за редким исключением, вас там встретят голые стены.
– Ладно, – отмахнулся Афанасьев левой рукой, так как правую уже не в силах был приподнять, – черт с ней, с этой меблишкой, у нас и своя есть на первое время. Пусть задавится. Скажите там, в Управлении, чтобы списали в расход всю инвентарную хурду. А мы, давайте тогда назначим переезд на послезавтра. Завтра суббота и мы к воскресенью с дочкой успеем упаковаться.
– Да не волнуйтесь вы так, с утра приедут специальные люди на специальной технике и все сами упакуют и перевезут. Им это не в первый раз проделывать. К обеду они должны управиться.
– Ну и тогда совсем уж ладно, коли так.
Лютиков козырнул на прощанье, а Афанасьев с Вальрондом вышли из здания во внутренний двор, где их уже ожидал «аурус» с кортежем. Его начальник подошел к Самому, чтобы уточнить предстоящий маршрут. Выяснив, что никуда по дороге домой заезжать не требуется, молча козырнул и отошел к автомобилю сопровождения. Пока не окончилось следствие по делу ФСОшников, временно отстраненных от тела «его Величества», кортеж составляли «лютиковцы». Михайлова тоже в этот раз с ними не было. Афанасьев отпустил его еще перед совещанием Президиума. Петр Михайлович по привычке хотел, уже было сесть на переднее кресло, возле водителя, но Афанасьев указал ему на место рядом с собой. Не любил диктатор ездить в одиночку, развалясь на заднем сиденье.
– Что, Аверьян Кондратьич, опять замудохался с нами?! Прости уж, так получилось. Ты хоть бы вот раздвинул заднее сидение, да пристроился, как ни то, раз не хочешь покидать свой пост, – посочувствовал он своему старому водиле.
– Благодарствую. Я и так прикемарил тут пока вы там решали судьбы страны, – ответил, тронутый заботой главы государства шофер.
Неспешно тронулись, аккуратно лавируя в узкой арке, ведущей из внутреннего двора на набережную. Спереди и сзади ехали точно такие же автомобили, и с точно такими же госномерами, как и у диктаторской машины (для соблюдения конспирации). Когда выехали на набережную, Валерий Васильевич вновь обратился к водителю:
– Кондратьич, помнишь, я звал тебя с сыном в воскресенье на новоселье?
– Дык, как не помнить-то, если Сам звал? – вопросом на вопрос ответил тот, выделяя слово «сам».
– Так вот, новоселье не отменяется. Просто будет проходить в другом месте.
– Как это?
– Опять мы переезжаем. Сейчас подходил Лютиков и настоял на нашем перебазировании в Ново-Огарево – бывшую резиденцию президента. Так что подъезжайте с сыном туда в воскресенье. У тебя-то пропуск имеется, а насчет сына твоего я предупрежу на КП.
– К какому часу прибыть? – деловито поинтересовался водитель.
– Думаю, что часикам к четырнадцати, – ответил тот, почесывая переносицу.
– Добро, Василич. Подгребем. А то может помощь, какая нужна? Тогда можно и пораньше.
– Да нет, управятся и без вас. Там специальные грузчики с погрузчиками будут.
Кондратьич только кивнул на это. Продолжили ехать в молчании. Афанасьев, погруженный в свои государственные мысли, баюкал, вконец разболевшуюся и судя по всему опухшую руку. Он настолько был погружен в себя, что даже не замечал из затонированного окна машины празднично гомонящую в этот поздний час столицу. Вальронд же, в отличие от говорливого Михайлова, был по природе человеком малоразговорчивым, а регламент несения службы, связанной с сопровождением специальных средств связи, к коим относился «ядерный чемоданчик», вообще запрещал разговоры на отвлеченные темы без разрешения высшего руководства. Так и доехали до дома. Когда они вдвоем с Петром Михайловичем поднялись на второй этаж, то звонить в двери даже не пришлось. Дочь видимо уже давно караулила его возле окна и, увидев подъехавший кортеж, поспешила открывать двери.
– Ну, наконец-то, – выдохнула она, пропуская мужчин в прихожую, – а я все боялась позвонить тебе. Здравствуйте, Петр Михайлович! – поздоровалась она с Вальрондом, и легкий румянец растекся по ее всегда бледным щекам.
– Здравствуйте, Анастасия Валерьевна! – опять сильно смущаясь, и отчаянно краснея, поздоровался он с дочкой диктатора. Афанасьев сделал вид, что не заметил эти два светофора.
– Папа, к тебе пришли, – полушепотом поведала Настя, кивая головой на гостиную.
– Кто? – скривился Афанасьев. В этот час он не хотел никого видеть кроме близких людей, перед которыми можно не скрывать своего состояния.
– Адвокат. От мамы, – все таким же заговорщическим шепотом выпалила она, помогая отцу снять китель. – По какому делу – не говорит, а я уж не стала расспрашивать. Охрана не хотела его пропускать, но я разрешила дождаться ему тебя здесь.
– Адвокат? Это уже интересно, – пробормотал отец, и уже обращаясь к Вальронду, – ты Петр Михалыч не чинись, располагайся по-свойски, чай уже не в первый раз, а я тут еще отвлекусь на кое-какие дела.
С этими словами он и вошел в гостиную, на ходу засовывая ноги в тапки без задников. Навстречу ему с дивана поднялся пожилой дядечка невысокого роста и невыразительной внешности с обширными залысинами и в старомодных очках с толстой роговой оправой. Настя не утерпела и серой мышкой проследовала за отцом.
– Надеюсь мне представляться нет нужды? – спросил Афанасьев у лысого, делая жест рукой, разрешающий сесть на место. Мужчина сел на прежнее место. Афанасьев тоже умастился с другого края дивана.
– Мне сказали, что у вас ко мне дело…
– Да, – опять делая вид, что привстает, сказал тот. – Меня зовут Аркадий Исаевич Бауэр. Я являюсь членом московской гильдии адвокатов и так получилось, что вынужден представлять интересы вашей супруги – Аглаи Петровны Афанасьевой, в девичестве Крутиковой. – Ваш извиняющийся тон и словосочетание «вынужден представлять» наводят на мысль о претензиях ко мне со стороны супруги, – предположил Афанасьев, вытягивая гудящие ноги в шлепанцах и откидываясь на спинку дивана.
– Так, точно-с, – подтвердил адвокат, доставая из маленького кейса, стоявшего у дивана, бумаги. – Вот-с, имеет место быть к вам иск о расторжении брака и разделе совместно нажитого имущества. Поверьте, это не моя инициатива, я просто исполняю свой долг адвоката, – приложил он руки к груди, как бы моля о прощении.
– Не стоит извиняться, Аркадий э-э-э…
– Исаевич, – тут же подсказал представитель «крапивного семени»[85].
– Да-да, Исаевич. Нечто подобное я и предполагал, – скучным голосом ответил диктатор. Где-то за спиной охнула и тут же замолкла Настя, но Валерий Васильевич даже не обернулся.
– Я взял на себя труд самолично доставить вам копию искового заявления, – подобострастно заявил «крестьянин»[86], протягивая Афанасьеву четыре скрепленных степлером листа с убористо набранным текстом.
– Настенька, солнышко, принеси-ка мои очки. Они в барсетке на трюмо в прихожей, – попросил он дочь, по-прежнему не оборачиваясь.
Женщина опрометью метнулась в прихожую и уже через несколько секунд несла очечник, на ходу доставая оттуда окуляры.
– Костя дома? – негромко спросил он у нее.
– Да. В своей комнате сидит в наушниках и как всегда, на компе рубится в GTA, – ответила она, недоумевая, причем тут внук.
– Хорошо. Не надо ему знать о том, как выжившие из ума, на старости лет, скандалят его дед с бабкой, – пояснил он ей свое любопытство.
Пока Валерий Васильевич, держа левой рукой заявление, и щурясь, вчитывался в мелкий шрифт, адвокат хранил гробовое молчание. Казалось временами, что он даже дышал через раз. Дочь тоже застыла каменным изваянием за спиной у отца, слегка опираясь на спинку дивана. Ни один мускул не дрогнул на лице у Афанасьева, пока он читал сухое, но в тоже время наполненное цифрами и перечнем подлежащих оспариванию материальных средств, послание. Он прекрасно понимал, что это не плод и без того невеликого ума супружницы, а итог мозговой деятельности старшей дочери. Сама Аглая не додумалась бы до такого позорища на склоне своих лет. «Вот, Юлька, и чего ей не хватает? Сама бегает, как угорелая кошка и мать с панталыку сбивает» – беззлобно, но с сожалением думал он о старшей дочери. Наконец, дочитав перечень желаемого получить по суду имущества и денежных средств, он устало положил исковое заявление на диван – между собой и адвокатом и снял очки.
– Уже все прочитали? – поинтересовался лысый визитер.
– Да, – кратко и буднично, как о чем-то обыденном ответил Валерий Васильевич.
– Ошибки? Замечания? Может быть, у вас имеются какие-то вопросы? Я охотно отвечу, – подался он всем корпусом к Афанасьеву.
– Да нет, в общем-то, все правильно и достаточно досконально, я бы даже сказал скрупулезно все перечислено, до последней наволочки на подушке. Вот, разве что причина развода указана как-то туманно…
– «В связи с несходством характеров»? – подсказал Бауэр.
– Да. Согласитесь, что довольно смешно заявлять об этом после более чем сорока лет, находясь в браке.
– Сами понимаете, это всего лишь стандартная формулировка, когда клиент не желает вытаскивать наружу накопившееся «грязное белье», – понимающе и даже в какой-то мере сочувствующе произнес Аркадий Исаевич.
– Кстати, можно вопрос?
– Разумеется. Я к вашим услугам.
– А скажите, при составлении исковых претензий кроме моей супруги присутствовал еще кто-нибудь? – спокойно и без эмоций спросил Афанасьев.
– Э-э-э… – протянул Бауэр, не зная как лучше ответить.
– Я имею в виду, присутствовала ли при этом моя старшая дочь? – пояснил он свой вопрос уже пристально глядя собеседнику в глаза.
– Да, но разве это имеет какое-нибудь значение? – сказал адвокат, невольно сдавая главного актора этого балагана.
– Я так и предполагал, – кивая своим мыслям, ответил диктатор.
– Но по этическим соображениям я не имею право разглашать детали этого присутствия, – решил выскользнуть из неудобного положения Аркадий Исаевич.
– Да-да, я понимаю, – покивал головой Афанасьев.
У него не было злости ни на жену, ни на дочь. Трещина в их отношениях с супругой произошла у них уже давно, и с годами только расширялась и цементировалась. На людях они продолжали играть роли благополучной супружеской пары, но на самом деле у каждого из них была своя жизнь, свои интересы и свой круг общения, никак не пересекающиеся между собой. А то, что они до сих пор делили одно супружеское ложе, было всего лишь ни к чему не обязывающей традицией, да и соблюдение оной с каждым годом все более и более утрачивало свою актуальность. Этими деталями своей супружеской жизни Афанасьев делиться ни с кем не намеревался, и уж тем более с каким-то адвокатишкой, поэтому, чтобы не затягивать процесс, просто сказал:
– Ну, что ж, спасибо вам большое за доставку мне на дом сего опуса. Время уже позднее, и вы, наверное, тоже устали за день, как и я, поэтому не смею вас более задерживать. Настюша, – позвал он негромко все также стоящую за спиной дочь, – проводи, пожалуйста, господина Бауэра, а то у меня что-то ноги разболелись.
– Э-э-э, – проблеял адвокат, никак не ожидавший такого скорого оборота.
– Что такое? – выгнул бровь глава хунты.
– Простите меня великодушно, – по-собачьи заглядывая в глаза собеседнику начал адвокат, осознавая в душе, с кем имеет дело, – но в данных обстоятельствах я принял на себя обязательства не только по банальной доставке судебной корреспонденции, но еще и исполняю роль, некоего посредника.
– Что-то я вас не пойму. То вы объявляете себя представителем интересов истца, то вот сейчас заявляете, что вы – посредник. Согласитесь, что это взаимоисключающие понятия.
– Ничуть, – тут же нашелся пронырливый крючкотвор. – Они взаимодополняемы. Несмотря на то, что де-юре я являюсь представителем вашей супруги, я, тем не менее, искренне желаю, разрешения вашей конфликтной ситуации без привлечения судебных инстанций, а значит и общественной огласки, которая может повредить вам в дальнейшем.
– Э-э-э, батенька, приговоренного к повешению не запугаешь подмоченной репутацией, – отмахнулся он от явного шантажа со стороны юриста.
– Но все-таки, – упрямо настаивал на своем Бауэр, – я бы на вашем месте не пренебрегал возможностью уладить конфликт мирным путем, просто разведясь без скандала, тем более, как вы, наверное, обратили внимание, сумма иска довольно внушительна.
– Что вы предлагаете? – с ленцой в голосе спросил Афанасьев.
– Я предлагаю вам, – заметно приободрился от услышанного адвокат, – назначить время для передачи через меня, либо передачи в моем присутствии некоей денежной суммы вашей супруге. Взамен чего она даст вам нотариально заверенную расписку об отсутствии с ее стороны, каких бы то ни было материальных претензий к вам.
– Некоей? Это какой же!? – нарочито оттопырив ухо рукой, переспросил Валерий Васильевич.
– Сумма в двести миллионов рублей, вполне устроит мою клиентку. Учитывая выше нынешнее положение – не Бог весть, какая сумма, – почти победно резюмировал Аркадий Исаевич, наивно полагая, что уложил на обе лопатки своего визави. Наивный нанайский мальчик. Сзади опять, придушенным зайцем пискнула Анастасия.
Афанасьев устало снял с носа очки и, потирая переносицу, задал вопрос, казалось никак не относящийся к делу:
– Вы, Аркадий Исаевич слушали в воскресенье мое обращение к нации?
– Да, – кивнул он, – внимательнейшим образом. А что?
– А раз так, то, наверное, не упустили мои слова о том, что я намереваюсь отдать государству все нечестно нажитое мной?
– Да, как, сказать… – замялся Бауэр, не решаясь выразить в лицо недоверие к вышесказанному.
– Я понимаю ваше недоверие, – пришел ему на выручку диктатор. – Настя, достань, где там у тебя лежат бумаги из Федерального агентства по Управлению Государственным Имуществом. Покажи дяде справку о принятии им на баланс загородного дома с участком в Одинцово и двух квартир. А также прихвати справку из банка о перечислении на счета Минфина денежных сумм, хранившихся на моем депозите.
– Сейчас, пап, – живо метнулась она в одну из комнат.
– Сегодня – пятница, – констатировал он между тем, пока дочь искала нужные документы. – Завтра – суббота. Так вот, в завтрашнем номере «Российской Газеты» будет опубликована, в числе прочих, моя декларация об имущественном положении, а вместе с ней и справки из Агентства, оригинал которых я вам сейчас предоставлю. В соответствие с поданной декларацией, я еще и должен остался, где-то порядка десяти миллионов. Я, к сожалению, не успел взять справку из самого Минфина о депонировании на его счетах перечисленной суммы, если вас не удовлетворит справка из банка, но вы, насколько я знаю правила гражданского судопроизводства, можете ходатайствовать перед судом об истребовании оной и приобщению к делу.
Только он произнес эту фразу перед слегка прибалдевшим адвокатом, как дочь внесла целую стопку гербовых бумаг, выданных Госимуществом. Разом вспотевший адвокат, впился глазами в казенные формулировки, сопровождавшие передачу недвижимости.
– Так что, перед вами сидит настоящий банкрот, – продолжал витийствовать Афанасьев, с нескрываемым удовольствием наблюдая за замешательством «крестьянского сына».
Не будучи юристом, Афанасьев в силу природного любопытства иногда урывками и между делом все-таки почитывал кое-какую литературу, относящуюся к судебной практике. Поэтому в свойственной ему манере, прикидывающегося профаном обывателя, не стал дожидаться естественного финала беседы, а просто добил оппонента, казалось бы, невинной фразой:
– Я, конечно, не знаю всех тонкостей вашего ремесла, но мне где-то встречалась информация, что будто бы при дележе совместно нажитого имущества делятся, не только права на обладание теми или иными материальными ценностями, но еще и обязательства одного из супругов перед третьими лицами. Так сказать, несут солидарную ответственность. Или я ошибаюсь? – лукаво прищурил он один глаз.
– Ну, в общем-то, да, – промямлил Бауэр, – хотя и тут, как и везде имеются свои подводные камни…
Кредитный договор, заключенный на одного из супругов, при расторжении брака не переоформляется. Однако признать заем совместным все-таки можно. Для этого кредитор или супруг-заемщик должен доказать следующие обстоятельства: заем был потрачен на нужды семьи или заем был взят с согласия второго супруга и второй супруг знал о возникновении такого долга. Тогда при разделе имущества остаток кредита распределяется между супругами в равных долях, – лепетал заученно Бауэр.
– Ну, да и Бог с ним. О подводных камнях, как-нибудь в другой раз, – прервал его Афанасьев, ласково заглядывая ему в глаза, – а сейчас не могли бы вы передать моей горячо любимой супруге просьбу взять на себя хотя бы частичную оплату моего долга перед государством? Ведь, право слово, речь не идет о каких-то баснословных суммах, а всего-навсего о десяти миллионах. Да и с ее стороны было бы глупо отрицать факт пользования уворованными мной средствами.
Аркадий Исаевич почти с ужасом воззрился на этого человека, развалившегося сейчас перед ним на протертом диване, волею судьбы заброшенного на самую вершину власти в стране, распоряжающегося по сути миллионами людских судеб, на его скривившееся в презрительной гримасе лицо. Взглянул и понял, что тот просто играет с ним, как сытый кот с загнанным в угол мышонком. Пока кот сытый он просто наслаждается игрой, слегка царапая несчастного грызуна, но когда ему это надоест и он проголодается, то… Об этом было лучше не думать. Что может с ним сделать человек разом поправший все законы, включая Конституцию, запрятавший в подвалы Лубянки весь цвет либерализма и свободы? Только сейчас до него стал доходить весь ужас его собственного положения. Ведь ничего не удерживает этого человека от того, чтобы нажать на какую-нибудь скрытую кнопку и сюда по команде ворвутся, грохоча башмаками молодцы, и заломив ему руки назад, как обыкновенному преступнику, уведут в неизвестность и небытие. И будет еще хорошо, если через несколько месяцев на помойке найдут его труп – полусгнивший и объеденный, а то ведь и вовсе не найдут. Он-то по своей наивности и напыщенности думал, что предстоящим громким процессом (на примирение супругов он, честно говоря, и не надеялся), как минимум обессмертит свое имя в среде адвокатской братии, а выходит, что все это время он просто балансировал под лезвием собственной гильотины. От этих дурных мыслей у него все пересохло во рту, и он сделал судорожное глотательное движение. Кадык яростно заходил под опущенным книзу подбородком. К его чести он все же сделал слабую попытку поторговаться напоследок, произнеся с замиранием сердца:
– Моя клиентка сказала, что у вас имеется обширная библиотека, где хранятся раритетные и дорогие издания…
– Верно, – согласился узурпатор и кровопийца нагло потягиваясь и зевая так, что зубы клацнули, – только она не учла тот факт, что подавляющее большинство книг в моей библиотеке, к которой, к слову сказать, она не имеет ровным счетом никакого отношения, являются монографии видных военных деятелей, изданные ограниченным тиражом и распространяемые только среди высшего военного руководства. И все они, заметьте, находятся на учете в спецхране под грифом «для служебного пользования», а посему, при учете совместно нажитого имущества, дележу не подлежат, – наставительно поднял он указующий перст кверху. При этом лицо его по-прежнему выражало смесь насмешки и презрения. По крайней мере, именно так оценил лицо Афанасьева адвокат.
