Анатолий Салуцкий
Немой набат. 2018-2020
Глава 3
На голую Клементину они набрели случайно. Рано освободившись в последний день демографической конференции, Вера Богодухова с новыми подругами – толстушка Лиля из Питера, очкастая Света из Саратова, – отправились в старую часть Женевы и в лабиринте улочек, в скверике близ костёла увидели прелестную обнажённую девушку – полную жизни, не тронутую модой модельной истощённости. Рядом – матовой кофейной полировки фортепьяно с выдвижной банкеткой, а чуть в стороне – деревянные столы с лавками, где хлопотал официант.
Несмотря на скудные бюджеты, они не могли отказать себе в удовольствии выпить эспрессо в компании со знаменитой бронзовой Клементиной. И, наслаждаясь спокойным комфортом безмятежной Швейцарии, делились впечатлениями об этих трёх – всего трёх! – днях.
Командировка в Женеву «засветила» Вере год назад; она готовила пятиминутный доклад о влиянии демографических «ям» на состав населения. Хлопот было много. Реферат, полный текст, перевод на английский – слава богу, сама «языкастая». Затем эпопея утверждения у завсектором Улитина – фамилия под сонливый характер. И всё это, не исключено, впустую из-за нехватки у института средств на командировку. Но судьба улыбнулась. И Вера впервые очутилась на заманчивом Западе. В благословенной Женеве, на берегу знаменитого озера с гигантским фонтаном, в европейской штаб-квартире ООН – в сводчатом зале, где с потолка свисают разноцветные бетонные «сталактиты», в ухоженном дипломатическом предместье Женевы, где среди зелени истошно и смешно вопят павлины.
Всё было в диковинку.
– Девки, а ну-ка сверим впечатления, – верещала саратовская Света. – Меня потрясли чистота и порядок.
Питерская Лиля кивнула:
– Это само собой. А в восторге я от озера. Миллион раз видела по телеку фонтан, но «живьём» это нечто! Восьмое чудо света. Или какое там по классическому счёту? Седьмое?
– Вера, а ты?
– Мысли разбегаются. Пожалуй, девочки, всё-таки Стул. – Она произнесла это слово так, что оно звучало с заглавной буквы.
– Стул, да! Это бесподобно, фантастика! – восхитилась восторженная Лиля. – Грандиозный образ. Все бури и сквозняки века.
– Мощный, так и стоит перед глазами, – поддержала Света.
Увидев этот женевский Стул на площади у зданий ООН, Вера сперва ничего не поняла. Гигантский, трёхэтажного роста деревянный стул с прямой спинкой, у которого одна из ножек неряшливо сломана на высоте пяти метров, – это было жуткое, но и притягательное зрелище. Стул-инвалид, под которым мог свободно проехать трейлер. Сюр… И лишь прочитав надпись у бетонного подножия, поняла: это памятник жертвам противопехотных мин, символ искалеченных судеб.
Сверив впечатления, они намеревались двинуться дальше, но увидели, что мужчина лет сорока, в джинсах и ковбойке, сидевший за соседним столиком, поднялся, подошёл к фортепьяно, поднял крышку, удобнее подвинул банкетку, чтобы музицировать.
– Вот они, свободные нравы в их истинном воплощении, – комментировала Лиля. – У меня была мысль сыграть Шопена, но, думаю, неудобно. Да и можно ли? Вдруг пианино лишь для антуража. А он ни на кого не обращает внимания, ему сумления до лампочки.
Случайный пианист ударил по клавишам, и у девиц физиономии вытянулись до глубокого декольте. Он играл «Подмосковные вечера».
Зачарованные, они с упоением слушали русские позывные, неофициальный российский гимн. И где? В средневековом центре старой Женевы! Здесь он звучал поистине волшебно. И когда смолкли аккорды, эмоциональная Лиля обратилась к мужчине на инглиш:
– Ду ю лайк Раша?
Он громко рассмеялся:
– Господи! Да я неделю как из Москвы. Слышу, вы лопочите по-русски, дай, думаю, развеселю девчат.
Дальше всё было как в сказке. Незнакомец, закрыв крышку пианино, подсел за их стол, невзирая на смущённые протесты, заказал всем капучино и яблочный штрудель – с присказкой «По-русски, без закуски!» – и девушкам оставалось лишь, раскрыв рты, слушать увлекательные байки этого прикольного парня, который пел и обедню и оперу о здешних красотах, нравах и порядках.
Поездка в Швейцарию нарисовалась у Подлевского неожиданно – как часто бывает, когда буксует подготовка солидной сделки на заключительном этапе. Лозанские партнёры притормозили из-за разногласий, и его наняли разъяснить возникшие недоумения в режиме отказа от претензий.
Он вообще любил ввязываться в экспромты, каждый раз, словно мантру – а и верно, из суеверия! – повторяя знаменитую заповедь, идущую от Наполеона, а возможно, от Гарибальди: «Нет великого человека без везенья!» Повезло и на сей раз, даже вдвойне.
Практичный, въедливый, он к тому времени не только выяснил личность смазливой девицы, которую приглядел на кладбище, – Вера Сергеевна Богодухова, не только разузнал, где она работает, но и обзавёлся в её институте своим человечком. Как сказали бы в органах, осведомителем, а для него, Подлевского, просто живым «жучком» на небольшом поощрении.
Этот приём у него был отработан давно, хотя сам он такими мелочами не занимался, подобрав помощника из бывших чекистов, умевшего «фрахтовать» нужных людей. Речь шла о передаче лишь персональных данных, не служебных, а в наши времена полно людей, готовых за гроши охотно служить такими «жучками».
Короче говоря, на Богодухову у него набралось небольшое досье, и настало время «спецоперации» по знакомству. Не подойдёшь же вхамку на улице, а предложить подвезти в машине – наверняка откажется, сразу видно, «я не такая, я жду трамвая», не профура в шортах.
И вдруг удача: она едет на конференцию в Женеву! В мозгу Подлевского заработал мощный компьютер, выдавая варианты знакомства при новых обстоятельствах. Он обожал такие ситуации с простором для воображения. Ещё не решив, как поступить, твёрдо знал, что игра сделана. Он возьмёт своё – красиво, элегантно.
Всё более погрязая в уверенности, окончательный план Подлевский с наслаждением додумывал в самолёте.
Во-первых, надо оформить пропуск в ооновский комплекс. Во-вторых, в последний день этой вшивенькой «фиренции» из Лозанны подскочить в Женеву. Утречком, чтобы без спешки разыскать зал, где заседают демографы. Остальное – дело техники: дежурить у зала, а потом – по ситуации. Да! Ехать в Женеву поездом – всего-то час с небольшим – это даёт свободу манёвра. Она-то – без авто. А если их повезут куда-то автобусом, можно взять такси.
На этом сценарий обрывался, уступая место импровизации «по обстоятельствам». Эту пиковую, клиповую фазу «спецопераций», когда падают в цене, становятся условными нормы и правила отношений с людьми, Подлевский любил особенно – в разных сферах жизни. Вот где истинные возможности для интеллекта, творческих фантазий! Вот где эффективно и эффектно срабатывает интуиция, не шаблон, где можно восьмёрку ставить вверх ногами. Вот где важна скорость решений, отличающая его. Креатифф! Вот она, настоящая игра! Он предусмотрительно скрестил пальцы и пробурчал под нос на инглиш «Кросс май фингер!», что в его переводе означало «Дай бог!». И вдобавок вспомнил Фрейда: люди бессильны против комплиментов.
Настроение было на подъёме. Кроме прочего, неожиданный женевский вариант сулил интригующее, возможно, незаурядное продолжение. Кураж, охвативший Аркадия, по опыту был залогом того, что абсолютно всё будет о’кей – и в Лозанне, и в Женеве. Но тут же хлопнул себя ладонью по лбу: не забыть поздравить с днюхой солидного биржевого маклера в Москве.
Первую часть замысла он отыграл как по нотам. Потом, словно охотник, охваченный предвкушением удачи, выслеживал Богодухову в каменных джунглях старой Женевы. А когда она с подругами обосновалась пить кофе около Клементины, понял: момент настал! «Красивый, между прочим, момент, – похвалил себя Подлевский, усевшись за соседний столик и вслушиваясь в бабские пересуды. —
Сейчас на пианино сбацаю!»
Вдобавок толстуха, которую он окрестил «Корова из штата Айова», и вовсе подбросила ему мяч, обратившись на английском.
Всё шло как по маслу. А когда знакомство состоялось и настал черёд ржачного трёпа, Аркадий – в своей стихии! – раскрылся сполна, очаровав весёлонравием, а ещё загадочностью: свой человек в Европе, мыслит широко, знает много, денежный, а кто такой – не говорит.
– Сударыни, – картинно поучал он, – Запад надо знать и понимать. В чём его отличие от наших палестин? В колоссальном внимании к бытовым удобствам. В каждой мелочи, я бы сказал, в мельчайшей мелочи. Гляньте на замочки к бейджам для прохода в ООН. Это же техническое совершенство, пригодное для любых вариантов использования. Или… вы вдоль озера прокатились? Нет? Там же черешневые сады. Скажете: эка невидаль! Но деревья-то в человеческий рост! И накрыты сеткой от града. Всё подогнано, зазоров нет, всё гладко.
Сударыни изумлённо охали-ахали, а Подлевский, разогрев их бытовыми присказками из разряда просроченных западных баек и продолжая держать в плену мелких вопросов, сфотографировал троицу у Клементины, оповестив:
– Историю пишут объективы «мыльниц» и смартфонов!
Глава 4
На третьей линии охраны, у дверей конференц-зала, Добычина проверяли столь же придирчиво, как при входе в здание. Сторожевик, знавший Владислава по десяткам мероприятий высшего уровня, попросил приложить бейдж со специальным чипом к электронному глазу турникета.
Войдя в зал – средних размеров, на полтысячи мест, с ровными рядами чёрных кожаных стульев, – он нос к носу столкнулся с земляком.
– Жора! И ты, Брут, продался бюрократам!
– Я же подписывал контракт с Гомелем. Разве не видел?
– Вышел до перерыва… Сядем рядом?
Они не виделись полгода. Жора Синицын, невысокий, кругленький, с ранним брюшком, лысоватый и очкастый, внешне походил на деловитого, отчасти карикатурного чиновника из допотопного михалковского «Фитиля», не хватало лишь солидного портфеля жёлтой кожи. Владислав Добычин, наоборот, был тощей каланчой с густой шапкой волос цвета спелой пшеницы, за что коллеги-депутаты звали его «Льняной». Друзья детства, они шли по жизни параллельно. Синицын, двинув в бизнес, возглавил региональную сотовую связь, а Добычин ушёл в «паблику», и после раскрутки на областной орбите его забросило в Госдуму. При случае они поддерживали друг друга, но взаимных дел не набежало и общались они нечасто.
При встречах им было о чём поговорить. Полное доверие позволяло сверять федеральный клич с региональным отзвуком, словно из пазлов составляя достоверную картину эпохи: что в стране? что в недрах управляющего слоя?
На форуме регионов царила скукота обыденности. Полдня накачанные политическими стероидами министры и губернаторы бубнили о впечатляющих успехах союзного государства Россия- Беларусь. Но если минские пытались изъясняться концептуально, хотя и неуклюже, то выступалово русни выглядело примитивными самоотчётами, усыплявшими мозг, без потуги даже на захудалую идейку. Паралич мышления, фатальная нехватка свежих подходов.
Сопли жевали. Все ждали Путина и Лукашенко.
Но известно, к сроку президент прибывает только на инаугурации и парады, опоздания – фирменный стиль кремлёвской власти. И у Добычина с Синицыным появилось время приглушённо, в четверть голоса начать «сверочную сессию».
– Ну что скажешь? – приступил Владислав.
– Если хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах.
– Вечно ты с прибаутками.
– Задумали скоростной Интернет, проект составили, финансы изыскали – всё путём. Да на согласованиях застряли, их же сотни. А чиновники за отказ не отвечают, тянут с решениями – и никакого им риску нет, ленивые до не могу. На деле-то в засаде за выгодой сидят. Ну, ты понял.
Добычин кивнул.
– Я сунулся к замглавы администрации, а она вежливо отправила меня в пешеходно-эротическое путешествие. Есть у нас дамочка с жиром ожерелий на шее и, поговаривают, тайными гендерными пристрастиями.
– Может, поднажать на губернатора? Во-он, в пятом ряду. Начнут расходиться, мы к нему и подойдём.
– Не надо, Сева. Не тот случай, чтоб светиться. Губеры теперь – что региональные завхозы. Сбруя из громких титулов, только и всего. Самостоятельности – как у курьера в банке. Вдобавок кассовый разрыв в кадрах. Кругом кружит только свой интерес. При тотальном бюджетном дефиците зажимают средства на случай ЧП.
Москва наказывает лишь за грубые ошибки. Другого спроса нет, ну пожурить могут. И чтоб не делать ошибок, упаси бог инициативу поддержать. Зато отчитываться научились.
Добычин понизил голос:
– Мнение уже формируется. Входит в русскую историю как Царь Владимир Добрый.
– Да что ваше элитное мнение! Всё не так плохо, всё гораздо хуже. Третьего дня блевада-центр дал итоги опроса: тридцать семь процентов из поддержавших Путина сказали, что нельзя ему быть таким добреньким, пожёстче править надо.
– Я этот опрос прозевал.
– А ты на министров глянь – рыцари обильного словотечения. Связному про отказ от роуминга толкуют, а он на нас, операторов, кивает. Но я-то знаю, чего он мнётся: чиновники это дело с ходу не осилят. – Вдруг завёлся, да с глумливым словцом: – Застой, Сева, крутой застой! Всё ладят под чиновные удобства. Кругом сплошные муляжи – в статистике, в отчётах. Бурсаков поневоле вспомнишь, когда пороли на воздусях по всей строгости гражданского согласия.
Пасмурно, Сева! Хотя ещё не сумерки.
– Ты у нас, как гегельянец – ни в чём совершенства не видишь. Лозунгами не дави. Кинь пример, чтоб яснее стало, о чём тоскуешь.
– Примеров мульон! Возьми зарплату учителей, которую Москва требует выше средней. Как ноне измудряются? Проще простого! Берут педагога на четверть ставки и платят семь тыщ. А в отчёте-то полная ставка идёт – двадцать восемь тысяч. И всё в ажуре, не подкопаешься. Плавающий слой научился с Москвой в дёсны жамкаться. У себя за пазухой никто ничего не ищет.
Замолчали. Своими уральскими сказами, пересыпанными перчёными словечками, Жора бередил Добычину душу, каждый раз вызывая в памяти образ печальника Гамлета с его классикой: то ли «неладно что-то в Датском королевстве», то ли «какая-то в державе датской гниль» – в зависимости от перевода. Это чувство неясной угрозы было широко разлито и в московском управляющем слое. Словно грозовая туча на далёком горизонте, эта угроза погромыхивала и посверкивала то грядущим дефицитом пенсионного фонда, то неизбежным драматическим выбором макроэкономической стратегии, который не от хорошей жизни, прикрываясь державным блудом, малодушно оттягивает Кремль в надежде скрестить ужа и ежа.
Добычин знал, что теперь его очередь излагать Синицыну свои соображения, понимал, что в суждениях пойдёт на политическую глубину, попытается на пальцах объяснить, почему игорный дом в убытке не бывает. Однако начинать не стал, опытным глазом засёк лёгкую суету среди ребят из Службы. И верно, из охраняемых дверей выпорхнули две девчушки – прямые светлые волосы за спиной, белый верх, чёрный низ, в руках тонкие элегантные кожаные чемоданчики с застёжками «под золото». Они юркнули к пюпитру, заменявшему трибуну, положили на него бумаги и уселись в третьем ряду, у прохода, на заранее назначенных местах. Добычин понял:
приготовления завершены.
Шепнул Синицыну:
– Зачехляем гитары. Идут. Приветствуем стоя.
Процедура была хорошо знакома. Но на сей раз уютный зал позволял разглядеть детали, ускользающие в больших аудиториях. Путин сидел на невысокой сцене в белом кресле. Внимательно, даже с пристрастием рассматривая его, Добычин пришёл к выводу, что президент выглядит неплохо, во всяком случае, следов утомления на лице не заметно, а макияжа, как бывает в иных случаях, нет. Удивило, даже поразило другое: слушая выступавших, Владимир Владимирович постоянно двигался. То перебирал носками и пятками ног, то разминал суставы пальцев, то дотрагивался до лба, до щёк, словно его что-то беспокоило. Чувствовалось, он не вслушивается в говорение с трибуны, а полностью ушёл в свои мысли, двигаясь в такт им.
А когда настало время, вышел к пюпитру, раскрыл заготовленный девчушками текст и без запинки озвучил – было ясно, видит его впервые.
«Конечно, – думал Добычин, – мероприятие важное, но рутинное. У них с Лукашенкой за кулисами свои тёрки, когда приходится включать мозги на всю мощь. А здесь… Фасад, сцена, ни экспромты, ни остротемье не запланированы. Привычный репертуар политической шарманки для наивной публики за стенами этого зала. Космических спутников делаем больше, чем в 1923 году выпускали тракторов, – вот и все доводы, они же вызовы».
Ситуация в целом понятна, объяснима. И всё же настроение у Добычина было смутным – как вообще в последнее время. Эта нарядная дежурная сходка замороченных региональных баронов и высоких столичных чиновников являла растущую мощь пластичной, обволакивающей бюрократической элиты, которая даже президенту подсовывала то, что ему надлежит произнести. А какие цитаты из речи тиражировать по телевидению, это тоже будет решать окружение президента. Вдруг мелькнула неожиданная мысль: «Когда Путин начинал в двухтысячном, у него была команда, которую окрестили питерцами. А сегодня команды нет – есть окружение». Эта мысль показалась Добычину столь важной, что он решил обязательно додумать её на досуге.
Спросил у Синицына:
– Вечером занят? – Тот неопределённо пожал плечами; ясное дело, провинциалу, часто наезжающему в столицу, всегда есть чем занять досуг. – Сегодня у одного из думцев юбилей. Поедем, тебе будет интересно.
Когда вышли из «Экспоцентра», где гулял Форум, на улице вдруг потемнело. Оглянуться не успели, налетел страшный, как потом выяснилось, исторической силы грозовой шторм, каких, по уверению синоптиков, не случалось в Москве полтораста лет. Чёрная туча зашла ниже высоток Сити, хляби небесные разверзлись. Это было жуткое зрелище, апокалипсис, ужас непроизносимый. Как писал классик, пожар во время маскарада. Ветер в клочья рвал нарядные флаги и перетяжки, валил билборды, ливнёвки не справлялись с потоками воды, она по щиколотку затопила площадку между выставочными павильонами. Но самое гнетущее – эта жуткая иссиня-чёрная туча, низко, ниже небоскрёбов-тучерезов висевшая над городом. Она пугала не только мраком, наступившим средь бела дня, но и своей небывалостью, невиданностью. Такие грозные, незаурядные, памятные взрывы стихии, да вдобавок внезапные, словно ниспосланные за какую-то провинность, с библейских времён рождали страх, трепет и дурные предчувствия, считались худым знамением.
Прячась от непогоды за распашной стеклянной дверью, ожидая, когда подъедет поближе машина, Добычин с тоской вспоминал уральские сказы Синицына. Очень уж плотно, впритирку ложились они на его умозрения, его восприятие происходящего, красочно дополняя панораму федеральных непоняток. Азоту много – овощ идёт в ботву. И под влиянием бушующей стихии, созвучной мятущемуся настроению, само собой всплывало в сознании старое, ветхозаветное «Вихри враждебные веют над нами».
Шестидесятилетний юбилей Юрий Силантьев, отбывавший в Думе уже третий срок, отмечал с размахом, арендовав дом приёмов – сразу за третьим кольцом, перед Мосфильмовской. Там всё наилучшим образом устроено для торжественных церемоний калибра «люкс». Овальный зал ожиданий, где предлагали аперитив и где можно сплотиться небольшими компашками за уютными столиками с мягкими креслами, парадный зал на втором этаже с красивыми обористыми занавесями и круглыми столами с поимённой схемой рассадки. Славился дом приёмов и знатной кухней, готовой выполнить любые запросы заказчика.
А около здания обустроили обширную парковку.
Считалось, что на категорию «экстра» это заведение не тянет, ибо находится в людном районе города, – воротилы жизни предпочитают для «сходок» более укромные места, вроде Барвихи-Лакшери, где, как говорится, копейку алтынными гвоздями приколачивают. Однако «люкс» привлекателен с точки зрения комфорта и удобен по диспозиции – здесь собирались люди, дорожившие временем.
Съезд гостей в семь, и это означало, что торжество начнётся не раньше восьми. Такие посиделки – не ресторанные, а в «спецприёмнике», как называли гостевой дом, ценились не антуражем, не хлебосольными изысками, а тем, что сочетали застолье с кулуарными переговорами, позволяли толкаться в своей среде, знакомиться с нужными людьми. А ещё служили отдушиной для прибагряненных, зачастую увядающих депутатских спутниц жизни.
После первых тостов быстро сбивались группки по интересам, и гости, сидевшие за разными столами, перемигнувшись в переносном и буквальном смысле, по двое, по трое, нередко и небольшими компашками спускались в нижний зал, где, накатив по рюмке вискаря или «Хеннесси», в разогретом, однако вполне мыслеспособном состоянии вели доверительные беседы. Для того и нужны эти широкие людные «масленицы», чтобы в неофициальной обстановке откровенничать, сказать от души о наболевшем, кое-что согласовать, кое о чём договориться.
Добычин с Синицыным спустились вниз, чтобы продолжить дневной разговор, но волею обстоятельств попали в узкий кружок политического и делового бомонда, где тон задавал Георгий Лесняк, известный в Думе вольнодумством, – разумеется, в пределах допустимого. На сей раз он горячился по модной теме – относительно образа будущего.
– Да пойми, Власыч, – тормошил он за локоть приятеля. – Образ будущего это тебе не фантазийные русофильские сказания о запуске русского реактора. Говорим «будущее», а в башке колотится самое что ни есть сегодня – президентская предвыборная программа. Что Путин предъявит народу, чем окрылит на грядущие шесть лет? Да чтоб поверили, чтоб вдохновились! Чтоб стать ему полпредом от «завтра».
– Постановка вопроса некорректная, – упрямился Власыч. – Понятие «образ будущего» сбивает с толку. О каком будущем говорить, если министры публично определились: один говорит, что до тридцатого года реальные пенсии расти не будут, другой обещает рост ВВП не выше двух процентов. Таких министров надо взашей, а коли их не гонят да окорот им не дают, выходит, опровергать боятся. Вон Глазьев что-то вякнул, так пресс-секретарь президента его с ходу осадил.
– Ну, прав ты, прав про этих министров, которые пиарятся ежедень дурацкими прогнозами. Пророчат злые завтра. Дебилярий! Но суть в другом, помилуй мя, ты в неё не въезжаешь. Что обещать народу? – вот в чём вопрос. Это посильнее, чем быть или не быть. Дальнейший рост жизненного уровня? А, Льняной? Ты же у нас стратег.
Добычин криво усмехнулся, ничего не ответил. И так всё ясно. Но Лесняк не унимался:
– Кремлёвская команда с ног сбилась в поисках «образа будущего». Хотя бы чернового наброска. В Интернете хайп, лютый срач.
Добычин встрепенулся:
– Как ты сказал? Кремлёвская команда?
– Тебе будто невдомёк, что там мозговой центр.
– Я не о том. Применительно к президенту слово «команда» давненько не звучит. У президента теперь окружение.
Лесняк уставился на Добычина, почуяв намёк на серьёзную правду, но не в силах распознать её.
– Как говорится, шолом, православные! Ну-ка, ну-ка, подробнее.
– Команда единомышленников была у Путина вначале – питерцы. Помнишь, как их в либеральной ступе толкли? В порошок тёрли. А теперь в Кремле – окружение. И кто побожится, что у этих «окружающих» не разновекторные интересы? Как говорят в таких деликатных случаях, истина конкретна.
Но тут в разговор отважно вступил Синицын:
– А у нас считают, что Путина уже приватизировали. Либералы.
После паузы Лесняк спросил:
– У кого «у нас»?
– На Южном Урале.
– Хочу представить единоземца, – пояснил Добычин. – Георгий Синицын, управляющий крупным региональным оператором связи. Где родился, там и пригодился. Всю жизнь варится в местных раскладах. Глас народа.
– Народ вот-вот начнёт праздновать победу над самим собой, – расхрабрился Синицын.
– Да-а, любопытно, – неопределённо протянул Власыч, чувствуя, что негабаритные речи этого провинциала, который жжёт без стеснений и оглядок, не вписываются в умозрения думской тусовки. И хотя в мозгу Донцова чесались вопросы по поводу столь неожиданно трактуемой «приватизации президента», расчехляться не хотелось, не тот случай.
А Жору уже не остановить, он поддал жару:
– Чтобы всё осталось, как есть, надо всё изменить. У нас теперь иначе не мыслят. От Москвы чего-то ждут, а чего – сами не знаем.
– Вот вам и образ будущего. Прозренцы-то на местах, а мы их и не слышим, – после новой паузы подвёл неутешительный итог Лесняк, изобразив муляж улыбки. – Владислав, накатим по маленькой? Давно не чокались.
Компания слегка пригубила коньяку и стала рассасываться.
Лесняк с Власычем пошли наверх.
– Ты Лесняка походя в нокдаун отправил, – улыбнулся Добычин. – На нём такие костюмчики не сидят. Однако же ты вмиг прославился, твой провинциальный приговор теперь по всей Думе зашелестит, ссылаться будут. Жди навара с известности.
– Кто этот Лесняк?
– Формально рядовой депутат. Но к его оценкам прислушиваются. Из тех, кто мнение формирует.
– А Власыч?
– Приятель его из коммерческой прослойки. Бизнесмен, станкостроением увлёкся, дело святое. Потому в Думе и ошивается, проталкивает интересы отрасли. Кстати, кого предпочитаешь: лицедеев или лицемеров?
– Ты по поводу Лесняка?
– Не только, здесь таких много. На людях смирные, великих благ чаятели, а по заглазью ого-го как правду-матку режут. Живут двусмысленно и двуязычно. Надо понимать, с кем имеешь дело.
Условно говоря, один курит сигареты, а другой лузгает семечки.
– Но Лесняк-то, Лесняк? – добивал Жора.
– А Лесняк вроде макарьевского сундучка. Там, слышал, по шесть штук один в другой вставляют, как матрёшки.