Анатолий Салуцкий
Немой набат. 2018-2020
– Виктор, а чаёк-то у нас опять остыл, – как бы поставила точку в затянувшейся беседе Людмила Петровна. – Знаете, в последние годы нас с Михаилом Сергеевичем жизнь нечасто балует такими интересными беседами. Спасибо, что нашли время навестить, надеюсь, не в последний раз чаёвничаем.
Профессор с юношеским азартом весело подмигнул Донцову:
– Правда, гостю мы не дали и словца сказать. Но верно, не в последний раз видимся. Наверстаете. Так я говорю, Виктор Власович?
Донцову хотелось по-сыновьи обнять этих прекрасных, честнейших любомудров, глубоко озабоченных судьбами России. Но этикет, разумеется, не позволял таких вольностей, и Виктор вынужден был ограничиться искренними словесными расшаркиваниями.
Безусловно, ему отчаянно везло на встречи с умными, радеющими за страну людьми. А может быть, дело просто в том, что такие люди не так уж редки?
Глава 17
Заливистая трель прямого телефона в кабинете Хитрука звучала редко. Солидные деловые партнёры использовали спецсвязь, остальные беспокоили Бориса Семёновича через секретаршу. Прямой номер знали жена, дети и несколько близких друзей – для неслужебных вопросов, вроде курортных планов, да и они чаще звонили по мобильному.
Но в данном случае голос был незнакомый.
– Борис Семёнович, здравствуйте. Это Валерий. Мы с вами общались на Южном Урале, вы дали номер телефона на случай экстренных сообщений.
Хитрук вспомнил сразу. В один из вечеров Подлевский затащил его в гости к тамошнему завсегдатаю политических тусовок некоему Валерию, толстопузому, с мясистым лицом – типичный бодипозитив. В режиме сомнений этот говорун ни о чём нудно излагал свои мысли о региональных раскладах. Его пустословие с изысками и ухищрениями красноречия утомило Бориса Семёновича. Терпеливо выслушивая мантры этого неглупого провинциального властителя либеральных дум, Хитрук вспомнил бессмертную ремарку Мефистофеля: «Бессодержательную речь всегда легко в слова облечь». Всё, сказанное Валерием, известно, его напыщенные идейные восторги давно приелись. Конечно же он не пианист, каким представил его Подлевский, – лишь фортепьянный настройщик. Но зацепило, что этот толстяк хорошо знал извороты и закоулки местной политической жизни. Не будучи активистом, он, похоже, жил интригами топовой губернской среды, даже завёл некое подобие «салона», куда изредка приглашал сливки общества, – финансовое благополучие магната здешних бензоколонок позволяло потакать своим прихотям. Он вполне годился на роль информатора о ЧП в губернском политическом андеграунде, и Борис Семёнович дал ему прямой телефон – визитками с номером мобильного и невнятной должностью он в командировках не разбрасывался, – настоятельно предупредив, что звонить следует в исключительных случаях.
– Да, да, слушаю вас, – откликнулся Хитрук, энергичным тоном обозначая заинтересованность.
– Борис Семёнович, разговор нетелефонный, моя информация требует пояснений. Речь о предстоящих выборах губернатора. Кстати, я в Москве.
Тема была архиважной. Механика жизни меняется, в Застенье кризис партии власти не только не пытались преодолеть, осознавая гиблую запоздалость реанимации, но даже не обсуждали больную тему. Ради успеха на региональных выборах полностью положились на политтехнологии и административный ресурс. В переводе на обывательский язык, который негласно запретили, перейдя к замысловатым научностям, политтехнологи ставили задачу запутать и обмануть избирателей, а успех заключался в победе кандидатов от «Единой России», переодетых в маскарадные костюмы независимых самовыдвиженцев.
Хитрук знал, что подготовка к выборам началась задолго до старта избирательной кампании. Для придворных экспертов, социологов, для лобби цифровиков и бигдатеров, морочащих головы рядовых граждан, наступил дивидентный сезон. Нанятые политические менеджеры бросились писать простыни рекомендаций, хотя и в компьютерном варианте. Цель наметили цинично, однако предельно чётко: избирательный процесс уподобить ласковому уходу за кроликами, которые думают, будто занимаются любовью, не подозревая, что их разводят для продажи и потребления. Остро стоял вопрос о подборе кандидатов – «Увы, глубина кадрового состава раз, два и обчёлся, – подумал Борис Семёнович. – Вдобавок берут верных, а требуют с них, как с умных».
Кроме того, не гнушались поисками особых способов воздействия на умы голосующих посредством властных манипуляций – разумеется, для улучшения и во избежание. Периферийная Россия способна на сюрпризы, и для каждого из предвыборных регионов приходилось изыскивать свои варианты. Борис Семёнович изначально варился в этой среде тактиков и стратегов. Более того, изощрённый на многоходовки, он дал подсказку, которую приняли на ура, кто-то даже нецензурно восхитился: предложил через специальных людей загодя спланировать антикоррупционную операцию силовых структур, включив её в арсенал властных заготовок. И в ходе избирательной кампании врио губернатора, присланного из Москвы, по свистку из АП громко, под телекамеры произвести арестацию группы бывших и нынешних местных начальников, обвинив их в превышении полномочий, мздоимстве и прочих смертных грехах. При этом сфера злоупотреблений должна напрямую затрагивать бытовые интересы – ЖКХ, транспорт, жильё. Такой мощный ход со стороны кремлёвского назначенца, воспетый накачанной финансовыми стероидами местной медийкой, наверняка поднимет авторитет кандидата: геракл! будет чистить конюшни!
Правда, на заседании рабочей группы, где Хитрук изложил свой новаторский замысел, один из умственных инвалидов идейных сражений, отличившийся ещё в битве при дефолте 1998 года, а потому ныне особо обласканный, засомневался: не пахнет ли «сия негоция» бериевскими методами? Борис Семёнович мягко улыбнулся: «Всё продумано. Разве не ясно, что по таким составам преступлений следствие тянется долгие месяцы, а в итоге выясняется: нарушения не так велики, на лагерный срок не тянут. Но нарушения, несомненно, были! Укажите мне хотя бы одного регионального хозяйственника без нарушений!..
А губернатора уже избрали. И это главное».
В том регионе, о котором шла речь, эта заготовка уже пошла «в работу», получив высокое одобрение.
Но Хитрук понимал, что стандартов в сложном избирательном слаломе нет и быть не может. Для каждого региона нужны свои рецепты. И отреагировал мгновенно:
– Да, Валерий, я вас понял. Сколько дней вы будете в Москве?
– Сколько надо.
– Та-ак… – Хитрук глянул в настольный недельник. – Я изучаю расписание на ближайшее время… Затягивать не будем. Что, если завтра, во второй половине дня?
– Борис Семёнович, позвольте спросить, в каких обстоятельствах вы предполагаете встретиться?
В этом вопросе без труда угадывалось завуалированное приглашение на ресторанный обед, что позволило бы провинциальному светочу либерализма сблизиться со столичным чиновником государственного масштаба. Однако панибратство не входило в планы Бориса Семёновича. Кроме того, тема слишком щепетильная, чтобы разбавлять её застольным антуражем, нужен официоз. Сказал:
– Думаю, лучше всего, если вы навестите меня на службе. Завтра в шестнадцать. Запишите телефон. – Продиктовал номер. – Свяжитесь с моим секретарём прямо сейчас, она объяснит, где мы находимся. До встречи.
Распрощавшись, нажал переговорную клавишу:
– Ванда Анатольевна, вам позвонит некий господин, на которого завтра вы закажете пропуск. И растолкуйте ему нашу геолокацию, он не москвич. Возможно, слабо ориентируется в городе.
В кабинете Хитрука посетители бывали нечасто и усаживались за приставной стол. В зависимости от их ранга и важности беседы Борис Семёнович либо высокомерно оставался в начальственном кресле, либо уважительно лицом к лицу садился напротив гостя.
В данном случае он предпочёл сесть напротив, хотя изначально решил взять слегка насмешливый тон.
Валерий был в дорогом, тонкой шерсти светло-сером костюме от-кутюр, с полосатым галстуком цветов американского флага – писк либеральной моды. Полное лицо лоснилось, короткая стрижка безукоризненна, а лёгкий аромат мужского парфюма «Хуго Босс» выдавал свежего клиента барбер-шопа. Перед солидным московским чиновником этот классический бодипозитив с «трёхэтажным» подбородком предстал комильфо – хвост павлином! И после «здравствуйте» начал с комплимента:
– У вас очень стильный кабинет, уважаемый Борис Семёнович.
Произнеся несколько вводных слов, Хитрук, дороживший временем, перешёл к делу:
– Итак, что у вас там стряслось, Валерий? Небеса свернулись свитком?
– Начну, Борис Семёнович, с главного. Понимаете ли, под выборы губернатора некая группа местных элитариев вознамерилась приготовить скверный сюрприз. По достоверным сведениям, эти люди жаждут выдвинуть независимого кандидата, способного составить конкуренцию нынешнему главе области.
– Этот независимый от какой партии?
– В том-то и дело, что он натурально беспартийный.
– Значит, надо собирать подписи, но собственной структуры для этого нет… А что вас так взволновало, Валерий? Зачем надевать хомут на корову да вдобавок клешнями сверху? Чем больше самовыдвиженцев, беспартийных или от псевдопартий с их псевдоидеями, тем вернее победа главного кандидата. Эти самозванцы вернее, самозвонцы раскалывают электорат.
– Хотелось бы заострить ваше внимание, Борис Семёнович, что данный потенциальный кандидат только по статусу самовыдвиженец. – Валерий явно не хотел принимать небрежный тон, предложенный Хитруком, похоже, ему не до шуток. – Как я упомянул, его толкает достаточно влиятельная в наших краях торгпромовская группировка. Думаю, проблема сбора подписей перед ним не стоит.
– Не стоит, зато как висит! – скабрезно пошутил Хитрук, вторично пробуя гостя на прочность, ожидая понимающей улыбки: он серьёзно озабочен назревающим региональным нарывом или просто нашёл повод напомнить о себе.
Однако Валерий и на сей раз не поддался. Словно не слыша ремарки, завершил свою мысль:
– Если, конечно, он даст согласие баллотироваться. Но с моей точки зрения, во сто крат лучше, если бы он отказался.
Именно последняя фраза насторожила Хитрука, заставив резко сменить тон. За ней угадывалась прямая просьба сделать всё возможное, в том числе через некие внешние усилия, чтобы побудить этого субъекта не лезть в избирательную гонку. Видимо, фигура и впрямь серьёзная, а главное, стоящая за ним группа бизнесменов – Борис Семёнович мысленно окрестил её «стаей Хакамад», – действительно может набрать вистов. Особенно опасна её беспартийность, которую раскрутят оплаченные интернет-дрочеры. Сегодня люди чураются политики. Между тем нынешний губернатор, хотя и будет числиться независимым, нарочито аполитичным, однако тавро «Единой России» из сознания избирателей ему не вытравить, с учредительных времён прописан в этой партии.
– Давайте говорить конкретно. О ком идёт речь и какие силы стоят за этой фигурой?
– Речь о некоем Георгии Синицыне.
– Синицын, Синицын… – перебил Хитрук. – Знакомая фамилия. Кажется, она проходила в моих записях.
– У него айти-бизнес, региональный оператор связи. Кроме того, он возглавляет областную Торгово-промышленную палату.
– Помню! – непроизвольно воскликнул Борис Семёнович, в памяти которого мгновенно возникли и тот едкий парень с гарвардским апельсином и то жуткое, скандальное заседание ТПП в фойе драмтеатра. Он упомянул о нём в отчёте о поездке на Южный Урал и теперь понял, что его тогдашняя записка, лежащая в анналах АП, может оказаться пророческой.
– А ну-ка, расскажите подробнее. Кто за него впрягся? Какие у него шансы?
– В том-то и дело, уважаемый Борис Семёнович, что шансы… – Сделал паузу. – Давайте скажем так: шансы есть. Синицын местный, широко известен. А сегодня, вы это прекрасно знаете, смыслы уходят на задний план, главное – узнаваемость. Держится консервативных взглядов, в наших краях весьма популярных. Но особая, по моему мнению, опасность в том, что он не сторонник КПРФ, я бы даже сказал, оппонент Зюганова. Просто левые воззрения, отвергающие либеральные подходы. Не урря-патриот, не режимоборец. У нас это выглядит крайне привлекательно.
– Я всё понял на заседании вашей ТПП, где присутствовал. Но всё-таки каковы его политические пристрастия? Что это за бизнес-группа, которая намерена его выдвинуть?
Из обстоятельного рассказа уральского гостя опытному Хитруку несложно было сделать вывод о причинах его невроза: как обычно, мотивы сугубо личные. Этому приспособе-лоялисту, вопиющему о предстоящем падении нравов в борделе, неплохо живётся при нынешнем губернаторе, к которому он изредка вхож. А Синицын со своими спонсорами вызывает опасения тягой к экономическому порядку. Местного бензинового короля – небось миллионы дюжинами считает! – такие настроения не греют.
Разумеется, умоисступления этого лоснящегося толстяка ничуть не волновали Бориса Семёновича. Но шутки шутками, а запомнившийся ему заядлый Синицын может попытаться омрачить выборную обедню. Не исключён второй тур, а прошлогодний опыт показал, сколь он опасен для основного кандидата от партии власти. Злословцы на него чуть ли не охоту объявляют: вот Бог, а вот порог – катись отсюдова! Гуд бай! К тому же, по словам Валерия у Синицына мощная группа поддержки, трудностей с финансированием избирательной гонки не будет, хотя пиар дешёвым не бывает. Но хуже всего, опять же по Валерию, что симпатизанты Синицына, – он иронично назвал их большими карликами, – люди авторитетные, в области широко известные, их призывам может внять местная слякоть. А нынешний губернатор идёт на третий срок, круговорот его обещаний и переобещаний поднадоел, раздражает, хотя сделал он для региона немало. Да, народец у нас неблагодарный, спасибо не скажет. «Эй, пацан, ты слишком долго правишь!» К тому же партия власти после пенсионной реформы не в почёте. «Так жить нельзя!» – если ещё не вернулось, то завтра уж точно его жди.
Не-ет, это кофе-какава, так дело не пойдёт. Капитан не вправе допускать беспорядков на судне, даже если оно идёт ко дну; только в этом случае остаётся шанс на спасение. Толстяк подал сигнал вовремя. Синицын – сложный персонаж, отнюдь не апостол демократии. Надо собрать ума и заняться Южным Уралом основательно. Впрочем, уже ясно, что наилучший вариант – неучастие Синицына в выборах. Как заставить его отказаться от выдвижения? Надавить на его бизнес? Но если всё-таки пойдёт на выборы – репьёв ему за пазуху! Это будет бег с о-очень трудными препятствиями, на которых можно и ноги переломать… Но тут же в сознании Бориса Семёновича сработал охранный инстинкт: «Ишь, фантомас разбушевался! Важно не заблудиться в комбинациях».
Все эти мысли секундным импульсом промелькнули в голове Хитрука – в таком предельно сжатом виде подводные лодки, лишь на миг выдвигая антенну из воды, шлют радиосигнал, который при дешифровке развёртывается в подробное донесение. И Борис Семёнович понял, что на предвыборной карте Кремля вспыхнул ещё один сигнал тревоги – там, где, по прикидкам, ожидалась тишь да гладь.
Выслушав Валерия и уже обдумывая алгоритм своих действий, покровительственно сказал:
– Во-первых, ценю вашу предусмотрительность. Вы произвели на меня хорошее впечатление при знакомстве, и я не случайно дал вам номер прямого телефона. Вижу, не ошибся. Во-вторых, давайте держать плотную связь. Как говаривал небезызвестный кавалерийский вождь Семён Михайлович Будённый, требуя усердия, чистка конского состава – четыре раза в сутки!
Сообщайте обо всех предвыборных поворотах. Кроме того, в вашу область скоро прибудет бригада политтехнологов из центра, я снабжу их вашими координатами.
Завершил встречу почти патетически: – Будем работать вместе!
«Там, вдали за рекой», – вспомнил Синицын начало давней революционной песни, которую разучивали в красногалстучном детстве. Он сидел на низенькой самодельной скамье – грубо струганная лохматая доска меж двух толстых колод, – на высоком речном обрыве. Внизу – неторопливая летняя вода, за ней широкие пойменные луга, где по весне вспыхивает яркий разнотравный зелёный пожар, а дальше – леса, леса, в полнеба по увалам уральских предгорий. Место укромное, даже скрывное, со странным названием – Понедельник. Под обрывом знатная рыбалка, и здесь, наверху, раньше разжигали ночные рыбацкие костры. Жору впервые привёз в Понедельник дядя Матвей, служивший на почте, и на детский вопрос, откуда название, ответил:
– А сегодня какой день? Понедельник! Видать, кто-то в эту глушь забрался аккурат в понедельник. Вот и прижилось.
Потом Синицын, пируя и бедуя, бывал здесь десятки раз: готовили шашлыки, по-дружески пикниковали, а порой – особенно в бандитские девяностые, – ломали головы над избавлением от ига чужого лихоимства. Но лет десять назад на обрыве появилась прибитая к одной из сосен яркая табличка «Костры не разжигать». Даже сумму штрафа за нарушение новых правил не указали. Однако народ на Урале сознательный, всё, что делают с умом, принимает сердцем. С тех пор Георгий, изредка наезжавший сюда, чтобы в одиночестве отрешённо продумать о жизни, не видел в Понедельнике ни одного загашенного кострища – ровная невысокая лесная трава.
Зато появилась вот эта скамья.
Вдали за рекой у самого леса пылил по грунтовке грузовик, из-за расстояния размером в спичечный коробок. Было спокойно и тихо к полудню угомонились пернатые оркестранты. Лишь густой лес за спиной иногда тяжело вздыхал, подавал голос под случайными низовыми вихрями – глухо, грозно, неясным гулом.
Синицыну было о чём размышлять. После того как Раиса Максимовна Остапчук нажала на своего брата ради спасения тульской Поворотихи, отношения с Остапчуками, имевшие четвертьвековую историю, из разряда знакомств сами собой переросли в регулярное общение. Филипп Гордеевич был главврачом областной больницы, вдобавок практикующим сердечным хирургом. Несколько возрастных друзей Синицына ходили со «шпунтами от Филиппа» – даже шутка такая народилась. В гостеприимном доме Остапчуков порой собирались интересные компании. Конечно, это не «кухни» шестидесятых годов, но суждения звучали откровенные, по отношению к власти строгие. Начинался пересмотр системных ценностей. Считалось, что телевидение слишком уж вдохновенно, назойливо объясняет народу, как хорошо ему живётся, и комфортная виртуальность входила во всё более резкое противоречие с неустроенной реальностью. Оттого в людях копилось избыточное негодование – с 2015 года, по статистике, доверие к провластным пиарщикам упало вдвое.
Синицын с удовольствием влился в эту среду и быстро стал в ней запевалой. А кончились эти посиделки тревожно и проблемно. На горизонтах маячили выборы губернатора, об этом нередко заходила речь в «гостиной» Раисы Максимовны. И, видимо, Остапчуки провели негласный опрос среди близких знакомых, – а возможно, и в более широком кругу, – после чего на одном из чаепитий, конечно, не без бокала вина, Филипп предложил выдвинуть независимого кандидата в губеры от местной общественности, назвав Синицына наиболее подходящим для этой роли. Все дружно поддержали, обосновав своё мнение тем, что он лучше других понимает политические расклады.
Георгий воспринял тогдашний трёп с юмором, не беря эту чепуху в голову. Но через несколько дней Остапчуки назначили ему вечернее рандеву, и выяснилось, что замысел о выдвижении Синицына кандидатом в губернаторы вызревал исподволь, что этот замысел поддерживают многие известные в области люди, которым близка его гражданская позиция.
В общем, шутки в сторону.
Да, ему было над чем поразмыслить, и думы упирались не в технические или финансовые проблемы – их решение, по словам Остапчуков, уже обговорено в среде многочисленных единомышленников, людей солидных, подчас влиятельных, чьи имена в области на слуху. Импонировало и то, что речь не шла о политической фронде по отношению к нынешнему губернатору и партии власти, которую он представлял. Вопрос ставился глубже: в недрах регионального экономически активного слоя нарастало недовольство федеральной линией. Перед Москвой губернатор вытягивался по стойке «смирно» и «брал под козырёк», превратившись то ли в диспетчера, то ли в завхоза, то ли в стража формальной законности, – но никак не в выразителя корневых бизнес-интересов региона и житейских запросов населения.
Когда земные пути приводят человека на судьбоносную развилку, он неизбежно как бы сортирует прежние житейские сюжеты, стремясь нащупать поворотные события своей жизни и задним числом оценить последствия принятых решений. Именно для таких неторопливых раздумий Синицын по заросшей грунтовой, вернее, уже травяной дороге добрался на внедорожнике до уединения Понедельника, где бескрайние обзоры помогали отрешиться от суетного, сиюминутного. Открытые взору беспредельные просторы родной земли как бы напоминали о безначальной предвечности времён, рождали чувство сопричастности к великому предназначению России, и не было в его мыслях ни патетики, ни ура-заклинаний, а наполнялись они тихой радостью о том, что по воле Господней выпало ему здесь жить.
Здесь и сейчас!
«Здесь и сейчас» мелькнуло в голове случайно, не по делу, заставив улыбнуться, ибо он вкладывал в эту расхожую формулу нынешней эпохи актуальности совсем иной смысл, нежели предусматривают потребительские стенания «хочу здесь и сейчас». Для Георгия «здесь» неразрывно связывалось с «сейчас», потому что в них заключалось единство места и времени его жизни. Эта жизнь не изнуряла тревогой выживания, однако голова не кружилась от обилия невиданных благ, которые быстро приедаются, сменяясь пустотой существования. Он просто жил, и ощущение полновесного бытия наполняло каждый день удовольствием. Он словно бежал хлынцой – без соревновательного перенапряжения, испытывая радость от посильного движения.
Господи! Да ведь он действительно когда-то увлекался кроссом – не стремясь к спортивным достижениям, а наслаждаясь послушным телом и закаляя сердце, как советовал дядя Матвей, заменивший ему отца. Сейчас-то, с пухлым животиком, отяжелевший, он и в мыслях не допускает бег трусцой. А лет двадцать назад…
И едва в мозгах юркнул тот этап жизни, как сразу возникло перед мысленным взором одно из памятных поворотных событий. В ту пору он ещё искал себя, заинтересовался новомодной сферой телекоммуникаций и внимательно наблюдал за грандиозным скандалом вокруг продажи акций «Связьинвеста». Это была долгая эпопея. Стояла в зените эпоха «халявной приватизации», и робкая попытка первого вице-премьера Немцова провозгласить аукцион по «Связьинвесту» образцом честности напоролась на гомерический сарказм в СМИ. «Немцов ведёт себя, как таракан, которого посыпали дустом, – вещал в программе “Время” Сергей Доренко. – Это плохо пахнущая сделка». В духе того скандального периода на Немцова даже выкатили какой-то «банный компромат», суть которого Синицын, конечно, не помнил. А тогдашний глава Роскомимущества Альфред Кох, который потом сбежал в Германию, а теперь, видимо, свихнулся и требует передать Российские Вооружённые Силы под управление НАТО, – так вот, этот Кох цинично писал условия аукционов под своих друзей. «Коху завидуют все московские напёрсточники!» – в своей язвительной манере крыл его Доренко.
К участию в аукционе заявились крупнейшая в США брокерская контора «Морган стенли», инфестфонд «Квантум», контролируемый Соросом, лондонская дочка солидного «Дойче банка» под ником «Дойче Морган Гринфилл», которая на самом деле была портфельным инвестором, рафинированным фондовым спекулянтом. А кипрская «Мастком лимитед» представляла интересы Потанина, заразившегося «палочкой Коха», тесно связанного с главой Роскомимущества. Эту уже подзабытую заварушку поистине мирового масштаба Доренко остроумно назвал «шаманскими танцами», что вызвало негодование близкого дружка Коха, другого первого вице-премьера Чубайса, затребовавшего уставные документы телекомпании ОРТ. «Они хотят “кохизировать” канал», – рубил правду-матку Доренко, который в той громкой истории, судя по воплям Коха об информационном шантаже, взял сторону Березовского.
Конечно, летом девяносто седьмого года, когда разразился скандал, Синицын слабо представлял себе подоплёку продажи «Связьинвеста». Осознание происходившего пришло позже, вместе с опытом серьёзного бизнеса, когда примелькались названия фирм – бывших участников аукциона. Но увлекательную фабулу тех событий он запомнил в деталях, именно они и подогрели его интерес к сфере телекоммуникаций, а в итоге предопределили судьбу.
А Доренко жаль – грустная песня в весёлом запое. Путаный был человек, но талантливый, как принято говорить, дитя своего времени. Да и гибель на мчащемся мотике – наподобие символической. Он ведь посвятил себя разборкам между кланами, рукопашной драке с властными персонами, жил на сенсациях, на ярком слове, о судьбах страны особенно не печаловался, не его тема. А сейчас жизнь начинает потихоньку поворачиваться, топовые решалы во власти от прежнего натиска перешли к глухой обороне. И неожиданное предложение, сделанное ему, Синицыну, тоже один из признаков перемен, идущих снизу.
Да, снизу! На местах случился резкий перелом настроений, становится ясно: эпоха отцветает. Недоумение от новых пенсионных и фискальных порядков переросло в неприятие федерального курса, которому шустрые журналисты присвоили лейбл «Люди – вторая нефть». Когда ударил этот фонтан, авторитет Путина, лелеющего льготами богатых, перестал обезболивать приступы житейской безнадёги. То, о чём продвинутый Синицын твердил год назад, вошло в круг всеобщего понимания, теперь это базарная тайна. Центр поглощён заурядным выживанием – что-то строит, тушит лесные пожары, спасает от наводнений, но стратегического видения, страстно чаемого народом «образа будущего», как не было, так и нет, – только в путинской оборонке чётко знают, чего хотят и могут. В остальном – сплошь утопия. Прежде её паковали в майский Указ – по нему, кстати, так и не отчитались, – а теперь в невнятные нацпроекты, пропагандировать которые поручено партии власти. С ума сойти! Георгий, в одиночестве сидевший на речном обрыве, оторопело пожал плечами. Кто же сварганил эту лажу, если «Единая Россия», по словам её председателя Медведева, всего лишь «набор сервисов»? Они там свихнулись, что ли?.. Выходит, нацпроекты – это новый шедевр «могучей кучки» либеральных гуру. Да, чистая лажа! По демографии к 2024 году «будет обеспечен» устойчивый прирост, а наука – на-у-ка! – даёт строгие расчёты: из-за объективной демографической ямы население убудет на полмиллиона. К чему же эта дурацкая трескотня нацпроекта? Уж сколько было посулов, но жизнь стала совсем постная, по опросам Левады, всё больше людей думают уже не о еде и одежде, но о жилье и лекарствах, что говорит о крахе надежд. Народ смеётся над бесконечными переобещаниями – уж сколько раз карабкались в пятую экономику мира! мыльная опера! – но знамо из истории: смех опаснее плача. Какой рывок, какой прорыв! В Севастополе на любом углу продают майки с медведевским креативом «Денег нет, но вы держитесь!». Символ дефицита доверия!
Севастополь! Вот пример того, как перемены пошли снизу. Вся Россия негласно равняется на тамошнее восстание региональной элиты. Сумели ребята без бузы, умелым предвыборным манёвром вынудить Кремль сменить губернатора, и похоже, новый губер готов перелицевать управляющий слой под местные особенности: на Руси что ни город, то норов.
О Севастополе Синицын вспоминал уже не первый раз. Только вчера прилетел из Москвы, где тоже говорили о севастопольском варианте. Прилетел с грузом информации, осмыслять которую сразу же и примчался сюда, в уединённый Понедельник.
Он смотался в столицу, чтобы взять взаймы чужого ума, – у Добычина, мужика в выборных делах тёртого. Среди бела дня они засели в престижной «Белуге», на втором этаже старого «Националя», с видом на Вечный огонь и на Кремль – напротив, через Манежку, исковерканную гранитной крышей подземных торговых рядов. Погасили по напёрстку рафинированной «Белуги», и Сева перешёл к делу.
– Наши домашние расклады я знаю. Но хочу услышать о них от тебя. Сопоставить.
– Нет, Сева, не экзаменуй. Мне от тебя нужен ответ на один-единственный вопрос: возможно ли, в принципе, высадить из кресла нынешнего губера, или всё глухо, хоть из кожи лезь. Скажи прямо и честно, без амортизаторов, без политических сновидений, без усыпительных гуслей.
Добычин, как всегда, тянул. Легонько постукивал литой ручкой ножа по столу, словно морзянку отбивал, пожамкал губами.
Потом сказал:
– Могу только подсказку дать. Позавчера меня вон там, – кивнул в сторону Кремля, – уже второй раз принуждали, чтобы я отговорил тебя от этой глупой, бессмысленной и, обрати внимание, неблагоразумной затеи. Думаю, не угомонятся, будут стращать дальше. Вот и соображай.
– Значит, опасаются. Это сигнал их тревоги.
– Для тебя это тоже сигнал тревоги. Пощады не жди. Всю мощь административного ресурса на тебя обрушат, вползелена примутся ощипывать, подписи нагло браковать – с подставами, на бизнес свору надзирателей спустят. У тебя как – чисто? На грудининский вариант не подсадят? Там публика безжалостная, рыть будут по-артезиански, до седьмого колена, наговоров, подложного компромата, проплаченной заказухи не чураются. Демократизаторы!
– По-крупному у меня кругом порядок. А на мелочных придирках и сыграть можно, мы эту тему обсасывали.
– Кто «мы»?
– Ты всех знаешь, чего перечислять. Пожалуй, только одно тебе не в подъём: кто кашу заварил, кто вертит это дело, кто гонит.
– Ну и кто?
– Остапчуки.
– Остапчуки? – Добычин не удивился, а изумился. —
Крепкий хохол, мощный, но зачем главврач сунулся в политику?
Нелады с губером? Поедом едят, что ли?
– Нет, Сева, тут другие резоны. Ты в своей «Единой России» поотстал от провинциальной жизни. У вас там в перевёрнутый бинокль смотрят, главное мелочью выглядит, в частности не вдаются. А ныне на местах много непоняток. Люди ждут облегчения жизни.
Спроста ли мы в Питере за уцеление России пили?
– Ну? В чём резоны-то?
– Приходит осознание, что федералы в нынешнем исполнительном составе обеспечить уцеление не способны. Кругом управленческая какофония. Чтоб распаденья царства не допустить, самим надо встрепенуться.
– Это что ж, спасайся, кто может?
– Не до шуток, Сева. Помнишь канцлера Горчакова, который всему миру объявил, что Россия сосредотачивается?
– Помнить-то помню, но куда ты гнёшь, не схватываю.
– К тому гну, что Горчаков о центральной власти речи держал, а сегодня Россия в низах, на местах сосредотачивается. Может, слышал у моего любимого Фатеева – «свечи огарочек»? В песне. Вот так и у народа душа не погасла. Минин и Пожарский не в Москве народ раскачали. Вот и теперь… Короче, региональные элиты ощутили, что люди доверяют им больше, чем Центру. К вашим-то, здешним, знаешь, что прилипло? Раньше в Москве гнездились собиратели земли Русской. А теперь людская молва одну буковку с этого почётного звания скинула.