Анатолий Салуцкий
Немой набат. 2018-2020
– За такие речи французик из Бордо вас не одобрит. – Это опять усач.
– Вы о ком?
– Не беспокойтесь, это не «вечерний Ургант». Тот, у которого программа попозже.
Седобровый, за столом, «в президиуме», веско сказал:
– Внутренний блок Кремля ошибочку допустил. Надо бы локализовать обсуждение президентскими поправками, социальными и властными. А другие – учесть, отложить дебаты на осень, без спешки-горячки. Считаю, это грубый просчёт Кириенки, он Президента по сути подставил. Салом во время поста народ перекормил.
– Это почему же подставил?
– Да потому, что непринятие русских поправок многие воспримут как сознательный отказ от учёта интересов русского народа. Шопенгауэра перечитайте, Освальда, даже он пишет о «всемирно-историческом факте русскости».
– Ну, отчасти вроде готовы принять, я об этом говорила, – напомнила Раиса Максимовна.
– Вопрос сложный, кого-то это устроит, кого-то – нет. Но я о другом, – нажимал лысый-седобровый, – о грубом просчёте Кириенки, который не учёл всплеск народной активности после долгожданной отставки Медведева. Админ-механизмы для блокировки любой нежелательной поправки создал и счёл, что этого достаточно. А о том, чем обернётся отказ, не подумал. Не предусмотрел, что могут вкинуть тысячу дополнительных поправок. Тысячу! Народ 15 января, отставку Медведева красным днём календаря посчитал, встрепенулся, взбудоражился. А новый дизайн Конституции – это окно возможностей. Его настежь распахнули, ну и посыпалось. Теперь не удержишь. Такие сквозняки подули, особенно в провинции, что дефолтом запахло, внутриполитическим. Авторитет депутатов, власти рухнул, как цена нефти.
– Акелла промахнулся, Акелла должен уйти, – резюмировал усач в углу. В своей манере добавил: – Товарищ Берия вышел из доверия, и товарищ Маленков надавал ему пинков.
– Лошадей на переправе не меняют, – сказал Дмитрий Ионыч.
– А кучеров? – тут же язвительно откликнулся Валентин Игоревич.
Донцов был поражён. Вера права: в провинции степень откровенности зашкаливает, уши по ветру здесь не держат. И главное, никаких партийных оттенков, даже оппозиционность не проглядывает, люди трезво, непредвзято осмысляют происходящее в стране, всей душой болея за Россию. Да, разбросанно, без чёткого плана. У каждого, кто собрался здесь, своё дело, свой бизнес. Они с подозрением глядят в сторону Москвы, где, по их мнению, коренится очаг экономических опасностей, где в мутной возне копошатся зицпредседатели Фунты, на которых потом и свалят провалы.
А усач, вызывая поощрительный смех, не унимался:
– Раньше-то кремлёвские насельники умели по три шара с кия в лузы класть, а теперь – сплошь киксы, даже удара не получается. Депутатов уже не выбирать, а отбирать хотят. Затеяли их на «Лидерах России» готовить – кто ловчее под власть ляжет. Но мы же по нашим, по местным, знаем, что туда только карьерная публика суётся. Те ещё будут думцы-вольнодумцы. А придумал эту канитель опять же он, ваш Солжеельцин с амбициями мессии, в миру Кириенка. – Колко глянул на Донцова и вдруг под общие смешки затянул знакомый советский мотив: – За столо-ом никто-о у нас не ли-ившиц…
У этого усача, видимо, была здесь своя роль, он как бы смягчал, опускал до шуток серьёзные суждения тех, кто собирался у Остапчуков.
– А Макаров, Макаров-то лизнул аж до самых гланд, – подхватил в его стиле неугомонный Валентин Игоревич. – Бывалый ухарь! Предложил в Конституцию нацпроекты вставить да объясняшек целую кучу навалил.
– И волонтёров кто-то подкинул зафиксировать, – сразу отозвался Дмитрий Ионыч, эти двое явно выступали в паре. – Временное, сиюминутное, и в Конституцию! Нацпроекты – Путину угодить, волонтёры – Кириенке. Ну и публика! Деспотня, услужливая челядь. Люди, случайно выплеснутые девяносто первым годом на поверхность истории.
– А Шувалов и вовсе предложил записать, что бизнес – передовой класс. Пролетарская закваска шиворот-навыворот. – Это грузный в очках. – Девальвация чиновного авторитета.
– Сам выручай, а товарища погибай! – не замедлил вставить усатый. – Но вы же, господа, помните совет Высоцкого: «Я сомненья в себе истреблю». Самое время прислушаться.
Молчавший во время дебатов Филипп поднял руку – то ли как ученик, просящий слова, то ли призывая к тишине.
– Коллеги, о поправках мы не первый раз спорим. Но мне сдаётся, особое внимание надо бы уделить мотивам, по которым Путин объявил всенародное голосование. Панфилова ясно объяснила: мнение народа действующей Конституцией не предусмотрено, это добрая воля Путина. Так и сказала – добрая воля!
– Конечно, голосование не нужно, Закон уже подписан. Но хотят сделать народ соучастником конституционного переворота.
– Подождите, Валентин Игоревич, я о другом. Где-то в глубине души теплится у меня надежда, что Путину одобрение народа необходимо не только для утверждения поправок в Конституцию. Обнуление президентских сроков заметно усилит его позиции для решения каких-то стратегических вопросов. Иначе к чему бы ему отправлять в отставку Медведева? Разве Медведев помешал бы обнулению? Ситуация в стране сложная. В ожидании транзита власти лозунг «Можем повторить!» перехватили чубайсы, на сей раз применительно к либеральному разгулу девяностых годов. И, возможно, Путин готовится к переменам. Хотя я-то, откровенно говоря, считаю, что вместо общенародного голосования ему достаточно издать один-единственный Указ, чтобы народ встал за него горой, поняв, какие у него планы. К 75-летию Победы переименовать Волгоград в Сталинград.
Это было слишком неожиданно, в большой гостиной повисла тишина.
Но через минуту из углового кресла подал голос усатый:
– С нами вот что происходит: Путин снова не уходит.
Реплика разрядила возникшую напряжённость. Но обсуждать предложение Остапчука не стали.
А итог подвёл всё-таки Синицын:
– Уважаемые дамы и господа! – После нарочитой напыщенности перешёл на обычный слог, но с ироничным, даже едким подтекстом. – В условиях публичных телевизионных восхвалений собчако-путинского бандитского Петербурга девяностых годов, превзошедших дифирамбы «Малой земле» Брежнева, все предначертания власти обречены на непременное воплощение в жизнь. Ещё бы! При Путине персональные компьютеры стали в пять раз мощнее, а мобильные телефоны в два раза тоньше. Но меня беспокоит, что в Кремле не учитывают репутационные издержки, которые, как вечно бывает в России, проявят себя в будущем. И могут затенить, исказить исторический облик эпохи. – Глубоко вздохнул, завершил на другой ноте: – Русский народ сейчас словно калики перехожие, богатыри во смирении. Мы с вами тутошние, мы дома, мы приговорены жить в России, хотим на своей земле во всю силу развернуться. Поправки в Конституцию, против чужегражданства чиновников, – не про нас. Нам ни вторые паспорта, ни зарубежные владения ни к чему. Нам другое нужно: чтоб освободили нас от бюрократических удавок. Тогда мы горы свернём, Россию поднимем. Россия всегда глубинкой была сильна.
– На-ам нет преград ни в мо-оре ни на су-уше – подвёл итог усач.
Глава 3
Необъяснимые предчувствия новых времён овладели Хитруком, когда внезапно начались карантинные бедствия и несметные множества людей, взъерошенных вирусной угрозой, испуганно изменили ритм жизни. В отличие от сонма прорицателей, вороньей стаей налетевших в соцсети за пятнадцатью минутами славы, он не считал пандемию поводом для крутых перемен – разве что по части медицинских обновлений. Не судьбоносным, в его понимании, был и крах нефтяных цен, после чего рухнул рубль. Эти масштабные, но преходящие катаклизмы, поглотившие внимание общества, Борис Семёнович настороженно воспринимал в качестве некой ниспосланной свыше дымовой завесы, прикрывающей главные, ещё не распознанные, но необратимые сдвиги жизни, идущие исподволь. Пандемия смущала своим явлением именно сейчас, в самый-самый момент, когда надлежало быть начеку по части политических землетрясений. Хитрук пребывал в раздвоении: его тревожила реальность бытия, заставляя прикидывать, как ловчее вывернуться из текущих затруднений, а в подсознании точила мысль о скором пришествии новых времён, к которым приспособиться куда труднее, чем к карантинным неудобствам или скачкам валютного курса. Теперь только и жди, что придумают вожди. Новые времена приходят и не уходят, застревая на десятилетия, обнуляя карьеры одних и «делая жизнь» другим. Он задавал себе сакраментальный вопрос: неужели мне одному кажется, что Россия вляпалась в очередную историческую слякоть? Неужто эти державцы – а может, державнюки? – не замучались поднимать Россию с колен?
Хитрук недавно разменял полтинник и, по версии медиков, не входил в группу вирусного риска, а солидные запасы твёрдой валюты уберегали его от житейских потрясений. Иммунитет против болезненных, но временных пакостей бытия был отменный. Но что касается предчувствия новых времён… Тут было над чем поразмыслить. Вросший в свой пост, нанятый властью для дозорной службы в «тылу» завтрашнего дня, поднаторевший глядеть вперёд, Борис Семёнович Хитрук подспудно опасался, что грядущие перемены угрожают его личному счастью, могут вытеснить из земного парадиза, в котором он пребывал, спровадить в адское «околодно», где не пустят дальше турникета. Душевная бодрость покидала его. Необходимо, абсолютно необходимо загодя угадать суть Большого поворота, задуманного главенствующими во власти, и к нему подготовиться, чтобы не оказаться одним из крошечных обломков сурковского путинизма, вытирающего пыль с домашних книжных полок.
Но в самый разгар утомительных, угнетающих раздумий о будущем вдруг выяснилось: вовсе не один Хитрук озабочен завтрашним днём. Самое же поразительное состояло в том, что столь важное открытие Борис Семёнович сделал в сорока шести шагах от своего кабинета. Сорок шесть шагов! Он автоматически пересчитал их, когда в глубокой задумчивости, объятый бездной недоумений, шёл на встречу с Председателем Правления банка.
Кабинет Хитруку выделили на главном этаже, прямым проводом соединив с Председателем. Но де-факто телефон «работал» лишь в одну сторону – Борис Семёнович сообщал о платёжке из спецфонда, которую требовалось подписать. Председатель никогда не уточнял предназначение выплат, ибо знал, какие задачи решает внедрённый под банковскую «крышу» агент Застенья, а иных поводов для общения с ним не было. И вдруг в послеполуденный час одного из обычных дней на рабочем столе Хитрука резкой высокой трелью ожил аппарат прямой связи.
– Борис Семёнович, хотелось бы встретиться. Если вы не слишком заняты, через пять минут жду вас в переговорной.
За пять минут Хитрук не успел даже прикинуть возможные варианты предстоящей беседы. Времени хватило лишь на то, чтобы привести внешность в идеальный порядок: поправил галстук, расчесал шевелюру, привычным слепым движением руки проверил, не разъехалась ли молния на ширинке.
В переговорной они сели не за главный стол, предназначенный для командных игр, а устроились в глубоких угловых креслах. Валерий Витальевич, в банковском обиходе просто «ВВ», сухопарый, подтянутый, по-барски неторопливый в словах и жестах, с железом в голосе, держа на коленях тонкую матово-синюю папочку на кнопке, начал без разминки:
– Борис Семёнович, хочу посоветоваться. Как вы понимаете, не по банковским делам. Хотя… Вопрос в конечном итоге имеет прямое отношение к нашему банку. Вы человек широкого кругозора, со связями в различных сферах и, вероятно, подскажете, а возможно, и поможете в одном щекотливом деле. – После небольшой паузы удивил: – Нам надо разместить в СМИ несколько статей с компроматом.
И умолк, выжидательно глядя на собеседника.
Увы, именно со сферой СМИ Хитрук почти не соприкасался: его «агентурная» деятельность и неофициальный статус не предполагали пиара, требуя анонимности. Однако они же обогатили переговорным опытом. Борис Семёнович отлично знал правила таких приватных бесед и понимал, что поставлен перед жёстким выбором. Ответив отказом, он снимает вопрос с повестки дня, но сильно потеряет в глазах Председателя Правления, который под разными предлогами при случае может избавиться от неформального советника. Если же перейти Рубикон, сказав «да», ходу назад уже нет, он в игре и обязан любыми способами выполнить задачу. А принимать решение надо мгновенно, и в таких случаях срабатывает интуиция. Хитрук достойно выдержал прямой взгляд, спокойно ответил:
– Слушаю вас, Валерий Витальевич.
– Вообще говоря, этим могла бы заняться пресс-служба. Но вопрос не просто щекотливый, а в известной мере деликатный. Я не хочу, чтобы в этом деле торчали уши нашего банка. Компромат нужно вбросить со стороны. За ценой не постоим.
– О ком или о чём идёт речь? – Борис Семёнович сразу взялся за уточнения, не без оснований полагая, что они позволят каким-то хитрым зигзагом ускользнуть, отползти в сторону. – На кого компромат?
Валерий Витальевич приподнял брови и выстрелил:
– На меня.
– На вас?! – унять эмоции на сей раз было невозможно.
– Понимаю ваше удивление и разъясню суть дела. Видите ли, Борис Семёнович, я начинал карьеру в небезызвестном МОСТе Гусинского, олигарха первой волны, ныне, как вам наверняка известно, обитающего в Нью-Йорке. Владимир Александрович был натурой артистической, помимо финансовых ухищрений, увлекался, как принято говорить, общими вопросами. И изобрёл любопытный политический – да, да, именно политический! – инструментарий. Его люди размещали заказные статьи с разгромной критикой МОСТа в оппозиционной коммунистической печати. В «Правде», – не знаю, сохранилась ли эта газета, – в «Советской России». Ну, и так далее. Эти статьи Гусинский с успехом, даже с помпой предъявлял в качестве доказательства своей лояльности: оппоненты верховной власти его ненавидят. – Негромко рассмеялся, но сразу вернул серьёзный тон. – В те времена проворачивать такие махинации было легко. Но вспомнив о ноу-хау Гусинского, я понял, что теперь ситуация намного усложнилась. Критика сегодня полезна и справа и слева, со всех оппозиционных Кремлю сторон. Ну, положим, зюгановская пресса охотно напечатает компромат на меня. А вот либеральная… Поэтому, повторюсь, за ценой мы не постоим… Кажется, уважаемый Борис Семёнович, я вам всё объяснил.
Хитрук, сразу уловив замысел и восхитившись вполне искренне, кивнул.
Валерий Витальевич удовлетворённо сказал:
– Я понял, что вы всё поняли. Что касается наличности, выходите напрямую на Сташевского, он в курсе. – И передавая синюю папочку, добавил: – После прочтения у вас могут возникнуть вопросы. При необходимости встретимся вновь.
Вернувшись в кабинет, Борис Семёнович вполглаза глянул на три странички текста и сразу схватился за трубку прямого телефона.
– Валерий Витальевич, да, вопросы есть. Могу я сейчас зайти в переговорную?
На сей раз Председателя пришлось ждать минут десять.
– Ну? – в своей краткой манере с лёгкой улыбкой спросил он, утопив себя в кресле.
– Валерий Витальевич, это очень серьёзный компромат. Я обязан предупредить вас. Стоит ли подвергать себя чрезмерному риску?
К удивлению Хитрука, сдержанная улыбка стала ироничной, в какой-то степени даже дьявольской, в глазах ВВ мелькнул сабельный блеск.
– Я ждал от вас именно этого вопроса. Не беспокойтесь, Борис Семёнович, действуйте смело. Я всегда смогу дать опровержение.
После минимальной заминки снова, как и в первый раз, выстрелил:
– Это фейк.
До конца рабочего дня Хитрук предавался размышлениям. Бездельно сидел за рабочим столом, барабаня пальцами по сочно-зелёному, чуть ли не бильярдному сукну, вставал, чтобы мерить шагами кабинет, снова садился. И думал, думал, анализируя каждую фразу ВВ, стремясь ухватить суть его тревог и намерений.
Особенно зацепило слово «полезно». Он так и сказал: критика со стороны оппозиции сегодня полезна. Причём и справа и слева, что от патриотов, что от либералов. Кому полезна? Ну не власти же, а лично автору фальшивого компромата на самого себя. Выходит, Валерий Витальевич тоже считает, что другой, главный ВВ готов к Большому повороту в сторону национальных интересов, и надо срочно «переквалифицироваться в управдомы», отмежеваться от либеральной тусовки, в которой банковский ВВ вырос и в которую врос. Хитруку эта мысль, – правда, в зародыше, – явилась сразу после отставки Медведева, который, честно говоря, и сам не особенно утруждался, и других чесаться не заставлял. Медленное время кончилось, опасный тандем Мишустин – Белоусов придал текущим дням ускорение. Кстати, в отличие от тех, кто твердил только о Мишустине, Хитрук обратил особое внимание именно на эту связку, по его мнению, отнюдь не случайную, указующую на планы высшей власти. Но теперь Путин пролонгировал президентство – общее голосование, наверное, вообще отменят, Закон подписан! Это значит, атлантическая прививка, сделанная России в 90-е годы, может потерять силу – обнуление путинских сроков, не исключено, повлечёт за собой обнуление обязательств перед Западом. В ту же сторону толкают и первые всполохи вирусной эпидемии… Вспомнил свежее предсказание уехавшего в США Иноземцева. Академик регулярно «шлёт приветы» из-за океана: на сей раз заявил, что 2020-й год может стать переломным для российской истории, обнулив предыдущую либеральную эпоху. Впрочем, про обнуление эпохи Хитрук присочинил уже от себя, ибо опасался за судьбу нынешней управленческой команды, в которой состоял. Тут вовсе и не нужны элитные интриги, громкая, неизбежно скандальная ротация кланов, – теперешних могут развести втёмную, аккуратненько растворить в новых лицах, чтобы потом отправить в сливной бачок жизни. Да-а, банковский ВВ чутко уловил веяния с самых верхов. Компромат на самого себя – это эпический размах! Председатель объявил аварийный режим и с помощью Сташевского – скучный и не расторопный на вид, медленный престарелый чинуша с артритными ногами, но ближайший советник, самое доверенное лицо! – быстро сочинил вариант, который позволит в случае надобности подогнать свою репутацию под запросы власти. Бомба взорвётся в тот момент, когда ВВ даст опровержение и станет ясно, что клевета исходит от либералов, отправивших его на медийный эшафот. Публикации в зюгановской прессе нужны лишь для отвода глаз. Ловко! Люди денег – это особая порода, у них мозги не хрустят.
Хроническим запором мысли Хитрук не страдал, и разбор полётов банковского ВВ привёл Бориса Семёновича к банальной истине: кое-кто уже «наложил в панамку» – крысы бегут с тонущего корабля. Но едва в голове мелькнуло слово «корабль», на ум пришёл любопытный образ: мы плывём на «Титанике», а сейчас полезнее оказаться на броненосце «Потёмкин». Либеральный «Титаник», похоже, идёт ко дну, уже тонет, а броненосец «Потёмкин» – символ восстания против нынешних порядков. «Но восстание-то подавили, – тут же полоснуло в сознании. – Ситуация очень подвижная, страна снова погружается во мглу, жизнь пятится назад, надо быть осторожнее. Запасёмся-ка попкорном и будем посмотреть, кино обещает быть занятным. Пусть начинает Валерий Витальевич, поглядим, что у него получится с новыми трендами, как он избежит политического увядания. Поучимся бриться на чужой бороде. Слякоть не слякоть, а жить-то нужно».
Хитрука не крестили-не обрезали, и он считал, что жизнь – это договор с Всевышним, заключённый без гарантии. Но зато искусством жизни овладел сполна. И природным чутьём ощущал, что её слом близок.
И всё-таки неожиданное, очень авторитетное подтверждение тревог по части злых «завтра» вдохновляло. Вдобавок ВВ обещал не постоять за ценой, мимоходом упомянув о наличных. Это означало, что важен конечный результат; как при расходах со спецфонда, реальные отчёты не требуются. При оплате наличными это открывало неплохие возможности. Но как их реализовать?
Это был самый трудный вопрос и, по достоинству оценив свою мудрость – в пиковые времена мыслит в резонанс с Председателем Правления, вхожим в высокие сферы! – Борис Семёнович полностью сосредоточился на поисках решения этого вопроса.
Хитрук поднимался по карьерной лестнице с низов, с первой служебной ступеньки, и распрекрасно знал «законы мироздания», как он называл негласный «кодекс бесчестья» бюрократической среды. В России оды чиновному сословию испокон веку отличались неприязнью. Оно и понятно: пороки русского бюрократа с особой наглядностью проступали в отношении к «податному» люду, и народная молва, как и классики литературы, не скупилась на красочные злопыхательства. Но понимание внутреннего мира этой изолированной среды, повадок и склонностей обитателей чиновного «зверинца», который населяют порой уникальные человеческие типы, простому смертному не доступно. Между тем у замкнутого сообщества столоначальников, у офисной бюрократии свои неписаные правила, своя надпоколенческая «генетика» с узорчатым набором свойств и ситуативных альянсов.
Одно из них касается неформальных узнаваний по формуле, в благозвучии вполне цивилизованной: «Свой свояка видит издалека». Известно, любой мелкий, начинающий чиновничишка обожает, не щадя сил, для престижа, со страстью, на манер Чичикова врать о своих близких знакомствах – чаще всего вымышленных или шапочных, – с сильными мира сего. Хитрук сам прошёл через эту первичную стадию. Но поднимаясь по карьерной лестнице, завзятый бюрократ, даже чиновник эконом-класса, умеряет трепотню о своих связях, напоминая о них лишь изредка и по необходимости. А уж те, кто в высшей лиге, в бизнес-классе, монстры подспудных решений, сановники, элита, – те и вовсе скрывают карьерную родословную, не озвучивают имена благодетелей, с которыми связаны неформально, чтобы вокруг не знали, чья мохнатая рука продвигала их по карьерной лестнице, «чьи они люди». Тайные регуляторы аппаратных отношений известны лишь избранным, слишком много значат системные связи внутри властной верхушки.
За многие годы эти тонкости Борис Семёнович вызубрил, словно таблицу умножения. Стал мастером карьерного выживания, на бумагодеяниях, пусть и в цифровом формате, собаку съел. Но, как тонко подмечено в народе, хвостом подавился: нечаянно столкнулся с новым для него, непонятным, даже загадочным вариантом внутричиновных отношений.
Этого человека Хитрук знал давно, – но только в лицо. Оба вращались на федеральном уровне и периодически встречались на различных массовых сходках столичного административного бомонда, никогда, впрочем, не здороваясь, а лишь заприметив друг друга, – обоюдно примелькались. Но на прошлогоднем праздновании Дня России случайно оказались за одним столом, накрытым в амфитеатре зала приёмов на верхнем этаже Кремлёвского дворца, где в партере чокались бокалами опорные чиновники государства, боевые слоны, высшие сановники, – с дамами в ожерельях из акойа, особо ценного перламутро-золотистого жемчуга южных морей. Это априори предполагало, что Хитрук и Немченков службисты одного ранга, хотя не второго сорта, и позволяло собирать богатый урожай знакомств, обязывая к обмену визитками. Но Хитрук считал знакомство сугубо формальным и несколько удивился, когда осенью ему позвонили.
– Приветствую от души, Борис Семёнович. Это Георгий Алексеевич Немченков. Мы с вами…
– Как же, как же! Прекрасно помню наше праздничное застолье, – с дежурным радушием, которое сам он считал «собачьим брехом», откликнулся Хитрук.
– С удовольствием звоню не по делу, – приветливо рокотал Немченков, для солидности снижая голос до лёгкого фальшивого баска. – Вынужден признаться, для меня это редкость. Но общение с вами было приятным, хочу закрепить знакомство. Может быть, на следующей неделе мы где-нибудь пересечёмся? Желательно днём.
– Георгий Алексеевич, в воскресенье улетаю на Южный Урал, как раз на неделю.
– На Южный Урал? Не может быть! Какое везенье! – после коротенькой паузы с восторгом, потеряв половину баска, воскликнул Немченков. – Борис Семёнович, позвольте сегодня или завтра – когда вам удобно – заскочить на пять минут. В буквальном смысле на пять минут. Ваша командировка – это моё случайное везенье.
Он заехал действительно на пять минут. После эмоционального приветствия достал из кармана запечатанную десятитысячную «котлету» идеально новеньких долларов, положил на приставной стол.
– Борис Семёнович, сделайте одолжение. На Южном Урале мой приятель ждёт эти деньги. Мы с ним договорились не зачислять их на его карточку, а передать с оказией. Ну, вы меня понимаете… – Широко улыбнулся, пошутил: – Таможню проходить не надо. Борис Семёнович, я понимаю вашу особую, колоссальную занятость, но нижайше прошу захватить их с собой. Я сообщу ваш телефон, вам позвонят. Всё! Помчался, сегодня у меня сумасшедший день.
Проводив Немченкова, слегка растерявшийся Хитрук в буквальном смысле почесал в затылке, «обрабатывая» необычную и в общем-то нетактичную для первой встречи просьбу. Знакомы без году неделя, считай, шапочно, а он… Видимо, личность бесцеремонная, кипучий делец. Хотя для него, Хитрука, выполнить эту мелкую просьбу – пустячное дело. Действительно, не через границу же переться с долларами.
Однако то были цветочки. Ягодки пошли после возвращения с Южного Урала. Там никто Хитруку не позвонил, и деньги пришлось везти назад. Он позвонил Немченкову, чтобы вернуть их, высказав недовольство необязательностью его приятеля, но услышал в ответ:
– Бо-орис Семёнович, о чём речь. Для меня это такая чепуха, что жаль время тратить. Пусть останутся у вас. Когда-нибудь угостите обедом.
На сей раз Хитрук «чесал в затылке» иносказательно. Возможно, этот Немченков хочет показать свой тугой кошелёк, набитый с поборов? В банке взяток не несут, во всяком случае, неформальному советнику Председателя, который не суёт нос в финансовые дела. А в аппарате полпреда президента – сплошь решалы, герои откатов, которые, как говорил кто-то из Рокфеллеров, могут без труда объяснить происхождение своего богатства – кроме истории первого миллиона. «Кстати, – вдруг подумал Хитрук, – на моей визитке указана банковская должность, но эта “особая, колоссальная занятость”… Похоже, Немченков осведомлён о моих реальных полномочиях. Видимо, навёл справки. А “угостите обедом” означает, что деньги вообще не надо возвращать». Взятка? Но за что? Хитрук не сидел у административных рычагов, не был и банковским инсайдером, сливающим информацию, возможностями «порадеть» не обладал. Однако на всякий случай решил проверить. Сказал секретарше через финансовую службу срочно «пробить» клиентскую базу банка: нет ли в ней Георгия Алексеевича Немченкова? «Тест на коронавирус» пришёл отрицательный, и Борис Семёнович сделал вывод, что встречная просьба, без которой столь дорогой подарок выглядит неприлично, даже подозрительно, скорее всего, будет заключаться в оказании какой-то услуги. Впрочем… Впрочем, как говорят картёжники, не умеешь играть – не садись.
И верно, месяца через два Немченков позвонил снова и с тысячью извинений поинтересовался, не может ли Борис Семёнович с его огромными связями помочь в продвижении одного человечка из аппарата Правительства на более солидную вакантную должность? Со своей присказкой «вынужден признаться» сказал:
– Это родственник моих близких друзей, я пекусь о его карьере. Увы, такова проза жизни.
В таких вопросах Хитрук был искушён, речь шла о низовом звене, для него просьба и впрямь была мелкой. Он без особого труда оказал услугу Георгию Алексеевичу, после чего они отобедали, с пятью переменами тарелок, в «Большом», на углу Петровки, с видом на Кузнецкий мост. Расплачивался, разумеется, Немченков, искренне благодаривший за содействие и воспевавший здешнюю ресторанную культуру.
Да, он, конечно, знал об истинных занятиях Хитрука. И слегка поругивая болтологию экспертократии, нахваливая реальные знания работающих «в поле», без стеснений расспрашивал о видах на близкое будущее России, – в понимании Бориса Семёновича, который не только не скрывал своих политических настроений, а показывал себя горячим радетелем интересов власти. Он вообще оказался приятным собеседником, этот Георгий Алексеевич, разобъяснявший проблемы тех, кто «на земле», часто упоминая в этой связи собственную персону. Вдобавок, мимоходом вернувшись к недоразумению, возникшему при поездке Хитрука на Южный Урал, едва уловимым намёком дал понять: он готов повторить то, что назвал «чепухой», причём неоднократно. И чуткий на этот счёт Борис Семёнович в утомительной симфонии его слов расслышал знакомый мотивчик модного шлягера.
Но с чиновной юности обученный не торопить события, Борис Семёнович счёл за благо поставить их отношения на паузу. Однако же – странно: задавшись вопросом о размещении в СМИ компромата, прежде всего вспомнил именно о Немченкове. Вопрос был очень непростой. Как объяснить, что он, Хитрук, подставляет Председателя Правления банка, в котором служит, пусть и формально? Упоминание о фейке исключено абсолютно, ибо может стать губительным для ВВ, а соответственно и для самого Хитрука. Такие варианты Борис Семёнович, поёживаясь, называл «массажем спины берёзовыми розгами». Значит, предстоит выступить в роли великого правдолюбца? Но это попросту нелепо, не его вид спорта, – никто не поверит, найдут способ «настучать» ВВ, который обязан будет остановить публикацию компромата. Но Немченков с его хитрым, новаторским методом сближения через «чепуху», казалось Борису Семёновичу, способен воспринять просьбу о вбросе компромата без лишних эмоций. «Ему нужен лично я, мои административные связи. Да и деньги передавать через него удобно, – размышлял Хитрук. И вдруг его осенило: – Надо намекнуть на мою личную финансовую заинтересованность!» Да, да, именно так! О Боже, как он любил такие распасы с прикупом! И пусть думает, что хочет. К тому же ему просто незачем продавать меня, никакого навара не получит.
В своё время, оказавшись за одним столом с Немченковым на кремлёвском приёме, – в амфитеатре рассадка была свободная, – Хитрук не учёл давнюю мудрость, изречённую старой черепахой из мультфильма: случайности не бывают случайны. А теперь не мог предположить, что его просьба для Георгия Алексеевича Немченкова станет чем-то вроде манны небесной, тот и мечтать о таком двойном везении не смел. Как говорится, в самую голодуху Хитрук прислал ему курьера с отменной пиццей! Пачка новеньких стодолларовых купюр, в качестве «чепухи» подаренная Хитруку, входила в план вербовки, одобренный Винтропом, и предложение Бориса Семёновича слить компромат стало компроматом на него самого, облегчая дальнейшие отношения с этим весьма осведомлённым чиновником. Но ещё более заманчиво другое: те десять тысяч долларов подотчётны, а просьба о вбросе компромата – плевать на кого! – с обещанием щедрой, по сути безлимитной оплаты наличными позволяла сорвать хороший куш, не ставя Боба в известность. Левое бабло в работе на Винтропа! Это даже безопаснее, чем левые доходы по служебной линии.