Анатолий Салуцкий
Немой набат. 2018-2020
Глава 9
Это был день любви.
Когда в Поворотихе начали осторожно послаблять карантинные строгости, Донцову разрешили по субботам наезжать к жене и сыну, однако с непременным условием: без посторонних общений. А Деда и Антонину стреножили: было велено никого в дом не приглашать. Бережёного Бог бережёт, деревенская спайка при вирусной катавасии только укрепилась.
Жизнь постепенно возвращалась в свои берега, однако лишь отчасти. Поворотиха погрузилась в затишье. Не слышно было шумных дачников, всё ещё не открылась «Засека», народ с былым усердием налёг на огороды, полагаясь в основном на самообеспечение. Люди терпеливо, молча пережидали лихолетье, воспринимая его как стихийное бедствие, по счастью не угрожающее ущербом для имущества. Но Дед ворчал: «Ох, боже-боже, спад жизни хуже бедности».
В первый свой приезд Донцов на радостях привёз, считай, целый ресторан, каких только припасов не набрал в «Азбуке». Оглядывая праздничный стол, Дед и Антонина сокрушались, что не вправе назвать гостей – ведь ещё с зимы мечтали о новоселье в подновлённом доме. А когда Виктор вошёл в еженедельный ритм, не только подсобляя продуктами, но и наставляя непубличными новостями из кругов, в которых крутился, в доме Богодуховых утвердилось спокойствие по части завтрашних дней. Вдобавок радовали телефонные звонки из Сибири – вирус никого из детей и внуков не задел, остерглись.
В общем, жизнь без постных дней.
В какой-то раз Донцов, уведомив Веру, нагрянул в пятницу вечером, и с утра, в жаркий субботний день они отправились по знакомому маршруту – на лесную опушку. Теперь Ярик, свесив ножки, уже мог сидеть на плечах, но Виктор несколько раз спускал сына на землю, чтобы тот топал, держась за папину руку. Эта неспешная прогулка сама по себе доставляла уйму радостей, а уж когда всей семьёй пришли к своей тенистой нарядной берёзе, расстелили одеяла, разложили провизию для пикника, – было им счастье.
За лето Вера загорела лицом, по мнению Виктора, выглядела роскошно. С обнажёнными плечами, тугой грудью, в простом сиреневом топике, она стояла у толстоствольной берёзы – красавица! Донцов «щёлкал» жену на её смартфоне, свой оставил дома, чтобы полностью отключиться от дел, не жить «на нерве», ведь и по субботам дёргают.
Потом лёг плашмя, глядел в блеклое летнее полуденное небо, по которому плыли редкие кучерявые облака, именно плыли – банально, но очень точно. В тревожные минуты жизни ему порой не спалось, по ночам он лежал на спине и тупо смотрел в потолок, выше которого, представлялось ему, всё равно не прыгнуть. Сейчас – наоборот, беспредельно высокая небесная высь рождала уверенность, что с Верой им всё по плечу. Ночью на тесной верандочке цветковской баньки, куда она пришла, оставив спящего Ярика под присмотром Антонины, они упивались душевной близостью, которая умножала восторги любви. В нынешней суетной жизни, думал Донцов, поймав взглядом облачко, похожее на большую рыбу, даже на кита, такое полное слияние душ и тел – дар Божий. Всё, абсолютно всё, что делала Вера, – нянчила Ярика, накрывала стол, подметала дом, да просто резала хлеб, – каждое её движение рождало в нём непреходящую радость человека, который после долгой нелёгкой дороги пришёл в свой тёплый, родной дом и обрёл уют для сердца. Он не был восторженным юношей, очумевшим от радостной близости с желанной женщиной. Взрослым, трезвым умом он понимал, как отчаянно ему повезло, сколь замечательно повернулась жизнь, и не хотел для себя ничего лучшего, мечтая, чтобы подаренное ему сладостное счастье длилось вечно.
– Здесь чудесно, Витюша. – Она села рядом, ласково гладила его по голове.
– Знаешь, сейчас я словно физически ощущаю ток жизни. Ты, Ярик, солнце, берёза – для меня и для тебя символ всего родного. Скажи, что человеку ещё нужно? Я до краёв счастлив. – Засмеялся. – А я ведь тебя долго, о-очень долго искал.
– А я тебя долго, о-очень долго ждала. – Взъерошила ему волосы, поцеловала в голову.
Он приподнялся на локте, обнял её за талию, и они оба смотрели, как Ярик упорно преодолевал маленькие кочки, падал, поднимался, делал несколько шагов и снова падал в мягкую траву.
– Поднимется или ползком?
Она засмеялась колокольчиком:
– Ты, мой дорогой, во всём смыслы ищешь. Но сам же ночью говорил, что многое тебе не ясно, что надо для уяснений с профессором из Курчатовского института повстречаться.
– О! Когда был строгий карантин, я им периодически позванивал, не нужно ли чего. Дай-ка смартфон, сейчас тоже позвоню.
Лидия Петровна, как всегда, была рада «сразу узнаваемому голосу», источала бодрость и оптимизм. Потом Донцов разговаривал с Михаилом Сергеевичем, который, по его словам, ждал вакцинации, после чего можно будет приступать к широким общениям, и уповал на встречу с Донцовыми – да, да, во множественном числе.
Когда распрощался, Вера спросила:
– Видишь, твой профессор ждёт вакцину. А как же с юбилеем Синягина? Он на осень намечает, но вакцина, дай Бог, только к Новому году появится, а скорее, к весне.
– Во-первых, Веруня, Иван Максимыч, как ты знаешь, от широкого ресторанного праздненства отказался. Поскольку дата уже миновала, хочет всего лишь пригласить на дачу нескольких близких людей, и я рад, даже горжусь, что в их число и мы с тобой вошли. Во-вторых, думаю, к осени число инфицированных резко сократится, а значит, и риск заражения сойдёт к минимуму. Ну, и наконец, весьма вероятно, что все гости накануне сдадут экспресс-тесты. Во всяком случае, мы с тобой тест пройдём обязательно, и до и после. Теперь это просто.
– А ты с Синягиным давно общался?
– Как теперь говорят, офлайн, очно, глаза в глаза – давно. А вот онлайн мы часто перезваниваемся, новые проекты наклёвываются, к тому же он хочет меня кое-кому посватать. Хотя в экономике дела швах, чувствую, настроение у него на подъёме. Он же в словах не стесняется, говорит напрямую: содержимое власти начинает меняться, Белоусов намерен трансформировать систему управления экономикой, теперь либеральная выумь-заумь на нет сойдёт, а коли так, Россия вот-вот вперёд рванёт. Дай только с вирусом расправиться. Да, кстати! Я тебе намеренно некоторые детали не рассказывал. Иван Максимыч осенью задумал учинить сугубо мальчишник, без жён. Ну, я, конечно, отказался, так и рубанул: без меня. Веруня, это дело принципа, без тебя я никуда, без тебя я теперь ничто и никто. Он перезванивает через несколько дней, говорит: твоя взяла, приедешь с женой, молодец, что заупрямился, уважаю.
Вера обняла его, стала зацеловывать.
– Да, хороший мужик, Иван Максимыч. Помню, мы про чиновников говорили, он смешную байку из прошлого рассказал. Тогдашние начальники, советские, они, как и сейчас, были кабинетчиками, по телефону указания давали, в реальной жизни многое упускали. Ну, один секретарь обкома и надумал их уму-разуму научить. После совещания повёз осматривать новую коровью ферму. Но ферма-то новая, а к ней ни пройти ни подъехать, кругом жирная грязь по щиколотку. Все из машин вылезли, мнутся. А секретарь надел резиновые сапоги – он-то знал, куда едет, – и говорит: пошли, ребята! Ну, хоть ты в паркетных туфлях, а попробуй не пойди!
Вера рассмеялась:
– Да-а, круто проучил.
– Синягин мне и говорит: тот поучительный случай у меня на заметке; грязь, она не только под ногами, знаю, куда и как своих управленцев носом сунуть. Чтоб не дремали.
– Кто бы теперешних бюрократов так проучил. Помнишь, как с мамой вышло? Ещё до эпидемии.
– Конечно, помню. Я водителю велел куда-то в конец Москвы её к врачу везти.
– Представляешь, хотела записаться в райполиклинике, где тридцать лет на учёте, а ей говорят: вас открепили, езжайте на Автозаводскую. Почему, отчего? Это страховщики: где пациентов мало, туда они живые души и подбрасывают, чтоб платить за них. И главное, не считают нужным ставить в известность! Люди, считай, без врачебной помощи, не у всех зять с машиной, чтобы везти куда-то на кулички. Наворотили, наоптимизировали! Койки сократили, врачей поувольняли. О чём говорить, если бывший министр Скворцова утверждала по ТВ, что сто лет назад наши предки массово лечились подорожником – как ей орден за такие речи не выдали, не понимаю. Вот и пришлось в эпидемию из кожи вылазить. Но никто не ответил за прежние ошибки. Ник-то!
– Знаешь, Вера, эти люди… Я ведь часто имею дело с чиновниками, пусть и не высшего разряда. Чугунные зады! Но стиль-то, он с верхов идёт. Наш бюрократ твёрдо знает, что безнаказан – за безделье и ошибки. Если на взятке подловят, – да, тогда погорит. Эти люди… Это особая каста, они пришли ниоткуда и уйдут в никуда. Все, снизу доверху. Останутся Синягины, люди дела. Только их добром поминать будут.
– Пришли ниоткуда и уйдут в никуда… Сильно сказано, даже мощно. Но вот на счёт «снизу доверху», тут надо подумать. На мой-то взгляд, твоя раздача как бы адресная, под неё только самые «достойные» попадают. В моём понимании это те чубайсы со строчной буквы, которые под шум перестройки вынырнули и впрямь ниоткуда, иногда без прошлого, даже с вымышленными биографиями. Словно мухи, засидели Россию, нагадили, испохабили чужие жизни и уйдут в никуда. Это их девиз, но также и их клеймо: «Ниоткуда в никуда». Ничто никогда не превращается в не́что. – Она сделала акцент на местоимении «их». – В общем, заслуженные проходимцы, носители вируса народофобии. Люди случайных происхождений, если глубже взглянуть, – партия госсмуты.
Зацепившись за край одеяла, на него, вякнув, упал Ярик, и Вера подхватила сына на руки: «Ушибся?» Ярик молча обнял её за шею.
– Не ушибся, а испугался. Давай-ка его сюда, пусть на папиной груди полежит.
– А знаешь, что тревожит? – Вера продолжила разговор, но глядела глубже. – Прочла в фейсбуке у госсекретаря Помпео про великую идею Запада. Сегодня «великая идея Запада» – это что? Демократия с ракетами? Фарисейская политкорректность? Диктатура толерантности с гендерной битвой? Митутки? И тем не менее, они используют её на всю катушку, словно кофе навынос. Как мы раньше – социализм. А что несёт миру Россия? Сформулируй… А-а, не получается. А Россия ещё с Третьего Рима предлагала человечеству великие идеи. Но теперь на пьедестале стяжательство и пороки, подумаешь, невидаль. Даже при Ельцине искали нацидею, а сегодня – патриотизм и точка. Но это же не идея – чувство! И хуже всего, об идеях уже никто не думает. Путин – по макушку в текучке, а идеологов за версту не видно. Чертоги разума не при деле. Политтехнологи на коне, теоретическую мысль копытами топчут. Извини за едкие слова… Благодаря Савве Васильевичу Ямщикову я живопись лучше узнала и как бы сопоставляю её с политической жизнью. Вот эпоха Возрождения! Художники поняли, что такое перспектива в живописи, на перспективе всё классическое искусство зиждется. А в ХХ веке пришёл кубизм. Что он принёс? Изображение одного предмета с разных точек зрения. Да, шедевров и в кубизме немало, великое не сравнивают. Но политика наша сегодня напоминает именно кубизм: перспективы нет, по одному и тому же вопросу без устали хлещемся.
– Это, Веруня, разговор долгий.
– Именно что долгий. А ведь самое время предложить Западу нашу народную нравственность – от традиционной семьи до межнационального мира. Если по-крупному, Россия – последний оплот классических европейских ценностей, о которых миллионы людей на Западе мечтают. Человечество-то ныне гниёт с Запада. Но Путину – не до того. Даже позволяет внутри страны над российской духовностью издеваться. Демократия! Великая идея Запада! Э-эх! А у нас: больше цифры – меньше духа. В вопросах теории, я бы сказала, полная беспечность, какое-то стратегическое безмыслие. Нельзя по их правилам играть, они – шулеры. – Засмеялась. – Помню, по ТВ показали юмориста Галкина, – дебаты Путина с Путиным. Один только раз мелькнуло, и всё. А ведь Галкин самую суть ухватил: такое впечатление, что Путин без конца сам с собой дебатирует. Ты ведь понимаешь, что это значит.
Выговорившись, умолкла.
Потом все трое со смаком, с чувством, со счастливым смехом очень вкусно перекусили. Видя, с каким удовольствием уплетают мама и папа, Ярик «составил компанию», не капризничал, сам тянулся ртом к ложке с овощным супчиком, с творожком и даже отпробовал свежепросольного огурчика. А пообедав, послушно позволив маме влажной салфеткой отереть ему губы, уставший от падений и вставаний, «наетый и напитый», сразу уснул на приготовленном для него мягком одеяльце.
Глядя, как она бережно, со словом «Любимка» укрывает сына простынкой, сколько радости на её лице, Донцов сходил с ума от нахлынувших трогательных чувств и, хорошо зная и понимая Веру, был уверен, что сейчас услышит именно тот вопрос, какой вертелся на языке у него самого.
И услышал.
– Витюша, думаю, на следующий год надо рожать второго, а?
Он жарко обнял её, повалил на одеяло и долго целовал губы, щёки, глаза, шепча между поцелуями:
– Да… Да… Да. Надо, надо, обязательно надо второго.
– Мальчика или девочку? – засмеялась она.
– Двойню!
Когда угомонились, Вера принялась аккуратно раскладывать по пакетам блюдца, ложки, вилки, конечно, и пищевой мусор, говорила:
– Как жизнь меняется, Витюша! Третьего дня мне Антонина сказывала, что раньше деревенские бабы полиэтиленовые пакетики сберегали, мыли их в тёплой воде и снова пускали в дело. А сейчас они стали экологически вредными, идёт возврат к бумажной упаковке. Но мясорубки ручные добром поминают. Электрические, они не надёжные, а те, железные, были вечными, столы ломались, к которым их прикручивали, а мясорубкам хоть бы что. Вот умора!
– Сказывала! Ты совсем окрестьянилась. Раньше-то у тебя было «рассказывала».
– Да ведь верно люди говорят: с кем поведёшься, от того и наберёшься. А по мне, между прочим, этот старосельский язык – он вкусный. Вечерами, когда Ярика уложу, я обычно сажусь пояндексить. И когда был строгий карантин, в соцсетях шла жуткая бойня, люди от безделья устали больше, чем от работы, скука, тоска, вот злость и выплёскивалась. Оно и понятно: бокса без мордобоя не бывает. Потому и язык несносный. Исковеркали родную речь, сплошь гадости да гнусности, сплошь горбатые слова, сплошь онлайн в прамтайм. А здесь, в русской языковой стихии, сижу, словно в блиндаже. Хотя народ не устаёт импровизировать. Знаешь, как здесь выходные дни называют? Просто «выхи». А «кстати» – просто «кста». Но я укрылась от хвори не только вирусной, но и от безумия новых условностей, аж страшновато в город возвращаться, наверное, сперва буду там на цыпочках ходить.
– Нет, дорогая моя, тебе это не грозит, ты у меня абсолютно самодостаточная. – Хохотнул. – Хотя эта цифровая жуть всех зацепила. Потому и смешиваешь французский с нижегородским, сказываешь, что пояндексила.
Виктор смотрел на жену и не мог налюбоваться, немел от восторга, восхищаясь прелестью её слов, полной схожестью взглядов на жизнь, без чего настоящей любви-то, пожалуй, не бывает – только страсть. Чистой воды бриллиант ему достался!
– Ты чего молчишь?
– Веруня, склад ума у тебя, конечно, не стандартный. Начинка для тебя изначально важнее обёртки, фантиком, каким бы он разукрашенным ни был, тебя не возьмёшь. А сейчас, когда измудряются упаковку делать изощрённее и дороже самих изделий, – ты понимаешь, я говорю иносказательно, – твой талант и вовсе на вес золота.
– Я в тебе сразу начинку углядела, – засмеялась Вера. – Но и обёртка тоже высший класс.
Он снова обнял её, принялся обцеловывать лицо.
– Сегодня у нас великий день любви!
Когда слегка размякшие от целебной воздушной настойки нескончаемых приокских лесов они возвращались в Поворотиху, Вера мимоходом сказала:
– Значит, говоришь, мама в полном порядке? Боже мой, я почти три месяца её не видела.
И Донцов вспомнил то, о чём забыл рассказать ночью, – было не до того.
– Тёща не только в порядке, но и ведёт общительный образ жизни. Я на неделе заезжал чайку попить, она рассказала о беседе с каким-то священником.
– Она обрядность не соблюдает, но верует глубоко, даже истово.
– Не в этом дело. Разговор-то со священником был о Сталине.
– О Сталине?
– То-то и оно.
– Любопытно. И что мама говорит?
– Я её понял так, что священник этот очень сокрушался о сатанизации Сталина, которому, впрочем, бить поклоны не намерен, потому что воспринимает его просто как историческую фигуру. Но главное, её потревожило, что отец… Забыл имя, она называла. Что он озабочен отсутствием гармонии в симфонии властей – церковной и государственной, и нажимал на робость священноначалия по части призыва к духовному и нравственному оздоровлению России. Нет, он говорил даже о требованиях к власти. Она и спрашивала, что это значит.
– А ты что?
– А что я? Сказал, что верно этот священник рассуждает, что сегодня у народа в этом смысле вся надежда только на православную Церковь, что в миру сферу нравственности подмяли низвергатели. Это, кстати, её слово, я запомнил. Что я ещё мог сказать?
– Мама, конечно, к таким разговорам не готова, она в основном по домашней части. Но то, что среди людей священного сана пошли расхождения по Сталину, по диалогу с властями, – для меня это неожиданность. Будем, Витюша, посмотреть, как дальше в нашей Рассеюшке дела пойдут. Похоже, скучно не будет.
Глава 10
Схватку с коронавирусом Путин возглавил лично.
Вообще говоря, к тому времени, когда президент воззвал к сплочению в борьбе с угрозой, смертельные страхи, обуявшие сограждан после первых холерно-чумных раскатов пандемии, слегка поутихли. Вести из Ухани обнадёживали: вирус не выкосит половину человечества, история знавала куда более жуткие заразные вспышки, а теперь речь идёт в основном об ужесточении санитарных норм. Истероидные настроения пошли на убыль, коронаскептики заговорили о неких, по Солженицыну, «потёмщиках», возжелавших через нарочно раздутую панику изменить глобальный миропорядок. В качестве подтверждений надуманности устрашающих слухов даже ссылались на радио «Свобода», ставшее поставщиком нервирующих фейков под девизом «Вирус разгрузит планету».
Но тут ковид полыхнул в расхлябанной гендерно-ювенальными безумствами Европе и в Штатах, где под морги пришлось пустить рефрижераторы. Мир оглянуться не успел, как замкнутые в национальных границах сражения с пандемией превратились в негласный чемпионат лидеров развитых стран, где призом стал личный престиж и авторитет государства. Призрак карантина начал бродить по России.
Однако, по мнению некоторых изощрённых умов, охочих до конспирологии, была ещё одна причина, побудившая российского президента стать публичным главковерхом антиковидных сражений. Особо осведомлённые затейщики, по обыкновению ссылаясь на анонимные источники, утверждали, будто ещё в декабре 2019 года стратегическая разведка уведомила Путина об уханьской угрозе, чреватой глобальным катаклизмом. И он срочно перенёс мартовское Послание на 15 января. Более того, по догадкам пытливых диванных аналитиков, именно угроза загадочной пандемии ускорила отставку Медведева, чью реформаторскую прыть, вязнущую в топях и хлябях экономики, Путин знал слишком хорошо. Он якобы даже вспомнил подходящее для таких случаев сталинское словцо «канительщики».
Впрочем, для ускорения кадровых решений у Путина были и другие резоны. Смена правительства шла рука об руку с поправкой к Конституции, давшей ему право баллотироваться на президентских выборах 2024 года. Между тем опаснейшим ухабом на историческом пути России был именно нервный проект «Преемник», сопровождающий смену кремлёвского лидера. Ельцин искал сменщика интуитивно, наугад, по подсказке окруживших его «энергичных людей», вроде Чубайса, которые крупно просчитались: преемник не позволил и дальше транжирить Россию, хотя личную безопасность своему предшественнику и его присным обеспечил сполна. Путин в 2008 году изловчил хитроумную схему тандема, позволившую ему вернуться в Кремль. В 2024 году, учитывая болезненный опыт медведевской пересменки, он предпочёл не рисковать и остаться у власти через самопреемство. «Рукопашная» с пандемией – онлайн, на телеэкранах, в прямом эфире, у всех на виду – стала идеальным поводом для усердного воспевания лидера, причём с повышенной дозой восхвалений. Символы и знаки эпохи расставили в нужном порядке.
Но в эту политическую комбинацию был вплетён фактор, выпадающий из стандартной схемы. Конституция позволяла решить вопрос о самопреемстве на кремлёвской кухне, в кругу дрессированной правящей стаи. Однако Путин выдвинул условие, усложнившее задачу, – обнуление прежних президентских сроков необходимо одобрить всенародным голосованием.
Зачем? Процедурная легитимность по Конституции соблюдена идеально. В то же время плебисцит, которого добивается Путин, юридически ничтожен.
Почему же, почему помимо дежурных законодательных норм центроверху понадобилось задействовать политическую волю народа?
Именно этот вопрос потаённо, неизречённо расколол сознание общества.
Копеечный люд, обездоленные, задавленные нуждой, прижатые вирусной невзгодой к нижней планке выживания на окраине бытия, потерпевшие и безгласные, ставя рекорды безропотности, не раздумывали над глубинными смыслами верховных замыслов, пережидая тягучие дни эпидемии в социальном упадке.
Не вдавался в тяжкие раздумья о долгосрочных планах власти и взъерошенный, бешено мчащийся, словно белка в колесе, средний класс, по которому карантин ударил с особой жестокостью, не только подорвав текущие доходы, но и загнав в мозги, словно иголки под ногти, мучительный свербящий вопрос: что дальше? Полные штаны счастья от саннадзорных послаблений не могли снять главную проблему: удастся ли сохранить бизнес после пандемии? Эти чернорабочие рынка, до безрассудства поглощённые заботами дня, барахтались в водоворотах жизни – «главные нервы» ещё впереди, в туманном завтра! – мечтая сохранить своё место в России грядущих дней.
Как ни странно, эта же тревога, хотя совершенно иного смысла и свойства, снедала тех, кто жил кучеряво, кого ковид затронул вскользь, для кого карантин стал лишь досадным неудобством, слегка осложнившим зарубежные полёты на бизнес-джетах, кто играл на бильярде шарами из мамонтовой кости. Эти изощрённые в интригах дяденьки и тётеньки с пряником во рту и «мульонами зеленью», вечно снующие возле больших денег, угадывали за решением Путина опереться на главный политический ресурс – голосование, некий нераспознанный сценарий, грозящий обнулить влияние олигархических групп и кланов, оттеснить на обочину политики сплочённую клику «переустроителей России», задававшую тон с девяностых годов.
Искушённым во властных изысках царедворцам становилось ясно: «кривляние с поправками» сигнализирует, что в России вместо привычных, набивших оскомину пересудов о скором пришествии эпохи перемен настаёт настоящая «ньюхистори», начинается истинная смена вех, причём с каскадным эффектом. За риторическими фасадами антивирусной мобилизации Путин, перефразируя Плеханова, принялся молоть муку для будущих пирогов с новой начинкой. Фон российской жизни, модель власти, политические повадки, стиль общения с народом да и сам Путин неуловимо менялись. Зависший в точке наивысшего маха маятник русского либерализма, принижавшего роль государства, словно держал паузу перед тем, как пойти в обратную сторону.
Разномастная привластная элита не могла с равнодушной зевотой, сводящей челюсти, взирать на то, как Путин подбирается к золотому запасу русского консерватизма, чтобы пустить его на возрождение страны. Настроения власти менялись. И те, кто рисковал быть изгнанным из круга избранных, использовали вязкую пандемическую паузу для напряжённого осмысления своей завтрашней роли. Уход в молчание был отвергнут. Светский террариум зашевелился, групповые интересы топ-тусовочного сообщества возобладали над текущими разногласиями. В домашних уютах, на загородных виллах, на прогулочных речных комфортах, независимо друг от друга, приватно, по-приятельски созывались на узкие рандеву люди, чьи интересы могла затронуть новая повестка дня, кое для кого не исключавшая опалу. По их разумению, после всенародного «ДА» обнулению путинских сроков перемены в стране станут неизбежны и обернутся для них историческим вызовом. Но этим людям не нужны были ни революции, ни эволюции – пусть бы всё оставалось как есть. Остряки шутили на злободневную тему: старая холера лучше новой заразы. Мастера блефа, они были крайне озабочены предстоящим переустройством собственных судеб, опасаясь блокирующих позиций Кремля.
Их братаны на вершинах власти зашатались. У некоторых настроения были паническими.
Как и в первый раз, бездисковый телефон связи с Председателем Правления ожил в кабинете Хитрука неожиданно. Счета по компроматным фейкам шли через Сташевского; когда вопрос был закрыт, Валерий Витальевич позвонил и кратко спасибствовал, сухим тоном дав понять, что общаться им теперь незачем.
И вдруг прежнее:
– Борис Семёнович, если вы располагаете временем, через пять минут жду вас в переговорной.
Похоже, внезапность была важным элементом его тактики.
Они снова расположились в угловых креслах и неожиданно для Хитрука, к его вящему удивлению, которое сразу отозвалось настороженностью, Валерий Витальевич начал расслабленно, можно сказать, по-дружески.
– Во-первых, уважаемый Борис Семёнович, ещё раз спасибо, что пособили в деликатном дельце. Восхищён мастерством, с каким был исполнен этот медийный кашель, а особо ценю отсутствие утечки о моей заинтересованности в публикациях. Полнойотдачи замысел не дал, да и не мог дать, однако частично удался – последовал лёгкий шторм негодования, и он уже сказывается. Но, как известно, аппетит приходит во время еды, теперь ясно, что надлежит держать ухо востро, избегать как чрезмерного пафоса, так и всевозможных увещеваний. Я с вами был предельно откровенен, не сомневаюсь, вы поняли мои устремления. Это и позволяет продолжить наши общения в том же духе. – Угадав, что с губ Хитрука вот-вот сорвётся какая-то ремарка, упреждающе сделал стоп-жест ладонью. – Нет-нет, на сей раз никаких прыжков с батута на Луну или попыток углубиться ниже дна. Понимаете ли, Борис Семёнович, события развиваются стремительно, на этой почве – кстати, не уверен, что она так уж благодатна, – вызревает потребность в мозговом штурме по важнейшей, базовой теме. Касаться её сути сейчас не имеет смысла. Стратегическая дерзость! Нужны подробные пояснения. В данный момент я хочу обсудить с вами форму такого мозгового штурма.
Многоопытный службист, Хитрук привык мыслить конкретно, и упоминание о загадочной «стратегической дерзости» его изрядно смутило. От него пахнуло смрадом новых «прогрессивных ценностей», а сегодня они – не комильфо. Вдобавок, устыдившись своего недопонимания, он поплыл от «формы мозгового штурма». Что ещё за «мозговой штурм»? Шарада! Но поскольку именно этот вопрос предлагался к обсуждению, нейтрально вставил:
– Под формой вы подразумеваете… Валерий Витальевич откинулся в кресле.
– Это два раздельных вопроса. Первый относительно… – Поднял указательный палец, нажал голосом. – Относительно простой. Кого привлечь для глубокого осмысления темы? Мне на красной дорожке видится такой состав: я, Сташевский, мой давний приятель, крайне заинтересованный в данной проблеме, вы, уважаемый Борис Семёнович, и некто пятый, кого вы сочтёте возможным пригласить. Я вам доверяю.
С каждым словом разговор становился круче и загадочнее. Вдруг выяснилось, что деятель среднего кремлёвского ранга Хитрук включён в некую топ-группу, которую возглавляет Председатель правления крупнейшего банка, чтобы обмозговать тему государственного масштаба. Это в корне меняло ситуацию, и опыт изощрённого служаки подсказал Борису Семёновичу, что он должен вести диалог на равных.
– Валерий Витальевич, не предполагая о теме мозгового штурма, затруднительно подыскивать партнёра.
– Специальных познаний не требуется. Это должен быть человек, мысленно погруженный в перипетии текущей политики, памятливый, гибкого и нетривиального ума. И, как говаривал небезызвестный сатирик позапрошлого столетия, умеющий умственным напряжением не расстраивать своё пищеварение. Почему я пригласил вас? Знаю, сколь статусно вы внедрены в номенклатурную среду, сколь широк круг ваших интересов, знакомств. И человек, вами рекомендованный, мышлением будет отличаться от расчётливых буквалистов, вроде меня, что и требуется. Кстати, не думаю о ком-то из ваших коллег. Разнообразие, друг мой! Искомое таится на перекрёстках взглядов и менталитетов. Но, разумеется, без экстремистов и экстремалов… Да, ещё одно «кстати» для уяснения замысла: речь ни в коем разе не идёт о создании каких-то структур, составлении неких документов, о дрязгах общественного свойства. Мозговой штурм в чистом виде! Опережающее мышление! Взгляд за пределы текущего дня. Стратегические подходы во имя стратегических выгод.
Валерий Витальевич всё более увлекался, речь его, обычно размеренная, степенная, ускорилась. Он поднялся с кресла, расхаживал по просторной комнате.
– Второй вопрос, уважаемый Борис Семёнович, представляется мне более сложным. Где, в какой обстановке вести мозговой штурм, чтобы он помог неформально, по-крупному осмыслить проблему?
Хитрук удивлённо поднял брови, указал рукой на длинный светло-лакированный переговорный стол:
– Разве не здесь? Полная гарантия конфиденции.
Председатель негромко усмехнулся, снова устроился в угловом кресле.
– А вот представьте. В десять утра у вас совещание в АП. К часу или двум вы прибываете сюда. А на шесть у вас назначена встреча с партнёром. Обычный, рядовой день делового человека, будничная заурядность. О каком свободном полёте мысли, без чего невозможен мозговой штурм, можно говорить при таком раскладе? Рабочий ритм, нацеленность на решение текущих задач – при чём тут размышления на какие-то абстрактные, оторванные от сегодняшней круговерти темы вне привычной компрадорской морали? Не-ет, уважаемый Борис Семёнович, необходимо приподняться над повседневной суетой, вырваться из привычного круга чихов-пуков, избавиться от обременения текущими заботами. Формальная сходка бессмысленна, не даст ничего, кроме ошибочных выводов. Помните, я рассказывал вам о работе с Гусинским? По его словам, он начинал с заначки под стелькой своего башмака, но за несколько лет добился бешеного успеха. Артистическая натура! Но на политической переправе от Ельцина к Путину дал такого маху, что в Бутырку угодил – помню, как всю ночь дежурили у тюрьмы его «мерседес» и несколько сотрудников, в том числе и я грешный. Правда, просидел лишь двое суток, после чего, как вам известно, отправился в дальние странствия по земному шару. Но почему его судьба вывернулась наизнанку? На этот вопрос в открытом письме ответил бывший гендиректор НТВ Добродеев: Гусинский использовал канал как «информационную заточку» для шантажа правительства и доступа к финансам. Ну, каково? Зарвался парень.