Анатолий Салуцкий
Немой набат. 2018-2020
Глава 8
Уже через неделю после возобновления регулярных рейсов Боб Винтроп вылетел в Москву. Двухнедельный карантин для иностранцев отменили, и включаться в дела можно сразу по прибытии, лишь слегка отоспавшись, чтобы учесть перемену дня и ночи. Но на сей раз он не рискнул бронировать номер в отеле, а предпочёл гостевую малоэтажную зону посольства – ввиду пандемического форс-мажора там дополнительно отдали под временный ночлег несколько двухэтажных офисов.
Пока Америка и весь мир сражались с ковидом, службы, анализирующие геополитические расклады, напоминали растревоженный улей. Пандемия неминуемо изменит конфигурацию мировых сил и к этому надо готовиться заранее. Где-то в тиши очень высоких кабинетов была подтверждена концепция, согласно которой перед неизбежным конфликтом с Китаем необходимо вывести из большой игры Россию. Но в России ещё до вирусного нашествия случилось нечто: Путин остаётся у власти. Вдобавок ясно, что пандемию страна пройдёт с наименьшими потерями в живой силе, что поднимет авторитет кремлёвского диктатора. Новая ситуация требовала осмысления уже на том уровне, где вращался Винтроп. Бессмысленность ставки на цветную революцию, которую ранее связывали с президентской пересменкой 2024 года, становилась очевидной. Нужны иные пути решения русской проблемы. И они были найдены. В той части, в какой о них был осведомлён Боб, речь шла об «отравлении колодцев» – нагнетании противоречий в экономике и обществе, создании атмосферы хаоса, подстёгивании недовольства, причём у этих общих подходов было много конкретных подпунктов. «Надо создать им небольшой адок, – формулировал для себя задачу Винтроп. – Чтобы поджарить пятки».
Впрочем, перед такими, как Винтроп, поставили отдельную крупную цель: используя пиар-сопровождение, предпринять максимум усилий для продвижения некоторых российских деятелей, с кем налажена связь, в разряд так называемых «подателей смыслов», подсказчиков власти. На самом деле они будут выполнять функцию «предателей смыслов», неких идейных суфлёров подставных идей, тормозя выработку нового путинского курса аппаратными творцами идеологии.
Однако ситуация на русском направлении уже начала меняться. Те люди из идеологизированного меньшинства, с которыми Винтроп ещё год назад свободно встречался в ресторанах и на тусовках, по донесениям из Москвы, стали гораздо сдержаннее по части общений с зарубежными гостями. И кроме прочего, предстояло разобраться: это осторожность или трусость? О новых порядках говорили и те, кто прибывал в Вашингтон или европейские столицы с деловыми визитами и для кого устраивали закрытые встречи, – в службе Винтропа их называли инструктажными. В итоге в Вашингтоне сделали вывод о необходимости резко усилить меры предосторожности, чтобы не спалить агентов влияния. Боб вынужден был отказаться от нескольких прямых контактов, важных для разъяснения долгосрочных установок, работать через посредников, что требовало дополнительного времени. Между тем российская экономика в нокдауне из-за пандемии, и упускать благоприятный момент Америка не желала. Урок истории, когда в 90-е годы Штаты, посчитав, что с русскими амбициями навеки покончено, не дожали растерзанную Россию, бросили её на произвол судьбы, позволив подняться и освежить ракетный потенциал, не прошёл даром.
Как сто раз говорил Путин, времени на раскачку не было, что и потребовало прибытия Боба в Москву ещё до окончания вирусной эпопеи.
На второй день после прилёта, когда по телефону Боб уже «зарядил» несколько встреч, он отправился побродить по центру Москвы. Через Старый Арбат вышел к резиденции посла – Спасо-хауз, и его захлестнули воспоминания. Спасо-хауз! Здесь играл свадьбу академик Сагдеев, женившийся на внучке Эйзенхауэра. Здесь жили Вишневская и Ростропович. На День Независимости здесь собирался московский бомонд, приглашение на приём почитали за особую честь, его считали как бы пропуском в высший свет. Во всю длину главного зала выставляли стол, полный изысканных яств, что в ту пору для Москвы было редкостью. Другой стол накрывали под большим шатром на стриженой лужайке. Публика – бывало и по тысяче персон, посол Пикеринг, с супругой встречавший гостей на верхней площадке широкой лестницы, потом шутил, что от бесчисленных рукопожатий у него ладонь немела, – кучковалась по интересам, по знакомствам. Бывали и казусы – помнится, Ахмадулина поскользнулась на вишнёвой косточке, кем-то небрежно брошенной на паркет. Дежурившие в зале морпехи в штатском – грудь колесом! – мигом подоспели на помощь, инцидент превратили в шутку. Почти весь дипломатический состав «обслуживал» те фуршеты, за глаза именуемые «стоячкой», используя их для укрепления контактов с нужными людьми. Некоторые из них по сей день на связи с Бобом, однако встречи именно с этими проверенными кадрами теперь придётся отменить.
А однажды Винтроп по срочной надобности приехал в Спасохауз в тот день, когда там открыли часть помещений для свободной экскурсии – особняк-то с историей. Боже мой! Сколько суперэнергичных девиц записались на ту экскурсию. Красоты старинного здания их, конечно, не волновали, они ринулись в гости к американцам в надежде ухватить свой шанс, с кем-то познакомиться, вписать своё имя хотя бы в список случайных посетителей, чтобы – вдруг! – поехать учиться в Штаты. Но, между прочим, поросль, взраставшая на конкурсах голых сисек, которые в ту расхристанную пору устраивали в Лужниках пособники разврата, пригодилась – для раскрутки проамериканских настроений и вброса негатива о российской власти. Эти полезные идиотки и сейчас «при деле», иногда заглядывая в русский сегмент фейсбука, чтобы освежить понимание стихийных настроений, Боб сразу узнавал их демофрению – они видят только то, что им советуют видеть заочные заокеанские френды.
Да, то были славные времена. Боб со смехом иногда называл их эпохой прокладок: по телевидению без конца крутили рекламу этого женского приспособления, неведомого для бывших совграждан. В те годы Винтроп без труда устраивал приватные встречи некоторых российских селебрити с Пикерингом – в маленькой переговорной комнатке, куда можно было попасть через неприметную боковую дверь в арке парадных посольских ворот, со стороны Садового кольца. На улице там всегда маячил милиционер, но в ту – да, славную! – пору это никого не смущало, никто не опасался, что за укромное свидание с американским послом его возьмут на карандаш.
Боб снова вышел на Старый Арбат, приглядывая кафешку, где удобно встретиться с Подлевским. Из-за множества веранд улица несколько сузилась и напоминала Бобу широкие коридоры Пентагона, по которым свободно мог проехать грузовик. Винтроп давно перестал честить Аркадия «флешкой», этот парень за последний год заметно прибавил, а стажировка в Штатах – по обстоятельствам, пусть и короткая – окончательно промыла ему мозги. Он взял патент, стал фондовым маклером, внимательно следил за форекс обзорами, и у Винтропа были на него свои виды. Люди экземплярные, не падкие на прелести биржи наслаждений, а верные идейно, – на особом счету. Но пока Боб не считал Подлевского самостоятельной агентурной единицей, и именно в этом первичном качестве он сегодня особенно нужен – общение с людьми, не обременёнными ни солидными должностями, ни секретными сведениям, не вызывает подозрений. Этот Подлевский, он не один – такими деятелями Боб сумел «оснастить» несколько ячеек. Он просто оказался первым в расписании встреч, поскольку для Винтропа свободен всегда, в любой час дня и ночи. Подумал: «Кстати, на сей раз его придётся вывести на Немченкова». И тут же осадил себя: зачем? пусть работает через Суховея.
А вот Болжарский… Этот свободный и свободолюбивый художник слова, судя по фейсу, любитель застолий, напыщенный господин писательского сословия, обожающий рассуждать на отвлечённые темы, – он готов выполнить любое указание. Классическая внутренняя эмиграция. Боб помнил, как однажды, когда разговор коснулся судьбы России, этот заядлый фрондёр небрежно махнул рукой и величаво произнёс: «Пускай дом горит. Зато клопы сдохнут». Но у Болжарского нет никаких рычагов влияния, он годился только для вброса в среду интеллектуалов будоражущих слухов. Зато теперь пригодится в качестве «курьера»: донесёт нужную информацию до нужных людей, с которыми его придётся свести. Но – анонимно!
В эпоху пандемии Боб и Подлевский бесстрашно устроились за угловым столиком на почти пустой летней веранде итальянского ресторанчика – только два парня южноватой наружности сидели в противоположном углу. Заказали по бокалу просекко и по чашке капучино. Привычная разминка с разговорами о погоде и последствиях ковида была не нужна – начальник вызвал на беседу подчинённого, и незачем было грузить его банальностями. Винтроп сразу перешёл к делу:
– Дорогой друг, то, что я сейчас вам скажу, я мог бы сказать Суховею напрямую. Но Суховей – чиновник, а в наши, простите, ваши смутные дни не рекомендуется вот так, запросто, на глазах у всего честного народа распивать просекко с чиновником из солидной государственной конторы. И уж тем более общаться с ним на каких-то приватных встречах. Поэтому прошу вас, дорогой друг, передать Суховею то, что я скажу, в наиболее полном виде.
– Включаю магнитофон. – Подлевский дотронулся до своей головы. С лица его исчезла вечная подобострастная улыбка, он напрягся. Начало разговора бодрило.
Боб внятно, акцентируя междометиями и поднятым указательным пальцем наиболее важные тезисы, изложил стройную систему взглядов на текущие события, которую в известных кругах принято называть «методичкой». На сей раз она не сводилась к простой формуле «Всё, что исходит от Путина, – плохо», а включала перечень конкретных действий. Закончил указанием:
– Суховей знает, что делать с этой информацией. Передайте ему мои слова.
Сделал затяжной глоток вина, словно цедил просекко сквозь зубы. И не давая Аркадию очухаться от важного и очень доверительного поручения, принялся вышивать на другую тему:
– Перехожу к вашей персоне. Желательно, чтобы на бирже вы стали заметной фигурой. – Выжидательная пауза.
Аркадий на миг растерялся от внезапного поворота беседы, ответил с огорчением, но искренне:
– Боб, с моим капиталом об этом, увы, можно только мечтать.
Винтроп улыбнулся, изобразил на лице загадочную гримасу.
– Дорогой друг, вы знаете, я не любитель пустого трёпа. К сожалению, по многим причинам не могу снабдить вас достаточной суммой наличных. И главная из этих причин состоит в том, что ваши деньги должны быть легальными, прошедшими через налоговую процедуру. – Опять поиграл загадочной мимикой, наблюдая, как напрягся Подлевский. – Короче, в один из дней, возможно, через месяц, не исключаю, через два-три месяца, а возможно, и через полгода-год, к вам подойдёт некий завсегдатай московской биржи – наверное, вы с ним шапочно знакомы, – и передаст привет от нью-йоркских друзей. Вы запомнили? «Привет от нью-йоркских друзей». Он скажет, в какие бумаги надо вложиться по полной. Не стесняйтесь, не опасайтесь. Вы возьмёте у плинтуса, а через неделю они взлетят к потолку. Несколько таких операций, и вы – герой биржи. Не думаю, что эти честно заработанные капиталы позволят вам гнать котировки вверх, суть не в этом. Ударные купли-продажи – вот что побудит других брокеров учитывать ваши ставки. Наверняка инсайд! И в один из дней, возможно, через месяц или три, но не исключено, через полгода-год – он намеренно повторил прежнюю фразу, чтобы создать эффект неопределённости, – вам подскажут нужную в тот момент стратегию инвестирования. И знайте, вы будете не один, только сообща можно поставить биржу на уши.
Винтроп в упор смотрел на Подлевского и, казалось, слышал шуршание шариков, бешено бегающих в его голове. Аркадий пытался оценить услышанное, его лицо выдавало высшую степень умственного подвига, даже брови сошлись. Боб снова улыбнулся.
– Дорогой друг, чтобы облегчить ваши страдания над загадкой, откуда эта манна небесная, сделаю два кратких примечания. Первое. Речь о том, чтобы создавать на фондовой бирже нервозность, хаотизировать финансовую среду, сделать спонтанными колебания фондового рынка. Второе. Суммы, которые вы заработаете по подсказке, лишь частично можете использовать в личных целях, они предназначены для раскачки биржи… У вас есть вопросы, мой дорогой друг?
Аркадий молчал, глядя на Винтропа, и его взгляд не нуждался в словесных обрамлениях. Это был взгляд бесконечно преданного пса, готового выполнить любую команду хозяина. Десятилетиями он шёл по жизни на цыпочках, стремясь фрилансить неофициально, незаметно. И наконец-то он, Подлевский, в настоящей игре! Его распухшее самосознание кричало: «Впереди жизнь, полная побед!» И как полно новая роль совпадает с его теперешними радикальными настроениями! В избытке чувств он без прежней заискивающей улыбки через стол протянул руку Винтропу.
– Боб, вы можете рассчитывать на меня во всём. – Пауза. – Во всём!
С Болжарским было не так просто, как с Подлевским. Этот напыщенный индюк, а скорее, боров, тоже готов был служить беззаветно, но, сняв перед Бобом шляпу, он не потерял головы и выполнял поручения только по договорной цене, за наличные, поскольку, по его убеждению, ныне главной российской ценностью провозглашён чистоган. Впрочем, в понятие «наличные» он вкладывал свой смысл. Отзванивая Винтропу после предложения встретиться, проинформировал:
– Боб, я заказал номер «Советский» в Сандунах. Завтра, два часа дня. Погреем кости, попаримся, отобедаем, а заодно и поболтаем.
Разумеется, предполагалось, что оплачивать отнюдь не дешёвый номерной парильный релакс предстоит Винтропу.
Боб не был завзятым любителем банных наслаждений, но по профессиональной необходимости «знать обо всём хотя бы понемногу», бывал в баден-баденских термах, даже на втором нудистском этаже каракалл, и уж конечно, в новом комплексе с семнадцатью банными залами. Но в знаменитых московских Сандунах париться не приходилось, и он воспользовался возможностью пополнить багаж своих познаний по части русского барского отдыхалова.
Пылкости воображения у Болжарского хватало с избытком. Он, конечно, брезговал первым мужским разрядом, где славно гуляли герои кинофильма «С лёгким паром», ему подавай обособленное номерное отделение с гидромассажной купелью, шикарной авторской мебелью, персональными парильщиком и массажистом, даже с компьютерным кабинетиком. Сразу заказав сытный, изысканный обед в ресторане Сандунов – с подачей в номер, он предупредил банщика, заправлявшего паром, что любит парильный стандарт с мягкой отдушкой эвкалипта, и лишь завершив эти приготовления, вальяжно развалился на удобных подушечках, смешно обняв руками непомерный живот.
– Боб, я внимательно вас слушаю.
Но, опять же в отличие от беседы с Подлевским, здесь приходилось осторожно идти по битому стеклу. Винтроп на сей раз не спешил переходить к делу, предпочитая сперва расслабить собеседника, обожающего общие рассуждения.
– Нет, дорогой Виталий, это я вас слушаю. Был бы весьма признателен, если бы вы ввели меня в курс российских дел. Из-за этой чёртовой пандемии давно не был в Москве, отстал от здешних событий. Какие настроения у политбогемы?
Живот заколыхался, пахнуло привычным ассортиментом упрёков власти. Затем последовала серия восклицаний и, наконец, странный вопрос:
– Ха! Пандемия! Здесь всё ещё мрут как мухи. Он меняет в правительстве шило на мыло, поговаривают, что теперь от его погляду люди каменеют, но воз ни с места. Куда, в какую сторону тащить Россию? Трясина безысходности. Боб, скажите, вы когда-нибудь держали в руках доллар?
– Я?! – От неожиданности Боб повёлся на подначку.
– Да, вы. Что на нём написано? «Ин год ви траст» – на Бога уповаем. А какой национальный девиз у французов? «Свобода, равенство, братство». А в Российской империи какой был девиз? «С нами Бог». Подождите, Боб, а какой девиз был у СССР? «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». Теперь ответьте мне, Боб, какой девиз у путинской России? – Приподнялся с подушек, чуть не вывалив живот на низкий журнальный столик. Испытующе посмотрел на Винтропа. – Ага, не знаете! Откуда же вам знать, если его просто-напросто нет. Он понятия не имеет, куда ведёт страну, потому и топчется на месте. Диагноз: барахтается в каждодневности. Хорошо бы стало хорошо! У Кремля проблема с целеполаганием. Идеологию, которую в общем виде фиксирует национальный девиз, он заменил… Чем он заменил идеологию, Боб? Я вам отвечу. Вместо государственной идеологии он подсунул народу антисоветизм. Позволил вывалять в грязи советское прошлое, драпирует Мавзолей, трамбует Сталина, а теперь негодует, чего это на Западе переписывают историю Второй мировой. Пытается строить будущее на отрицании минувшего. Наи-ивец! Вы наверняка бывали в Барселоне, Боб, у храма Святого Семейства. Но почему этот храм считается верхом совершенства? Это первозданная чистота – там нет ни прямых линий, ни углов! Гауди гениально угадал, что их нет в природе, они по необходимости придуманы человеком. Он что, хочет построить общество на плевках в прошлое, вовсе без целеполагания? Оно уже было: первобытное племя, озабоченное лишь пропитанием и размножением. А эксперты, нанятые им для пиара, напоминают мне гоголевского Костанжогло, в усадьбе которого каждая свинья глядела дворянином. Они всё делают под себя. Боб, вы хорошо знаете русский язык и должны понять двойной смысл этой фразы.
Этот Болжарский всегда производил на Винтропа странное впечатление. По каким-то причинам, возможно, сугубо личным, он был яростным противником власти. И в своих суждениях, вернее осуждениях Путина всё валил в одну кучу, смешивая риторику противостоящих политических сил. За этим литератором никто не стоял, а он чудесным образом умудрялся избегать групповщины. Он просто не терпел Путина, презирал Россию и делал свой мелкий бизнес на вызывающем свободомыслии, вернее, на заядлой интеллигентской фронде. Винтроп, хорошо знавший российскую богемную среду, ещё в 90-х годах подцепил Болжарского, человека неглупого, но – с комплексом недооценённого гения, не попавшего в обойму тех, с кем надрывал глотку в перестроечной свалке. Боб аккуратно навёл справки, и выяснилось, что по своей дурацкой привычке зубоскалить этот парень однажды громко пнул забойщика перемен Яковлева, а тот не прощал насмешек и выставил Болжарского из числа приближенных и платных умственных лакеев. Такие неприкаянные, отринутые своей средой одиночки были законной добычей Винтропа, из них вырастали отъявленные недруги России. Но слушая «банные» потоки эрудиции, Боб вдруг подумал: минуточку, в 90-е Путина ещё не было, откуда же ненависть к нынешнему царю? Перебил:
– Виталий, насколько я понял, Путин – это ваша страсть?
Болжарского словно интеллектуальный спазм сжал, он споткнулся, умолк, с трудом перестраиваясь на новую тему. И предпочёл заячью скидку в сторону.
– Боб, вам же известно, как клянутся в американских судах.
Говорить правду и ничего, кроме правды. Не так ли? – И что?
– А то, что ваша клятва не обязывает говорить всю правду. – И хитровато хмыкнул. Удачно, мол, вывернулся.
– Простите за вопрос, который для Америки считается вполне нормальным, но в России почему-то носит щекотливый характер.
Вы еврей?
Болжарский снова блеснул эрудицией, ответил обтекаемо:
– Дурной памяти, небезызвестный гитлеровский рейхсмаршал Герман Геринг однажды сказал по этому поводу: кто еврей, а кто не еврей, буду решать я. Ха-ха! Кстати, вы знаете, как в последние советские годы у нас называли еврейских жён? Писательские остряки говорили, что они – всего лишь средство передвижения, с ними можно было эмигрировать в Израиль.
Потом они парились, отдавшись в умелые руки сандуновских банщиков, затем, завернувшись в простыни, вкусно обедали в столовой, отделанной в стиле поздне-советской роскоши. Винтроп потихоньку приближал беседу к политическим реалиям поствирусной России. Спросил:
– Как в ваших кругах восприняли обнуление?
Болжарский, разрезая блинчики с чёрной икрой – не блины, а именно сандуновские блинчики! – небрежно ответил:
– О чём речь, Боб! В Думе, варварски нарушая регламент, «экспромт» Терешковой, в кавычках, конечно, приняли с голоса. Хотя за четверть часа до этого потребовали оформить письменно запрос о самороспуске Думы. Всем всё ясно. Вообще, о каких кругах вы говорите? Творческая интеллигенция, даже титулованная, стала деклассированным элементом, она торгует собой, культурный контрафакт, проститня. Старые голые лесбиянки в театре. В лучшем случае, средний класс наравне с лобазниками, профессорами и булочниками – все средний класс. Не быль, а пыль. Старая советская диссида уже сдулась, её просто забыли похоронить. «Пурпур высоких слов», как писал Шестов, уже в прошлом. Даже бывший так называемый вовлечённый советник власти Глеб Павловский, который много чего намутил, и тот сидит в глухом эховском подполье. Финита ля комедиа. Беспутные времена.
Минут за двадцать до окончания двухчасового сеанса Винтроп сказал:
– Ну что, Виталий, окунёмся напоследок?
Они погрузились в купель, подставив тела упругим струям негромко шипящего пузырьками гидромассажа, и Винтроп перешёл к делу.
– То, что я сейчас скажу, надо по возможности дословно передать человеку, чьи координаты я вам дам. Позвоните ему, представитесь, что от Бориса Игнатьевича. Запомнили? От Бориса Игнатьевича. Он назначит встречу.
С Болжарского слетела наигранная поза, он ответил кивком головы с красноречивым закрытием глаз. И Боб чётко, с паузами продиктовал методичку, а Болжарский запоминание каждого пункта подтверждал кивком.
Когда вылезли из бассейна и вернулись к столу, Винтроп передал заготовленную записку с телефоном и предложил:
– Под занавес по кружке пива?
Болжарский сделал долгий глоток, отёр губы краем простыни, сказал без своей привычной слегка язвительной манеры:
– Боб, возможно, вы помните Кашпировского, который по телевидению говорил миллионам: «Даю установку!» Вас я воспринимаю в аналогичном качестве. Можете на меня положиться. Полностью… Знаете, на последнем пленуме Союза писателей – советских! – поступило предложение избрать секретарями двух очень известных в ту пору письменников, активно промышлявших партийными лозунгами и советчиной. Я их хорошо знал, у одного, кстати, певчая фамилия. Но они вдруг наглухо отказались, взяли самоотводы, и никто не мог понять почему. А примерно через год эти письменники вылезли в Киеве с жутко антирусскими заявами, напомнив, что наотрез отказались от высоких московских постов. И стали депутатами Рады. Иначе говоря, Боб, они знали, что делали, знали задолго до решающих событий. Всё было просчитано наперёд. Вы меня поняли, Боб? У пророков всегда проблемы с властью. Приходится выбирать: встать в очередь за милостями или же встать в позу? Я выбрал второе… Знаете, в драматургии известно: комедия – это события, а трагедия – это личность. Так вот, жизнь сегодня – комедия, а у меня своя судьба. Теперь одна забота: чтобы старость не застала в нужде и хлопотах.
Было ясно: Болжарский люто ждёт перемен.
Винтроп на такси подвёз это «обиталище мысли», этого полунищего пророка-сибарита, лелеющего планы на светлое будущее, в конец проспекта Мира, где он жил, и сразу забыл о нём, нацелившись на следующую встречу. Он делал своё дело.