Анатолий Салуцкий
Немой набат. 2018-2020
Вспомнился откровенный разговор с Беном после того, как за обедом Блэкстоун от души оттоптался на России и Путине.
– Ты знаешь, что такое контрибуции? – спросил Гудвин.
– Контрибуции?.. Это когда государство, проигравшее войну, по решению судов выплачивает победителю определённую сумму.
– А что такое репарации, ты знаешь?
Аркадий затруднился с быстрым ответом, и Бен объяснил:
– Репарации – это требование победившего оплатить ему все – понимаешь, все! – прямые и косвенные расходы, понесённые в ходе войны.
– Что ты хочешь сказать?
– А то, что после развала СССР, разграбив Россию в 90-е годы, США по сути получили репарации за победу в холодной войне. И теперь у таких, как Блэкстоун, в башке прочно сидит мысль о вторичных репарациях после того, как они уберут Путина. – Закончил патетически: – И они скинут этого обнулиссимуса!
Тот разговор прочно засел в голове Аркадия, подводя к однозначному выводу: он, Подлевский, обитающий здесь, в России, – во всяком случае, пока, на обозримый период времени, – исходя из личных интересов, обязан учитывать этот политический тренд. Амеры возьмут своё и скорее рано, чем поздно. Нет, неспроста ещё в 2005-м они приняли на вооружение формулу мирового господства под лейблом «Контроль посредством хаоса». Они знают, как этого добиться. Вопрос лишь в том, что станет последней хворостинкой, под тяжестью которой ломается хребет верблюда. Большая игра, способная изменить модель мира, вступает в фазу «ледяной войны», которая будет горячее холодной. Да, да, это обязательно надо учитывать!
Двухнедельный строгий карантин после возвращения из Америки Аркадий сумел сполна загрузить раздумьями, аккуратно причесал мозги. Эти дни без предпринимательской и прочей беготни пошли в зачёт. Долгие радения у телевизора наводили на мысль, что после завершения вирусной катавасии сильные мира сего возьмут таймаут, чтобы отдышаться, но пауза станет обманным затишьем перед бурей. Что ж, надо готовиться! Историческое время вздорожало.
Когда выдохнется пандемия и жизнь войдёт в берега, предстоит оборотисто выйти на новые связи, – он знает, с кем именно и как это сделать.
Не-ет, американская «стажировка», хотя и оборвалась преждевременно, однако не прошла даром.
Глава 6
Как и столетие назад, блоковский Христос «в белом венчике из роз» снова шёл впереди, как бы символизируя особый исторический смысл этого года с примечательной хронологией – «двадцать двадцать».
С каждым днём становилось яснее, что пандемия коронавируса, внезапной угрозой нависшая над миром, – не просто временное бедствие, которое надо преодолеть, переждать, пережить, после чего всё вернётся на круги своя и горечь несчастий останется лишь в исторической памяти народов. По мнению, как водится, анонимных экспертов, потрясения, затронувшие миллиарды людей, уже начинали влиять на их восприятие мира. Бросив под колесо трагических событий бессчётные множества личных судеб, «корона» меняла массовые настроения, умозрения, взывая к минимализму в расходах и умеренности в желаниях. Обнищание человечества становилось мегатрендом, и, обретая всепланетные масштабы, ниспосланные испытания – будь то дурь человеческая или бич Божий, – неминуемо должны были обернуться ожесточённой геополитической схваткой, экономическими сдвигами.
И хотя пандемия только шла к своему пику, хотя не ясны были её последствия для разных стран, подспудная подготовка к грядущей перестановке мировых сил уже началась. Разумеется, Суховей понятия не имел об этих глобальных играх, он и не задумывался о таких «высоких материях». Но незримо связанный с Винтропом, он на своём низовом уровне не мог не чувствовать, что сложнейший разведывательный механизм Штатов пришёл в движение, вызвав ответную реакцию нашей Службы.
Пандемия пандемией, а жизнь шла своим чередом, обед по расписанию – поединок разведок продолжался, становясь всё более изощрённым.
Началось с того, что через неделю после переговоров о «левом» компромате Немченков «запросил» срочную встречу. Секретарша пребывала на карантине, и он позвонил сам:
– Валентин Николаевич, в поле моего зрения попали документы, косвенно связанные с вашим профилем. Зайдите, пожалуйста.
Когда Суховей вошёл в кабинет, Георгий Алексеевич пригласил его за приставной стол, на котором уже белела короткая записка: «В 18 жду на выходе». Потом минут пять тарахтел что-то невнятное о напрасных стараниях по части Поворотихи и с благодарностью за разъяснения отпустил.
Валентин не сомневался, речь пойдёт о левом заработке, и подготовился доложить, как надёжный журналист пыхтит над заказными статьями. Однако Немченков скороговоркой открыл совершенно иную тему:
– Валентин Николаевич, есть неотложное дело. Ваша прежняя должность в Красногорске снова вакантна. На неё нужно срочно подыскать человека. Ну, вы меня понимаете. Важное и непременное условие: женщина! Времени в обрез.
Суховей реагировал инстинктивно:
– Идеальный вариант – моя жена. Но… она сидит с ребёнком.
– Значит, срочно ищите другую. Сроч-но!
Поручение было неожиданным и требовало осмысления. Во-первых, – особая срочность. Она означала, что задание напрямую поступило от Винтропа, который вдруг засуетился. А суетятся такие солидные и опытные люди лишь в случаях, когда решение о тактике действий принимают на верхах. Во-вторых, женщина… Здесь одно из двух: либо готовится какая-то операция, – как было с Поворотихой, и под неё нужна именно особа женского пола, либо речь о «десантировании» в глубокий тыл, для стратегических целей. Но в любом случае ясно, что неприметное, малозначащее местечко в Красногорске кем-то приспособлено для обкатки, для проверки и заготовки компроматных «скелетов в шкафу», а в итоге для вербовки будущих агентов влияния. Наверняка у Винтропа наработаны разные каналы вербовки, но под красногорский вариант ему нужны именно такие смышлёные бедолаги, как погибавший на окраине жизни от вильнюсского безденежья Суховей, которого легко соблазнить чиновными благами и перспективой карьерного роста. Без клятвы на крови маму родную продаст, чего уж говорить о Родине. Хитро! Через Немченкова туда направляют подходящие кандидатуры, а кто-то из тамошних начальников за долю малую негласно аттестует их или ставит им «неуд». И всё тики-пуки. Всё отработано, никаких проплешин. Безнаказанная нажива на продаже государственных интересов.
По-крупному картина была ясна. И уже на следующий день Валентин повёз Дусю в ветлечебницу, сопроводив запрос разъяснением красногорской ситуации.
Ответ получил на следующий день: Служба в курсе, по рекрутам для агентуры влияния суетится не только Винтроп, подбор кандидатов уже идёт.
Валентин знал, как в таких случаях готовится, говоря на их языке, легендирование: они с Глашей прошли эту «процедуру» перед отъездом в Вильнюс, «под Соснина». Биографии и документы по легенде очень тщательно согласуют со статусом тех, через кого пойдёт внедрение. Безродный томский Суховей не может подсунуть Винтропу выпускника московского вуза. В этом смысле Глашка действительно была бы идеальным вариантом, да и работать в паре очень удобно. Впрочем, Боб помнит её вильнюсский облик… В общем, по-любому не стыкуется, не судьба. Скорее всего, наши выкатят кого-то из своего резерва, кто освоился жить в чужих шкурах – как Суховеи. Но главное, работа пошла. Теперь надо обговорить с Немченковым систему общений, встречи будут регулярными. А Красногорск-то удачно подвернулся, заодно и по Соснину можно будет докладывать.
Встречу назначили на воскресенье. В пятнадцать часов Суховей подъехал к часовенке Иверской Божьей Матери на углу Сивцева Вражка и Староконюшенного, где его ждала женщина в «заявленной» синей куртке с капюшоном. Она шустро юркнула на переднее сиденье, откинула капюшон, и Валентин сразу узнал её – та стриженная «под мальчика» девица, которую мельком видел в Поворотихе, в «Засеке», рядом с Кушаком.
– Узнали? – спросила она. – Давайте знакомиться: Пашнева Полина Андреевна. – Засмеялась и, давая понять, что представилась легендированным именем, добавила: – В девичестве Дубовская.
Они встали в одном из тихих арбатских переулков, но рядом почти сразу затормозила машина ГАИ. Впрочем, у Суховея был цифровой аусвайс, у Полины – тоже, и разочарованные гайцы укатили.
– Что ж, знакомьте меня с Пашневой.
– Да мы с вами хорошо знакомы. Ваша жена родом из-под владимирских Вязников и я оттуда, село Борзынь. Крещёная, в церковных книгах записана. Мы с Глашкой до третьего класса вместе паслись. Потом меня взял в область дядька по материнской линии, там школу закончила, в заочный педагогический поступила. Работала в районных инспекциях – серым клерком, сейчас – затяжная безработная, ползаю по сети, ищу приварок, да без толку, очумела от нищеты, в тупике. В прошлом году на владимирском горвокзале повстречала Глашку, ну и стала иногда к вам в Москву наезжать. Вот и всё, остальное сами домыслите. Да! Не замужем, детей нет. Как писал любитель жизни дедушка Крылов, хочу любви, вина и обжорного стола.
Суховей улыбнулся. Лучшей кандидатуры не придумать: из чиновного люда, иногородняя, а главное, биографию легко проверить, без чего винтропы в свою команду не берут. И нет вопроса, откуда он выкопал эту дамочку. Сказал весело:
– Отлично! Едем к нам, пора знакомиться с Глашей.
Немченков, который в обеденный перерыв теперь прогуливался по безлюдной Варварке вдоль парапета, ограждающего сверху парк «Зарядье», где его иногда встречал Суховей, был доволен кандидатурой и, говоря прежними словами Винтропа, взял Пашневу в работу.
Вдобавок, как и полагал Валентин, агентурные и «левые» дела теперь шагали рука об руку. Он почти каждодневно созванивался с Сосниным, иногда навещал его, балуя пирожными из служебного буфета. И с огорчением информировал Немченкова о том, что карантин мешает активному продвижению компромата, поскольку общения с нужными людьми ограничены, а в дистанционном формате такие вопросы не решаются по той причине, что речь идёт об оплате наличными.
В своё время американские поощрители купили Соснину квартиру в Лианозово, в современном по меркам нулевых годов жилом комплексе, рядом с парком районного масштаба. Перебравшись в Киев, а затем, пригревшись в Вильнюсе, он не считал нужным сдавать её в аренду – дабы сохранить возможность прибывать в столицу в любой день и час. Несколько раз эта свобода перемещения уже выручала его, но только в разгар вирусной суматохи он ощутил её истинную ценность. Дмитрий попросту не примчался бы в Москву, если негде пересидеть двухнедельный карантин. А не примчался бы – упустил баснословно выгодную заказуху. Ему и раньше приходилось зарабатывать на «джинсе», но чтобы с таким прикупом да ещё с шикарной предоплатой…
Впрочем, карантин оказался не двухнедельным, а катастрофически затяжным. Соснин давным-давно накрапал три скандальные статейки о патриотических кознях и криминальных проделках некоего банкира, на публике светившегося под либеральным лейблом, вскрыв его подноготную. Но разместить опусы – он сам называл статейки опусами за их разудалый стиль, – в режиме онлайн было невозможно. Когда речь идёт о «джинсе» с компроматом на известную личность, без очных деловых встреч с «контрагентами» не обойтись. А редакции под замком, журналисты «на удалёнке».
Соснин полной ложкой хлебал прелести серых повседневностей карантина, который иезуиты от власти назвали самоизоляцией, а сам Дмитрий считал резервацией.
Острой алкогольной недостаточностью он не страдал. Активно тусоваться в Инете, убивая время, не считал нужным из осторожности – зачем «светиться» со своими убеждениями, по разным поводам пиная «клятого совка»? По прежнему опыту знал, что Кремль содержит закрытую спецгруппу экспертов, которые по блогам выявляют приверженцев различных политических взглядов, фиксируя наиболее рьяных инициативщиков, чтобы в нужный момент одним явить тень кнута, а другим показать подобие пряника.
Отъявленным, запойным книгочеем тоже никогда не был и, оказавшись в недобровольной изоляции, в заточении, часами тупо «играл в ящик», из которого вытекло жидкое сериальное теле-мыло с попсятиной и где натужно, бесцветно, на голом профессионализме резвилась балаганная челядь, постепенно, но планомерно приближаясь к роковой шутке: «Каждому мужику – по бабе и мужику». Прыгал с канала на канал, в избытке поглощал информационную жвачку, вслушиваясь в мнения «королей эфира», среди которых выделял Познера, считая его «обером», и Соловьёва – «унтера», а также множество болтливых пустозвонных фармазонов и всепогодных политологов. Его живот уже перестал влезать в домашние брюки, и он затолкнул подальше под тахту напольные весы. Тоскливо пересчитывал дни великопостной седмицы: чистый четверг, Страстная пятница, Великая суббота… На Пасху не по чину основательно остограммился и потом беспробудно спал до понедельника. Всё нагоняло скуку, он даже напыщенно подумал, что перенял у Лермонтова печоринскую моду скучать, всё надоело до чёртиков в глазах. От сытого ничегонеделания план бытия размыло до неясных очертаний.
С курьером ему втридорога прислали заказанные через Интернет многоразовые маски с угольным фильтром, а также перчатки, и раз в три дня он нарушал затворничество, покидал свой скит на девятом этаже, чтобы запастись провизией в соседнем «ВкусВилле», – с учётом непритязательных запросов мужика, привыкшего к одинокому бытию. Окунаясь в городскую атмосферу, Дмитрий поражался, насколько податлива человеческая психика. В первые дни карантина люди в масках встречались на улицах редко и поневоле обращали на себя внимание. Теперь наоборот: удивляются на тех, кто без масок. Удивляются и раздражаются. «Живой пример отношения к инаковости, – подумал Дмитрий. – И это в быту. О чём же говорить, когда речь идёт о политике, умозрениях?» Жидкая толпа покупателей, соблюдая социальную дистанцию, растекалась между магазинными полками и прилавками, но иногда заскакивали неадекваты – парни и девицы своим бравурным видом показывали, что они презирают вирусное умопомешательство, этот всеобщий коронапсихоз, граничащий с коронахаосом. Соснин смотрел на них с ненавистью, в нём клокотало: «К-козлы! Понторезы! Дуроплясы! Вечная мерзлота! Идиоты с большой дороги! Из-за таких и продлевают карантин».
Конечно, во время походов в магазин он чувствовал себя, словно кобель на прогулке, и однажды ворчливо пристал к фифочке лет двадцати пяти, скорее всего мажорке, с пышными распущенными волосами, в крикливом двуцветном наряде типа «нормаль» конструктивиста Татлина:
– Не стыдно без маски? Вдруг у вас бессимптомный вирус? Всех здесь перезаразите…
– Эту ж-жуткую панику, – зажужжала в ответ эта каналья, – придумали прожжённые политики. Заж-жмурили народ, ж-жизни не стало, желчи на них не жалко. Я уже в жежешку (Ред.: «Живой журнал» в интернете.) написала. Несправедливо.
– За справедливостью обращайтесь к Папе Римскому! – рубанул Соснин и повернулся спиной.
Нагруженный покупками, по пути домой вспомнил вычитанное где-то религиозное назидание: настанут времена, когда девять заболевших придут к здоровому и скажут, что он болен, потому что он не такой, как они. Так и с масками: принцип «Будь, как все!» в деле.
Клокотал Соснин и после заразной утренней стоглавой давки при входе в метро, которую в Кремле эластично назвали «отладкой» системы контроля, но которая угрожала новой вирусной вспышкой.
Ясный перец, Собянин крупно подставился, попал в вилку: резко подскочит число заболевших – он виновник, а если такие столпотворения, дай Бог, не аукнутся разрастанием эпидемии, – зачем жуткие карантинные ограничения?
Вообще, с течением недель Соснин постепенно приходил к выводу, что массовое длительное заточение начинает напоминать политический карантин. Переломным стал случай во время предыдущего похода во «ВкусВилл». На его глазах два полицая наседали на старикана в маске, который, очевидно, вышел погулять. Один из них, видать, заядлый, трамбовал с удовольствием, даже хватал нарушителя за рукав, волоча в патрульную машину. Дмитрий отважно, «дыртаньяном» бросился жечь глаголом полицейский произвол, принялся назидательно увещевать, стыдить стражей и, как ни странно, подействовало. Он был с вкусвилловскими продуктовыми пакетами, ясно, что из ближайшего магазина, не придерёшься. Да и физиономия явно не рукоприкладная. Такой свидетель рьяного усмирения может и напакостить.
Старикан, этот осколок разбитого вдребезги, но по недосмотру властей недовымершего на окраине жизни поколения, обычный гулятель на свежем воздухе, оправил одежду и молча, презрительно отвернулся от полицейских. Искренне спасибствовал Дмитрию, потом с возмущением запыхтел дребезжащим голосом:
– Полицейщина! У них план по штрафам, об их головы можно пасхальные яйца разбивать. И теперь я должен голосовать за Собянина, за Путина? Да ни в жисть!
Тот случай и побудил Соснина глубоко задуматься о происходящем.
Слой людей, оскорблённых жизнью, в последние годы заметно расширился, а коронавирусный карантин многих оставил без работы, без денег и закрыл туманами завтрашний день. Но одновременно запретил, похерил митинги-путинги, вернее сказать, антипутинги, выпускающие пар недовольства. Фэйсбучная либер-тусовка сходит с ума, бесится от бессилия, от негодования, спёртый воздух карантина не даёт дышать, в сетях гражданская война. Народ загнали в гаджеты, в онлайн. Новости идут потоком и без смыслов, смыслы оторваны от новостей. Телега «Незыгарь», на который подписался Соснин, гонит такую пургу, что света белого не видно. Против ЛОМов, которыми кремлёвские пропагандоны нашпиговали телеграмканалы, нашлись приёмы, и Лидерам Общественного Мнения, с их неуклюжими мифами, не удалось утвердить в сети позитив, на что, по тому же «Незыгарю», из Кремля впустую швырнули три лярда денег. Прожорливый режим! Пена этих огнетушителей пока гасит проблески оппозиционных надежд, но что будет после эпидемии?.. Соснин был знаком с доктриной Авена о винерах и лузерах, о победителях и неудачниках, относя себя конечно же к винерам, – увы, роль второго плана, зато лучшая. Но сейчас его потенциал – втуне, потому что в Кремле Путин. Дмитрий отлично помнил методичку, пришедшую сразу после Крыма, – она и сейчас в ходу, – которая гласила: всё, что делает Путин, плохо. Сегодня установка диктовала формулу: если он проиграет битву с эпидемией, гнать его, не справился; если удастся отразить нашествие коронавируса, – значит, недопустимо жестокими методами, варварски попирающими святые принципы личной свободы. Оставался в силе и общий подход: ничего не предлагать, всё критиковать Да, Соснин не был новообращённым антипутинским прозелитом. Давно определившийся в отношениях с «рыжымом», в тепершних тупиковых для власти обстоятельствах он вышел на забавный, ироничный мем, достойный, по его мнению, воспроизведения в новогазетчине: «Вперёд, к новым тупикам!» Господи, сколько их уже было – этих рывков, прорывов, вставаний с колен. Он обнулил свои президентские сроки – ну и что? Всё равно – в экономике он словно дровосек в ботанике.
Наступило кризисное время с его новыми возможностями для мягкого удушения. Соснин в своё время взял полугодовой курс в Стендфордском университете, где готовили медийщиков для России, понимал подспудные смыслы медийно-разведывательной работы и предвидел, что информационная атака на Путина должна заметно усилиться. Путинославщики и путиносливщики пойдут врукопашную. «На похоронах Алексеевой был, а академика Алфёрова и маршала Язова не почтил!» – это уже вчерашний день, слабо́. И значит, вирусную паузу предстояло использовать для обдумывания негативных вывертов, способных привлечь внимание Боба. Больше национального нигилизма!
Эти размышления логично сплетались с вдумчивостью касательно своего кармана – с левым заработком, который очень к месту подкинул Суховей. Пьянящий доход! Хор-роший кусок! Но дело даже не в этой «джинсе», – выходит, работа на Боба даёт возможность получать выгодные заказы со стороны. Вспомнил вильнюсское знакомство с Валентином и в очередной раз изумился, какой мощный жизненный скачок сделал этот забитый жизнью мужичонка, несомненно ставший некой «Вещью в себе». Видать, исправный чиновник, не разночинная посредственность! И всё – благодаря ему, Соснину! Но теперь они повязаны общим денежным интересом – наверняка Суховей в доле. Говорит, что после рождения ребёнка Глашка круто изменилась, хочет жить по-человечески. На памперсы не хватает! Конечно, шутит, прибедняется, к тому же он тот ещё мот – чистый Плюшкин. Сто пудов, живёт взятками – как все служаки. Но сидит и впрямь не у бюджетного корыта. Пока! Конечно, Боб будет толкать его вверх. Надо держаться вместе, мы с ним на одной поляне. А Глашка, эта лимитчица, – из грязи в князи, ну и дела!
Суховей звонил часто, а заезжал редко. На жалобы о карантине, из-за которого тормозится размещение компромата, отвечал успокоительно:
– Димыч, сейчас как на войне, всем плохо. Встали все дела, кроме антивирусных, я же знаю, в чиновном ульи сижу. Мы с заказчиком договорились обождать, пусть жизнь в берега войдёт. Сиди и не дёргайся. Зато потом так хлопнешь дверью, что штукатурка посыпется. Считай, тебе повезло, успел до «короны» домой примчаться. Вот представь: лежишь в литовском транзитном тупичке на своей оттоманке… Хватил бы фунт лиха. А тут, в Москве, недаром гамбургеры уплетаешь.
– Считай, на последний чартер успел, – самодовольно откликнулся Димыч.
Они чаёвничали с пирожными, привезёнными Валентином, и сам собой завязывался разговор о завтрашних днях, в котором, как всегда, солировал Суховей.
– Возьми, Димыч, прошлый год. Чем он был интересен?
– Ну-у, много чем, всего не ухватишь.
– А тем он был интересен, Димыч, что наша элита давно начала активную подготовку к жизни без Путина. С двадцать четвёртого года, разумеется. И на западе к этому готовились. Пересменка в Кремле! Самое удобное время посадить на трон своего человечка. В Панаме, помнишь? Сволочь, но своя! И вдруг – облом с обнулением. Что делать? Ну скажи, что им делать?
– Валентин, не егози, излагай всё сразу, я же слушаю.
– А ты тренируй мышление, умничай… Сначала, Димыч, надо очухаться от сюрприза и крепко подумать. А думать-то и не получилось: коронавирус ударил, пандемия; о себе заботиться надо. Поэтому стратегические решения отложили, скажем, до осени. Но это на верхах. А наш с тобой винтроп, – я его в нарицательном смысле здесь называю, как бы с прописной буквы, для обобщения, – ему-то что делать? Он-то не может в полугодовой отпуск уйти. Он бдящий соловей. Значит, должен ударно готовить почву под любую задачу, которую потом спустят сверху. Усвоил, Димыч?
– У тебя, как всегда, сперва артподготовка. А сказать-то что хочешь?
– Я хочу сказать, – Суховей смачно откусил «наполеона» и говорил с набитым ртом, – что Боб сейчас займётся укреплением агентуры влияния. И скажу по секрету, признаки уже есть. Говорю к тому, чтобы ты это усёк и учитывал. Я ведь не забыл, что ты для меня сделал, и сейчас хочу после компроматной истории оставить тебя в Москве. Понял, господин Недоум?
Соснин в глубине души был искренне тронут, однако вида не подал, принял как должное. Спросил:
– И что же твоя умная голова надумала?
– Ты крутишься в журналистских кругах, а я хочу тебя внедрить и в другие слои. Погоди… – ладонью остановил Димыча, у которого с языка уже срывался вопрос «Какие?». – Я скажу. Хочу познакомить тебя с заказчиками компромата.
Вспышка оптимизма была столь мощной, что от волнения Соснин вскочил со стула.
– Ну, Валька… Вот за это спасибо. Ввести в около банковские круги? Я же по компромату чувствую, кто его заказал.
– Вечно ты не даёшь договорить. Главное ещё не сказал. Главное – зачем тебя в эти круги внедрять. Само внедрение остаться в Москве не поможет. Надо задачу выполнять. А какую? Я с чего начал?.. С того, что наши элиты настраивались на жизнь без Путина. А теперь? Начнут готовиться к сносу власти или на ходу переобуются? А коли переобуются, не будут ли новые башмаки слишком жать? Продолжат ли они исподволь саботировать путинские планы, втихаря диверсанить, хаотизировать экономику? В какой мере можно рассчитывать на этих напёрсточников? Мегаприспособленцы! Каким будет раздрай в элитах? Для Боба крайне важна любая информация из недр элитной среды, сведения о любых наростах жизни. Пусть не элитной, но достаточно влиятельной. Ты понял, к чему я гну? Кстати, можешь считать это заданием, согласованным с куратором. Боб пока ничего не знает, узнает, когда мы отошлём ему твой первый «суповой набор», из которого можно сварить наваристые щи.
Суховей импровизировал. Он понятия не имел, кто заказал компромат, но опыт и менталитет нелегала подсказывали, что получить ответ на этот вопрос не так уж сложно, и не грех запустить в банковскую банку пауков своего человека. В его деле дополнительная, даже побочная информация не бывает лишней. Хорошо изучив Соснина с его куцыми мыслишками, он беспощадно пудрил мозги этому напыщенному амбициозному журналисту, наученному в Штатах, откуда его негласно подкармливали, и жаждущему насадить у нас американский шаблон, – такая внутренняя эмиграция особенно ненавидит Россию. Разумеется, никакой информации из элитных кругов он добывать не сможет, его на версту к ним не подпустят. Но пусть роет землю, не подозревая, что информация пойдёт не только Винтропу, но и в нашу Службу.
Суховей убивал сразу двух зайцев. И выждав, когда Димыч переварит «сногсшибательное задание», ещё немного подкрутил, напустил туману погуще:
– И ещё два пояснения. Во-первых, восстанови старые связи в медийной среде, в этой тусне тоже немало интересного. А второе… С учётом многих обстоятельств, о которых сейчас распространяться незачем, очень советую не светиться по части антипутинских настроений, ни в коем случае не скачи за Навального, это несолидно. Формально хиляй за умеренного патриота, – но не за радикального нацпата! – держись ближе к бесогонщикам. Как бы! Короче, держи фигу в кармане. Тем более, твоё резюме на этот счёт не безупречно, с прорехами. Могут вспомнить Болотную.
– Валь, ты что? – резво откликнулся Соснин. – Разве я не понимаю? Я же не «Шац, Кац и Альбац».