Анатолий Салуцкий
Немой набат. 2018-2020
– Это Хрущёв начал наше счастье колбасой мерить, – задумчиво добавил Дед. – Но вот чудно́: кто колбасой был недоволен, тот и сегодня жалится, что ему пармезану не хватает. А простому-то человеку теперь и заболеть нельзя. Помереть можно, а болеть – ну никак! Семью по миру пустит, кругом сплошная нужда. А колбасы, верно, двести сортов. Добились, осчастливились.
Цветков продолжал гнуть житейскую линию.
– Всё шиворот-навыворот. Президент Медведев, когда Новую Москву придумал, что говорил? Какие аргументы? Будет, мол, она застроена малоэтажным жильём. А на деле что вышло?
Километры двадцатиэтажек! Вот как наши руководятлы долбят.
– А знаете, в чём проблема? – обратился Иван Михалыч к Донцову, желая вывести разговор на обобщения. – Вы обратили внимание, что из общественной жизни полностью исчезли отчёты о выполнении ранее намеченного? Никто за свою работу полноценно не отчитывается – ни сельская администрация, ни депутаты, ни премьер, ни президент. Выборочно докладывают об успехах и кормят новыми обещаниями, хотя прежние или не выполнены, или извращены, – как со строительством в Новой Москве, о чём Григорий Андреевич говорил. А у меня всё подшито, пронумеровано, и скажу вам, картина в этом отношении неблагополучная.
Донцов чувствовал, что Гостеву нравится ведущая роль, которую охотно отдал ему столичный приезжий. Вдобавок Иван Михалыч отвечал на вопросы не прямо, а говорил о своём, думанном-передуманном, неожиданном. Это было заманчиво, и Виктор поддакнул:
– Вы правы, пора издавать полное собрание обещаний.
– Но кое-что меняется. – Гостев опять вернулся к своей мысли. – Вы заметили, что из лексикона правящей среды улетучилось понятие консолидации общества? Первые два срока Путин об этом часто говорил, но теперь таких слов не слышно. В моём историческом дневнике – я его веду почти каждодневно, а помесячно делаю выводы, – помечено, что эти слова совсем вышли из обихода, когда внутриполитический блок Президентской администрации возглавил Кириенко. Меня не покидает ощущение, что ныне в повестке дня столичного персонала не консолидация общества, а поиски компромисса между кланами чваных поборников западных идей и национальными целями. А ещё – ставка на лучших, на дарования, а остальных – в навоз. Это противоречит исконному общинному духу России. Энгельгардта почитайте, у него на этот счёт много сказано.
– Вы хотите сказать, что с консолидацией ничего не получается?
И Дед и Цветков напряглись: вопрос зацепил что-то главное. Но Гостев снова не дал прямого ответа, хотя говорил вполне определённо:
– Как писал Чернышевский, исторический путь России – не тротуар Невского проспекта. В Крымской эпопее явилась солидарность народа, власти и общества – ну, за редкими исключениями, коими можно пренебречь. Но потом социальное расслоение взяло верх над гражданскими чувствами, не народ, а элита стала, я бы сказал, государственно-образующим фактором. Ныне для власти элита – это наше всё! Она узурпировала властные полномочия и навязала народу взаимное отчуждение. Таков наш исторический путь.
– Крепко! – молвил Дед.
– Власть нам теперь не друг, – мрачно процедил Цветков. – Елита! Да ещё похабничает! А народ пришёл туда, куда его послали.
Все ждали, что скажет Донцов, по общему мнению, каким-то боком прилегающий к нелюбимой народом элите. Однако Виктор решил методом Гостева пойти в обход:
– Странная у нас ситуация: на самом верху честный человек, не запятнанный стяжательством, а вокруг – коррупционная среда.
– Воры! – перебил Цветков.
– А он их пытается усовестить, – поддержал Дед. – Я его ноне называю главноуговаривающим. За безделье никого не наказал – только за наглое воровство.
– Коррупционная среда заинтересована в мыльной опере обещаний, в смене лозунгов, но не экономического курса. А страна-то на ущербе! – Интересный разговор пробудил новые мысли, и Донцов бабахнул без амортизаторов: – Больше скажу. «Единая Россия», партия, ведёт себя так, что в пору опять вводить 6-ю статью советской Конституции. Помните 6-ю статью?
– А как же! – Иван Михалыч погладил бороду, что, видимо, означало полное согласие. – Определяющая роль КПСС.
– Элита и напрямую и через ЕР правит полновластно, – продолжил Донцов. – Ей уже незачем согласовывать свои действия с разумением народа. Можно пенсионную реформу проводить без введения прогрессивного налога, можно часы носить, какие хочешь, – напоказ! По-моему, я внятно ответил.
– Да-а, сеяли гайдаров, а взошли чубайсы, – неопределённо заикнулся Дед, но Гостев перебил его:
– Виктор Власыч, очень приятно, что между нами, по бесстыжему оскорблению некоторых, быдлом, подлым сословием, людьми второй свежести, живущими в заботах о скудном пропитании, и вами, представителем делового сословия, нет расхождений по главным вопросам. Политикой у нас теперь вообще не интересуются. Но важно, что вы, человек небедный, и мы, страждущие, смотрители дождей и снегов, сидим за общим столом и нет между нами розни, ибо и вас и нас заботит прежде всего судьба Отечества. Позвольте напомнить особо злободневные сегодня слова графа Витте: «Русское право заинтересовано в промышленности и в рабочих, но никак не в ваших прибылях, господа». Витте обращался именно к элите, о коей мы упоминали, которая готова пренебречь судьбой России и сегодня биронит страну. О чём вообще говорить, если власть мимо исторических дат без остановки проскакивает, не отметила должным образом 300-летие великого национального гения Михайлы Ломоносова?
– Погодите, Иван Михалыч, – опять пылко прервал Цветков. – Что значит биронит? Я такого не слыхал.
– Это история, Григорий Андреевич. Во времена оные Россией правили иностранцы, приглашённые во власть. Раньше на уроках истории это проходили. Сейчас то же горькое блюдо подают под иным соусом. Про Дерипаску слышали? Всё! Управляют нашим «Русалом» из-за океана. По данным Росстата, они у меня сохранены, 27 процентов уставного капитала России у иностранцев. – Снова обратился к Донцову. – Вот и копится в нас тоска и досада. А паче того – тревога. Партейные бонзы СССР чего хотели? Подольше быть у власти. А нынешняя высшая служивая среда, по моему разумению, предательство замышляет. Она вроде приспособилась жить в России по западным трафаретам, да народ не тот, мешает. В девяностые-то они страну, считай, продали – и что вышло? Как бы после Путина не повторили.
– Да эта перхоть за кордон дрыснет! – На этот раз Цветков выбрал нечто весьма сочное из нормативного списка обиходных ругательств.
– Иван Михалыч, но ведь элита у нас разная. – Донцов был согласен не во всём.
– Конечно, разная! В этой связи я и Витте цитировал. Разве спроста незабвенный Примаков, став премьером, сразу уволил замминистров Набиуллину и Кудрина? Об этом вспоминать не любят, а у меня записано. Но убрали Примакова, и они стали министрами. Думаю, по личности Примакова у нас с вами расхождений нет?
– Тут с вами нельзя не согласиться, факты – штука упрямая. Но не думаете ли вы, что Путин исподволь, тайно, во благо России готовит прозападной элите, посягающей на власть, какой-то неприятный сюрприз? В его это манере. Крым доказал.
– Дай-то бог. Но мне сдаётся, он недостаточно знаком с русской историей, у которой свои заповеди. Говорю как профессионал.
– Вы о чём, Иван Михалыч? – встрепенулся Дед. – Какие заповеди?
– Их много, сразу не припомнишь. Но в данном случае я имею в виду, что в России, как это ни прискорбно, без посмертного поругания прежнего лидера никогда не обходится. Истопчут могилы. Неужели для Владимира Владимировича не имеет значение мнение потомков?
– Глубоко! – в своей скупословной манере изъяснился Дед.
Донцов тоже отметил глубину суждений скромного сельского учителя истории и, пользуясь моментом, задал вопрос, давно «чесавший» его:
– Иван Михалыч, как историк кого из русских самодержцев вы цените превыше всего?
– Для меня этот вопрос решён давно, готов свою точку зрения отстаивать в любом споре, только споров на эту тему нет. Екатерина! Вот к кому надо бы внимательнее присмотреться нынешней власти. Её девизом была пчела, собирающая мёд. За годы её правления население России выросло вдвое, а доходы казны – вчетверо. Русские стали чувствовать себя первыми людьми в Европе. Одна переписка с Вольтером сколько значила для авторитета русского трона! Не идеализирую, немало было плохого. («Я бы наверняка сказал “негатива”, а он чисто по-русски!» – мелькнуло в голове Донцова). Но государство русское при Екатерине заметно возвысилось, и это главное. Я Ключевского насквозь штудировал, сперва по обязанности, а потом с увлечением. Замечательное чтение! Он, как я понимаю, воздвиг ей исторический памятник. Писал: Русская земля велика, не каждому дано с ней совладать, Екатерине – удалось! Потому что при ней в стране было налажено производство мыслей. А у безмысленной страны будущего нет. Оттого я и полагаю, что настал период исторического уныния.
Глава 8
После завтрака Донцов обулся в старые серебристые «луноходы» и наметил сперва толком осмотреть Поворотиху, а затем поискать хоженую тропу в глубь леса.
Поворотиха вытянулась вдоль трассы одной улицей, ибо сзади её поджимал глубокий овраг, а с другой стороны лежало широкое поле, где, по разъяснениям Деда, раньше сеяли рожь и пшеницу, а теперь, когда хлеба перекочевали на юга, его отдают под покосы. Ухоженная церквушка с огороженным погостом для священства – прихожан хоронили на дальнем кладбище, – возвышалась в одном ряду с сельской конторой и заколоченной на зиму пивнушкой «Засека», а школа – напротив и сильно наискосок. Пару кривых деревенских тупичков с наползающими друг на друга обветшалыми строениями и дворами он обнаружил на дальнем конце села, примыкающем к лесу, овраг здесь сворачивал в сторону.
На опушке снега уже осели, вокруг одиноких берёз ровными круглыми пятнами обнажилась земля. Но в чаще зима не сдавалась, огромные свисавшие к земле еловые лапы ещё в седине. Виктор без труда нашёл набитую дорожку, ведущую в лес, и не спеша потопал по ней, вскоре оказавшись в тихом безветренном, чарующем берендееве царстве. Куда вела тропинка, он не знал, но развилок не было, а значит, прогулка не угрожала блужданиями. Можно спокойно шагать, не засекая примет, постепенно погружаясь в обдумывание нелёгких деловых забот.
Вчерашнее чаепитие, нежданное знакомство со старым учителем истории изменили ход его мыслей. Гостев поразил широтой познаний, дотошностью, въедливостью суждений – надо же, исторический дневник ведёт, дневник эпохи! – острым умом. Вот она, настоящая русская народная интеллигенция! Прекрасно сказал он о себе: смотритель дождей и снегов. Но на самом-то деле эти незаурядные «натурфилософы» из глубинки, они – смотрители всей земли Русской. Быдло! Да они сто очков вперёд дадут предвзятым экспертам, обслуживающим власть, на их фоне кичливые персонажи пятой колонны – убогие ничтожества, клоуны.
О Витте Иван Михайлович напомнил, конечно, неспроста. Он был откровенен, но из чувства такта, чтобы не искушать неловкостью столичного гостя, кое-что не договаривал, прибегая к иносказаниям. Один «топор под компасом» чего стоит! И Витте – упрёк теперешним дням: Путин из народного заступника, каким был вначале, постепенно превращается в адвоката элиты. Эрозия лидерства! Крымский взлёт духа уходит в прошлое, роман обывателя с Кремлём угас. Правящая тусовка под руку с компрадорской элитой стремится подменить тоскливые реалии жизни победными реляциями. Слушаешь по ТВ рапорты топ-менеджеров на аудиенциях у президента – кругом полный ажур! Но я-то, думал Донцов, знаю, что экономика притормаживает. Держимся в основном на больших проектах, чаще бюджетных. Потому президент, по сути, челобитничает перед крупным бизнесом, в десятый раз уговаривая, а на деле умоляя вкладываться в нацпроекты. Но не пора ли власть употребить, начав, скажем, с иностранцев? Гостев тоже очень к месту привёл Указ Николая II, по которому вывоз сырья и прибыли ограничили 12,8 процентами. То бишь выручку оставляй в России! Строй новые заводы, потребительствуй, на деньги твои никто не покушается. Но вкладывай там, где заработал. А сейчас наоборот: наши дельцы вывозят капиталы за рубеж, биржа стала насосом по выкачиванию валюты.
В заснеженном лесу тишь, даже снег под ногами не скрепит – тропинка набитая. Донцов, погружённый в раздумья, мимоходом отметил: значит, ведёт к жилью. Но вдруг увлёкся новой мыслью. Почему здравая идея Путина о стратегическом планировании, заявленная, кажется, в 2014 году, до сих пор не реализована? О ней просто забыли. Кто саботирует? Почему Путин этот саботаж терпит? Почему по-прежнему рядом с ним люди 1991 года? Порой не при чинах, но в очень большой властной силе. Тридцать годков минуло, таких долголетий даже при Советах были единицы. Да чёрт бы с ними со всеми, этими «пережитками девяностых», если бы дела шли в гору. Но ведь он, Донцов, кожей чувствует, что вокруг – немыслимая управленческая какофония, госуправление деградирует. Бюрократы волокитят с нулевым риском, чиновники состязаются в циничных заявлениях, возмущающих народ. А в ответ на упрёки, звучавшие на прошлогодней пресс-конференции, допотопный ответ типа «да, в отдельных магазинах нет отдельной колбасы, а в остальном, прекрасная маркиза…».
Задумавшись, он неожиданно уткнулся в хлипкий штакетник и калитку с амбарным замком. Вот куда привела хоженая тропа. Стал высматривать за забором и понял: это местные «дачки». Из горбыля, старых досок, кусков фанеры, они летом служат полевым лагерем для любителей ширять по лесам. Зимой тут, конечно, не живут, но в непромерзающих подвалах – непременное житейское приспособление крестьянина срединной России – хранятся соленья, маринады, грибы разной выделки. Никто не возьмёт, чужих здесь нет. И в снежную пору «дачники» потихоньку волокут в Поворотиху заготовленную впрок снедь.
В деревне люди всю долготу своих лет живут бок о бок со своими соседями, знают всё друг о друге, вместе пляшут и плачут, вместе придумывают вот такие лесные схроны. Жизнь здесь не распадается, как в городе. Потому русская цивилизация научилась переваривать катастрофы, общественные перевороты и оставаться сама собой.
Он вторично позвонил Вере, сказал, что в предвесеннем лесу чудесно, что она гениально придумала ссылку в Поворотиху и что настроение у него улучшается. На обратном пути и впрямь повеселел, приободрился. Подумал: «Да, счастливого завтра нам уже не обещают, сам Путин сказал, что каждому надо надеяться на самого себя. Ну и что? Сколько уже раз бывало такое в русской истории?»
Первая прогулка, похоже, удалась. Взбалмошные, растерянные мысли о тревожном будущем начали обретать некое общее направление, выстраиваясь в логическую цепь. Обдумав картину мира, Донцов пришёл к выводу, что завтра здесь же, на этой волшебной лесной тропинке, нужно заняться конкретными вариантами спасения своего бизнеса. Верно, мухи видят навоз, а пчёлы цветы. Ободрённый, словно надышавшись оптимизмом в родных берендеевых лесах, он размышлял уже не в самых мрачных тонах. Да, трудно. Да, очень много помех. И всё-таки… Ему показалось, что в длинном и тёмном тоннеле, куда загнали его сложные обстоятельства эпохи, мерцает впереди свет надежды. Надо потерпеть ещё какое-то время, Россия беременна переменами, они неизбежны. Главное – не соскользнуть с набирающего обороты круга жизни, вцепиться зубами и ногтями, но удержаться.
Почему-то сравнились Америка и Россия. Не экономическими порядками, не политикой, вообще не миром людей, а повадками животных, которые издревле накладывали отпечаток и на психологию человека. Кто-то рассказал ему, что стадо американских бизонов при опасности мчится со скоростью самых слабых особей, и отстающие становятся добычей хищников, что позволяет остальным ускорить бег. Это природный метод естественного отбора, позволяющий избавляться от слабейших. Здраво! Но у нас всё иначе, это Донцов знал по охотничьим будням. У зимней стаи русских волков свой порядок движения: впереди след в след три-четыре матёрых, за ними самки, за самками – слабые и больные животные, за ними молодые и крепкие, а замыкает цепочку самый мощный самец, стерегущий от опасности сзади. Ну, колоссальная же разница с Америкой! И не люди это придумали, так в природе установилось! Наоборот, из животного мира дух опеки слабых вселился в русского человека, а в американца – гонка на выживание, на выбывание. Вот уж воистину природная, нерукотворная, но поразительная нравственная несхожесть! А ведь, если вдуматься, она многое объясняет. Даже в политике.
Вдруг зазвучала мелодия мобильника. Номер был неизвестный.
– Виктор Власыч, здравствуйте, – послышался знакомый, но неузнанный голос. – Это телохранитель Вова.
– Вова? – удивлённо воскликнул Донцов. – Какими судьбами?
– Виктор Власыч, очень хотелось бы завтра, прямо с утра, увидеться. По делу.
– Не получится. Я не в Москве, буду денька через три.
– Жалко… – слегка сник телохранитель Вова. Завершая разговор, для проформы спросил: – В далёких краях?
– В родовом селе Богодуховых, в Поворотихе.
– Где, где? – громко зарокотало в трубке. – В Поворотихе?.. Одну минуточку. – Слышно было, как Вова о чём-то спросил кого-то, потом непривычно, почти с восторгом воскликнул: – Виктор Власыч, я на трассе. Через час с четвертью буду в Поворотихе.
– Ты едешь в Поворотиху? – изумился Донцов.
– Там у меня дела. А по случаю с вами встретимся. Надо же, какое везенье. К добру! Как вас найти, Виктор Власыч?
– Буду на трассе. Мимо не проскочишь.
– Всё! До скорой встречи! – радостно закруглился телохранитель Вова.
Звонок был столь неожиданным, что Донцов полностью переключился на гадания. Он знал, что Вову взяли менеджером в крупный ЧОП – вот и всё. «Какие у него могут быть срочные дела ко мне? Хочет вернуться? А зачем едет в Поворотиху?» Одно с другим не склеивалось.
Виктор ускорил шаг. Дома попросил Антонину приготовить скромный обед на двоих.
– Нежданный гость из Москвы нагрянет.
Переобулся в цивильную обувь и вышел на обочину трассы, где люди натоптали подобие тротуаров. Глянул на часы. Минут через двадцать подъедет. Странное совпадение, однако. Очень странное. Но поскольку телохранитель Вова прочно засел в мозгах как человек, приносящий удачу, Донцов не ждал каверз. Его снедало недоумение.
По трассе, уже чистой от снега, в обе стороны тянулись редкие машины, резко снижавшие в селе скорость. Надзорной видеокамеры здесь не было, но и заезжих водил тоже. А местные знали, что народишко в Поворотихе – от мала до велика – шустрый и шмыгает через трассу, когда и где придётся. Потому жать на газ надо умеренно. Но и среди осторожного транзита Донцов безошибочно угадал серый внедорожник, который медленно полз по трассе, прижимаясь к обочине. Посигналил рукой, машина сразу дала ходу и встала рядом с ним.
Из неё неловко вывалился телохранитель Вова. В добротном длинном драповом пальто с меховым воротником – слава богу, не бобёр! – в новой ондатровой шапке, он гляделся совсем иным человеком, нежели раньше.
– Виктор Власыч, как я рад!
Донцов слегка приобнял его, отстранился, осматривая с головы до пят.
– Здравствуй, здравствуй, я тоже рад. Но скажи сперва: как вас теперь называть?
– Вообще-то меня теперь Владимиром Васильичем кличут. Но для вас, Виктор Власыч, я как был телохранителем Вовой, так и остаюсь. Вы ещё не знаете, какая это удача – наша встреча случайная. Дело есть, и именно сегодня. То есть – завтра, но сговориться-то заране надо.
– Ну, мы не будем на трассе дела обсуждать. Вот оно, родовое богодуховское поместье, – кивнул на дом. – Там и стол накрыт, с дороги перекусить. Как с водителем?
– Николай, – повернулся к шофёру Вова, – найди стоянку и жди моего звонка.
Они прошли в дом, Вова чинно представился Деду и Антонине Владимиром Васильичем, и Донцов закрылся с ним в горнице.
– Сперва расскажи, кто ты такой и чем занимаешься. Лучше меня знаешь: какие дела без анкеты!
– Оно конешно. К тому ж одно дело из другого вытекает, с моей работой связано.
– Уже интересно… Да ты давай, давай, щи хлебани. Домашние, настоящие.
– Не-е, я вот салатика свекольного испробую. Мы с Николаем на заправке пончиками с сахарной пудрой перекусили, они сытные.
По пять штук навернули, вкусно!
Пожевав немного салата, перешёл к делу:
– Понимаете, Виктор Власыч, взяли меня менеджером по охране крупного бизнесмена Синягина Ивана Максимовича. Организую охрану объектов – металлический завод, личную – его, семьи. Нормальный ход, дело по прежним годам знакомое. Но Иван Максимыч, он – не стандарт, к тому ж голова у него вроде вашей – его Россия заботит. В общем, наш брат: кряхтит, но везёт. И он помимо охранных дел просил меня вникнуть, не пасут ли его со стороны. Это история долгая, не в ней суть, а в том, что мы с ним неформально общаемся. И он, Иван Максимыч, получил госзаказ, под который построил новый цех, в него срочно заказывают станочный парк. Что-то за кордоном закупили, но он хочет и наше, российское. Я и говорю: есть такой Донцов, я у него работал. А он: знакомь немедля! Времени в обрез, завтра же состряпай. Я и бросился вам звонить, чтоб с утра обговорить, а после обеда отвезти к Синягину.
Донцов молча глядел на Вову, не знал, что сказать. Мысли путались. Его обуревали не благодарность и прочие чувства, положенные будоражить человека в таких случаях, а всё те же думы о том, что у Бога всего много, но ОН свои милости посылает в самый-самый нужный час, и надо терпеливо ждать, не изменяя самому себе. Вдруг осенило: «Неспроста мать всегда и до сих пор причитает: без терпенья нет спасенья». Наконец, сказал:
– Спасибо, Вова. Ну, никак не думал, что помощь придёт – у нас разговор откровенный, мне помощь сейчас позарез нужна, заказов нет, бизнес сыпется, – именно от тебя. Опять ты нам с Верой подарок делаешь, она ведь, считай, на сносях.
– На сносях! Поздравляю, Виктор Власыч, от души.
– Погоди, погоди, рано. Вот разродится, тогда… Значит, завтра встреча? Где?
– Всё не так просто, Виктор Власыч. В последнее время учуяли мы сопротивление. Какой госзаказ, не знаю, в технике не понимаю, но вопрос в том, что надо важную оборонную технологию приспособить к «гражданке». Срочно. Очень! Другие заводы уже ждут, оборонщики тоже, у них военные контракты на исходе.
– А ты, смотрю, основательно в тему въехал.
– Так всё время на совещаниях торчу, велено за партнёрами приглядывать, кто, чего, как. Потому – подальше от греха – и переговоры с вами Иван Максимыч наметил в московской резиденции.
Там у меня всё под контролем, чужие в апартаменты не вхожи, спецаппаратурой их чистим регулярно, прослушка исключена. Мне сдаётся, вы общий язык найдёте. И по станкам и вообще.
– Та-ак… Значит, это дело ко мне. А в Поворотиху чего навострился?
– Да как же, Виктор Власыч! Завод-то синягинский – вот он, на Оке. Раньше там запорную арматуру делали. Показали прежние изделия, – рехнуться! Шар стальной диаметром метра два, а в нём другой, без зазора, и поворачивается. В обеих дыры. Если дыры совместить, напор полный, если чуть сдвинуть – меньше. А совсем их разведут, – всё, шаровая задвижка закрыта намертво. Как эти фокусы умудрялись делать? Шар в шаре! Да таких размеров! Но в перестройку заводу велели конвейеры для птицефабрик клепать, он и заглох. Синягин его по дешёвке взял, делает там что-то. А под госзаказ новый цех поднял.
– А Поворотиха, Поворотиха при чём?
– О! Новому цеху газ нужен. Ну и поведут здесь отвод от магистрали.
– Где – здесь?
– Через Поворотиху.
– Как через Поворотиху?
– Толком сказать не могу, но тут собака и зарыта. С отводом сложности. Мне Иван Максимыч велел сюда съездить, посмотреть. Глядишь, и вы подскажете.
Донцов снова молча смотрел на Вову, на сей раз – ошалело. Как странно и жутко всё завязывается в тугой узел. Не светил бы ему заказ на станки, он с возмущением отринул бы замысел газопровода высокого давления, который разворошит, а то и прикончит старинное село. Но возник личный интерес, и где-то на краю сознания замаячил страшный выбор: чем жертвовать – бизнесом или Поворотихой?
Вот они, изощрённые до извращённости неустроенности жизни.
– Об этом газопроводе здесь никто не знает.
– Пока! Драка-то кабинетная. Споткнулись там, где не ждали. Газопровод пойдёт по самому краю, я по карте смотрел, около леса. Но и строения попадут в зону отчуждения, землю под госнужды выкупят. Обычное вроде дело, а тут – тупик. Какой-то утюг упрямится, подпись не ставит, видать, не докаял его поп. Синягин говорит, не прыщ из начальства, а пешка, клерк, но наверняка с тайным аккомпаниатором. Думаю, всё же просто взятку хочет. Все сейчас заняты выживанием.
– Уф! – тяжело выдохнул Донцов. – Голова кру́гом идёт. Не-ет, в этом деле надо разбираться основательно. Вишь, как всё сплелось. – Как бы для себя добавил: – Десятью примерь, однова отрежь.
– Виктор Власыч, а где лесной конец? Понять надо, что к чему.
– Поворотиха одной улицей стоит. А у леса, где овраг в сторону уходит, там тупички да закоулки, по-старому – сиротский ряд. Когда-то сироты, вековухи, старичьё одинокое в халупах селились. Теперь дома покрепче, но много, теснота. Прямо езжай, не минуешь.
– Да, надо глянуть, понять, из-за чего сыр-бор, – тоже вздохнул Вова. – Я, пожалуй, поеду. Но давайте, Виктор Власыч, договоримся, где вас завтра найти. Выезжать к Синягину надо в три часа.
– Ну, где же ещё, кроме квартиры? – ответил расстроенный Донцов.
Проводив гостя, позвонил Вере.
– Рано утром выезжаю в Москву. Сперва заберу тебя.
– Что-то случилось, Витюша? – Голос стал тревожным.
– Как говорится, славны бубны за горами. Добрые вести ходят под руку с худыми… Вместе надо покумекать. А в три часа за мной заедет телохранитель Вова.
– Телохранитель Вова? – эхом отозвалась совсем сбитая с толку Вера.
– Всё. Терпи до утра.