Михаил Ахметов
Замок Франца Кафки – окончание романа
Теперь, когда в голове у него наступила ясность, ему надо бы поразмыслить, пока никто не мешает, что же делать дальше. Оставаться в доме Варнавы большого смысла не было, Ольга пока на него зла, и хотя К. не чувствовал за собой какой-то особой вины перед ней, всё же было бы лучше, пока не попадаться ей на глаза; быть может, позже её гнев пройдёт и она поймёт, что совершенно зря сердилась на К. и всё её обиды на него лишь результат её собственных легкомысленных и поспешных действий. Умнее всего ему, пожалуй, было бы отправиться сейчас в школу, и раз уж он как-никак всё ещё школьный служитель, то можно хотя бы делать вид, что он выполняет в школе хоть какую-то полезную работу. К. напомнил себе, что должность школьного сторожа, пока для него последнее прибежище и, если его всё-таки уволят за небрежное отношение к работе, то идти ему будет уже некуда, да и кормить его на постоялом дворе перестанут, хозяйка там только и ждёт, когда он даст промашку. К. торопливо посмотрел на часы, ходики на стене показывали семь утра и хотя гиря на них совсем опустилась, судя по всему, сильно они не ошибались, значит, до занятий в школу он ещё успеет, а там работы не много – подмести и вымыть полы, если они сильно затоптаны. Главное, быть в это время при службе, чтобы школьный учитель не мог хотя бы упрекнуть его в отсутствии на рабочем месте. К тому же – К., наконец-то, вспомнил – ему надо поскорее выяснить, что случилось с его рюкзаком, и где он сейчас вместе со всеми его документами.
Собравшись с этими мыслями, К. медленно отворил дверь из кухни – чтобы не потревожить, вероятно спящих Амалию и её родителей – и осторожно ступая, прошёл в комнату, оставив позади не сбывшиеся надежды и планы Ольги.
Но он ошибся в своих предположениях, в комнате родителей Варнавы как будто ничего не изменилось со вчерашнего вечера. Мать сидела на кровати, а Амалия стояла перед ней с верхней юбкой в руках, то ли одевая, то ли раздевая её. Отец так и застыл сидя в кресле, словно и просидел там всю ночь в своих смутных мыслях о прощении из Замка, которого он добивался все эти годы. Они все медленно повернулись, услышав, как зашёл К.: Амалия с беспокойством, а родители с тупым бессмысленным удивлением в старческих глазах. К. так и застыл на месте, не решаясь сделать шаг. Первой опомнилась Амалия, она что-то негромко сказала матери, отчего та лишь тихо простонала в ответ, махнула успокаивающе отцу, бросила на кровать юбку и подошла к К., тревожно всматриваясь ему в глаза, словно пытаясь отыскать там ответы на свои вопросы. Но К., только слабо, со стыдом улыбнулся ей, с ужасом осознавая всю двусмысленность своего положения. Но Амалии, казалось, до этого не было никакого дела, обернувшись на своих родителей и убедившись, что они пока без неё обойдутся, она молча потянула К. к скамейке у печки, где и усадила напротив себя.
Несколько секунд она всматривалась в него своим серьёзным почти сумрачным взглядом и наконец негромко спросила: «Так ты и впрямь, всё-таки, решился у нас переночевать? И как у тебя только хватило смелости К.? Разве ты не боишься, как мои брат и сестра, что на тебя тоже свалится проклятие Замка?»
К. вздрогнул от её слов, опять Амалия принялась за свои насмешки, произнося их самым серьёзным тоном. Но он сейчас был полностью в её руках, чувствуя себя не в силах защищаться после всего, что с ним произошло ночью, ведь он, хоть и невольно, но всё же опозорил Ольгу перед её семьей. И как теперь после этого прикажете разговаривать с её родичами, даже, если они над тобой насмехаются?
«Пока на меня свалилось проклятие Ольги, – вздохнул он, решив воспринимать её слова так, будто она говорит серьёзно, – я, кажется, ошибался в её намерениях, а теперь за это расплачиваюсь». Он бросил взгляд в направлении родителей, но те казалось ничего не услышали, хотя и были от них недалеко, впрочем, К. говорил совсем тихо.
«Я же предупреждала тебя, чтобы ты был осторожен с её чувствами, – сказала Амалия, – хотя мне они и безразличны, но все же ты несколько расстроил мои ожидания». «Я думал, ты говорила это лишь в шутку, – сказал К., – мне трудно понять, когда ты шутишь, а когда говоришь всерьёз. Но, неожиданно для меня, это оказалось правдой, и похоже я, хоть того и не желая, но разбил Ольге сердце, – он вдруг спохватился и посмотрел на неё, – О каких своих ожиданиях ты говоришь?»
«Мне показалось, что вы с Ольгой будете прекрасной парой, она тебе подходит гораздо лучше, чем твоя Фрида, перед которой ты преклонялся всё это время, и которая в итоге тебя оставила. Будь с тобой Ольга, такого бы не случилось», – чуть усмехнулась Амалия.
«Опять ты меня сбиваешь с толку, Амалия, – сказал К., решив пропустить мимо ушей её шпильку о Фриде, – если тебе сестра безразлична, чем это может расстроить твои ожидания?»
«Так-то оно так, – согласилась Амалия, – но если бы ты забрал Ольгу, неважно, в школу, на постоялый двор или собой в далекие края, это бы меня вполне устроило – это и были мои ожидания. Тем более, вы похожи друг на друга, готовы день и ночь рассказывать друг другу байки о Замке и биться с его пагубным влиянием; Ольга с Варнавой занимаются этим уже два года и даже не думают останавливаться. Вы все будто прикованы к этому Замку незримыми цепями и кричите при малейшем к вам приближении, – её тон, как заметил К., был довольно пренебрежительным, – так как усматриваете в этом посягательство на свои цепи. По правде говоря, мне это уже изрядно надоело, и я надеялась, что ты меня от этого избавишь, чтобы я могла спокойно ухаживать за своими родителями. Видишь, их и на десять минут оставить нельзя, – добавила она, беспокойно оглядываясь, но мать с отцом сидели тихо, – а тем более, мой отец, несмотря на всю свою немощность, так и норовит присоединиться к моим брату и сестре, а это лишь увеличивает мои заботы».
«Я не могу согласиться с твоими легковесными словами о Замке, – заметил К., – но и не буду с тобой спорить. Хотя, конечно, я человек приезжий и многого не знаю, но и ты Амалия, хоть и живешь в Деревне с рождения, знаешь о Замке тоже немного, хотя бы в силу своей молодости, и вообще, большую часть времени ты была ребёнком, несмышленышем и столкнулась с Замком напрямую лишь недавно; я же взрослый человек, землемер, приехал сюда на работу, и поверь, я вижу, что Ольга во многом права, Замок это грозный противник, которого нельзя недооценивать».
«Ну, вот, я и надеялась, что вы будете с ней оценивать силу Замка вместе, – обронила Амалия, – но, похоже, ты всё-таки решил действовать один без Ольги. Жаль».
«Я уже говорил тебе про это, – устало ответил К., – Ольга чудесная девушка, но я ещё не отказался от попытки вернуть свою невесту. Но, скажи мне, Амалия, почему ты так безразлична к своим брату и сестре, даже более того, открыто их презираешь, но вот о своих родителях заботишься с ревностью? Как же так, ведь те и те твои кровные родственники. Да и в том, что у вас произошло, Варнава и Ольга виноваты меньше всего».
«Я вижу куда ты клонишь, но ты бьешь мимо цели, – заметила Амалия, – а моё отношение я могу легко объяснить и мне даже странно, что такой взрослый человек как ты, знающий столько о Замке, являющийся, можно сказать, по нему специалистом, хоть и живешь здесь чуть больше недели – и не можешь понять, почему я так по разному отношусь к своей семье. Видишь ли, после того как случилось то событие, о котором Ольга прожжужала тебе все уши, я же помню, как вы сидели на этой скамье и не могли друг другом насытиться, обсуждая Замок, изменилось всё, изменилась наша жизнь, изменились всё мои родственники – не изменилась только я. И если бы снова настал тот день, я бы снова бросила обрывки письма в лицо посыльному, даже зная наперёд, что случится с моей семьей».
«И даже зная при этом, что станет с твоими родителями? – тихо спросил К., поразившись её словам, – посмотри, что с ними стало».
«Я это и так вижу каждый день, – вздохнула Амалия, грустно, но непреклонно, – и мне их безумно жаль, но пойми К., во всех бедствиях нашей семьи виновата лишь она сама. Замок только, может быть, слегка припугнул их – я говорю их – потому что я сама не испугалась, и они сами довершили начатое. Обвинять моих отца и мать я не могу, ведь это мои родители. Даже если они оказались в таком состоянии по своей оплошности, что я могу предпринять, кроме того, как заботиться о них, по другому поступать я не умею. А брата и сестру я презираю, потому что они решили не жить своей жизнью, какой бы она ни была, не нести молча свой крест, а вздумали подлаживаться под бесконечно далёкий от них Замок, Замок которому до них нет никакого дела, а они всё старались и до сих пор стараются всеми силами вымолить у него прощение, хотя никто их не осуждал».
«Но Варнава сейчас служит там посыльным, – возразил К., – а твоя сестра во всём поддерживает его, хотя откровенно говоря, её способы мне тоже не кажутся сообразными цели, которой она добивается».
«Этой цели вовсе не существует, К., – изрекла Амалия с непоколебимой уверенностью, – может быть, когда-нибудь и ты сам это поймёшь. Нет, конечно, у тебя могут быть свои личные цели в Замке, которых ты даже когда-нибудь успешно добьёшься, но пока это больше похоже на цели моих брата и сестры, которые недостижимы, потому что являются всего лишь иллюзией».
«Но почему же это иллюзии, Амалия, – всё никак не мог понять её К., – Замок существует, его власть над Деревней реальна».
«Ты не слышишь меня, – упрекнула его Амалия, – хотя я раз за разом тебе повторяю, – что бы ни делала моя сестра за два этих года, это ни на волос не изменило ситуацию, в которой пребывает моя семья. Но она ведь не только бессмысленно тратит своё время и силы, она ещё зачем-то поддерживает и пустые надежды у Варнавы. Ведь Замок не давал ему даже обещаний, так, только иногда обращая на него внимание, когда он туда являлся. Если бы всё это время Варнава просидел бы за сапожным верстаком, это принесло бы гораздо больше пользы моей семье, между тем, как Замок его отсутствия даже бы и не заметил. Да, может быть, этот старший посыльный Харрас, с которым всё носится сейчас Ольга, и посулил Варнаве нечто заманчивое, но он же сам не чиновник, который мог бы принять моего брата на службу, он может лишь пообещать, что когда-нибудь перетолкует с этим чиновником. Думаешь, это сильно отличается от обещаний, которые Ольга вытягивает из слуг на конюшне уже третий год? Правда, К., было бы намного лучше, если бы ты забрал её с собой, а Варнава, которого она тогда уже не будет сбивать с толку, устроится на постоянную работу подмастерьем к Брунсвику и забудет даже думать о Замке».
«А что же будет с тобой, Амалия?» – тихо спросил К. Она только равнодушно пожала плечами.
«Я дождусь неизбежного, – просто сказала Амалия, – а потом уеду из Деревни, и никогда больше сюда не вернусь, потому что больше моих брата и сестры я презираю только её жителей. Зачем мне тогда оставаться жить среди них?»
Она встала со скамьи и посмотрела в сторону своих родителей, терпеливо дожидавшихся от неё внимания.
«Прости, К., мне надо вернуться к матери, – сказала она, – я как раз начала её одевать, когда ты вдруг появился».
«Прощай, Амалия, – грустно сказал К., тоже вставая со скамьи и надевая шапку, – желаю тебе всего хорошего. Не знаю, удастся ли мне ещё с тобой повидаться».
Амалия в ответ обняла его и ласково похлопала по спине.
«Кто знает, – тихо ответила она, – но ты можешь приходить, когда хочешь, я думаю, Ольга не будет на тебя злиться вечно, если ты опасаешься именно этого. А я всегда рада тебя видеть, хоть и люблю одиночество».
Глава 37 (12)
Возвращение в школу
На улице К. встретил крепкий утренний морозец, но это было ему даже на руку, последний хмель махом вылетел у него из головы. К. поправил шапку, сунул руки в карманы и успел сделать лишь несколько шагов по направлению к школе, как вдруг увидел летящего ему издалека навстречу Варнаву. К. невольно залюбовался им уже с расстояния, видя, как тот спешит к нему быстрым шагом, словно молодой жеребец, и со стороны казалось, что у него из ноздрей как у лошади валит ветер. Варнава, будто бы на вид, даже не особо торопился, но последнюю сотню шагов до К, пролетел словно на крыльях, тогда как К. успел еле только отойти от калитки.
«Господин, тебе новое письмо из канцелярии от Кламма! – радостно крикнул Варнава, – хорошо, что ты ещё далеко не ушел». Он остановился перед ним как вкопанный, только снег облаком взметнулся вокруг него, медленно оседая на пальто и шапку К.
Письмо от Кламма! К. прямо встрепенулся услышав эти слова. Варнава по-прежнему радостно улыбаясь, протянул ему сложенный вчетверо лист бумаги.
«Ты уже успел вернуться из Замка? – с удивлением спросил К., принимая письмо, – да, ты и в правду, просто летаешь».
Всё-таки Амалия не совсем права, подумал он. Нет, конечно, она права насчёт Ольги, что не стоит молодой девушке проводить ночи напролёт со слугами, пусть они и из Замка, даже если у тебя самые лучшие и праведные намерения. Но с другой стороны, и Варнава бы сам не оказался в Замке, если бы не эта великодушная жертва его сестры. А вот сам он прямо-таки создан для должности посыльного. Даже смешно представить рядом с ним какого-нибудь грузного одышливого господина Харраса, которого, правда К., ещё пока не видел. Странно, неужели, этого не понимают в Замке, если два с лишним года не обращают внимания, каким блистательным в работе посыльным может быть Варнава. А, если ещё дать ему возможность тренироваться с остальными курьерами Замка, так он, пожалуй, легко их превзойдёт в своей сноровке.
Задумавшись об этом, К., чуть было нечаянно не разорвал застывшее на холоде письмо пополам.
«Ты не обиделся на меня господин?» – услышал он как будто бы сверху застенчивый голос Варнавы. «За что, Варнава? – шутливо спросил К., заканчивая разворачивать письмо в большой лист, похоже, в канцелярии Кламма любят бумагу большого формата, – за то, что ты так споро принёс это письмо?»
«Нет, господин, – тон Варнавы был настолько странен, что К., даже не прочитав первой строчки, бросил на Варнаву озадаченный взгляд, – за то, что я не показал тебе то письмо, которое я с утра отнёс в Замок». «Всё хорошо, Варнава, не тревожься, Ольга его уже прочитала», – машинально ответил К., снова углубляясь в написанные крупным, но изящным почерком строчки.
«Господину землемеру. Продолжайте выполнять начатые землемерные работы. Они имеют огромную важность. Перерывы в работе недопустимы. Удвойте ваши усилия, чтобы выполнить назначенное в срок. Продолжайте обучать ваших помощников. Помните, что вы несёте полную ответственность за их дальнейшую деятельность. Прибытие инспектора с проверкой вашей работы будет назначено в самом скором времени. К его приезду любые недоделки должны быть устранены!»
Не веря своим глазам, К. перечитал письмо ещё несколько раз, словно надеясь, что буквы в словах вдруг поменяются местами и эти слова обретут новый смысл, который он так безнадёжно от них ждал. Но раз за разом он снова видел одно и тоже, одни и те же слова, выстроившиеся в предложения, как солдаты на плацу в шеренгу и целящие прямо в глаза К.; и Кламм стоял рядом и был готов махнуть рукой для залпа, завершая письмо своей размашистой подписью. К. безнадёжно вздохнул, всё жило странной, никак не связанной с ним жизнью, где-то, оказывается, продолжались землемерные работы, где-то не допускались перерывы и назначались проверки, но всё это проходило далеко и текло мимо К., а единственное, что он смог сделать сам, так это только разогнать своих бестолковых помощников, да и то, это не принесло ему никакой пользы; над ничем и никем остальным он был не властен, даже Фрида и та бросила его по своей воле. А Кламм существовал где-то в бесконечной административной вышине, письма К. до него, по видимому, всё никак не доходили, и с чем это было связано, К., не понимал. В таком отлаженном и точном административном механизме Замка не должно было существовать каких-либо серьёзных сбоев, иначе бы он давно развалился и показал бы свою полную несостоятельность; значит, вина либо в самом К., что он по каким-то причинам не может правильно встроиться в этот механизм, или здесь действуют какие-то враждебные силы, например, в лице деревенского старосты или каких-то других противников К., которые уравновешивают его усилия. Он сложил письмо и задумался. Конечно, К. мог допускать ошибки по своему неведению, всё-таки за несколько дней в Деревне трудно целиком постичь порядок здешних многочисленных служебных процедур. Может он, действительно, напрасно отказался от допроса в прошлый раз в гостинице, и это каким-то образом нарушило правильное течение его административного дела, которым должны были заниматься вышестоящие инстанции, и породило у администрации законное недоверие к дальнейшим действиям К., за что он теперь и расплачивается, а его письма Кламму по этой причине просто кладут под сукно, не давая им дальнейшего хода. Иначе, как можно объяснить полное несоответствие между теми запросами и сведениями, что он отправляет через Варнаву в канцелярию Кламма, объясняя, взывая и моля о внимании к себе и тем, что он получает от Кламма обратно в ответ в сухой требовательной и совершенно невыполнимой для К. форме. Каким образом можно выполнить в полном объёме землемерные работы и предоставить их на проверку инспектору из Замка, если эти работы в Деревне никому не нужны? Или может быть с ним продолжают вести игру, где К. является только пешкой, и все эти письма лишь только видимость, скрывающая за собой какую-то непонятную и страшную для К. реальность, и когда она наконец явится в своём ужасающем блеске, фигурка К. просто исчезнет с шахматной доски и от него не останется даже воспоминания? И что теперь ему делать? Принять правила этой игры или бороться и отсылать Кламму по десять писем в день в надежде, что хоть одно достигнет адресата и тогда может быть вскроются все махинации, которыми К. сейчас окружен, что Кламм увидит, как всё обстоит в действительности, и что противники К., на самом деле, его неправильно информируют?
«Послушай, Варнава…», – начал было К., подняв взгляд от письма и вдруг остановился, так его поразила перемена произошедшая в облике Варнавы, пока К. читал письмо и размышлял над ним. Ласковая светлая улыбка, которая казалась была неотделима от его лица – К. и не мог даже представить его себе без этой улыбки, так он к ней привык – вдруг исчезла, как будто её никогда не было, и на К. смотрел теперь безжизненным взором изможденный деревенский батрак с полуоткрытым ртом. Варнава словно стал на вид меньше ростом, а в уголках его глаз заледенели слёзы. К. испугался, он никогда ещё не видел Варнаву таким раздавленным.
«Что с тобой случилось, Варнава? – растерянно спросил К., забыв о своих делах и чуть было не выпустив от неожиданности полученное письмо из рук, так что налетевший порыв ветра лишь облизнул его, но не унёс, – я чем-то тебя обидел?»
«Нет, господин, ты ничем не обидел меня, – губы Варнавы чуть шевельнулись, но К. даже не смог узнать его голос, таким странным он был, – но скажи мне, это точно, что моя сестра читала это письмо? И ты тоже вместе с ней?»
«Нет, Варнава, я не читал», – и К. вдруг спохватился, припомнив свой разговор с Ольгой прошлым вечером о том, как она пообещала ему тайком подобраться к письму так, чтобы Варнава ничего об этом не узнал. Всё это сейчас всплыло в памяти К. и он со стыдом осознал свой промах – он не должен был ничего говорить об этом Варнаве, – а он, пусть и случайно, отвлёкшись на чтение письма Кламма, но проговорился.
«Постой, Варнава, – смущённо спросил он, – неужели ты расстроился из-за такого пустяка? Но ведь раньше ты не обращал никакого внимания на то, что Ольга просматривала твои письма, которые ты приносил из Замка. Да и на сами письма ты, бывало, внимания не обращал, раз они по нескольку дней лежали, никому не нужные, под твоим верстаком. Я сам тогда взволновался больше чем ты, когда узнал, что твоя сестра преспокойно читает сообщения от Кламма адресованные мне. Но ничего страшного из-за этого тогда со мной не стряслось. Что же ты так сильно сейчас беспокоишься? Тем более, если сказать откровенно, я это письмо так и не увидел и ничего о нём не знаю до сих пор».
Здесь К. немного преувеличил своё неведение, на самом деле, он хорошо помнил, как Ольга в запальчивости крикнула ему про то, что было в этом письме. Но с другой стороны, это могло оказаться её выдумкой из-за обиды на К., так что он, в любом случае, не сильно обманывал сейчас Варнаву.
«Дело не в этом, господин, – видно было как Варнава пытается взять себя в руки и с каким трудом ему это сейчас даётся, – а в том, что я не выдержал испытания. Я не смог доставить это письмо так, как должен был сделать настоящий посыльный и не оправдал доверие своего начальника. Теперь мне больше незачем появляться в Замке».
С этими словами Варнава негнущимися пальцами, отстегнул со своей груди металлический значок, который с гордостью носил так недолго, и медленным движением положил его к себе в карман.
К. несколько обеспокоился после этих слов. Конечно, для него Варнава не был безупречным посыльным, мало того и просто хорошим посыльным К. мог назвать его с трудом, если особенно припомнить, сколько времени тратил Варнава, доставляя его сообщения в канцелярию Кламма, и как робко он вёл себя в канцелярии вместо того, чтобы проявить там сноровку достойную хорошего посыльного. Сам-то К. на его месте, наверняка, добился бы куда более впечатляющих результатов, если бы у него была только возможность подобраться так близко к Замку, но её у него не было, и К. приходилось обходиться тем посыльным, который у него был. Но, если Варнава, разочаровавшись в своей работе, перестанет являться в Замок, то и эта слабая, почти эфемерная связь с Кламмом для К. тоже исчезнет. Где он тогда возьмёт другого посыльного? К тому же, К. ощущал сейчас свою вину перед Варнавой; не мог он разве сначала хотя бы немного подумать, прежде чем говорить про это злосчастное письмо? Ольга и так на него зла, страшно даже представить, как она рассердится на К. за Варнаву, тем более, что она, скорее всего, подумает, что К. открыл её тайну с умыслом, обидевшись на неё и тогда из всего семейства у него в друзьях останется только Амалия.
«Я вижу, Варнава, ты схватился за работу со всем своим пылом, – сказал К., стараясь говорить как можно бодрее, его и самого до чертиков пугало лицо Варнавы без привычной на нём улыбки, казалось, что без неё и сам мир вокруг стоит как-то не на своём месте, – хочешь, значит, всё с первого раза выполнить идеально без единой ошибки, да так, чтобы твой начальник даже не знал к чему ему придраться? Но ведь такое не всегда возможно, Варнава. Бывает с первого раза не всё удаётся, посмотри на меня, я этому живой пример, уже сколько дней здесь в Деревне пытаюсь я достичь своих целей, а получаю в ответ лишь одни разочарования. И всё равно я упорно тружусь ради своего будущего, хотя оно иногда кажется мне, настолько несбыточным, что самый маленький мой успех представляется мне поддельным, а любой последующий – недостижимым. Но я же не сдаюсь, не опускаю руки, хотя иногда и мне тоже хочется всё бросить и впасть в уныние. Тем более, твоя-то вина не так велика, как тебе может показаться; да и к тому же, не ты виноват, а твоя сестра, ты ведь сам никому это письмо не показывал, больше того – даже мне отказался его показывать, когда я тебя об этом попросил. Да и прочитала Ольга порученное тебе письмо, наверняка, просто по привычке, без всякого злого умысла, как она раньше делала всё эти годы, ты это прекрасно должен помнить; да и какой у неё мог быть умысел, если она только тобой и твоей службой посыльного живёт и дышит».
К. осторожно погладил Варнаву по плечу.
«Не расстраивайся так, Варнава, твои белые одежды от такого греха, как видишь, совсем не почернели, даже пятнышка не появилось, – пошутил он, – поручение ты исполнил, незачем тебе так себя упрекать. Зайди в дом, отдохни немного, поговори с сестрами и родителями. Не спеши принимать решения сгоряча. И тем более, не стоит тебе мчаться обратно, к этому господину Харрасу. Повиниться перед ним ты всегда успеешь».
Варнава медленно, как будто неживой, только кивнул головой в ответ. К. показалось, что слушая его слова, тот всё время обдумывал какое-то своё решение, но о котором в итоге не стал говорить К. Да и слышал ли он толком слова К. и понимал ли, если слышал?
«Как отдохнёшь, зайди пожалуйста ко мне в школу, – ещё раз попытался подбодрить его К., – я хотел бы отправить письмо Кламму. Сейчас-то мне его на ходу не составить, а вот попозже, когда соберусь с мыслями – вполне. Видишь, без посыльного мне никак». И он ещё раз ласково потрепал Варнаву по плечу.
«Хорошо, господин», – тихо ответил Варнава. Он ещё раз кивнул К. и прошёл в свой двор, но уже не летящей походкой, по которой К. мог бы узнать его издалека, а ломкими нетвердыми шагами, как будто он сейчас не был даже уверен – дозволено ли ему теперь ходить по земле.
Проводив взглядом Варнаву, К. ещё несколько минут стоял в глубоких размышлениях, хотя по-хорошему, ему надо было уже давно отправляться в школу, где его ждал, по запомнившемуся ему выражению Мома, долг школьного служителя. Да, не таким он себе представлял сегодняшнее утро, не таким! Ещё вчера это бедное жилище было полно для К. гостеприимства, Ольга была его другом, а Варнава гордился перед ним своей должностью посыльного, и вот буквально за одну ночь всё переменилось. Хорошо ещё, что хоть у самого К. хватило ума не бросать должность школьного сторожа, как бы жалко она не выглядела в глазах других людей. Какая ни есть должность, какое ни есть всё-таки достояние!
Он быстро дошёл до школы, немного озябнув от утреннего мороза. День обещал быть солнечным, и снег весело взлетал с лопаты К., обещая скоро искриться в лучах собирающегося вставать солнца. Первым делом, К. решил привести в порядок школьный двор, а именно дорожки, чтобы учитель как только он пройдёт ворота, сразу понял, как усердно здесь уже потрудился К. С прошлого раза снега выпало совсем мало, поэтому К. довольно скоро разделался с уборкой дорожек и принялся за классные помещения. Поскольку, он не ночевал этой ночью в школе, возле печек со вчерашнего дня оставался небольшой запас дров и К. быстро и умело растопил обе печки, так что в них скоро гулко загудело пламя. В гимнастическом зале, где вчера буянил Шварцер, К., пришлось повозиться, прежде чем он привёл помещение в порядок. Со стороны вообще могло показаться, что здесь бесчинствовал целый десяток Шварцеров; озираясь при свете утра, К. сам удивился, как мог один человек, пусть даже в расстроенных чувствах, устроить такой погром; если бы не рассказ Ханса, который видел всё собственными глазами, К. пожалуй бы и не поверил; хорошо ещё, что все гимнастические снаряды были просто скручены и разбросаны, а не поломаны, как ему сначала показалось. Видно было, что Шварцер давно уже накапливал свою разрушительную энергию, которую ему – может быть целыми годами – не давала выплеснуть в окружающее пространство фройляйн Гиза; и вчера, наконец, произошёл взрыв, и хорошо ещё, что в отсутствие других людей, если, правда, не считать Ханса.
По сути, подумал К., они все у него в долгу: и учитель с Гизой, поскольку К., не сказал Шварцеру при встрече у школы, в каком направлении они ушли, вернее дал противоположное направление – что-то неладное чувствовало тогда его сердце, и сам Шварцер, потому что, побежав не в ту сторону, успел остыть по дороге и не наломал в запальчивости дров, иначе бы неизвестно ещё, что могло произойти со всеми троими; по меньшей мере, разгромленный гимнастический зал ясно демонстрировал, что ничего хорошего. А так, подостывший Шварцер заявился как обычно на постоялый двор «У моста», как он всегда это делал, когда не имел возможности быть рядом со своей Гизой и дышать с ней одним воздухом, выпил пива и занялся своей обычной деятельностью – вымещению своих личных неприятностей на других людях. Ничего удивительного, что ему снова в тот раз попалось письмо адресованное К., видимо, уж таково его везение, даже отсутствуя, попадать под руку чиновничьего высокомерия Шварцера.
Ведь, если бы Шварцер не оказался бы тогда вечером в трактире и не лез бы не в свои дела, то хозяин постоялого двора спокойно отдал бы письмо от Матильды не Шварцеру, конечно, а К., и тот хотя бы знал, что ей от него на самом деле нужно, а не строил бы неясные догадки по ревнивым восклицаниям Ольги. Может быть, она хотела договориться с К. о новой встрече, которой он, конечно, боялся – а кто б не боялся иметь дело с таинственными женщинами из Замка? – но, как говорится, глаза боятся, а руки и другие части тела делают, тем более, что сейчас, когда Варнава хочет бросить работу посыльного, кроме Матильды никаких связей с Замком у К. может больше и не остаться, и это ему надо тоже учитывать.
Он вдруг снова вспомнил про Ханса и то, как мальчик плакал, когда расставался с К. Ещё одна связь с Замком, которая тоже сейчас висит на волоске! Ведь всё уже тогда было тщательно оговорено и даже назначено было время, когда К. придёт к Хансу и встретится с его отцом, чтобы затем уже, соблюдая все меры предосторожности, приблизиться к его матери. Как же так получилось, что он оставил мальчика плачущим на дороге и бросился совсем в другую сторону? К. наморщил лоб, пытаясь в деталях вспомнить тот разговор, но эти детали постоянно от него ускользали. Самое скверное, что из-за всего этого он подвёл Ханса, который, наверняка, должен был предварительно предупредить своего отца Отто Брунсвика, что К. собирается с ним встретиться. А теперь Брунсвик может решить, что сын ему просто по мальчишечьи соврал, и накажет его за эту кажущуюся ложь, что, конечно, Ханса ещё большим другом для К. не сделает. А, если он, напротив, поверит сыну, то это хуже будет для К., значит, это К. отказался от своих намерений и фактически предал Брунсвика, оставив его одного против старосты, тогда как тот, может, уже рассчитывал на помощь К., а он он не явился. Тут даже и не скажешь с первого взгляда, какой вариант для него хуже. Хотя, впрочем, особой разницы для К. нет, поскольку в том и другом варианте К. терял возможность достичь главной цели, к которой он стремился – матери Ханса.
Однако все эти мысли не мешали К. продолжать свою работу, хотя, может быть, и немного замедлили её в моменты, когда он чересчур глубоко задумывался. Во всяком случае, к моменту прихода школьников и учителя, в школьных залах было тепло, относительно чисто, а в рукомойнике была ледяная свежая вода, которую К., поскальзываясь по дороге, наносил из колодца. Так что сейчас К. не стал бы чересчур категорично утверждать, что он обуза на шее для деревенской общины, как необдуманно выразился учитель пару дней назад, когда принимал его на работу. Может и от того, что он когда-нибудь всё-таки станет деревенским землемером, будет не меньше пользы, чем, если бы он был простым сторожем, мелькнуло у К. в голове.
