Михаил Ахметов
Замок Франца Кафки – окончание романа
Нет, сказал хозяин, сейчас вряд ли, они уехали ещё вчера вечером. Если бы такой переполох поднялся сегодня, он бы даже не успел поставить здесь новую буфетчицу. Да это и хорошо, что всё случилось вчера, во-первых, сегодня Иеремии могло стать ещё хуже и ещё неизвестно успели ли бы его довезти до лечебницы в этом случае, во-вторых, по счастью, вчера в гостинице почти не было чиновников, ибо этим чрезвычайно ранимым господам зрелище какого-то умирающего Иеремии, которого толпой несут по гостиничным коридорам, было бы совсем не по нутру, они бы потом ещё месяц жаловались бы на плохое самочувствие и невозможность забыть всю эту гадость. А больше всех расстроена была бы тогда его супруга, которая-то и вчера не хотела при всех отправлять больного в лечебницу, а хотела дождаться ночи, чтобы вынести его тайком незаметно для постояльцев, а чтобы крики Иеремии были бы не слышны, она предложила хозяину замотать ему рот тряпкой. Конечно, всё это предлагалось не от какой-то там жестокости, жена хозяина очень добрая женщина, а лишь для того, чтобы не обеспокоить лишний раз господ чиновников. Безусловно, она как всякий другой человек, тоже сострадала Иеремии – а кто бы не сострадал, слыша таких жалобные крики – но ведь, правда и в том, что здесь гостиница для чиновников из Замка, а не больничные палаты для местного люда. Как бы то ни было, жена его сейчас немного успокоилась, тут хозяин пожевал губами, видно что-то припомнив, посмотрел на К. и на лице его появилась некая задумчивость.
Но К. уже не слышал последних слов хозяина, внутри себя он расставался с Фридой и со всеми будущими, а теперь рухнувшими надеждами, которые были с ней связаны. Не его руку держала сейчас Фрида в своей руке, не его мокрый лоб отирала она полотенцем в лечебнице, сидя рядом с постелью. Иеремия перехитрил его, в этом надо признаться, сказал себе К., хоть он и прибыл в Деревню на день позже его, но видно, как у местного уроженца сноровки было у него больше; пока К. парил в облаках, преклоняясь перед Фридой, Иеремия во время его отсутствия действовал быстро и умело. Но обхитрив К., не обхитрил ли он себя самого, бегая по Деревне в распахнутой куртке на морозе, чтобы побыстрее простудиться? Тут ведь можно и переборщить невзначай: вместо недельной простуды получить воспаление лёгких, а там уже как кривая вывезет: можно выздороветь и наслаждаться Фридой и победой над К., а ведь, можно и умереть в мучениях, если болезнь не выдуманная, а настоящая. В лечебнице, какая бы она ни была, симулянство раскроют быстро, тут надо рисковать, болеть по-настоящему, чтобы Фрида не отшатнулась, не бросила. Способен ли сам К. на такую жертву, какую мог принести его бывший помошник, похожий на расползающееся сырое мясо? В любом случае, это уже не проверить, в гостиницу Фрида с Иеремией сегодня не вернулись, значит, его положили в лечебницу надолго и Фрида будет с ним там до самого выздоровления, или как К. злобно понадеялся в порыве ревности, до его конца. Ему же самому надо перестать называть её невестой, делать вид и рассказывать всем окружающим, что их разрыв ненадолго и Фрида скоро к нему вернётся. Даже, если Иеремия умрёт, подумал К., Фрида вряд ли к нему возвратится, для неё К. теперь перевёрнутая страница её жизни. И ему теперь надо снова начинать всё сначала. Он посмотрел в направлении буфета. Работавшая там девушка, была примерно возраста Фриды, но мало на неё похожая: очень высокая и с широким плечами – бочку с пивом могла бы, наверное, спокойно на них унести.
«И теперь, выходит, у вас опять новая буфетчица? – спросил К, – а где же Пепи?» «Так трудно угодить этим женщинам, – вздыхая, ответил хозяин, – можно подумать, мало мне моей жены с её капризами и новыми платьями. Пепи, видите-ли не хочет возвращаться, ей обидно, что её как игрушку, то снимают с полки, то снова ставят обратно». «Ставят обратно? – переспросил К. – В каком это смысле?» «Она боится, что когда Фрида вернётся из лечебницы, то её снова переведут в горничные, – слегка утомлённо ответил хозяин, – а ей видите-ли, это надоело и она будет чувствовать себя ужасно обиженной. Моя жена бы с радостью уволила, как она говорит, эту мерзавку, но пока у нас страшная нехватка работников. Сейчас зима, проезжих совсем мало, а местные девушки из Деревни брезгуют и не хотят идти горничными в гостиницу. Хотя, почему, мне совершенно непонятно. В номерах проживают прекрасные культурные и воспитанные господа, для местных девушек было бы честью убирать за ними. Это ведь не конюшня, где буйствуют их слуги, почему туда никто не рвётся, я понимаю. А здесь что не так? Пришлось поставить в буфет Эмилию из горничных, она хотя бы постарше и поспокойнее, чем все остальные. Но теперь мне беспокойство, раньше она с буфетом дела не имела, приходится весь день быть рядом, следить за ней и поправлять без конца её ошибки, Пепи, в этом смысле, была поспособней. И попомните мои слова, господин землемер, вот только она научится худо-бедно работать, как наверняка, возвратится Фрида с желанием снова стать здесь буфетчицей и мне снова придётся лезть в эти женские дрязги, а мне и моей супруги хватает».
«Но вы же можете не брать Фриду снова на работу в буфет», – возразил К., с тоскливым наслаждением произнося имя своей бывшей любви; когда ещё в следующий раз придётся вслух его упомянуть?
«Что вы, это совершенно невозможно, – хозяин даже огляделся по сторонам, прежде чем продолжить, – конечно, подобные отлучки мне доставляют немалое беспокойство, тем более, что она это делает не в первый раз, – тут хозяин снова многозначительно взглянул на К., как будто хотел что-то ему заметить, но потом передумал, дескать, К. сам должен догадаться, о чём хозяин умалчивает, – но уволить я её никак не могу, во первых, она прекрасный работник, когда, конечно, присутствует на рабочем месте, а во-вторых, в этот же вечер господин Кламм изволил спуститься в буфет. Первый раз за четыре дня! Я уже было вздохнул с облегчением, как на другой день случилась эта история с нашим новым коридорным. Да тут и камни возопиют! Я снова вызвал в буфет Пепи, а эта негодница только косой махнула и наотрез отказалась работать в буфете. Конечно, я понимаю её чувства – хотя они мне совсем безразличны – что ей будет очень неприятно снова уступать место буфетчицы Фриде, когда та вернётся из лечебницы, но, извините, у нас так заведено, что работники должны ставить работу выше личных амбиций. Поэтому я долго пытался уговорить Пепи, но эти молодые девицы бывают ужасно упрямы, даже не смотря на то, что моя супруга грозилась её уволить за такое непослушание. Хорошо, что Эмилия согласилась – ну, ей-то с её возрастом деваться было некуда. Правда, мне с ней сейчас тяжело, она же совсем без опыта, хоть сам берись за дело и вставай к буфетной стойке, а у меня и так забот хватает с господами, сегодня в гостинице просто какое-то столпотворение».
Значит, Фрида полностью восстановила своё было утерянное положение в гостинице, и особенно положение при Кламме, подумал К., а он ещё недавно так переживал за её будущее, будто за своё. И как, оказалось, совершенно зря, лучше бы в это время он больше заботился о самом себе! Как выясняется, его бывшая возлюбленная спокойно вернулась на своё старое место, будто ничего и не произошло, тогда как К. в это время терял свои позиции одну за другой: письмо от Матильды он так и не добыл, с Ольгой рассорился, Варнава из-за его неосторожности собирается бросить должность посыльного; а Фрида, значит, несколькими словами кому надо мгновенно возобновляет свое прежнее положение при Кламме, да ещё позволяет себе спокойно уехать в лечебницу, сопровождая своего нового захворавшего любовника, причём совершенно уверена, что когда она вернётся – а, ведь это может быть нескоро – никто её не подсидит и не сбросит с отвоёванного ею места. Получается, что пока они были вместе, он тянул Фриду на дно, крепко вцепившись в её руку, хотя надо признать, что первое время и она держалась за него, нечаянная любовь тогда ещё крепко связывала их обоих. Но потом, со временем, ей пришлось из-за К. покинуть сначала гостиницу, затем постоялый двор «У моста», несмотря на то, что её там удерживала хозяйка (правда, при этом беззастенчиво выгоняя К.), но именно поэтому Фриде тоже пришлось уйти. И опустившись на самое дно, в промёрзшем школьном зале, она наконец, выпустила руку К. из своей, а он этого даже и не заметил, захваченный своими несбыточными планами. Он-то наивно полагал, что Фрида до сих пор надёжно держится за него своими маленькими и нежными ручками, и поэтому спокойно отправился к семейству Варнавы улаживать свои дела, а на самом деле она уже отпустила его и снова стала подниматься вверх, постепенно понимая, что К. лишь тянул её вниз как тяжёлый камень. Что ж, в какой-то степени это верно, К. и сам чувствовал себя камнем, когда постоянно пытался пробиться сквозь окружающие его людские стены, но здесь в Деревне, а уж в Замке, наверное и подавно, этот способ, к которому он привык за всю свою жизнь, не работал, и если бы он даже из всех сил насел на них всех, они бы лишь молча оттеснили его обратно. Он слишком поздно осознал свою ошибку, которую теперь ему уже, наверняка, не исправить – К. надо было, напротив, быть лёгким, не сражаться отчаянно с несущим его потоком, а тихо, спокойно, не сопротивляясь, отдаться ему. Если бы он ничего не выдумывал сам, а просто держался Фриды, слушал её советы, да, даже советы её «мамаши» хозяйки постоялого двора, то насколько могла быть легче была его жизнь, а вместе с тем и жизнь его невесты. Им бы даже не пришлось уезжать с постоялого двора «У моста», они спокойно бы жили там в каморке рядом с чердаком, пусть маленькой, но тёплой, Фрида бы помогала хозяйке, а К. спокойно ждал бы решения старосты. Пусть, не землемером взяли бы его в общину – далась ему именно эта должность! – а простым батраком, невелика разница, потом впоследствии он бы всё наверстал, но это было бы всё равно лучше его сегодняшнего положения, когда он одинок, брошен и всеми покинут. Иеремия и тот оказался умнее К., он так и сделал, просто прилепился к Фриде, ни в чём не перечил ей, наверное, слушал беспрекословно, что она ему говорит, и вот результат – он теперь на месте К. Правда, место пока не очень завидное, неизвестно ещё как он справится со своей болезнью в здешней лечебнице, но это ведь всё детали и случайности; К. например, вряд ли вообще бы заболел, не такой он осёл, чтобы бегать с раскрытой грудью целый день на морозе. И к тому же, получается, что К. всё это время совершенно зря беспокоился о Кламме, допекал себя и остальных, в частности бедную хозяйку постоялого двора «У моста» – как, мол, Кламм отнесётся к его браку с Фридой? – да, так, что в итоге сам и опротивел всем, хозяйка даже ему в жилье после этого отказала. А Кламму, как оказалось, это совершенно всё равно, раз он тут же, не откладывая ничего в долгий ящик, спустился выпить пива, как только Фрида вернулась в буфет, несмотря на то, что она уже успела сменить К. на Иеремию. Может быть, он, конечно, ещё и не знал тогда про Иеремию – кто бы ему осмелился сказать? – но ведь про К. он знал всё, Фрида же в первую ещё ночь выдала их обоих с головой, и всё равно, Кламм спустился в буфет как ни в чём не бывало. И чего тогда К. мучился, зачем сомневался, для чего пытался встретиться с Кламмом, что он хотел от него узнать? Правда, горько усмехнулся К., теперь Иеремии возможно придётся делить Фриду с Кламмом, а это трудно назвать приятным времяпрепровождением для кого бы то ни было, К. бы так точно не смог, но с другой стороны, он и не собирался отпускать Фриду работать обратно в буфет. Здесь он поймал себя на мысли, что уже снова начал командовать Фридой, что и как ей делать и тяжело вздохнул. Нет, похоже, у них действительно не было шансов остаться вместе, слишком уж он, К., самонадеян, слишком привык полагаться только на себя, а других слушать разве что в пол-уха. Что ж, значит, он такой какой есть и ему себя, увы, уже не переделать и, значит, надо ему идти той дорогой, которую он для себя уже определил. И если К. проиграет на этом пути в своей борьбе, то пусть он проиграет с сознанием, что он сделал всё что мог ради себя.
Он с трудом вернулся от своих мыслей к хозяину, который подметив молчание К., давно уже собирался отойти по своим делам, но из вежливости всё ещё продолжал стоять рядом.
«Да, непросто, я вижу, вам сейчас приходится, – посочувствовал К. хозяину, – у меня вот тоже были такие работники-помощники, что любо-дорого поглядеть, чуть с ума меня не свели, по правде говоря». «Я слышал, вы были с ними довольно строги», – сказал хозяин, не то осуждающим тоном, то ли наоборот, выражая свое одобрение строгости К. «Ну, ничего сверхъественного я от них не требовал, – ответил К., почему-то чувствуя себя сейчас с хозяином очень уверенно, – но, так вышло, что один из них, как вы говорите, теперь в лечебнице, а второй скрылся неизвестно куда, но вроде бы в Замок, подавать на меня жалобу. Хотя, как по мне, так это больше упущение того чиновника, который их ко мне прикрепил. Не знаю, где он их откопал, но хуже работников я ещё не видывал. Сначала я думал, что ко мне их отправил сам Кламм, но как впоследствии выяснилось, это был другой чиновник».
«Надеюсь, вы сегодня пришли сюда не в поисках Кламма?» – осторожно спросил хозяин, прикоснувшись к верхней пуговице своего наглухо застёгнутого сюртука.
К. усмехнулся. «Нет, – сказал он, – я уже не столь наивен как раньше, чтобы настаивать на личной встрече. Другое дело, что я хотел бы выполнять свою работу так усердно, чтобы сам Кламм пожелал встретиться со мной. Но пока со мной ведут игру, мне отказывают в такой работе, которая могла бы привлечь личное внимание Кламма, оставив мне место какого-то школьного служителя, настолько ничтожное, что мне стыдно с этой должности беспокоить Кламма лишний раз».
«Всё может измениться, – утешил его хозяин, – правда, мне такие случаи неизвестны, но кто может поручиться, что они не произойдут в будущем? Наше дело в этом случае лишь изо всех сил честно исполнять свой долг, где-то глубоко внутри себя надеясь, что когда-нибудь нас оценят по достоинству. Жаль только, что это совсем чуждо нашей молодежи, – с сожалением добавил он, – знали бы вы, сколько я уговаривал Пепи снова поработать в буфете, но её никак не уломать, упёрлась и всё тут».
«Вы сказали, что сегодня столпотворение, – перебил его К., – но в буфете совсем мало народу». Он повёл рукой в направлении нескольких слуг сидевших на бочках и болтавших ногами. «Вы просто не в курсе, – снисходительно сказал хозяин, улыбаясь, – сейчас – да. Но мне звонили по телефону из Замка, к вечеру, я должен приготовить все доступные номера для чиновников». «Будет какое-то важное собрание?» – попытался было пошутить К. «Возможно, – ответил хозяин и почему-то перестал улыбаться, – возможно. Но, простите, я с вами заговорился, а мне надо работать».
«Могу ли я с вашего аппарата справиться о своих делах в Замке?» – спросил К. наудачу ему вдогонок; он даже не обдумал ещё причину, по которой бы ему это понадобилось. Да и что ему спрашивать в Замке по телефону? Можно ли ему будет туда прийти? Но он и так знал, какой ответ он получит. Раньше он не понимал, почему не получает благоприятного ответа на свои вопросы, сейчас он не понимал, как он мог думать, что можно спрашивать.
В подтверждение его мыслям, хозяин уже удаляясь, только отрицательно помотал головой. Итак, его визит в гостиницу оказался бесполезным, Фриды здесь уже не было со вчерашнего дня, да и судя по тому, что рассказал о ней хозяин, даже если бы она и была здесь, никакой пользы бы К. это не принесло. Со всей очевидностью ему стало ясно, что Фрида променяла его на Иеремию окончательно.
«Хоть выпью пива тогда», – тоскливо подумал К., но не нашарил у себя в карманах ни единой монетки. «Выпью в счёт будущего жалования, – решил он, – а заодно и выясню, есть ли здесь у меня кредит».
Он посмотрел в сторону буфетной стойки и увидел, что там уже стоит хозяин, что-то говоря на ухо Эмилии, и показывая на К. пальцем.
Глава 39 (14)
Гостиница «Господский двор» Эмилия. Староста.
Проходя мимо двоих слуг, сидевших у стены на бочках, К. вдруг услышал слова «Вот, это он идёт» и живо обернулся. Один из слуг медленно и гулко глотая пиво, бросил на К. внимательный взгляд; второй положил своё острое застывшее морщинистое лицо на полураскрытый кулак и молча смотрел на К.
«Это вы про меня?» – вежливо спросил К., но ему никто не ответил; слуга допивший пиво только усмехнулся чему-то и облизал губы и усы от пивной пены, второй слуга тут же отвёл свой взгляд в сторону, увидев, что К. смотрит ему прямо в глаза.
К. только пожал плечами, он уже начал привыкать к нелюдимости местных, но зачем тогда один из них произнёс «Вот это он», явно адресованные в сторону К. или он настолько стал здесь известен, что его узнают даже слуги из Замка? Но, во всяком случае, вряд ли он от них добьется толка, если даже и насядет на них сейчас с вопросами – они в ответ только встанут и уйдут, а он снова останется в одиночестве.
У стойки К. вежливо поздоровался с новой буфетчицей, пожалуй, она была даже его повыше ростом, а К. в Деревне уже привык смотреть почти на всех жителей сверху вниз, кроме, пожалуй, Варнавы. И голос у неё был низкий, не девичий, но и не грубый, когда она ответила ему.
«Нальёте пива в долг? – К. старался выглядеть как можно увереннее, – в счёт моего будущего жалованья?» «Вы же меня знаете?» – полуутвердительно обронил он. «Знаю, – сразу же ответила Эмилия и поставила пустую кружку под кран, – я вас знаю». «Вам про меня хозяин рассказал?» – К. чувствовал в себе необычайную лёгкость, как будто он уже выпил не одну кружку пива за сегодняшнее утро. «Не только, – заметила она, – Пепи вас хорошо знает».
К. соглашаясь, кивнул.
«Да, Пепи, хорошая девочка, – сказал он, – только уж очень непосредственная». «И очень доверчивая, – поджав губы, изрекла Эмилия, – а многие этим пользуются». К. взглянул на неё с недоумением. «Она же вовсе ребёнок, – сказал он, – я не слышал, чтобы здесь её обижали».
Эмилия поставила перед ним полную кружку и резким движением ножа сбросила с неё лишнюю пену.
«А вы здесь ничего не слышите и не видите, – сказала она, холодно пододвигая ему пиво, – слишком вы заняты собой, что мешает вам лишний раз посмотреть по сторонам. А разве не вы обещали бедной Пепи, что встретитесь с ней позавчера? Она вас прождала час на холоде у двери, а потом пришла вся заплаканная и замёрзшая. Ей и так было тяжело, когда хозяин вдруг решил вернуть Фриду на место буфетчицы, хотя бедная Пепи старалась из последних сил, так ещё и вы обманули её, бедняжку».
К. стало неловко. Он вспомнил тот вечер в гостинице, когда Пепи, так великодушно, по её словам, предложила ему своё покровительство и пригласила К. пожить у них в комнате горничных. Конечно, в тот момент, когда К. чувствовал себя одиноким и преданным всеми, это предложение показалось ему манной небесной, но уже потом при здравом размышлении он сообразил, что подобную глупость могла замыслить и реализовать только Пепи, в своих ещё детских фантазиях. Жить с тремя молодыми девушками в тесной комнатушке, где даже кровати стоят одна над другой, словно шкаф с тремя полками? А где же жить самому К., на полу под самой нижней кроватью, среди тряпья и мусора, рядом с ночным горшком? Ведь здешние горничные не отличаются особой аккуратностью и чистоплотностью. Да им там на четверых даже воздуха не хватит, они через пару часов все задохнутся или в коридор выбегут, чтобы в себя прийти. К. теперь сам удивлялся, как он мог согласиться на такое дикое предложение от Пепи, скорее всего, он был вымотан в тот момент до предела, раз не мог здраво мыслить, надо было быть таким же ребёнком, чтобы довериться её словам. Тем более, горничные хотя бы на работу из комнаты выходят, а ему в ней надо будет скрываться до весны, а если, что – какой-нибудь переполох, комиссия, то сразу – марш под кровать, прячься! И лежи там часами, сдерживая дыхание, пока комиссия не уберётся. Словом, чтобы пойти на такое, надо быть совсем уже в полном отчаянии и безвыходном положении.
Неважно, что это могло показаться глупым и детским поступком, заметила Эмилия. Главное то, что это показывает насколько у Пепи добрая душа, раз она так бескорыстно пытается помочь людям, которые в сущности этого не стоят совершенно, не стоят даже смятого бантика с её косы. Понятно, что брать четвёртого жильца в такую маленькую комнатёнку, где три девушки живут, по сути, друг у друга на голове – да ещё мужчину! – мысль весьма странная, но она только доказывает безграничную доброту Пепи, что она прежде всего думает о других, а не о себе. Если бы он, К., мог бы только оценить её по достоинству, понять насколько ему повезло, что такая молодая и красивая девушка как Пепи, стремится ему помочь, но он на такое, как видно, не способен. Он, наверное, до сих пор страдает по своей Фриде? Что ж, Эмилия прекрасно знает эту историю, не раз Пепи за два последних дня рассказывала её вечерами Эмилии, уткнувшись ей в плечо и всхлипывая, про то, как он, К., гоняется за призраками, а настоящей любви рядом не видит. Может, Пепи и звала К. к ним в комнату, чтобы хоть ненадолго быть к нему поближе, побыть с ним рядом. Они, её подруги, люди, в отличие от К., понимающие, нашли бы себе занятие, чтобы на время оставить их одних, чтобы дать им возможность, хоть недолго, хоть украдкой любить друг друга, хотя конечно, потом К. пришлось бы куда-нибудь уйти, всё-таки ночевать трём девушкам в одной комнате с мужчиной, в высшей степени неприлично; правда Пепи, она об этом не говорила, чтобы не расстраивать бедняжку ещё больше, но К. – взрослый человек, должен сам понимать какие вещи допустимы в приличном обществе, а какие нет. И вот, несмотря на явную любовь Пепи к К, вместо того, чтобы на коленях благодарить бедную девочку, что она до него снизошла, вместо этого К. упрямо называет Фриду своей невестой и рыщет в её поисках по всей Деревне, разве что, в Замок не заглядывает, хотя она давно ему уже изменила с Иеремией, да не один раз, наверное, да и вообще, не хочет его видеть, раз готова даже уехать в лечебницу с больным, рискуя там заразиться какой-нибудь опасной болезнью, чем оставаться здесь и встретиться ненароком с К.
К. чуть было не подавился пивом от её последних слов и закашлялся.
«Откуда вы всё это выдумываете? – изумлённо спросил он, стараясь отдышаться, – кое-что похожее на правду в твоей речи, Эмилия, проскальзывает, но всё остальное сплошные выдумки». «То есть, вы зашли в буфет, не для того, чтобы повидать Фриду?» – утверждающим тоном спросила Эмилия, вытирая с прилавка лужицы пива.
К. готов был покраснеть, но он и так был уже весь красный от того, что только что выкашлялся.
«Это не имеет значения, – наконец с запинкой ответил он, и подождав, добавил, видя в глазах Эмилии усмешку, – но, вообще да, я хотел увидеться с Фридой. Но повторюсь, это не имеет никакого значения сейчас и тем более, не имеет никакой связи с тем, что ты здесь только что наговорила. Вообще, это дело наше с ней личное, и я не совсем понимаю, какое отношение к этому имеешь ты, Эмилия, тем более, учитывая то, что до сегодняшнего дня мы с тобой и знакомы даже не были, хотя Пепи мне про тебя рассказывала, это я помню, когда она говорила о своих подругах горничных. Но раз уж здесь в Деревне все должны знать друг о друге всё, иначе, я смотрю, вам здесь без этого спокойно не прожить – то да, сознаюсь – похоже, Фрида меня бросила окончательно, теперь я это и сам понял, когда узнал, что она уехала в лечебницу вместе с моим бывшим помощником. Но у меня и без этого есть дела, по которым мне надо, хотя бы иногда появляться в гостинице, так что всё это лишь случайные совпадения. А уж про Пепи, я и не знаю, что даже сказать, чтобы не рассмеяться; похоже, она всё выдумывает на ходу, а вы зачем-то идёте на поводу у её детских фантазий, что для меня кажется очень странным; выглядишь ты, Эмилия, как взрослая, а рассуждаешь, ну, как будто Пепи здесь вдруг появилась и снова начала выдумывать небылицы».
«Вы может обвинять меня в чём угодно, – фыркнула Эмилия, – но, по крайней мере, одно я точно угадала – вы пришли сюда за Фридой. А если моя догадка оказалась верна, то ухватившись за неё, можно легко вытянуть и все остальные вещи, которые вы пытаетесь скрыть или на скорую руку объявить их выдумкой. Во всяком случае, то, что Пепи испытывает к вам некие чувства, пусть, даже не любовь до гроба, но что-то там сильное, всё равно есть, я знаю – это тоже не выдумка, хотя вполне может быть, что и эти чувства скоро пройдут, когда она узнает, как вы ими пренебрегаете».
«Эмилия, я очень хорошо отношусь к Пепи, – усталым голосом сказал К., – и очень ценю то, что она для меня сделала, хотя откровенно говоря, сделано-то было немного – угостила меня кофе с печеньем, но я и за это ей благодарен. Но относиться серьёзно к её фантазиям я не могу. Да мне это даже из разговора с ней стало понятно, пока я пил кофе, что Пепи просто несмышленыш, по случайности попавший на место буфетчицы и возомнивший себе невесть чего. Если послушать её рассуждения, то только посмеяться можно, да махнуть рукой, ребёнок столько не выдумает, сколько Пепи навыдумывала за какие-то полчаса. То же самое, касается и её, якобы, любви ко мне, я же помню, она и мне про это рассказала в тот вечер. Сначала из-за чего это любовь случилась – дескать, потому что я Фриду увёл из буфета и освободил для Пепи место – а там уже дальше на необъезженных конях понеслось про то, как она будет на месте Фриды сражаться с ней же за меня. Скажу честно, у меня ещё тогда глаза на лоб полезли от подобных фантазий».
«Хорошо, – согласилась Эмилия, – пусть, это её выдумки, хотя в главном-то, она сказала правду, бедная девочка, что она вас любит, пусть даже, если всё остальное отбросить в сторону и посчитать нелепой выдумкой. Но вы-то тогда зачем послушав её, согласились встретиться с Пепи вечером, если считали всё это небылицами и пустяками? Или вы хотели при встрече просто посмеяться над бедняжкой? По мне так это выглядит очень жестоко. Она и без того вернулась тогда в нашу в комнату обессилевшая от горя и совсем замёрзшая, простояла не меньше часа на холоде в одном платье, лишь платок накинула сверху, всё надеялась, видимо, что вы сдержите своё слово, придёте. Я с Генриеттой потом всю ночь за Пепи ухаживали, только лишь поэтому, наверное, всё обошлось без последствий».
К. допил пиво из кружки и поставил её на стойку.
«Я смотрю, Пепи, вам всё до последнего слова рассказывает, – благожелательно, несмотря на холодный тон Эмилии, сказал К., наверное, это пиво сделало на время его таким благодушным, – можно только позавидовать, что у человека есть такие друзья, с которыми можно поделиться всем тем, что у тебя на душе. Здесь у меня таких друзей, пожалуй, нет, да и вряд ли они появятся. А что касается Пепи, да, здесь я виноват, не отнёсся серьезно к её словам, меня в это время сначала хозяйка к себе вызвала, а потом всё так быстро закрутилось, что, честно говоря, про Пепи я и позабыл. Но, с другой стороны, я и не думал, что она будет меня так долго ждать у дверей. Нет, тут я безусловно виновен, и обязательно попрошу у неё прощения при встрече, надеюсь она меня сможет простить».
«Ну, вот видите, господин землемер, за что мы не возьмёмся, всё оказывается не выдумкой, а правдой, – упрекнула его Эмилия, пряча пустую кружку под прилавок, – и то, что пришли вы сюда за Фридой, а не просто так, и что Пепи вас любит, и что вы её любовь предали, не явились, когда это она вас ждала и замерзала у дверей. И вы ещё пытаетесь меня убедить, что всё то, что Пепи говорила – это фантазии, хотя с какой стороны не разбирай – всё чистая правда».
К. теперь только и мог, что озадаченно приоткрыв рот, молча глядеть на Эмилию. Что бы он ни говорил, всё его слова немыслимым образом переворачивались и приобретали совершенно другое значение; каждое слово словно превращалось в бревно брошенное ему под ноги. Чем больше он хотел убедить Эмилию в одном, тем больше она почему-то убеждалась в совершенно другом и К. ничего не мог с этим поделать, как будто он, желая что-то вытащить, лишь со звериным упорством, напротив, заколачивал это всё глубже и глубже. Ему снова захотелось пива, словно только в нём он мог утопить все эти несообразности.
Эмилия не стала брать новую кружку, а вместо этого достала из под стойки ту, из которой К. уже пил, но он не стал делать ей на это замечания. Вместо того, он попросил передать Пепи свои глубочайшие извинения, ему на самом деле, было неловко за свой поступок перед этой девочкой с налитым жизнью тельцем, хоть и немного глуповатой, но в общем-то, имеющей доброе сердце. Обычно К. всегда старался выполнять данные им обещания и придерживаться достигнутых договорённостей, в работе землемера без этого никак нельзя, работа эта очень ответственная, поэтому-то его и позвали сюда на графскую службу, как одного из лучших специалистов в своей области. Поэтому даже в обычной жизни К., может быть, по инерции, а может быть, потому что иначе уже не мог, действовал совершенно таким же образом. Он должен был расшибиться в лепёшку, но не забыть про Пепи, найти возможность и встретиться с ней в назначенное время, раз уж он ей это пообещал, так что совершенно зря Эмилия колет его своими обвинительными речениями, он и без этого чувствовал здесь свою вину. И почему же он сам, даже предпочтя посулы Герстекера, не остался ещё хотя бы на час в гостинице, чтобы дождаться Пепи и поговорить с ней, чтобы та не чувствовала себя преданной? К. ничего не стоило поблагодарить её за участие и предложить перенести их встречу на другой раз. Да и вообще, Герстекер мог обмануть его, или К. могло не понравиться у Герстекеров, да мало ли, что ещё могло произойти! И если бы он тогда пренебрёг помощью малых сих, то он мог, и невзначай, очутиться на улице, без крыши над головой! Видимо, вся эта забывчивость случилась от навалившейся на него тогда усталости, решил К., он тогда донельзя, до самого края устал, но разве убедишь сейчас в этом Эмилию, когда она с гневом так и зыркает на тебя глазами?
«А как тебе, Эмилия, самой на месте буфетчицы? – мирно проронил К., когда у него в руках оказалась вторая кружка с пивом, – Пепи говорила, что работа здесь для новичка тяжёлая, просто человекоубийственная».
«Работа сама по себе здесь не такая уж тяжёлая, – сухо возразила Эмилия, легко оглядывая зал поверх головы К. – только вот вникнуть поначалу во всё трудновато, но это везде так. Хотя я на неё и не рвалась, это всё хозяин; меня вполне устраивает и должность горничной, тем более, что мы привыкли быть всегда все вместе – я, Генриетта и Пепи. И помогать привыкли друг другу, по-другому тут нельзя, иначе быстро обозлишься и опустишься. Зато работа горничной, хоть тяжёлая, но простая, не то, что здесь, где от счёта голова пухнет. А, если обсчитаешься, хозяин сразу из жалованья вычитает, поэтому я, можно сказать, каждый день здесь сижу, жду, когда же Фрида обратно вернётся, да, к тому же, Пепи на меня немного обижена, что я за эту работу взялась, когда она сама от неё отказалась. А что я могу сделать против хозяина, я не настолько молодая, чтобы легко новую работу найти, а батрачкой простой быть мне уже не хочется и силы уже не те».
