Михаил Ахметов
Замок Франца Кафки – окончание романа
«Хозяйка, я знаю, что к вам сегодня приезжали две женщины, – начал К. внимательно глядя на сразу поблёкшее при этих словах лицо Гардены, – я хотел бы знать о чём они с вами говорили». «Я же просила вас пощадить меня, господин землемер, – слабо простонала хозяйка, – а вы сразу решили меня убить». «Хорошо, как скажете, – невозмутимо согласился К., после паузы, – если разговор про этих женщин убивает вас, мы можем тогда поговорить о Кламме. Насколько я помню, эта тема вам более близка».
Хозяйка не поднимая головы с подушки, лишь повернула своё лицо к нему и слабым замедленным движением положила правую руку себе на грудь.
«Боже, господин землемер, только не о нём, прошу вас, – жалобно произнесла она, – ведь, вы и в прошлый раз меня почти доконали, – тут она приподняла голову и озабоченно осведомилась, – вы всё-таки устроили какую-то глупость? Я же вас буквально на коленях молила в прошлый раз ничего не предпринимать самостоятельно!»
К. уже понемногу начал сердиться, хозяйка не только отбивала каждый его вопрос охами и стонами, но ещё и сама теперь перешла на него в наступление – и куда девался в этот момент её болезненный вид? – похоже всё это было одно сплошное притворство.
«Хозяйка! – предостерегающе сказал он, – или мы говорим сейчас серьёзно или я действительно отправляюсь к Кламму и делаю там какую-нибудь глупость». «Хорошо, хорошо, – тут же сдалась Гардена, – я не хочу вас сейчас раздражать или выводить из терпения, просто я действительно принимаю всё очень близко к сердцу, тем более слова о Кламме».
К. нетерпеливо вздохнул.
«Я это знаю, – сказал он, – и не преследую цели вам навредить, как бы вы ни думали обратного. Просто к тем женщинам, которые приезжали к вам сегодня, я тоже имею в некотором роде отношение». «Странно, – хмыкнула хозяйка, глядя в потолок, – и какое отношение вы можете иметь к Гертруд?» «К Гертруд?» – недоуменно переспросил К. «Вот именно, я вижу, вы даже не знаете как её зовут, – победоносно сказала хозяйка, – но тем не менее, хотите знать о чём я с ней говорила». «Вы говорите о фрау Герстекер?» – почти наугад спросил он. Хозяйка нахмурилась: «Конечно, я говорю о своей глупой Гертруд. Просидела пять лет сиднем дома, никогда не навещала своих родственников, а сегодня вдруг примчалась ко мне». «Она вам родственница?» – «Ну, да, правда, дальняя, – равнодушно ответила хозяйка, – когда человек такой старый, он невольно успевает стать роднёй туче народа. За полсотни лет, так или иначе, кто-то из общих родственников успевает с друг другом пережениться, ведь у нас не такая уж большая Деревня. Но меня собственно не её визит удивил, а то, что она вдруг о вас заговорила, хотя она прекрасно видела, что эта тема мне неприятна».
«Ценю вашу откровенность, – иронически проронил К., – в моём положении она даже уместней, чем, если бы мне пришлось вылущивать правду из лести».
«Господин землемер – здесь, господин землемер – там, – хозяйка даже воздела насмешливо обе руки к пропадающему в полутьме потолку, – можно подумать, в Деревне других предметов для разговора и нет. Не говоря уже о том, чтобы беспокоить вами ещё и Замок. Нет, вы даже сами подумайте, где вы и где Замок!»
К. подумал и сказал, что он вообще-то никогда не претендовал на такое сравнение, а от Замка ему лишь нужно подтверждение его прав (ведь он приехал сюда по приглашению именно графской службы), которых его теперь лишает местная администрация в лице старосты и примкнувшего к нему школьного учителя.
«Если бы вы слушали меня, господин землемер, никто бы вас ничего не лишил, – сварливо заметила хозяйка, – я же говорила вам, что староста ничего не решает. Я предлагала вам помощь его жены Мицци, а вы самонадеянно полезли решать вопрос сами, и понятное дело, только всё испортили».
К. признался, что тогда он действительно мог слишком поторопиться в своих действиях и вследствие этого совершить ошибку; но сейчас-то ещё есть возможность исправить ситуацию, если снова обратиться к Мицци?
«Не имею ни малейшего представления, – сухо произнесла хозяйка, – тогда вы были женихом Фриды, хоть, конечно, и крайне нежеланным для меня. Но Фрида мне как дочь, я всегда принимала участие в судьбе бедной девочки и помню была безумно счастлива, когда сам Кламм впервые вызвал её к себе. Но потом явились вы, разрушили всё до чего смогли дотянуться, и поэтому мне пришлось спасать жалкие остатки того что осталось. Но, теперь-то, господин землемер, Фрида снова свободна, хотя и несчастна – никогда Кламм её больше к себе не позовёт, это понятно всем. Поэтому и вам помогать я больше не собираюсь. Вы мне сейчас даже хуже, чем враг, вы приносите мне несчастья одним своим появлением».
«Тем не менее, – не сдался К., выслушав эту речь, – хоть я вам, как вы говорите, враг, и даже хуже, тем не менее, сейчас мы сидим рядом и мирно разговариваем. Согласитесь, что никто в трезвом уме не будет подпускать своего врага на расстояние вытянутой руки в своей спальне».
«Это правда, – подумав, согласилась хозяйка, – но здесь, конечно, в основном вина моего мужа. Он меня никогда не слушает. То есть, он слышит, кивает, говорит, «да, Гардена», но не слушает. Это ведь он привёл вас сюда».
«Ну, вряд ли бы я сам нашёл дорогу до вашей спальни, – попытался шуткой смягчить настроение хозяйки К., – но вы зря нападаете на Ханса, ваш муж лишь пытается вам помочь, только и всего. Вы же сами прекрасно знаете, что он бы здесь и дня не продержался без вас, зачем же ему в таком случае пытаться свести вас в могилу?»
Хозяйка лишь равнодушно махнула рукой: «Ему и дела нет до постоялого двора, а если со мной что-нибудь случится, поверьте, он и дня здесь лишнего не пробудет. Продаст всё за гроши и переедет к своей матери только и всего. К этой мысли я уже давно привыкла. Другое дело, что Ханс сам по себе недалекий и наивный, он легко подпадает под чужое влияние и тут уже просто не знаешь что от него ждать». «Мне кажется вы к нему слишком строги, – сказал К., – ничего такого я нём не заметил. Но я вижу, что он добрый человек». «Видите, – презрительно отозвалась хозяйка, – ну кто бы говорил. Вот так вы и дурите людей: моего мужа, бедняжку Фриду и даже старую выжившую из ума Гертруд. Одна лишь я в состоянии вам до поры, до времени сопротивляться, ибо я вижу вас насквозь, да, молодой человек, я много в жизни чего повидала, меня так просто не проведёшь. Но вы и тут находите способ сделать всё по своему; зная, что перехитрить меня почти невозможно, вы просто с наглой беззастенчивостью забираете в свои союзники близких мне людей, таких как Фрида или Ханс, а потом бьёте меня по самому уязвимому месту, которое у меня осталось – по моему здоровью».
«Ну, это совершенные глупости, – даже возмутился К., – мне даже их опровергать нет никакой охоты. Они вопиют сами за себя».
«Неужели? – едко произнесла хозяйка и даже приподнялась с подушек, – а кто за один, получается, вечер, сбил с толку Гертруд и перевернул вверх дном всё в её и так слабой голове? Как вам это удалось? Можете не отвечать, я знаю, вы просто всегда выбираете беззащитные цели, тех кто не может вам сопротивляться, а если и сопротивляется, вы тут же изыскиваете к ним новый подход и всё равно достигаете успеха».
«Вы сами себе противоречите, хозяйка, – спокойно ответил К., – если я бы всегда достигал успеха, то сейчас я работал бы в Деревне землемером, и жил бы со своей женой Фридой у вас на постоялом дворе».
«Ну, может, так оно пока и есть, – с сомнением обронила хозяйка, – но, – вдруг, оживилась она, – это только доказывает мою правоту. Вы потерпели поражение в одном, но не отступили, и теперь взялись за мою бедную родственницу. Выходит я всё равно права».
К. только устало вздохнул в ответ; здесь он везде только напрасно тратил свои силы, преодолевая вязкое тягучее сопротивление каждого жителя Деревни, какой бы ни встретился у него на пути – только бесполезно тратил. И даже те кто, вроде бы, старался ему помогать, хотя бы такие как Варнава или Ольга, все равно, даже своей помощью они только ограничивали его движения, приклеивали его к почве, не давая продвинуться хотя бы на шаг вперёд. А такие люди как хозяйка, так те даже напротив, не стесняются и со всей своей мочи открыто тащат его назад.
«Мать Герстекера, – он почему-то никак не мог назвать её по имени, – сама пригласила меня вчерашним вечером к себе, – попытался объяснить К., – и более того, её сын только с большим трудом смог меня на это уговорить. Я не хотел к ним идти, у меня были другие планы».
«Знаю я ваши планы, – тут же подхватила хозяйка, – наверное, снова собрались засесть у семейства Варнавы? Оттуда вас и калачом не выманить». «Вы снова бьёте мимо, – сказал К., – я собирался пойти к совсем другим людям, но не буду при вас распространяться к кому именно, вы снова всё представите в неверном свете». «Да, уж конечно. Сильно мне это надо! Мало ли у нас в Деревне голытьбы. Ну, хорошо, допустим. То есть, вы прямо утверждаете, что Гертруд позвала вас к себе? Но это же абсурд! Она уже много лет не выходит из дома, где же вы в таком случае успели познакомиться?»
«Через сына, – пожал плечами К., начиная уже уставать от этого беспредметного разговора; они проговорили, наверное с час, даже свечи, вон, почти догорели, а он всё никак не мог услышать от хозяйки нужные ему сведения, за которыми он сюда явился, она только без толку с ним препиралась, – она весь вечер расспрашивала меня про моё прошлое, откуда я родом, где я работал и жил. Правда, у меня сложилось впечатление, – тут К. не стал врать, хотя и мог бы, – что она не поверила ни одному моему слову».
Хозяйка сразу же ухватилась за его последние слова: «Вот, вы сейчас говорите мне в глаза совершенно лживые вещи, и даже не краснеете. Или вы думаете, что сумеете и меня перехитрить? Нет, господин землемер, ваши хитрости настолько тонкие, что рвутся сами собой. Ведь всё произошло, как раз наоборот! Это вы закружили Гертруд голову своими россказнями и теперь она напротив, убеждена, что вы очень важная персона. Вы только послушайте, приезжий землемер, чужак— важная персона! Или может быть, вы вообще, сын графа?»
«Возможно, – слова хозяйки немного развеселили К., – теперь мне понятно, почему вы после разговора с ней слегли в постель. Отказать в сдаче комнаты такому знатному человеку как я, это серьёзный просчёт».
«Вот, вы смеетесь, господин землемер, а мне вовсе не смешно, – сказала хозяйка, – пусть, Гертруд и выжила из ума, но она живет здесь давным-давно и когда-то была служанкой у прежних господ в Замке. А если кто-то из них её вспомнит по старой памяти? Эти кроты роют такие глубокие норы, что они не осыпаются десятилетиями». Она с упрёком посмотрела на К.: «А вы сами? Ну, что вы странный человек, почему вам больше всех надо? У вас прекрасная должность школьного сторожа, есть где жить, вас бесплатно кормят у меня на постоялом дворе. И зачем вам ещё тогда вдобавок отправлять завербованных вами эмиссаров в Замок – и надо же, как вы точно выбрали кого послать, чтобы подтвердить ваши пресловутые права. А теперь и обычные простые люди, такие как я, – она даже слегка всхлипнула, – могут пострадать из-за вашей самонадеянности и гордыни».
«Начнём с того, хозяйка, что я никого никуда не отправлял, – спокойно произнёс К., покачиваясь на табурете, – но, если есть люди, которые готовы принять во мне участие, от их помощи я отказываться не буду. К тому же, я не знаю, как долго они мне собираются помогать, к слову, ещё недавно и вы сами сидели у нашей с Фридой кровати здесь в доме и тоже обещали нам своё материнское содействие. Надо ли говорить, что в конце концов всё вышло совсем по-другому. Так и здесь, поэтому я не придавал бы большого значения её поездке, во всяком случае, пока не будут видны какие-либо практические результаты».
Хозяйка поглядела на К. как на сумасшедшего.
«А то, что ко мне уже сегодня приехала некая дама из Замка и осведомилась, как вам здесь у меня живётся, это вам не результаты? – возмущенно спросила она, сбросив с себя весь свой болезненный вид, оказавшийся, как и думал К., по большей части одним лишь притворством. – Да, у меня просто ноги сразу подкосились! Вас уже два дня как, непонятно, где носит, а мне за вас отвечать? Хорошо вы придумали, господин землемер, или кто вы там теперь. Что я ей должна о вас рассказывать, если вы съехали и я вас даже и знать теперь не хочу?».
«Погодите, хозяйка, – прервал её речь заинтересовавшийся этими словами К., – ваше отношение ко мне мы обсудили уже неоднократно. А дальше-то, что произошло?»
Хозяйка равнодушно пожала плечами: «Уехала она почти сразу, разве вы не знаете, что господа из Замка всегда торопятся, и даже говорить предпочитают и то на ходу». «Уехала? – разочарованно выдохнул К., – и даже ничего для меня не передала?»
Хозяйка в ответ нахмурилась и посмотрела в сторону от К.
«Может и оставила, – еле слышно сказала она, – но я вам разве посыльный, чтобы записки через меня передавать? – она заговорила громче, – у вас есть для этого Варнава, насколько я знаю, спрашивайте у него. Вы же вроде были довольны его работой».
К. посмотрел на неё почти угрожающе: «Хозяйка, не стоит переходить границы. Если вам доверили письмо, прошу, отдайте его мне, – он наклонился в её сторону, – отдайте письмо, иначе…» «У меня его здесь нет», – пролепетала испуганно Гардена. «И где же оно?» – «Я отдала его Хансу».
«На кой чёрт оно нужно Хансу, если адресат я!» – вспылил К., в гневе вскочив с табурета; в этот момент он был готов стукнуть хозяйку подсвечником по её глупой голове, хотя вряд ли Ханс рассчитывал на подобное применение своего подарка.
«Не кричите так на меня, – обиженно сказала хозяйка, – ваше письмо мне совершенно без надобности. Я так мужу и сказала, «возьми его и делай с ним, что хочешь, но только чтобы я его больше не видела».
Получается, с яростью подумал К., письмо уже целый день в кармане у хозяина, а он даже и словом об этом ему не обмолвился!
«Можете снова накрыться с головой, я вас больше не побеспокою», – сухо сказал он, и даже не взглянув на хозяйку, вытащил одну свечу из ручки бронзового младенца и поспешил прочь из комнаты.
Глава 33 (8)
Письмо.
В коридоре К. сразу же наткнулся на хозяина и чуть было не поджёг на нём одежду, задев его от неожиданности горящей свечой. Хозяин охнув, отскочил на шаг так, что из кружки с питьём, которое он очевидно обещал донести до страдающей от жажды жены, плеснуло прямо на пол, чуть не забрызгав К.
«Прошу прощения, господин, – испуганно воскликнул он, – не облил ли я вас?» К. молча уставился на него, сжимая свободный от свечи кулак. «Почему ты не отдал мне письмо, которое получил от своей жены?» – не обращая внимания на вопрос хозяина, в упор спросил он. Хозяин на глазах у него затрясся от страха так, что из кружки снова выплеснулась жидкость. «Простите, господин, – плаксиво промямлил он, боясь посмотреть К. прямо в глаза, – мне Гардена не велела вам про письмо говорить. А потом Шварцер…» – «Хозяйка мне сказала, что она только не желает иметь с письмом дела», – мрачно сказал К. «Нет, господин, не только. Но прошу, не выдавайте меня ей, что я вам всё-таки рассказал, она и про это тоже запретила рассказывать».
Выходит, ослеплённая ненавистью к К. хозяйка, тем не менее, проявила похвальную осторожность, не сама спрятала письмо в укромное место, а переложила всю ответственность на хозяина; если К. про письмо не спросит (а как он спросит, если он про него не знает?) то тогда можно считать злодеяние успешно исполненным, а если спросит – то вот, объяснение: недалёкий умом хозяин всё перепутал – его и наказывайте, ну, а хозяйке хоть такая от него польза.
«А Шварцер, собственно, какое к этому имеет отношение?» – хмуро спросил К., до разума которого, отвлечённого неприязнью к хозяйке, наконец дошли последние слова Ханса. «Я отдал письмо ему, – виноватым голосом сказал хозяин и осторожно посмотрел в лицо К., – он недавно зашёл на постоялый двор, – Ханс поднял кружку, которую держал, повыше, как бы демонстрируя её К., – я поэтому и запоздал с питьём, что он меня задержал».
Гнев К. прошёл, и снова у него осталось только чувство усталой безнадёжности; он как будто был колодцем, из которого жадные хозяева всё черпали и черпали воду, и вычерпав её до дна натыкались там только на эту бесконечную усталость. Вновь поднималась в колодце вода и вновь её черпали. И снова показывалась на дне только усталость и безнадёжность.
«Я даже не буду на тебя сердится за то, что ты во всём слушаешься свою жену, – тихо произнёс он, – с этим уже ничего не поделаешь, в эту яму ты сам залез много лет назад, и помочь здесь невозможно, хотя меня, конечно, удивляет, что хозяйка с умыслом делает тебя виноватым передо мной, а ты и возмутиться против не смеешь».
Хозяин только кивал в ответ, но казалось, что не меньше половины слов К. пролетает сквозь его уши не задерживаясь, а он только делает вид, что всё понимает.
«Но скажи, ради всего святого, Ханс, – продолжил К. нести свой бесполезный и тяжёлый крест, – зачем ты отдал письмо адресованное мне, Шварцеру, который, как я, больше чем уверен, даже и понятия о нём не имел!»
Эти слова, вроде как, проникли внутрь и зацепились за мозг хозяина.
«Но, как же, господин, – будто удивляясь непонятливости К., ответил он, – Шварцер, он же сын помощника кастеляна. А я совсем малограмотный, я ведь конюхом в молодости был, могу только печатные буквы с трудом разобрать, а письмо от руки совсем не прочитаю».
К. только руками всплеснул, то есть, только это, значит, хозяина от чтения чужого письма останавливало? Да, нет же, объяснил хозяин, он и не собирался читать письмо, он только у Шварцера спросил, как ему поступить лучше всего; да и К. теперь может сам забрать письмо у Шварцера, тот сейчас в зале, и жена на него зато не рассердится, поскольку все её указания, хозяин выполнил.
«Он весьма могущественный человек, этот Шварцер, я ещё тогда про это тебе сказал, когда ты только появился в Деревне, разве ты не помнишь? Он даже может свободно звонить в Замок, когда ему нужно и докладывать о вещах, которые он здесь примечает». «Я тоже могу позвонить в Замок с твоего телефонного аппарата, – возразил К., – между прочим, я так уже здесь делал, ты и это тоже должен помнить». «Да, конечно, – согласился хозяин и умолк, ухватив покрепче кружку и равномерно покачивая ею, как будто держа на весу что-то тяжёлое, – разреши я всё же отнесу питьё Гардене, она и без того недовольна».
«Да, разумеется, иди, – махнул рукой К., – всё, что мог ты для меня уже сделал», – иронически добавил он, но хозяин явно не понял этого намёка, и облегчённо заулыбавшись от того, что К., по его мнению, больше на него не сердится, закивал ему и посторонился, давая дорогу.
Не хватало, чтобы ещё этот Шварцер и в Замок доложил про письмо, пришло в голову К., пока он шёл по коридору, еле разбирая дорогу с почти догоревшей свечкой в руке, и любопытно, кстати, было бы знать, как эту переписку воспримет замковая канцелярия и имеет ли она вообще компетенцию по разбору частной корреспонденции, идущей опять-таки из Замка, не говоря уже от том, имеет ли право сам Шварцер на доступ к таким бумагам? Для хозяина, который всего боится, безусловно, имеет; для него Шварцер всего лишь на шаг ниже господа Бога, но вот как дело, интересно, обстоит в действительности и можно ли подать на Шварцера жалобу, если будет установлено его злоупотребление своей, может быть, даже не настоящей, а кажущейся, властью?
Первое, что К. увидел в зале, войдя в него, так это кучу крестьян сгрудившихся возле одного стола спиной к нему. Все они напирали друг на друга, явно пытаясь что-то разглядеть в глубине этой кучи под общий оживлённый гомон. Это было какое-то неумолчное щебетание похожее на птичье, и оно перекатывалась слева направо и справа налево и назад и вперед.
К. остановился в недоумении перед таким зрелищем, Шварцера нигде не было видно. Несколько секунд он стоял растерянно озираясь, пока кто-то из людей стоявших в этой груде – которая, казалось, уже сама крошилась под своей тяжестью – случайно не обернулся. И почти же сразу, как будто, все только и ждали прихода именно К., груда быстро начала рассыпаться на части, люди подталкивали друг друга, указывая на К., и замолкая, один за другим расходились по соседним столам, рассаживаясь там, как птицы на телеграфных проводах. И когда эта груда совсем развалилась, в самом центре её обнаружился Шварцер. Когда и он, обернувшись, тоже заметил К., то проворно спрятал в карман небольшой листочек, лежавший перед ним на столе и посмотрел на К. отчасти смущенно, но и как обычно, по привычке, отчасти презрительно.
«А господин, школьный сторож, – как будто, с удивлением воскликнул он, – я вас и не ожидал сегодня здесь увидеть».
Но в отличие от уверенных слов, глаза его несколько смущенно бегали по сторонам, и К. было очевидно, что Шварцер пытается отвлечь его внимание от того, что только что происходило в зале.
«Весьма странно это от вас слышать, – возразил К., подходя ближе к столу, и не сводя с молодого человека своего испытующего взора, отчего тот беспокойно завертелся на стуле, – неужели, мне здесь кем-то запрещено навещать вечером постоялый двор, чтобы выпить пива и поужинать?» «Безусловно нет, – попытался защититься Шварцер, – о таком запрете мне неизвестно, но я думал вы находитесь сейчас в школе. У вас там должно было накопиться много работы за время вашего отсутствия». И он чуть обиженно добавил: «Которую пришлось выполнять мне, хотя это и не входит в мои обязанности». «Не очень-то хорошо вы её выполнили, – заметил К., – я бы сказал даже, спустя рукава. Мне всё пришлось переделывать заново». Правда, он не стал упоминать о помощи Ханса, не стоило знать Шварцеру, что мальчик его друг.
«Во всяком случае, господин школьный учитель претензий по этому поводу мне не предъявлял», – быстро оправдался Шварцер.
«Ага, так значит, вы выбежали из школы, разбросав в зале весь гимнастический инвентарь от радости? – многозначительно спросил его К., стоя прямо перед молодым человеком, и взирая на него сверху вниз, – а потом стали искать учителя, чтобы выразить ему благодарность за отсутствие замечаний? Помнится, вы прямо на меня наскочили, даже чуть было с ног не сбили, так сильно хотели его найти».
Шварцер густо покраснел, а сидевшие недалеко за столами крестьяне, которые внимательно прислушивались к их разговору, покачали головами.
«Я не хотел бы сейчас распространяться на эту тему», – запнувшись, произнёс Шварцер, и было видно, что слова К. ему очень неприятны. «Я понимаю, – ответил К., – и поэтому мы сейчас поговорим о другом, не возражаете? А именно о той бумажке, содержание которой вы только что очень весело и непринуждённо зачитывали окружающей вас толпе. Не поделитесь ли вы и со мной её содержанием? Это же её вы спрятали себе в карман, когда я вошёл, не так ли?»
Было ясно, что К. своими неопровержимыми уликами прижал Шварцера к стенке и тому просто некуда было сейчас деться, разве что только провалиться под землю прямо на том месте, на котором он сейчас сидел.
К. уселся рядом со Шварцером и положил на стол левую руку ладонью вверх, как бы намекая молодому человеку, что именно, он должен туда положить. Тот растерянно смотрел, то на ладонь К., то ему в глаза, а со всех сторон в это время доносились шуршание и скрип, это люди в зале придвигались всё ближе и вытягивали шеи, стараясь ничего не упустить.
«Я не могу вам ничего показать, – пробормотал, наконец, Шварцер, – это документ для служебного пользования». К. перевернул ладонь и хлопнул ей по столу. «Как это понимать, – почти крикнул он, – если это частное письмо адресованное мне! Когда это оно успело стать служебным? Что вы на меня так смотрите, будто видите первый раз в жизни? Я говорю о письме, которое недавно передал вам хозяин постоялого двора!»
Шварцер облегчённо выдохнул воздух из легких, как будто только что вынырнул из воды, где он долго нырял по важным делам, удерживая дыхание. «Ах, вы о том письме, что отдал мне хозяин? – и он с торопливо вытер свой лоб покрывшийся бисеринками пота, – так с этим письмом всё в порядке. Я сообщил о нём по телефону в Замок и оттуда тотчас прислали за ним курьера. В этом смысле здесь полный порядок. Посыльный прибыл почти сразу».
К. непонимающе уставился на довольного собой Шварцера.
«Зачем вам понадобилось беспокоить Замок из-за моего письма? – тихо и недоумевающе спросил он, – или из-за этого небеса обрушатся на землю?» «Насчёт небес мне ничего не известно, – деловито отчеканил Шварцер, – но насчёт подобных вещей на земле, здесь у нас существуют строжайшие предписания, от которых категорически запрещено отступать. Не могу сказать точно, какую ответственность понесёт хозяин за свою халатность и невнимательное отношение к своим обязанностям, это решат в административном порядке, хотя лично я усматриваю некоторые смягчающие обстоятельства для него в этом деле. Хоть здесь и не допускается содействие в передаче корреспонденции между неустановленными лицами, но может статься, что персона оставившая для вас письмо, действительно имеет отношение к Замку. Но, поскольку, в момент передачи это лицо не представило никаких подтверждений о том за кого оно себя выдаёт, а хозяин, тем не менее, письмо принял, отвечать за это ему всё равно придётся. Но, с другой стороны, поскольку хозяин всё-таки в конечном итоге проявил ответственность и не стал передавать записку адресату, который, в общем, персона тоже весьма на мой взгляд подозрительная, то серьёзного наказания он может быть и не понесёт. Но в этом случае, я не смею навязывать властям своё мнение».
К. с бесконечным удивлением смотрел на Шварцера, на то, как тот, оправившись от первоначальной растерянности, буквально скалит зубы и с видимым удовольствием перекатывает во рту слова.
«Как же так? – растерянно вопросил он, ощущая, что гнев на Шварцера у него пропал, сменившись вдруг чувством неопределённого страха, – это же обычная записка, а я вовсе не подозрительное лицо, как вы утверждаете, я графский землемер», – и он было по привычке полез в карман за письмами Кламма.
Шварцер сделал пренебрежительную гримасу, наблюдая за его суетливыми движениями. «Ну, я же только что вам всё объяснил, а вы всё никак не поймёте. Во-первых, эта дама… Как я понял из слов хозяина, это, действительно, была женщина; так вот, эта дама, на самом деле, утверждала, что она из Замка. Впрочем, утверждала – это сильно сказано, хозяин услышал, как это было сказано ею совершенно мимоходом и никаких подтверждающих её заявление документов эта дама не предъявила. С другой стороны, господа из Замка здесь никогда и никому не предъявляют свои документы, хоть бы и хозяевам постоялых дворов и гостиниц. Обычно то, что какое-то лицо прибыло из Замка можно сразу определить по его костюму и манере разговора, в конце-концов по карете и свите. Да и откуда здесь возьмутся другие господа не принадлежащие Замку? Но в таком случае, какой-нибудь хитрый злоумышленник, одев одежду похожую на одежду господ и подражая манере их разговора, действительно, может для достижения своих злодейских целей, притвориться лицом имеющим отношение к Замку; хоть вероятность этого совершенно ничтожна, но её исключать нельзя. К тому же адресатом письма были вы, К. – человек подозрительный, который прибыл в Деревню неизвестно откуда и чьи настоящие намерения – а не декларируемые, что он, дескать, обычный землемер – пока неизвестны; вы не староста и не уважаемый член общины, поэтому ваши действия, в том числе переписка с неизвестными лицами, должны быть под контролем, и администрация, всего лишь, этот контроль осуществляет. Возможно, да, власти слегка перегибают палку таким строгим отношением к делу. Хотя бесспорно, невозможно и полностью отрицать предположение, что дама, оставившая письмо, действительно прибыла из Замка сюда по каким-то своим делам, (хотя, я конечно сильно сомневаюсь, что по вашим). Но, как я и говорил, именно это и может послужить смягчающим фактором для вас и хозяев здешнего постоялого двора. Без полностью подтверждённой вины у нас никого не наказывают, это совершенно исключено».
«Это какой-то абсурд», – пробормотал К., так и не вытащив из кармана письма Кламма. Он лишь растерянно мял их там рукою.
Шварцер торжествующе улыбнулся: «На мой взгляд абсурдом выглядит то, что вы – приезжий, который здесь живет без году неделю, может чем-либо заинтересовать лицо из самого Замка. Вот это, действительно, что-то доселе неслыханное. Лично я думаю, здесь какая-то ошибка, и письмо адресовано не вам, а другому лицу, которое нам ещё придется установить. Но тогда, господин землемер, вам повезло, и вам не придётся отвечать наравне с хозяином».
«Совершеннейший абсурд, – упрямо повторил К., глядя перед собой, – и вообще, как вы, Шварцер, – оскорблённо спросил он, – осмеливаетесь называть меня подозрительным лицом?»
Молодой человек развёл руками.
«Я всего лишь следую фактам, – насмешливо сказал он, – например, вы отказались позавчера от допроса, что для добропорядочного жителя Деревни, доверяющего своим властям, совершенно немыслимо, но для человека с сомнительным или даже с неизвестным прошлым это вполне объяснимый и не требующий излишних комментариев поступок: значит вам есть, что скрывать».
«Меня два раза допрашивали в гостинице на следующий день, – возразил К. – у Бюргеля и Эрлангера».
«И чем это закончилось? – пренебрежительно спросил Шварцер, – я был вчера в этой гостинице, хозяева даже вспоминать про вас не хотят, они сказали мне, что вы устроили там утром нечто ужасное, о чём они даже не осмеливаются рассказать. И я тоже не собираюсь расспрашивать вас о подробностях того, что вы там натворили, чтобы случайно самому не оказаться в этом запачканным, да, впрочем, это и не моё дело. Далее, вы везде заявляете, что вы землемер, и ради подтверждения этого – я был свидетель – вы переполошили и подняли ночью на ноги всю Центральную Канцелярию, что тоже не характеризует вас лучшим образом. Вы постоянно размахиваете письмами от Кламма (и даже сейчас, я видел, вы хотели их достать), что дескать, вы приняты на графскую службу. Но почему-то работаете вы сейчас и довольно, надо сказать, посредственно, всего лишь школьным сторожем, да и то лишь с великой милости господина школьного учителя. Да ещё и сегодня появляетесь здесь на постоялом дворе в безобразном виде с разбитым, по-видимому, в драке лицом и угрожаете мне, требуя какие-то письма».
Шварцер прочистил пересохшее от такой длинной речи горло и с победоносным видом выпил пива из кружки, которая стояла всё это время рядом с ним и которую К. до сих пор не замечал.
