Михаил Ахметов
Замок Франца Кафки – окончание романа
«Я здесь уже долго сижу, мой дорогой землемер, – сказала она, кладя свои прохладные пальцы на горячий лоб К., – ты нас порядочно взволновал сегодня ночью. А если бы мой кучер не заметил тебя ночью лежащего на краю дороги? Как ты там, вообще, оказался один? Ты всё-таки решил дойти до меня пешком? Но это же чистое безрассудство!»
К самому К. уже вернулись силы, что было неудивительно – ведь он проспал почти сутки, разочарования охватившие его, как будто, тоже отступили немного в сторону и сейчас казались ему не такими уж важными; да, он не в Замке, но если подумать, то способ, которым он собирался вчера туда попасть, иначе как самоубийственным и не назовешь, и вряд ли К. решился бы на него ещё раз в своей жизни; всему причиной, вероятно, были его отчаяние и кучерский коньяк. Он и теперь сам не мог понять, что заставило его схватиться за сани неизвестного ему чиновника и попытаться добраться таким образом до Замка – что, как не безнадёжное отчаяние? Но случилось чудо, его не съели замёрзшего волки, и он снова вдруг соприкоснулся с миром с которым и не мечтал войти в соприкосновение, пусть, хоть и не с самим Замком, но, по крайней мере, с теми кто там бывает. Разве этого мало школьному сторожу из Деревни, которому ещё не давно было негде переночевать? А сейчас он лежит в мягкой постели, рядом с ним сидит привлекательная таинственная женщина, у которой на К. явно какие-то неизвестные ему самому планы. Вот где надо ему проявлять сноровку и сообразительность, иначе он снова всё потеряет и ему придётся начинать всё сначала.
Он приподнялся и сел на кровати, опёршись спиной на подушки; наверняка, женщины чувствуют себя более уверенными, когда мужчина лежит без сил, еле шевелясь и находится в их полной власти, но К. почему-то угадывал, что больным, наподобие Иеремии, ему лучше притвориться в другой раз, тем более, что сам он сейчас явственно ощущал, что силы вернулись к нему; и не вид ли сидящей рядом женщины, которой он уже когда-то обладал и чей тонкий запах он сейчас чувствовал, вернул их?
К. неохотно признался Матильде, что он сам, безусловно, свалял дурака, и испытывая неловкость, всё же рассказал, как он именно очутился на дороге. Молодая женщина, слушая его историю, только недоверчиво качала головой, всё же Замок это не царствие небесное, чтобы рваться туда такими способами, надеясь, разве что, на Божье чудо. Да и дался ему этот Замок! Она же оставила для К. письмо, когда не смогла найти его в Деревне, разве он его не читал? К. вспомнил, что он так и не получил этого письма; хозяйка, которая, как оказалось, до смерти перепугалась Матильды, чтобы избавиться от письма, сунула его хозяину, а тот зачем-то отдал его не К., как должен был, а Шварцеру. Ну, а Шварцер, предъявив К. какие-то совершенно надуманные на его взгляд основания, отослал письмо с посыльным в Замок и К. так до него и не добрался. Про то, как это письмо повредило его отношениям с семейством Варнавы, К. предпочёл не рассказывать, да и какое дело было бы этой женщине до бедняка Варнавы и его сестры?
«Кто такой этот Шварцер? – с возмущённым видом спросила Матильда, – и по какому праву он присваивает чужие письма, да ещё отправляет их потом в Замок? Кто это, интересно, ему разрешает?»
«Шварцер? – переспросил К., – но он же сын помощника кастеляна, насколько я знаю. Сам-то он не очень известен, даже деревенский староста признавался мне, что он его не помнит, но этот Шварцер постоянно вертится при постоялом дворе «У моста». И К. коротко рассказал свою историю знакомства с Шварцером в свой первый день приезда в Деревню.
«Хозяин сказал мне, что он человек могущественный, – усмехнувшись, закончил К., – но ты только представь, называть могущественным такого самовлюблённого болвана, а я это могу сказать уверенно, потому что встречался с ним потом не один раз. Как же тут все боятся любого кто связан с Замком, а ведь Шварцер даже не чиновник, да и отец его, как было сказано, из самых низших помощников кастеляна. Правда, именно из-за него в Замке, сразу узнали о моём приезде, и я даже не знаю пока, на пользу мне это или во вред. Каждый раз, когда я это обдумываю, каждый раз я думаю по-разному».
Но Матильда выглядела встревоженной с его слов.
«Возможно, ты его недооцениваешь, – сказала она, – и сильно недооцениваешь. Возможно, он был приставлен к тебе Замком, ещё до того как ты вошёл на постоялый двор и за тобой теперь наблюдают с самого первого дня, и даже может быть уже что-то подозревают. Не просто так он с такой наглостью перехватил моё письмо к тебе».
Теперь сам К. начал тоже ощущать какой-то смутный страх. После слов Матильды произошедшие с ним события стали представляться ему уже совсем в другом свете. Если Шварцер подстроил свою встречу с К., обставив её как случайность, значит, самый первый и непосредственный контакт К. с администрацией был уже предопределён заранее? Значит, все события имевшие место с К. самого начала пошли по уже определённому пути, который выбрал Замок, а он, несчастный, тешил себя иллюзиями, что может выбирать свои пути сам. Получается, хозяин ещё тогда не просто так предупредил его о Шварцере, как о могущественном человеке, видимо побоявшись распространяться об этом дальше, чтобы не пострадать потом за свой длинный язык самому, а К. легкомысленно пропустил его предупреждение мимо ушей, хотя он мог бы немного подумать и сообразить, что хозяин в Деревне живёт всю свою жизнь, а он, К., провёл здесь только одну ночь. И если Шварцер издалека следил за действиями К., – а ведь Шварцер мог быть и не один! – то тогда нет ничего удивительного, что он перехватил письмо предназначенное для К., когда тот потерял бдительность, и переслал его своим начальникам в Замок. Но что же было в том письме?
Матильда только нахмурилась в ответ.
«Возможно, я совершила глупость с этим письмом, – сказала она, прикусив нижнюю губу и уставившись взглядом мимо К., словно, пытаясь точно припомнить тот день, – но, ты будто под землю тогда провалился, я никак не могла тебя найти в Деревне. Я надеялась, что хозяйка трактира просто побоится меня обмануть, и что ты рано или поздно появишься на постоялом дворе, а о Шварцере я тогда и понятия не имела».
К. ещё раз переспросил, что же было в этом проклятом письме, если его пропажа так опасна для них всех.
«Да, собственно, в нём не было ничего особенного. – махнула рукой женщина, – я написала тебе, что буду тебя ждать здесь в охотничьем доме графа. И чтобы ты шел к Герстекеру, он тебя сюда отвезёт, такое поручение я ему дала. Но ты так и не появился – теперь-то я знаю по какой причине, и я поехала вчера в Деревню, чтобы тебя найти уже самой, но у меня опять ничего не вышло, тебя нигде не было, а все давали мне о тебе противоречивые сведения. Поздним вечером я решила уехать, и по дороге сюда мой кучер вдруг увидел тебя лежащим на краю дороги. Тогда-то мы, конечно, не знали, что это именно ты, но, к счастью, кучер сообразил остановиться и проверить. Он затащил тебя в сани и я чуть в обморок не упала, когда поняла, что это ты. Конечно, я подумало, что ты сошёл с ума, раз отправился сюда ночью зимой пешком по дороге. Но, по крайней мере, я теперь об этом я могу не беспокоиться, ты оказался немного умнее. Правда, совсем чуть-чуть, как выяснилось позже, после твоего рассказа».
К. виновато вздохнул. Он сам не понимает, что на него нашло в тот вечер. Вообще, как ни удивительно, но здесь в Деревне, он постоянно совершает какие-нибудь глупые поступки о которых потом жалеет. Одна лишь пресловутая история с гостиницей и раздачей документов чиновникам, от которой её хозяева сами были в обмороке, чего стоит. Но, конечно, вчерашний его «подвиг» превзошёл их всех, этого у него не отнять. Он, конечно, тоже чувствует, что вокруг творится что-то неладное, но почему всё-таки Матильда так переживает за это письмо, и чем его пропажа им так грозит?
Женщина взглянула на К. как на сумасшедшего.
«А это ты должен понять сам, – непреклонно заявила она, – потому что, хоть фрау Герстекер и пытала тебя всю ночь, как она потом рассказывала, но так ничего толком и не узнала, дескать, ты оказался чрезвычайно скрытен и уклончив в своих ответах. Она лишь сказала мне, что знает, кто ты, но ты сам так и не сознался, должно быть по своим важным, но тайным причинам, которые ты сейчас вынужден скрывать от всех. Что касается меня, я сразу поняла, что ты вовсе не землемер, но кто именно мне было непонятно, пока старуха не явилась в Замок к графине с новостями. Конечно, может ты не тот, о ком она думает, но может быть, напротив, я должна сейчас подняться и сделать перед тобой книксен и поцеловать, тебе… вам, ваша светлость руку? Но я не смею настаивать, К., хоть я сейчас и наперсница графини, но всё же, по сути, лишь её служанка, а родилась и выросла я в Деревне, так что знатностью рода с господами поспорить не могу, поэтому ты можешь скрывать свои тайны от меня сколько тебе потребуется. Другое дело, что это может навлечь на нас всех опасность из-за утерянного тобой письма, а мне бы этого совсем не хотелось».
Странная история завязавшаяся с К. в доме Герстекеров, явно получила новое продолжение, пришло ему в голову, и как весенний ручеёк, стала быстро превращаться в большой и похоже весьма мутный поток. Он и тогда-то в разговоре с матерью Герстекера, сообразил, что она явно принимает его за какого-то другого господина прибывшего в Деревню под личиной К., землемера, а на самом деле, преследующего другие цели. Понятное дело, что К. сначала всячески пытался её разубедить, но лишь понял, что если он будет в этом упорствовать, то просто лишится крыши над головой и окажется зимней ночью на улице, а К. к этому времени так устал, что это казалось ему настоящей катастрофой. Он даже забыл, что мог бы вернуться в школу или к семейству Варнавы. Но смог бы он найти туда дорогу ночью и таком беспомощном и жалком состоянии? Ещё недавно до этого он страшно боялся, что хозяева гостиницы выставят его вон, повторись такое у Герстекеров, он бы вполне мог и не выдержать. Поэтому-то он и изменил своё поведение и начал осторожно поддакивать старой женщине, резонно полагая, что у старухи просто уже зашёл ум за разум от преклонного возраста и спорить с ней сейчас совершенно бесполезно; а вот утром она обо всём позабудет и возможно даже выгонит К., забыв свои фантазии, но по крайней мере, на дворе уже будет день, а не полночь, а К. к этому времени немного отдохнёт и ему будет сподручнее придумать, что ему делать дальше.
Но, оказывается, мать Герстекера ничего не забыла. А К. ещё удивлялся, куда она подевалась со своим сыном с самого утра, оставив К., досыпать одного в их пустом доме. А сын, как оказалось, в это время уже вёз её в Замок. Удивительнее всего, конечно то, что кто-то в Замке, причём не мелкая сошка, а явно влиятельные господа, поверили ей, поверили древней старухе, которая увидев совершенно незнакомого человека, вдруг выдумала, не пойми с чего, целую гору вымысла, которая грозила сейчас полностью погрести под собой К. Знал бы он заранее, к чему приведёт его приезд в Деревню по приглашению графской канцелярии, он бы за сто миль обошёл бы и Деревню и Замок. Но, с другой стороны, может, его приглашение и было частью какой-то сложной игры, где его собирались использовать как пешку дошедшую до края доски и ставшую ферзём, чтобы потом получив свой выигрыш, скинуть его с доски и забыть о нём впредь навсегда. Ведь не зря же, как доказывал ему староста, землемер в Деревне, на самом деле, никому не нужен. Но К., тем не менее, не отсылают, значит, он всё-таки нужен кому-то в Замке. Как всё это сложно и запутанно! А главное, что же сейчас ему делать, когда дело зашло настолько далеко?
Конечно, выглядело весьма соблазнительным – осторожно выяснить за кого его принимают, сделать вид, что ему из-за перенесённых лишений напрочь отшибло память, чтобы не провалиться на мелочах – и занять место, довольно, судя по всему, завидное, другого незнакомого человека, которого, видать, так горячо ожидают в Замке. Но это путь самозванца и авантюриста, а К. никогда таким не был. Какой-нибудь Иеремия, конечно, на его месте сразу бы бросил и Фриду и незначительную должность коридорного, признался бы, что это именно он, тот человек, о котором проповедует в Замке мать Герстекера и без малейших угрызений совести забрал бы себе почести и положение того неизвестного господина, который, может быть, уже давно скончался или напротив, мучается где-то на чужбине, страдая по родному дому. С Иеремией было всё понятно, но ведь К. не такой, он и Фриду бы ради этого не бросил; он скромный человек – землемер по профессии и привык жить плодами лишь своего труда, не претендуя на чужое. Да, и если даже на мгновение представить, что К. изменил своим принципам и соблазнился этой лёгкой целью, то что тогда произойдёт, если позже когда-нибудь правда о том, что он всего-навсего нахальный самозванец, откроется всем тем кто до этого его любил и возвеличивал? Сможет ли К. сам пережить такое со своей совестью, не говоря уже о том, что он в этом случае, наверняка, надолго лишится свободы, получив к тому же клеймо преступника? К тому же, всегда оставалась возможность, что всё это часть той таинственной игры, что велась с К. с момента его приглашения в Замок, и что не так уж была неправа Матильда в своих подозрениях насчёт Шварцера; может быть, загадочные и могучие игроки из Замка вели сейчас ничего не подозревающего К. как невинного агнца на заклание. Но, по счастью, К. подозревает этот обман, поэтому спасением для него сейчас может быть только честная и совершенно открытая игра.
Все эти мысли вихрем пронеслись в голове К., пока Матильда с беспокойством следила за выражением на его лице, видимо, тоже делая какие-то свои выводы.
Он посмотрел в её встревоженные глаза и окончательно решился.
«Я не хотел бы разрушать ожидания людей, которые, судя по всему, – К. окинул рукой комнату, – весьма хорошо ко мне относятся. Но пойми, Матильда, я должен совершенно твёрдо признаться, что я абсолютно не тот человек, за которого меня принимает фрау Герстекер, а за ней и все остальные. Я не сумасшедший, я прекрасно помню свою жизнь с самого раннего детства. Конечно, я воспитывался не где-то на обочине, не в каких-нибудь руинах в горах. Я родился и вырос в своем городке, о чём честно рассказал матери Герстекера. И я действительно землемер, а не кто-нибудь ещё, и сюда я приехал по вызову графской канцелярии именно как землемер. А теперь, Матильда, прошу тебя, расскажи за кого меня здесь приняли и каких благ и выгод я из-за этого лишился, ибо отчасти я уже жалею о том, что признался».
Сказав всё это, он посмотрел на неё с твёрдостью.
«Я благодарна тебе за откровенность, – помолчав, начала Матильда,– хотя не знаю, насколько она является правдой. Прошу тебя, не перебивай пока меня, – воскликнула она, заметив, что К. собирается ей что-то возразить, – ты должен понять, что для меня слова фрау Герстекер, несмотря на её почтенный возраст, тоже пока правдивы. И ты можешь говорить правду, а можешь скрывать её, и в то же время фрау Герстекер также может ошибаться, хотя она и говорит, что прекрасно помнит того человека, но может между вами, действительно, лишь случайное сходство».
«Да, кто же он, ради Бога – этот человек?» – не выдержал К.
«Это Карл, сын племянницы графа Вествеста, – вздохнув, сказала Матильда, – последний граф по мужской линии всего когда-то большого семейства».
К. выдохнул одновременно и удивлённо и счастливо. Хорошо, что он не стал претендовать на подвернувшееся ему место. Из землемеров в графья это для него чересчур!
«И что же с ним произошло? – спросил он, – раз мать Герстекера приняла меня за него».
«Это довольно старая и долгая история, – заметила женщина, – но я расскажу её, хотя это будет выглядеть странным, если фрау Герстекер не ошиблась, и ты будешь слушать эту историю про себя. Но вы, господа, всегда поступаете как вам вздумается, поэтому я продолжу. Старый граф и его младший брат в зрелом возрасте – когда старый граф был ещё совсем не стар, с разницей в несколько лет женились на двух сестрах, русских княгинях. Это было лет тридцать назад, сама, конечно, я этого не видела, потому что ещё не родилась, и об этом мне рассказали фрау Герстекер бывшая тогда служанкой в Замке, и сама нынешняя графиня Юлия фон Вастин, младшая из этих сестёр».
«Юлия», – медленно повторил К., и женщина внимательно на него посмотрела.
«Да, – сказала она, – но вышло так, что женился сначала младший брат графа Андреас; он взял себе в жёны старшую сестру – Викторию».
«Как интересно поступают графы», – пробормотал под нос себе К.
«Всё объясняется просто, – заметила Матильда, расслышав его замечание, – Андреас получил её состояние, а старшей сестре, по русскому обычаю, оно даётся самое большое. Сам же граф женился на молодой, он взял её за титул и красоту, денег у неё каких-то особых не было, но граф, как старший в роду Вествестов, и так владел всеми родовыми богатствами и в средствах не нуждался. Княгиня, а теперь уже графиня Юлия могла тогда похвалиться лишь красотой и родословной, её роду сотни лет, он по преданию начинается от татарина Камбула, которого взял в плен сам русский царь Иоанн. Она до сих пор сохранила остатки своей красоты и пышные длинные волосы, хотя она не такая уж и старая, ей немногим больше сорока, последние её именины справлялись в марте, но большого праздника, такого как раньше не было, граф уже давно одряхлел и охладел к своей жене, всё-таки их свадьба была больше двадцати пяти лет назад, а он уже тогда был зрелым мужчиной».
«Такого как раньше? – переспросил К., – а ты сама, давно у неё служишь?»
«Семь лет, – подумав немного, ответила Матильда, – но многого я не застала, хотя и видела многое».
«Так, значит, Карл был её сыном?»
«Ты меня слушаешь, но не слышишь, – упрекнула его женщина, – я же говорила, Карл был племянником графа, значит, никак не мог быть её сыном. Карл был сыном Андреаса и Виктории и все втроём они погибли в кораблекрушении на Рейне, когда Карлу было пять лет».
«И как тогда меня принимают за погибшего наследника?» – спросил К.
«Во-первых, тогда он не был никаким наследником, – ответила Матильда, – потому что оставался здравствовать граф, от которого Юлия родила двух детей, хотя это и случилось позже. Во-вторых, были найдены тела только Андреаса и Виктории, а тело их сына так никто никогда и не нашёл, и высказывались предположения, что мальчик мог случайно уцелеть. Побережье реки в тех местах густо заселено, ребенка могли спасти и воспитать на стороне чужие ему люди. Во всяком случае, Юлия всегда верила в эту невероятную, почти исчезающую возможность и очень долго настаивала на его поисках. Но всё было тщетна, на её отчаянные призывы никто не откликнулся, а потом у неё самой появились дети и ей пришлось перенести своё внимание на них, хотя она всегда вспоминала и любила Карла. И она настояла, чтобы её детей назвали русскими именами: дочь Анастасией, а сына Павлом, и граф одуревший тогда от любви согласился, хотя люди и говорили, что судьба у этих детей с чуждыми нашему народу именами будет несчастливой. Так оно и случилось, дочь Анастасия умерла в семнадцать лет от холеры в Лондоне, куда она отправилась гости к своим родственникам, а сын Павел погиб на дуэли с русским дворянином в столице России Санкт-Петербурге два года назад. Рассказывали, что он оскорбился, когда его на балу назвали при всех «немецким татарином», но так ли это было или нет, точно сказать уже нельзя, слишком далеко отсюда это произошло и слишком долго мать добиралась до тела своего несчастного сына».
«Бедная женщина, – посочувствовал графине К., – потерять сестру, а потом обоих своих детей – это поистине ужасно. Сам граф, наверное тоже сильно страдал».
«Трудно сказать, – покачав головой, ответила Матильда, – я его почти не видела в то время, он целиком и уже давно погрузился в свои любимые игрушки – графские канцелярии. Кажется, ему даже теперь не важно, что у него нет наследников и после его смерти графство отойдёт государству – ведь править всем будет его детище, которое ему, похоже, интереснее живых людей – администрация Замка, отлаженная, как идеальный часовой механизм на десятилетия, а то и на столетия работы».
«В этом он преуспел, – согласился К., – человеку со стороны непросто здесь найти своё место. Иногда мне кажется, что это вообще невозможно. Вернее, то, что это совершенно не зависит от тебя, насколько ты хорош как работник, насколько сильно ты рвёшься заполучить любую, даже незначительную должность здесь. Пока не решит сам Замок, все твои усилия будут бесполезны».
Но как понять, подумал К. замолчав, что Замок что-то решил и быть к этому готовым? Как найти в этой жизни, так мучительно требующей каждой минуты готовности, время подготовиться, и даже найдись это время, можно ли подготовиться, прежде, чем узнаешь решение Замка?
А старый граф прав: люди смертны – хорошо отлаженная организация почти вечна, износ отдельных винтиков в этом даже бешено работающем механизме не приводит к его поломке, мастер для ремонта не нужен, новые винтики появляются сами, притягиваемые неодолимым влиянием Замка. Пусть, не останется ни одного наследника старого графа, созданная им организация в них не нуждается, они не нужны ей, как, пожалуй, не нужен уже и сам граф. Она замкнута в своём круге и абсолютно совершенна в нём. Казалось бы, Центральной Канцелярии – этому сухому разуму всей организации должно удаваться всё во всём круге мироздания, а не только в графстве, и не Замок по смерти графа должен отойти государству, а само государство должно стать частью Замка, частью этой идеальной административной машины, и в конце-концов, она должна поглотить вообще весь мир, но совершенство её и состоит в том, что за пределы своего круга Замок не выходит. Всякая сложившая организации стремится к замкнутости, и Замок идеальный этому пример.
Но тогда кому в Замке требуется, чтобы К. приняли за оставшегося в живых наследника, встревожился он. Или кто-то хочет бросить горсть песка в лице К. в идеально отлаженный административный механизм? Но Замок слишком огромен, он перемелет смельчака уже не в какой-то там песок, а в мельчайшую пыль, которую сразу развеет ветер. Слишком велика разница между К. и Замком и эту разницу не может выровнять даже взятый им невзначай титул наследника. Замок, даже не заметив, смелет в мельчайшую пыль и его самого вместе с титулом.
Но он и не собирается это делать, успокоил К. себя, он дождётся для себя скромной должности землемера, а от остального откажется с лёгким сердцем.
Матильда недовольно посмотрела на К.
«Ты просил, чтобы я рассказала тебе про Карла, – поджав губы, заметила она, – а не про то как тебе здесь сложно устроиться на работу. Причём здесь это?»
«Прости, – сказал К., – просто эти мысли никогда меня здесь не оставляют. Пожалуйста продолжай».
Матильда с досадой ответила, что про те давние времена она уже рассказала, и К. теперь сам должен сделать усилие, чтобы запомнить её рассказ, а не отвлекаться в это время на посторонние мысли. Но потом смягчившись, она продолжила, и её дальнейшая история так заинтересовала К., что он даже пододвинулся к ней на кровати поближе.
«Здоровье моей хозяйки, сам понимаешь, пошатнулось после этих событий, – начала, помолчав, Матильда, – и даже не столь физическое, хотя она и здесь здорово сдала, но и сам характер и вообще, всё в ней сильно изменилось. Похоронив своих детей, она стала часто вспоминать Карла и сомневаться в его смерти. Ей казалось, что повзрослев где-то на стороне, он должен вспомнить кто он на самом деле – хотя кто его знает, что там может помнить человек, если действительно его жизнь в пять лет от роду совершенно поменялась. Может быть, конечно, остались какие-то смутные воспоминания о раннем детстве, о родителях, но вряд ли кто-то во взрослой жизни стал бы на них полагаться. Я, конечно, никогда не спорила с хозяйкой, это и так было со стороны слишком разрывающее сердце зрелище, чтобы ещё больше усугублять ситуацию, поэтому я лишь мягко её утешала, но, видно, стороной пошли распространяться разные слухи и сплетни. Может, в чём-то была и моя вина, я часто, не в силах сдержаться – а кто бы мог нести в себе это молча – делилась горем госпожи со своей сестрой Анной, которая тогда тоже была служанкой в Замке, но не у графини Юлии, а у одной дамы при её дворе».
«Нелёгкой, наверное, была её служба, – задумчиво произнёс К., – когда я её увидел в первый раз, меня поразила её ужасающая болезненность».
Он, правда, вспомнил, что эта болезненность как раз и придавала её лицу какую-то аристократическую утончённость; сначала он так и подумал, что она сама явилась из Замка; слишком чужой выглядела она среди окружавших её крестьян.
«Её служба здесь не причём, – сказала Матильда, – напротив, она как раз привыкла жить в Замке и ей немыслимо тяжело прозябать сейчас в Деревне, рядом с её деревенщиной мужем, но здесь ничего сделать нельзя, слишком велика её вина, чтобы ей разрешили вернуться обратно в Замок».
«Значит, она говорила правду, только не прямо, – удивился К., – когда сказала, что сразу вылечится, если сменит атмосферу Деревни на воздух Замка».
«Возможно, – проронила женщина, – но вряд ли это случится в скором времени, так как поступила она чересчур неосмотрительно. И дело не в том, что она завела любовника при живом муже – тот кто видел и знает Брунсвика, не стали бы её упрекать в слишком великом грехе, да и дело-то не выходило за пределы Замка, ибо её молодой человек тоже служил в графских канцеляриях. Здесь на личные отношения большого внимания не обращают, лишь бы они не мешали работе, только тогда они могут беспощадно пресекаться администрацией. Но Анна слишком много рассказывала своему любовнику о горе графини, вернее, это, конечно, сначала делала я, от меня она узнавала все подробности, но мне требовалось выговориться – иначе я бы тоже заболела – а с кем я это могла сделать, если не со своей родной сестрой? И можешь ли ты представить себе, К., этот молодой человек, напридумав что-то в своей голове, вдруг решил притвориться Карлом, которого якобы спасли из воды некие люди много лет назад. Не знаю, на что он рассчитывал, пускаясь на эту авантюру, ведь не так сложно было потом разобраться откуда он действительно был родом, и кто были его настоящие родители, поскольку он сам был местным уроженцем. Невероятно глупо! Но графиня была готова поверить в эту чушь, потому что Анна, пользуясь нашим сходством, успела явиться к ней и наплести какую-то явно неправдоподобную историю, имевшую успех только благодаря доверчивости госпожи Юлии, и что уж говорить, из-за ужасного состояния в котором она тогда пребывала».
«Как я понимаю по последствиям, – спокойно сказал К., – этот заговор не удался?»
«Да, именно так, – продолжила Матильда, – когда графиня завела со мной странные речи, я довольно быстро поняла откуда дует ветер и отправилась после к сестре, где и застала эту парочку почти сразу же после их любовных утех. Они было попытались втянуть и меня в свои дела, как-то надеясь меня обмануть – до сих пор не пойму, на что они рассчитывали? – дескать, что этот молодой человек – племянник графини. Но я-то не была в таком состоянии как моя госпожа, и в то время у меня было довольно сильное чувство служебного долга, служба в Замке, накладывает, знаешь ли, на людей определённый отпечаток, хотя моей сестре это не помешало пойти на подлог; но тут, может быть, вмешалась её любовь к этому молодому человеку.. На всякий, конечно, случай, я привезла этого авантюриста к фрау Герстекер, и она сразу же вывела его на чистую воду, потому что лично помнила Карла. Эту историю удалось тогда быстро замять, и Анну с любовником просто выслали из Замка за недостойное поведение на службе и дальнейшее расследование проводить не стали, я приложила к этому все усилия, поскольку, хоть дальнейшая судьба этого молодого мошенника мне и была безразлична, Анна всё-таки оставалась моей сестрой. И только вообрази, К., неделю назад приезжаешь ты, и два дня назад в Замок приезжает фрау Герстекер и теперь уже она начинает убеждать меня, что в Деревню под чужим именем явился графский наследник!»
«И ты ей сразу поверила?» – тут же усомнился К. в словах молодой женщины.
«Как ты помнишь, мы познакомились с тобой до того, как она приехала в Замок, – усмехнулась Матильда, – и мне ты показался довольно странным человеком, совсем не похожим на обычного крестьянина. Поэтому, когда Гертруд начала мне рассказывать про тебя уже в Замке, это моё странное ощущение стало только нарастать, и мне показалась забавным, что я уже успела переспать с племянником графа».
От этих слов К. покраснел в полумраке, он никак не мог привыкнуть к явной распущенности женщин в этих краях, хотя, если признаться, иногда это было ему на руку, иначе как бы он завоевал Фриду за какие-то полчаса?
«А почему она так решила? – спросил К. справившись со своим смущением, – клянусь Богом, сначала я всё отрицал».
«Боюсь, как раз это и могло помочь её убедить, – Матильда устало потёрла лоб, – когда человек всё так яростно отрицает, сразу появляется подозрение, что он, на самом деле, скрывает правду. Но, конечно, существенным было не только это. Она сказала, что узнала тебя по лицу, по той манере как ты двигаешься и разговариваешь – а эти вещи могут не меняться с годами – а главное, по тройной родинке на правой руке, – женщина взяла его за пальцы, – которую даже я запомнила с прошлого раза. А ещё, как бы ни странно это не прозвучало, она, прослезившись, вспомнила, что ты почему-то в детстве хотел стать землемером, так тебе понравились землемерные работы, которые ты однажды увидел. Как это мило и странно, не правда-ли? Граф, говорят, тогда приобрёл новые земельные участки для своего брата и они всем семейством ездили смотреть, как приезжий землемер – своего у них не было – ходит и с важным видом, можно сказать, присоединяет к Замку новые владения».
К. машинально потёр руку около запястья, где три его крупных родинки образовывали треугольник, который его мать называла в детстве «счастливое созвездие». К. уже давно забыл про него, жизнь была трудной, счастья было в ней не так много, как ему хотелось, если бы не слова Матильды, он бы и не вспомнил полузабытые события тех далёких времён. Но и слова о приезжем землемере тоже натолкнули его на занимательные мысли – не поэтому ли в Замке решили завести на всякий случай своего землемера много лет назад и послали то самое распоряжение старосте, которое он так и не смог найти и показать К. Получается, всё-таки землемер был нужен Замку, несмотря на все отговорки старосты. А тот идёт на всё, лишь бы не допустить К. на эту должность! Размышляя над махинациями старосты и конечно, же учителя – его главного подпевалы, К. почти перестал слушать Матильду и в конце-концов, она это заметила и легонько стукнула его веером по плечу.
