Михаил Ахметов
Замок Франца Кафки – окончание романа
«Помните, господин, дело было, – немного неразборчиво сказал кучер, – вы к моим саням подходили?»
К. даже не надо было напоминать, он хорошо помнил ту свою бессмысленную победу, когда он один остался во дворе гостиницы и никто не мог его оттуда прогнать; не то что какой-нибудь завалящий кучер, но даже сам секретарь Кламма, оказался перед ним бессилен. К. стоял там, возвышаясь, как полководец на поле боя, но не только исчезло, сбежало вражеское войско, но и своё вдруг куда-то делось, обесценив всю его победу, ибо, что значит полководец без своих полков? – ничего, ноль, пустое место.
«Помню, – сказал К., – я хотел тогда дождаться одного чиновника». «Да, это-то меня не касается, – махнул рукой кучер, – просто… Словом, не могли бы вы пройти со мной на конюшню, я вам всё расскажу».
Почему бы и нет? Времени до вечера у К. было полно, завтрак учителю, как выяснилось, нести сегодня не надо, а на конюшне при гостинице К. ни разу не был, да и вряд ли мог там оказаться один без провожатого.
«Только нет, не так, не со мной вместе! – всполошился кучер, оглядываясь по сторонам, когда К. изъявил согласие прогуляться до конюшни и соскочил с бочки, – я сейчас один выйду, а вы за мной потихонечку, а когда махну рукой изнутри, тогда и заходите».
К. лишь усмехнулся. Что за конспирация? Против кого она? Но делать ему было нечего, предложение кучера его заинтриговало, к тому же, ему хотелось поскорее избавиться от тягостных мыслей после разговора с учителем.
Кучер вышел во двор первым, даже не оглянувшись, как будто был полностью уверен в К., а может, потому что в его тяжёлом тулупе, длинном до самых пят, ему было неудобно оборачиваться, да и выглядел он в нём со стороны, как крепостная башня, вдруг научившаяся сама передвигаться с места на место. Но когда К. сам вышел на улицу, подставив разгорячённое лицо под мелкий снежок, башня уже исчезла, лишь широкий след вёл до конюшни, как будто здесь проползла гигантская гусеница. К. запрокинув лицо под падающий снег, и ловя снежинки открытым ртом, медленно пошёл по этому следу к воротам конюшни, в которых была приоткрыта, как будто специально для него, небольшая калитка.
Подойдя ближе, он увидел, как из калитки высунулась рука и начала плавно то опускаться вниз, то подниматься вверх. К. узнал знакомый тулуп, но никак не мог понять, о чём сигнализирует его хозяин. Вроде бы, в разговоре речь шла об одном взмахе, а здесь их было, пока он подходил, не меньше десятка.
Затем рука исчезла и на её месте показалась голова кучера; она сказала: «Ну, что вы там мнётесь, заходите скорей».
В конюшне было прохладно, но не холодно, К. шёл мимо стойл с лошадьми, исподволь разглядывающих пришельца, а где-то впереди знакомая фигура уже свернула в какой-то закуток.
Когда К., пригнув голову, зашёл туда внутрь, он оказался в небольшом огороженном пространстве, в которое еле проникал дневной свет, пол был устлан набросанной там соломой, лежала пара тюфяков и кусок доски, очевидно служивший по необходимости, то столом, то стулом. Сейчас на ней стояла початая бутылка коньяка. Кучер сидел на корточках рядом, он уже сбросил свой неудобный тулуп, оказавшись в серо-желтых облегающих штанах и куртке, и пристально смотрел на вошедшего К.
«Садитесь на тюфяк, – пригласил он К. взмахом руки, – там вам будет поудобнее».
Хотя у К. из рта шёл пар, но холода на конюшне он совсем не ощущал. Может, тепло от животных разгоняло холод? К. уселся на тюфяке, и кучер сразу протянул ему бутылку.
«Выпейте, – сказал он, – сразу согреетесь».
К. хотел было сказать, что ему ничуть не холодно, но коньяк уже забулькал у него в горле. К. откинулся назад и прикрыл глаза на секунду; это был настоящий, господский коньяк, тот самый, что он попробовал тогда в санях у Кламма. Неплохо живут слуги, если ухитряются приворовывать такой коньяк, подумал К., во всяком случае, с той дрянью, что подавали в гостинце его и сравнивать было нельзя.
Кучер перехватил бутылку у К. и не отводя от него взгляда, медленно и гулко сделал пару глотков. Лицо у него сразу покраснело, он поставил бутылку обратно на доску и утёр рукавом усы и губы.
«Так что же вы от меня хотели? – с любопытством спросил К., – о чём таком нельзя было говорить в гостинице?» «А помните, я тогда вам коньяка предложил, – отдуваясь от выпитого, сказал кучер и вежливо прикрыл рот ладонью, – и вы за ним ещё в сани полезли?» «Ну, вы же мне разрешили, – К. уже понял куда дует ветер, – я и полез». «Да, в том-то и дело, что такое не разрешается, – горестно сознался кучер, – строго запрещено, чтобы посторонние в сани лазали, хоть за коньяком, хоть за чем. Даже просто подходить к саням посторонним нельзя! А я разрешил, не знаю даже, что на меня тогда нашло, – он с недоумением посмотрел куда-то поверх К., – выглядели-то вы приличным человеком».
С этими словами он снова протянул бутылку К.
«Угощайтесь». «Так от меня вы чего хотите?» – снова спросил К., сделав ещё один глоток, хотя уже и сам догадывался об ответе, но ему почему-то захотелось, чтобы кучер лично озвучил его. Тот отчаянно почесал в затылке и наконец выпалил: «Скажете, если что, вы сами в сани залезли, а я вас даже не заметил, сидел к вам спиной всё это время, – кучер поднёс бутылку к губам, но не выпил, а продолжил, – мне и за это-то влетит, а вот, если узнают, что я вам сам это позволил, то мне совсем худо будет».
Кучер повернулся, покопался где-то позади себя и вытащил ещё одну бутылку, только запечатанную и меньшего размера.
«Вам-то уже всё равно, – сказал он, протягивая бутылку К., – а у меня семья, дети». «Это ж почему мне всё равно?» – усмехнулся К., но бутылку принял, на вид маленькую и хрупкую, но увесистую и небьющуюся. «Так вон, сколько чиновников сегодня по вашу душу приехало, – сказал кучер довольный уже тем, что К. принял от него бутылку, – вам, в любом случае, от них никак не отбиться. А так вы хоть доброе дело мне напоследок сделаете. – он жалостливо моргнул, – Хороший коньяк, если хотите, я вам ещё принесу, у господ его много».
К. оторопело уставился на кучера, чуть было не выронив бутылку из рук.
«Вы, что думаете, они из-за этого приехали? – недоверчиво спросил он, – из-за того, что я в господских санях посидел?» «А разве этого мало? – вяло произнёс кучер, – или вы что-то ещё натворили?»
К. нервно засмеялся в ответ.
«Да, откуда вы всё эту чепуху берёте? – громко спросил он, – сюда каждый день господа съезжаются, дались им ваши сани! Заберите ваш коньяк, я и так ничего против вас говорить не буду». «Нет уж, – замотал головой кучер, – вы оставьте себе, это я от чистого сердца. Давайте тогда початую допьём, раз всё так хорошо вышло».
Они молча допили коньяк и К. вдруг ощутил, что его сильно развезло, и что ему надо бы немного проспаться. Кучер был против, опасаясь, что кто-нибудь увидит К. здесь, и кучеру опять достанется. Но К. в ответ лишь молча достал подаренную ему бутылку и внимательно глядя на кучера, пару раз подбросил её на ладони. Поэтому кучеру пришлось согласиться на условия К., и со словами, «Если, что, я вас не видел и знать не знаю», он ушёл обратно в гостиницу, усиленно работая пальцем в глубине каждой ноздри. К. блаженно развалился на тюфяке. Холодно ему не было, коньяк грел его сердце, и даже мысли были лёгкие, несмотря на все те глупости, что наплёл ему кучер. Всё что ему нужно, думал он, на самом деле, только спокойствие, причем совершенно особый покой или если говорить иначе, особое беспокойство – и тогда всё у него наладится.
Глава 41 (16)
Гостиница «Господский двор» Мом. Хозяйка.
Когда К. проснулся, вокруг было совсем темно, но сильного холода он не ощущал. К. нащупал под собой тюфяк, а рядом бутылку, и наконец вспомнил, как он здесь оказался. Он приподнялся и чиркнул спичкой, вспышка высветила только бревенчатые стены, да, солому разбросанную вокруг. К. торопливо задул огонь, не хватало ему ещё устроить здесь пожар, тогда, действительно, все чиновники Замка съедутся по его душу. Кучера рядом не было, наверное, он так и не вернулся, может быть, посиживает сейчас за столом в трактире, а может, уже едет на передке своих саней в Замок, покрикивая на лошадей, и радуясь, как он ловко отделался от К. ценой какой-то бутылки коньяку.
К. поднялся, вышел из закутка, где он сидел с кучером и побрёл к выходу, который он скорее угадывал, чем видел. Интересно, сколько времени он проспал и что за это время пропустил важного? Он осторожно шел почти в полной темноте, ориентируясь, на тонкую светлую полоску впереди, которая должна была быть, насколько он помнил, калиткой в воротах, а рядом тяжело дышали и всхрапывали невидимые во тьме лошади.
Пройдя сквозь скрипнувшую калитку, он вышел во двор и огляделся. Как тут было хорошо и красиво! В электрическом свете бьющем из здания, искрился лёгкий падающий снег, опускаясь на белую землю и на несколько саней стоявших во дворе. Он с наслаждением вдохнул морозный воздух полной грудью. Можно было возвращаться в школу, готовить классы к завтрашнему дню, Фриды он всё равно не нашёл, по большому счету, здесь ему делать было уже нечего. Но его почему-то снова непреодолимо тянуло зайти в гостиницу, может быть, узнать, как там чиновники решают его дело, ведь всё говорило о том, что сегодня в их работе К. должен занимать существенное место. Но одновременно он и шагу боялся ступить по земле в направлении дома, и ноги его будто висели в воздухе: что, если его враги – а их у К. немало – убедили высшие инстанции вынести неправедное решение в отношении К.? Но узнать об этом точно можно было только войдя в гостиницу самому, хотя кто знает, не исключено, что там уже готово письмо для Варнавы, с приговором для К., и ему надо теперь лишь дождаться, когда Варнава принесёт его лично, если тот, конечно, не бросит к этому времени должность посыльного.
Преодолев, а вернее, частично заглушив свой страх глотком из преподнесённой ему кучером бутылки, К. вошёл в дом. В коридоре было пусто и он без помех добрался до буфета, откуда слышались знакомые К. голоса, поэтому войдя, он уже не удивился, увидев секретаря Мома, сидевшего за своим любимым столиком, и стоявшую рядом с ним хозяйку трактира «У моста». К. даже поморгал, не привиделось ли ему это зрелище, почти в точности повторяющее ту же самую картину, которую он уже здесь видел несколько дней назад. Различие было лишь в том, что вместо Пепи скачущей вокруг секретаря, там была Эмилия, но она никуда не скакала, а стояла недвижно, оперевшись руками на буфетную стойку и устало смотрела куда-то вдаль – видать, за сегодня её совсем вымотали посетители.
Когда К. зашёл в буфет, хозяйка стояла наклонившись к секретарю и что-то ему напористо рассказывала, активно помогая себе при этом руками, а Мом, слушая, рассеянно кивал и делал какие-то пометки в своих бумагах, не забывая время от времени макать перо в чернильницу. От болезни хозяйки, которую она выставляла напоказ перед К., когда лежала в постели у себя дома, как видно, не осталось ни следа, выглядела она сейчас здоровее всех присутствующих в буфете; похоже, симулянство у здешних жителей в крови, мелькнула мысль у К.
Наконец хозяйка заметила К. и замолчала; Мом завидя К., посмотрел ему в лицо со строго сомкнутым ртом, как бы давая понять, что он не ожидал его здесь увидеть во время своей важной работы никак к К. не относящейся.
К. взбодрённый коньяком, вежливо поздоровался, но ему никто не ответил, пока он не подошёл ближе, лишь тогда хозяйка нарушила молчание.
«Вот, господин землемер, сколько верёвочка не вейся, – с толикой некоего злорадства заявила она, – а конец, как говорится, всегда найдётся. Переполнилась, видать, чаша ваших грехов, уже через край переплёскивается. Никогда вы моих советов не слушали, что ж теперь вам самому и ответ держать».
Ошарашенный этой неожиданной атакой К., перевёл взгляд на секретаря, будто ожидая от него поддержки, но тот лишь сделал безразличное лицо, словно, он никакого отношения к словам хозяйки не имеет, и вообще занят своими важными делами, от которого все присутствующие его только отвлекают.
«О чём вы толкуете? – К. посмотрел на хозяйку, – как будто я не человек, а разбойник с большой дороги или вы всё не можете простить мне Фриду?» «Фрида, слава Богу, сейчас в безопасности, – ответила хозяйка подбоченившись, – хотя, конечно, неприятностей вы мне с ней причинили достаточно. Ну, об этом говорить уже смысла нет, девочка моя вернулась обратно, больше вам к ней уже не подобраться. А говорю, я про то, что вы здесь уже натворить успели». «Натворить успел?» – недоуменно повторил за ней К. и наморщил лоб, пытаясь припомнить свои очередные грехи.
«Нет, ну, наглости у вас на десятерых хватит, – хозяйка даже всплеснула руками от возмущения, – здешние хозяева бродят по дому как тени, еле живые, фрау Асман даже от этого заболела и слегла, а вам хоть бы хны, разгуливаете здесь совершенно спокойно, руки в карманы, мешаете работать господину секретарю». «Он мне не мешает, – тут же вставил Мом, – я господина землемера не вызывал».
Наверное, фрау Асман – это хозяйка гостиницы «Господский Двор», пришло в голову К., ну, теперь понятно о чём идет речь – конечно же, о том как К., сам того не зная, случайно попал на раздачу документов чиновникам три дня назад. Но Гардену в том, что это было случайностью, не убедишь, это К. уже знал по опыту, она всегда считает любые действия К. изначально злонамеренными. Но, с другой стороны, К., действительно, испортил тогда утро не одному десятку секретарей, от этого не открестишься, и уже тогда хозяева угрожали ему какими-то неприятными последствиями. Но К., насколько он помнит, тогда этого не боялся, а наоборот, даже хотел, чтобы его поскорее привлекли к ответственности, ему это казалось даже чем-то желанным, он мог тогда хотя бы лично объясниться с администрацией и прекратить все кривотолки о его, якобы, не надлежащем поведении. Неужели, пришёл этот час? Жаль, конечно, всё-таки К. надеялся, что сегодня решается дело о назначении его землемером, а не о его наказании за невольный проступок. Но тогда его должны были вызывать самого, иначе как его привлекать к ответственности? Почему его не вызвали? А вызывают почему-то вместо этого совсем других людей, которые только и знают, что постоянно вредить К.
«Но вам-то какая радость от моей оплошности? – с досадой, покачав головой, спросил К., – и откуда вы, вообще, про это узнали? И зачем вы снова пришли сюда? Снова пытаетесь меня оболгать, как вы это любите?» «Ну, знаете ли, господин землемер, со мной в таком тоне так ещё никто не смел разговаривать, – хозяйка даже огляделась по сторонам, как бы предлагая присутствующим разделить её возмущение, – и как вы, вообще, осмеливаетесь задавать мне такие вопросы или это вам ваша таинственная госпожа из Замка придала вам смелости?»
При этих словах у секретаря заинтересованно поднялась одна бровь и он искоса посмотрел сначала на хозяйку, а потом на К.
«Никакая госпожа из Замка здесь не причём, а вот то, что вы мне постоянно пытаетесь вредить, это точно, – твёрдо отвечал К., от него не ускользнул взгляд Мома, не хватало, чтобы ещё и Матильду сюда приплели, тем более, что К., по сути, сам знает о ней не больше хозяйки. «Скажите, пожалуйста, – изрекла хозяйка, – врежу, я, видите-ли, вам. Нет, господин землемер, всё что я делаю – это пытаюсь защитить от вас себя и близких мне людей. Если бы не я, вы бы здесь давно всё разрушили до основания!»
«Я думаю, не стоит преувеличивать, хозяйка, – неожиданно благожелательно сказал Мом, окинув К. странным взглядом, – господин землемер, хотя, бывает и действует необдуманно, но всё же он приглашён графской службой на свою должность, а в служащие там случайных людей не вызывают».
После этих слов он взял новый лист бумаги, и оттопырив нижнюю губу, продолжил делать свои пометки с очень глубокомысленным видом, как будто показывая, что он здесь единственный кто, в отличие от других, занимается делом.
Хозяйку прямо скривило от речи секретаря, но она не осмелилась с ним по этому поводу пререкаться и продолжила так, словно Мом ничего и не говорил, но уже выбирая свои слова более обдуманно.
«Лично против вас, господин землемер, я ничего не имею, – взволнованным голосом сказала она, – я многое на своём веку повидала, и людей всяких, ещё и не таких как вы, – она скосила глаза на секретаря, но тот, вроде, бы не собирался вмешиваться и хозяйка облегчённо вздохнув, продолжила, – но, если, например, мне рассказывают, какие вещи вы здесь вытворяете в пять утра, то я в ответ разве не должна оградить себя саму и мой постоялый двор от подобного ужаса? Если бы вы жили только здесь, я бы и слова не сказала, какое мне дело, но вы же ходите на мой постоялый двор, вы столуетесь у меня, да ещё и грозитесь время от времени, натравить на меня администрацию, чтобы я вас и ещё жильём обеспечила! Не знаю, как это у вас получится, у меня связи в Замке тоже есть, но всё равно, опасения по этому поводу у меня имеются, уж очень ловко, вы, можно сказать, прямо ввинчиваетесь в нашу жизнь, другим до вас куда как далеко. Поэтому я только стараюсь себя от вас оградить, а вы это воспринимаете так, как будто я на вас нападаю, что совсем не соответствует истине. И рассказала мне про ваши похождения жена старосты ещё вчера, она по своей должности хорошо информирована; тут не так, что я хожу и всё выспрашиваю направо и налево, как вы там себе, господин землемер, думаете».
«Мицци вам рассказала?» – удивлённо переспросил её К. «А что тут необычного, – возразила хозяйка, – она получше мужа осведомлена о делах в Деревне, я же вам про это говорила, но вы вечно меня не слушаете». «Хорошо, – допустил К., – а жене старосты кто это рассказал?» «Фрау Асман, владелица гостиницы, ясное дело, – раздражённо заметила хозяйка, – да, боже мой, я когда сюда пришла сегодня, то и с господином Асманом успела поговорить, пока его жена в постели лежала, у меня, в отличие от других, всегда надёжные сведения! Господин Асман мне всё подробно про вас и рассказал, как вы в коридоре с раннего утра отирались непонятно зачем, пока там шла раздача документов. Хозяева и те, ни разу в жизни этого не видели, и даже не осмеливались мечтать, что когда-нибудь сподобятся увидеть, ну, а вы-то понятно, руки в боки и помчались туда, куда вам и близко нельзя. Вы почему-то считаете, что если нельзя, то, наоборот, вам надо туда прорваться, вас туда словно на верёвке тянут. А главное, была бы от этого вам хоть какая-то польза! Вы и господам чиновникам всю утреннюю работу сорвали – а может и целый день или неделю, кто знает? – а теперь ещё и сами за это отвечать будете. Ведёте себя иногда просто как маленький ребенок, за которым глаз да глаз нужен!»
«Так вас тоже сегодня вызвали сюда на допрос?» – поинтересовался К., ему эта деталь была не особо интересна, просто он настолько устал выслушивать нападки хозяйки, что решил заставить её перевести разговор на другую тему.
«Это вам знать необязательно, – сказала хозяйка независимым тоном, глядя куда-то в сторону, но затем не выдержала и посмотрела на К. – а, хоть бы и не вызывали! Я сама по себе могу прийти сюда и поделиться с господином секретарём своими соображениями».
При этих словах Мом задумчиво покачал головой и посмотрел усталым взглядом куда-то в потолок.
«Хотя, откровенно говоря, – продолжила хозяйка, – я уже устала ходить давать на вас показания, но ничего не поделаешь, приходится». «Так не ходите, – раздражённо буркнул К., – можно подумать это вас сюда на веревке тянут». «Вы только посмотрите на него, – возмутилась хозяйка, снова всплеснув руками, – не ходите! Как будто это моя личная прихоть приходить сюда. Нет, господин землемер, это не прихоть, это мой долг придти к господину секретарю и досконально, до последней капельки информировать его о том, чему я лично была свидетелем. У нас здесь, в отличие от других мест, откуда вы вероятно прибыли, во всём соблюдается строжайший порядок. И не вам его менять».
К. вздохнул, и как так получалось, что люди, которых он хотел видеть меньше всего, напротив, постоянно попадались ему на дороге? Казалось бы, хозяйка давно уже была должна утолить свое чувство мести за Фриду, которую К., якобы, соблазнил и увлёк за собой. Но Фрида уже несколько дней, как сама бросила его, и хозяйке уже пора бы успокоиться и наконец отстать от К. Других поводов сталкиваться с ней у К., как будто, не было, а вот поди ж ты, раз за разом она снова встаёт у него на пути и снова затевает с ним бессмысленную борьбу. Бессмысленную ещё и потому что, если даже она победит К. в этой борьбе, то награды за этот подвиг ей не будет никакой, даже самой маленькой, кроме разве что чувства морального удовлетворения.
«Скажите, господин секретарь, – спросил К., отвернувшись от хозяйки, – неужели, это правда, что администрация сейчас занята моим делом?» «Администрация всегда занята вашим делом, – внушительно сказал Мом и положил перо на стол, – даже когда вы об этом и не подозреваете, на то она и администрация. Всё должно тщательно контролироваться, как правильно, но несколько эмоционально, изъяснилась госпожа хозяйка – здесь у нас во всём строжайший порядок».
«Это-то я понимаю, – кивнул К., – просто я полагал, что правильный порядок – это назначить меня на должность землемера в Деревне, ведь вы совершенно верно указали, – подольстил он секретарю, – что сюда меня пригласила графская служба именно на эту должность. А хозяйка почему-то уверена и уверяет, как вы только что слышали, что чиновники здесь собрались мне чуть ли не приговор выносить. Но как же можно обвинять в отсутствие обвиняемого, меня ведь никто и не вызывал для вынесения этого пресловутого приговора».
Мом задумчиво кивнул и побарабанил пальцами по столу, а рядом сердито вздохнула хозяйка, явно недовольная тем, что К. перестал обращать на неё внимание.
«Мне трудно судить с ваших слов, насколько это всё соответствует истине, – вежливо, но важно сказал он, как будто открывал для К. истину в последней инстанции, – но, если вы до сих пор не вступили в эту должность, значит, за это время открылись некие обстоятельства препятствующие вашему назначению. Точнее я вам сказать не могу, поскольку это дело не находится в моей компетенции. Но даже, если бы оно и было в моей компетенции, то вы бы вряд ли что-либо от меня узнали, поскольку администрация только выносит и оглашает решение, да и то оглашает не всегда, но, в любом случае, никогда не информирует заинтересованное лицо о причинах своего решения. Так что я только могу вынести, вернее огласить решение, которое было принято в инстанциях выше. А по какой причине это решение, или как вы его назвали – приговор, именно такой, я и сам могу не знать, но с другой стороны, мне это и безразлично; оглашая решение, чиновник только исполнен духа закона, ничего другого в этот момент в нём не существует».
«Конечно, живые люди вам безразличны, – сказал К., – я имел возможность, убедиться в этом неоднократно».
«Вы зря на это жалуетесь, – заметил Мом, – да, безусловно, чиновники беспощадны к просителям, но это проистекает из самого определения их службы, собственно, и сама по себе служба беспощадна к чиновникам; главное для нас – это работа, поэтому никакие личные поблажки в отношения к себе, я уже не говорю, по отношению к просителям – недопустимы. Всё, что может секретарь – это, если можно так выразиться, беспощадно допросить посетителя, которому пришёл вызов, и передать его дело в высшую инстанцию, где происходит его окончательный разбор и выносится решение. Но в какой именно инстанции это происходит, и когда будет вынесено решение, никто не знает и знать не может, поскольку иерархия инстанций в Замке безгранична».
«Я не жалуюсь, – вздохнул К., – я просто констатирую этот факт. Но всё же, господин секретарь, – голос К. даже стал немного просительным в эту минуту, – коль скоро сегодняшняя работа чиновников здесь, хоть немного, но будет касаться меня самого, то может, имеет смысл допросить само заинтересованное лицо, то есть меня?»
«В прошлый раз, как я помню, вы встретили назначенный допрос, решительным отказом, – усмехнулся Мом, – а теперь вы сами к нему стремитесь?»
«В тот раз мне показалось, что допрос был назначен по вашей прихоти, а не по необходимости, – признался К., – поэтому всё так и получилось. Но я искренне желал бы исправить сейчас эту ошибку».
«И как у него только наглости хватает, говорить о, якобы, вашей прихоти, господин секретарь, – возмутилась хозяйка, влезая в разговор, – как можно, вообще, назвать прихотью – проявление служебного долга? Вы разве не понимаете, что этим вы наносите оскорбление администрации в лице господина секретаря?»
Но Мом лишь поднял левую руку ладонью в сторону хозяйки, как бы молча урезонивая её и останавливая, чтобы она не вмешивалась в разговор. Правой же рукой он ловко извлёк из стопки бумаг нужный ему листочек и расправил его у себя перед глазами, пока хозяйка возмущенно вздыхала, но не осмеливалась продолжить свою речь.
«А в протоколе сделанном после вашего ухода, господин землемер, установлено, что вы тогда поставили условием допроса – допуск вас к господину Кламму, – многозначительно произнёс Мом, кладя листок на стол, как вещественное доказательство, – но вот про мои прихоти здесь ничего не сказано».
Хозяйка при этих словах довольно заулыбалась и закачала головой.
«Вот он всегда так делает, – сказала она негромко и как бы в пространство, – всегда норовит обмануть администрацию. Но разве это мыслимое дело, обмануть господина секретаря? Всего лишь жалкая попытка – не более того».
Мом тоже улыбнулся и откинулся на спинку стула, выжидающе глядя на К.
К. осознал, что его побили его же собственным оружием, ведь Мом был абсолютно прав, причём, чтобы доказать свою правоту ему не надо было лезть в глубины своей памяти как К., а достаточно было лишь одного сохранённого протокола. Но К. всё ещё отказывался сдаваться.
«Прошу меня простить, – твёрдо сказал он, – моя память на этот раз меня подвела. Но всё же возвращаясь к делам сегодняшнего дня, могу ли я быть допрошен?» – К. говорил это и мысленно не верил, что он сам, лично, без всякого принуждения со стороны, произносит сейчас подобные слова.
Выслушав его просьбу, Мом сделал паузу и положив руки на стол ладонями вниз, дружелюбно взглянул на К.
«Поверьте, господин землемер, я сделал бы это с удовольствием, – сказал Мом, глядя на К., как отец на вернувшегося и раскаявшегося блудного сына. – Но как раз сейчас это абсолютно исключено, поскольку у меня нет в бумагах отметки о вашем вызове, который должны были вам вручить. Или у вас есть на руках ваш вызов?»
«Но в прошлый раз вы собирались меня допросить без всякого вызова», – недоумевающе сказал К.
«Тогда было совсем другое дело, – Мом даже немного наклонился вперёд и заговорил с К. как учитель, который пытается разъяснить ученику трудное место в книге, – в тот раз я оформлял протокол для регистратуры господина Кламма, и вы там требовались лишь в качестве свидетеля. Сейчас же вы просите допросить вас по вашему делу. Но у меня его нет. И тем более, нет вызова для вас. Но дорогой, господин землемер, вам не стоит огорчаться. Как только администрация решит вызвать вас на допрос по вашему делу, вы сразу же получите вызов. Но, пока его нет, вы можете жить спокойно».
К. понял, что он совершенно зря унижался перед секретарём, Мом был сейчас как каменная скала, о которую К. лишь разбивался бессильными волнами.
Тем временем, Мом, жмуря глаза, словно, в удовольствии от своей значимости, снова откинулся назад.
«Вы совершенно зря, господин землемер беспокоитесь о вашем деле, а именно по какой причине оно заведено, – продолжил он, – здесь этого вам никто не скажет, а я тем более. Конечно, можно строить догадки – это здесь не воспрещается. Может ли быть, что будет разбираться дело о вашем отказе от допроса имевшем место несколько дней назад? Может быть. Но быть уверенным в этом нельзя. Хотя, как вы знаете, всё началось именно с этой, казалось бы, мелочи, с вашего неповиновения, и вот к каким серьёзным последствиям оно, как вы видите, может привести. А теперь вы сидите и буквально теряетесь в догадках, что именно привлекло к вам внимание администрации? – ваш отказ в допросе или целая цепь ваших последующих проступков, никак не характеризующих вас с лучшей стороны. И кто теперь может сказать в чем именно ваш самый серьёзный проступок? По всей видимости, какой-то из них привлёк к вам внимание администрации, но какой именно, знает только инстанция выносящая решение и через какое то время контрольная инстанция, но ни к той ни другой у вас по определению не может быть доступа».
«Но может, дело, которое сейчас рассматривается, имеет отношение к назначению меня официально землемером? – с отчаянной надеждой спросил К., – ведь существуют и такая, пока неизвестная мне возможность среди всех прочих. Может быть, решение будет связано именно с этим, а не с тем, что я от чего-то, когда-то отказался».
«Опять вы за свое, – уже чуть раздражённо заметил Мом, – никто здесь, даже я, не знает истинной цели приезда чиновников. Они могут допрашивать жителей об их отношениях с вами, но кто может быть уверенным, что эти сведения, лягут в основу или хотя бы будут иметь малейшее отношение к выносимому высшей инстанцией решению и будет ли само решение иметь хоть какое-то отношение к вам».
«Это для меня что-то новое», – сказал К., пытаясь вникнуть в смысл слов сказанных секретарём.
«Если вы подумаете, то сможете понять, – настойчиво произнёс Мом. – Допустим, будет подтверждено решение о том, что всё-таки на графской службе нужен землемер. Но почему вы думаете, что этим землемером будете именно вы? Может быть, наоборот, в толковании этого решения будет указано, что нужен землемер, но только совершенно не такой как вы».
«Почему не такой как я? – совсем растерялся К., – ведь я уже здесь!»
«Из-за дополнительных обстоятельств, которые могут возникнуть после проведённых сегодня допросов, – сказал Мом, – Может быть, именно из-за ваших проступков, которые вы здесь успели совершить. Вы же их не отрицаете? И вас не возьмут, потому что вы не подходите, ведь на графскую службу нужен человек с блестящей, абсолютно незапятнанной репутацией. Вы можете подтвердить, что являетесь таким человеком?»
«Мне сложно об этом говорить определённо, – угрюмо ответил К., – но могу сказать точно одно, я ничего здесь не совершал со злым умыслом. Все мои проступки здесь только от моего неведения».
«Ваше неведение никак не освобождает вас от ответственности, – усмехнулся Мом, – поэтому полагаться на него не стоит. Но, как я вам уже говорил, вы слишком рано беспокоитесь о решении, которое будет вынесено когда-то в будущем. Во-первых, это будущее может быть довольно отдалённым, а во-вторых, вполне может статься, что это решение не будет к вам иметь ни малейшего отношения, например, если будет объявлено, что Замок по рассмотрению всех обстоятельств полагает, что в землемере никакой необходимости нет. Вы, конечно, сможете подать апелляцию, у нас здесь есть опытные адвокаты, тогда дело может уйти на новое рассмотрение».
