Михаил Ахметов
Замок Франца Кафки – окончание романа
«Ты совсем перестал меня слушать, – упрекнула его женщина, – как будто тебе нет до этого никакого дела!»
«Прости пожалуйста, – извинился К., потирая плечо и медленно возвращаясь в настоящее время, – но, неужели, ты действительно веришь, что я Карл, а не К., хотя, как ты говоришь, я это яростно отрицаю, а это почему-то должно убеждать людей».
«Трудно во всём разобраться досконально, – вздохнув, сказала Матильда, – с одной стороны, я допускаю, что старуха просто впала в маразм с годами, таких вещей я успела, поверь мне, здесь насмотреться, но с другой стороны, это теперь уже не так важно, да и госпожа Юлия тоже помнит про твои родинки».
«О чём ты говоришь?» – К. вдруг почувствовал смутные опасения.
«О том, что тебе придётся, хотя бы на время, но стать графским племянником, – Матильда сжала своими красивыми звериными зубами кончик языка и посмотрела на К. уже знакомым ему хищным взглядом лесной королевы, – другого выхода, несмотря на все возможные опасности, у тебя сейчас нет».
В ответ К., серьёзно испугавшись, но взяв себя в руки – он чувствовал, что настал решающий момент после которого уже не будет обратной дороги, хотя и раньше все моменты были не менее решающими – выразил удивление, что Матильда предлагает ему сейчас вариант из-за которого, по сути, когда-то лишилась места и расположения Замка её сестра с любовником, причём это произошло именно после вмешательства Матильды. Зачем же она сейчас предлагает то же самое К., если знает, что последствия в случае неудачи будут непоправимы. И где же тогда её священный служебный долг, о котором она говорила ему несколько минут назад? Пожалуй, сказал К., он уже засиделся в гостях в охотничьем домике графа, он очень благодарен за своё спасение и предоставленное ему гостеприимство, но ему уже давно пора домой, где его ждёт не менее священный долг школьного служителя.
«К сожалению, К., здесь ничего уже невозможно изменить, – Матильда решительно взмахнула веером, как бы отметая любые его возможные возражения, – твои личные чувства, да и мои тоже – немного подсластила она пилюлю, намекнув таким образом, что потери здесь может понести не только К. – сейчас никакого значения не имеют. Сегодня главное – это чувства госпожи Юлии. Так уж вышло, что графиня поверила всему, что сказала ей фрау Герстекер. Это, в общем-то, неудивительно, все здесь знают, что та всю свою жизнь бескорыстно и ревностно служила графской семье, и уж если она решила, что ты тот самый мальчик, который выплыл из Рейна четверть века назад, то здесь уже ничего не поделать, разве что, снова тебя утопить, но это окончательно разобьёт сердце графини, что недопустимо. Но, если ты сам будешь пытаться переубедить госпожу Юлию, то в этом случае, ты опять-таки разобьёшь ей сердце, чего уже я допустить никак не могу. У госпожи и так слабое нервное здоровье, поэтому ей необходимы только хорошие известия, плохие же могут привести к непоправимым последствиям. И ценность её жизни и здоровья, неизмеримо выше наших с тобой жизней, ты должен сам это понимать».
«Я могу понять твои чувства, – нахмурился К., – ты живешь здесь с самого рождения и привыкла к местным порядкам. Но я-то приехал из краёв, где жизнь обычного человека и жизнь графа имеют одинаковую ценность. К тому же, если этот подлог в будущем выяснится, я могу оказаться в тюрьме, чего бы мне совсем не хотелось».
«А я могу больше сказать тебе, К., сегодня ты мог бы уже оказаться в покойницкой, – парировала женщина, – и это в лучшем случае, в худшем, твое тело могли найти только будущей весной. Ты же понимаешь, что вчера я спасла тебе жизнь, когда ты замерзал ночью на дороге, и ты теперь у меня в долгу».
К. ощутил себя мухой бессильно трепыхающейся на липкой бумаге, все его усилия освободиться были бесполезны, каждое его движение было уже заранее предугадано и на него уже готов был сокрушающий ответ. Ему оставалось только подчиниться Матильде и её безумным планам. Но до какого предела это будет продолжаться? Неужели, она серьёзно думает, что он может стать наследником графа? Да, это же полнейшее безумие, рано или поздно правда вскроется, его могут опознать люди, которые знали его раньше, в конце-концов у него в рюкзаке документы, убедительно доказывающие, что он ничей не приёмный сын, хотя, споткнулся он, от его городка до Рейна, действительно, было рукой подать. И кстати, он вдруг, вздрогнув, вспомнил, что в детстве слышал о большом крушении на реке, когда столкнулись и затонули два больших парохода. Но всё равно это полная чепуха! Так можно сделать наследниками не одну тысячу мальчиков, что жили в то время неподалёку. А он родился от своих родителей и ни от кого больше, у него есть старшие братья и сестры и все они помнят его с рождения.
Матильда понимающе кивнула и успокаивающе похлопала его по руке.
«Я верю тебе, К., – сказала она, – хотя ты, конечно, можешь ошибаться. Но дело в том, что поправить, как я уже говорила, сейчас ничего нельзя. Что касается будущего, то о нём ещё рано думать, главное сейчас – это немыслимо хрупкое душевное здоровье графини. Тебе ведь не надо прямо завтра требовать от старого графа своей части наследства, ты можешь жить пока жить тихо и незаметно, да, пусть, даже на этой должности землемера, которой ты почему-то постоянно бредишь. А госпоже ты можешь сказать, что у тебя самого слабое здоровье и тебе не нужны лишние волнения связанные с твоим признанием в Замке, и сейчас тебе крайне желательно пожить какое-то время прежней жизнью в Деревне, не объявляя всем кто ты такой на самом деле. Достаточно того, что правду о тебе будет знать только госпожа Юлия. Я сама умею держать рот на замке, урок Анны меня многому научил. Но ты должен будешь полностью следовать всем моим указаниям, и безоговорочно мне подчиняться, потому что дело, которое мы затеяли, действительно, не совсем безопасно, как мне это теперь представляется.
«Мать Герстекера тоже знает обо мне, – напомнил ей К., – мало того, именно с неё всё и началось!»
«За это можно не беспокоиться, – подумав, сказала Матильда, – она ни с кем не общается в Деревне и почти не выходит из дома, но конечно же, я всё равно к ним съезжу и предупрежу, чтобы они не болтали лишнего. В остальном ты можешь вести себя как тебе заблагорассудится, лишь бы ты сам не выдавал свою тайну, но это вряд ли в твоих собственных интересах».
«Это не моя тайна, – устало сказал К., – и я поэтому никак не могу её выдать. Но что мне делать сейчас? – спросил он, – по-хорошему мне надо вернуться в Деревню, ведь я же там школьный сторож, а ещё в Замке продолжается расследование по моему делу и меня в любой момент могут вызвать на допрос в гостиницу».
Но Матильда лишь пренебрежительно махнула веером и сказала, что сейчас всё это несущественно. Во-первых, если он не забыл, сегодня суббота, поэтому завтра занятий в школе не будет, да и вообще, если К. захочет, то он может с лёгкостью бросить службу в школе и устроиться помощником к Герстекеру, как тот ему и предлагал, естественно, абсолютно формально, работать ему теперь будет вовсе не нужно. На самом деле, это может понадобиться лишь для того, чтобы не возбуждать в Деревне лишних подозрений, что приезжий чужак живёт непонятно на какие средства и не трудится. Если же ему нужны будут деньги, графиня его в этом плане обеспечит любой суммой, которая ему потребуется. Время свободное у него будет, графине сейчас лишь главное знать, что он жив и здоров, поэтому К. сможет всецело посвятить своё свободное время борьбе за должность землемера. Но, конечно, и про госпожу он не должен забывать, иногда Матильда будет привозить его сюда в охотничий домик графа для встречи с ней. Во-вторых, он должен помнить, что теперь в Замке у него могущественные друзья и теперь бороться ему будет намного легче; но это, конечно, не говорит о том, что он теперь может ходить по Деревне, руки в карманы, и плевать на чиновников, старосту и школьного учителя. Как ни странно, но вести ему надо будет себя ещё более скромно, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания должностных лиц, ведь он не должен забывать, что ввязался вместе с Матильдой в опасное дело. Хотя, если он действительно, настоящий графский наследник, как утверждает мать Герстекера, то в этом случае, конечно, он может делать всё, что захочет, хоть ехать к самому графу на приём и требовать своё наследство. Но тем, не менее, за расследованием его дела в Замке она, Матильда, будет следить, и поэтому ему не нужно опасаться, что чиновники неожиданно устроят ему какую-нибудь пакость, к тому же он особых проступков не совершил, кроме мелкого административного хулиганства, так, пожалуй, можно расценить его прошлое поведение в гостинице «Господский двор», о котором она уже слышала и в котором он, тем более, раскаивается, но, в любом случае, здесь за это на каторгу не ссылают.
А сейчас, сказала Матильда, она его покинет, а чуть позже К. пригласят к графине, которая его уже ждёт, но она заклинает К., чтобы он действовал так, как она ему указала и не расстраивал госпожу, пусть он, наоборот, постарается принести ей удовольствие своим появлением; поэтому ему нужно тщательно следить за своим языком, стараться лишнего не выдумывать, и больше ссылаться на то, что он практически ничего не помнит из тех времён, когда он жил в Замке. На самом деле, он себя очень правильно вёл, когда говорил, что не понимает, почему его вдруг признали племянником графини, это звучит очень правдоподобно, значит, он не самозванец, потому что не требует для себя самого каких-либо благ или признаний; главное же – чтобы К. не забывал всегда добавлять, что он необычайно счастлив тем, что на, самом деле, он, как оказалось, графский наследник, и удивительно, что нашлись люди, которые смогли узнать его и донести до госпожи Юлии правду. И пусть, он всегда помнит – почему-то ей кажется, что он про это иногда забывает – что женщины примечают лишь, нравятся ли они, затем – сочувствуют ли им, и наконец, ищут ли у них сострадания.
Глава 44 (19)
Фини. Графиня Юлия.
«Надо же, оказывается, я жил в Замке, если верить старухе Герстекер, – усмехнувшись, сказал себе К., когда Матильда поцеловав его на прощанье, покинула спальню, прошуршав по полу своим длинным платьем. Правда, ему сначала показалась, что молодая женщина немного задумалась при прощальном поцелуе, и длинным этот поцелуй оказался не по причине её усталости. Возможно, у неё самой были сегодня на К., какие-то свои планы, но она великодушно отпустила его, чтобы он не выглядел перед графиней слишком изнемождённым, если Матильда чересчур его заездит.
«Но ведь это не может быть ничем другим, кроме как случайным совпадением, – продолжал размышлять К., стоя у окна и глядя в ледяную черноту, двор с этой стороны не был ничем освещён, и всё тонуло во тьме, он даже не мог понять, на каком этаже находится его комната, – разве можно только представить, что мои отец и мать устроили такой ужасающе сложный маскарад, подкупили множество людей, переправили множество документов, да ещё смогли скрывать эту тайну на протяжении десятков лет? Нет, безусловно, всё это полная ерунда, так совсем с толку себя собьешь, если начнёшь этому верить. Хотя, конечно, очень соблазнительно вдруг узнать, что ты графской крови и даже мысли о равенстве всех людей, вбитые в тебя с детства, начинают при этом куда-то улетучиваться».
К. улыбнулся, конечно, он не даст себя обмануть и будет вести себя осторожно, пусть Матильда и не мечтает, что заполучила над ним полную власть, в крайнем случае, К. всегда может сбежать из этих краёв, главное, только наконец добраться до своего рюкзака с документами – и почему у него никак не хватает времени это сделать, или он просто постоянно об этом забывает? – и тогда он свободен как ветер. К тому же, Матильда и не собиралась, по её же словам, держать его в охотничьем домике графа на положении пленника. Наверное, многое будет зависеть от встречи с госпожой Юлией, но почему-то К. уже заранее было жалко графиню: такой судьбе – потерять обоих детей и остаться на старости лет с равнодушным к ней мужем, тоже не позавидуешь. Если К. будет вести себя с ней благоразумно – правда, как именно это сделать, ему пока представлялось очень смутно – то он получит от неё немного денег, как посулила Матильда, и тогда уже с документами и деньгами, он сможет в любой момент покинуть Деревню, если вдруг он почувствует надвигающуюся опасность. Правда, в каком направлении ему уезжать, если он ложится спать и просыпается лишь с мыслью о Замке, если это стало для него какой-то навязчивой идеей даже в его нынешнем жалком и презренном положении? Может ли он сбежать, если это положение вдруг изменится для него в лучшую сторону? Не вернётся ли он с полдороги в Замок с отяжелелой повинной головой словно Варнава, которого также всегда тянет в Замок, а не выполнив своей работы, он возвращаться, по словам Ольги, туда не смеет? Но Варнава хотя бы имеет право приходить в Замок, а К. до последнего времени даже этим правом не обладал. Так может ли он упускать такую неповторимую возможность, о которой потом, может быть, он будет жалеть до конца своей жизни?
От этих мыслей К. отвлёк тихий стук в дверь. Он было подумал, что это снова собирается ввалиться его бывший помощник Артур, но дверь отворилась – затрепетали язычки пламени свечей в шандалах – и на пороге появилась невысокая темноволосая девушка в белом платье и чепчике.
«Здравствуйте, господин, я Фини», – негромко, но живо сказала она.
К. удивлённо повернулся от окна.
«А где же Артур?» – сам не зная почему, спросил он; на самом деле, ему вовсе не хотелось снова видеть своего бывшего помощника, слишком много неприятных воспоминаний, как выяснилось, вызывало его появление.
Девушка поднесла руку к губам и еле слышно хихикнула, затем снова приняла серьёзный вид.
«К сожалению, он не сможет явиться к вам, господин». «Отчего же?» «Он упал с лестницы», – при этих, казалось бы, драматичных словах, она не выдержала и снова закрыла губы ладонью, но К. видел, что она всего лишь пытается снова не засмеяться. Очевидно, его бывший помощник и здесь оказался ни к чему не годным, раз даже здешняя прислуга не могла удержаться от смеха при одном лишь о нём упоминании. Жаль, что К. не довелось хорошенько повеселиться над нескладностью и недотёпистостью своих помощников, когда они были у него на службе, как ни странно, напротив, он от них был больше в досаде.
К. сразу почувствовал к девушке симпатию, её, конечно, было не сравнить с Артуром, и пожалуй, это даже хорошо, что тот не будет в ближайшее время докучать К. своей неловкостью.
Она стояла, как будто непринужденно, но не боясь, смотрела на него открытым взглядом; она была сейчас как спокойная, но живая, безошибочно пробивающая себе дорогу, не отступающая, внедряющая себя взглядами, руками и ногами – полная жизни энергия. Фрида по сравнению с ней казалась ему увядшим цветком, а Матильда холодной хищницей, но К. тут же себе напомнил, что Фрида завяла именно у него на руках, когда он, не подумав хорошенько, вырвал её из тепличных условий буфета, из объятий Кламма в конце концов, а что касается Матильды, то как бы ему самому не увянуть под её натиском. Фини же показалась ему чем-то новым, неиспытанным, увлекающим и свежим, хотя по своему виду она не должна была быть намного младше его бывшей невесты. Но Фрида уже давно покинула его, и он подумал, не могла ли теперь Фини заменить её, стать новой его любовью? Он с жадностью посмотрел на её молодое привлекательное лицо, на её ладную фигуру, линии которой подчёркивала приталенная белая блузка, но глубоко вздохнув несколько раз, он сдержался; нет, пока он запрещает себе так безудержно отвлекаться, иначе всё повторится так же, как с его бывшей невестой; К. пока нечего предложить девушке, и Фини, как и Фрида быстро в нём разочаруется. Сначала он должен твёрдо обосноваться в этих унылых местах, добиться своих целей, победить в своей борьбе и вот тогда Фини сама придёт к нему.
«Позвольте, я провожу вас, сударь», – похоже, девушка даже не догадывалась о том, что сейчас происходило в душе у К, а может, как все женщины всегда бессознательно была к этому готова.
«Куда?» – спросил он. «Вам надо сначала привести себя в порядок», – ласково и строго сказала Фини и провела рукой по его взъерошенным волосам на голове – и сменить одежду». «Одежду?» – переспросил К. «Ну, нельзя же появляться перед госпожой в таком неприглядном виде, – укоризненно сказала девушка, – на этот счет фройляйн Матильда дала мне весьма чёткие инструкции». Она непринуждённо добавила: «Да и стыдно такому симпатичному молодому человеку, быть таким грязнулей».
Когда он успел так испачкаться? К. даже удивился её словам, пока они спускались по лестнице на этаж ниже. Ещё утром он умывался в спальне с неуклюжей помощью Артура, стало быть, измараться нигде бы не успел, правда, голову он действительно, тогда не мыл. Но ещё два или три дня назад он сидел в лохани с Фридрихом, и Матильда оттирала его от дорожной грязи, которая въелась в него за месяцы странствий, пока он добирался до Деревни. Вот тогда он точно был не очень чистый, но Матильда успешно привела его в порядок и даже тщательно вымыла ему голову и всё остальное. Неужели, господа в Замке настолько требовательны к чистоте, что моются каждый день; не так просто и легко, видно, принадлежать к графской семье. А чиновники, похоже и в Деревне ищут, где помыться, пока они вдали от Замка, вспомнил К. Фридриха, и как тот оккупировал лохань Лаземана; на постоялом дворе и в гостинице, как видно, ванн нет.
А здесь она была, роскошная медная ванна в половину комнаты, уже наполненная горячей водой, от которой вздымался и расходился по сторонам влажный пар. Фини быстро помогла раздеться К., впрочем, на нём было не так много одежды, чтобы это процесс затянулся надолго, и усадила его в горячую воду. К. с наслаждением откинулся на край ванны и прикрыл глаза, графская жизнь начинала ему определенно нравиться. И тут Фини, засучив рукава, подступила к нему с мочалкой и куском мыла, от которого пахло так нежно, как будто это была сама графиня Юлия.
Горячая вода и сильные руки Фини, довольно быстро привели К. в состояние блаженной расслабленности, что наверное, не являлось той целью, для чего его усадили в эту ванну. Но странное дело, хорошенько отоспавшись за прошедшую ночь, да и за весь день, К. от горячей воды снова впал в сонное состояние, и если бы Фини не придерживала бы его за голову, он очень скоро бы съехал целиком в воду и неминуемо нахлебался бы воды. Видно, тело К. ещё не привыкло к такому деликатному с ним обращению, а может быть оно бессознательно чувствовало, что такое счастье долго не продлится, и его хозяину надо отдохнуть сразу на неделю, а то и на месяц вперёд, ибо потом снова наступят тяжёлые времена недосыпа и труда без отдыха и срока.
Время шло, Фини, казалось, вознамерилась натереть К. до зеркального блеска, видно, визит к госпоже дело немаловажное, никогда он ещё не видел здесь в служанках такого рвения, со служанками на постоялом дворе Фини нельзя было даже сравнить. Правда, сложно было определить причину её усердия, может быть над другим человеком она трудилась не так рьяно, хотя, когда К. соскучившись от ничегонеделания потянул было за бантик на её переднике, Фини строго сказала: «Не надо» и даже слегка шлёпнула его по рукам мочалкой. Но, казалось, это не нарушило их отношений, потому что, когда она уронила в ванну мыло, и К. пришлось долго нырять в его поисках, то она всё это время стояла и заливисто смеялась.
Потом Фини насухо вытерла его огромными тёплыми полотенцами, что большой белой горой высились на комоде, и К. покинула его сонливость. Он стоял одетый перед высоким зеркалом – его одежду кто-то ухитрился вычистить и отгладить, пока К. купался – и с удивлением смотрел на высокого светловолосого молодого человека в отражении – таким незнакомым, изящным и утончённым он ему казался. Мог ли такой человек быть простым землемером? К. улыбнулся при этой мысли и показал отражению язык. Фини была в зеркале рядом с ним, причём, стояла она с таким видом, как будто, внезапное преображение К. – это целиком и полностью её заслуга.
К. с благодарностью обнял Фини за плечи и вдруг ощутил, как настороженно напряглось под его руками это молодое, только что податливое тело. Он почти сразу, забеспокоившись, отпустил Фини и даже сделал шаг назад. Но она осталась на месте, опустив голову, и напряжённо кусая губы.
«Что с тобой, Фини?» – тревожно спросил К.
«Всё хорошо, господин, – она подняла голову и попыталась улыбнуться, а затем глубоко вздохнула, – её светлость, наверное, уже заждались. Идёмте, я вас проведу».
Они прошли по широкому пустынному коридору украшенному гобеленами, и пройдя сквозь высокую дверь, оказались в роскошной гостиной, которую освещал лишь свет большого камина и керосиновая лампа с изящным зелёным абажуром стоявшая на столе рядом с креслом, откуда – когда они вошли – тревожно приподнялась женщина в широком длинном тёмном платье.
Дверь за спиной К. еле слышно хлопнула, закрываясь, и на мгновение обернувшись, он увидел, что остался без своей провожатой, но женщина поднявшаяся из кресла уже подходила к нему.
Она была невысокой, средних лет, её можно было даже назвать красивой, особенно в слабом освещении гостиной скрывавшем следы наступающей старости. Длинные каштановые волосы с сильной проседью, закрепленные диадемой похожей на тонкий обруч, спускались волнами на покатые плечи и выступившую вперёд материнскую грудь. Женщина стояла перед ним молча и её темные широко раскрытые глаза, словно, ощупывали К. с ног до головы; её верхняя и нижняя челюсть чуть выдавались вперёд, искажая линию тонких строгих губ, как будто, это женщина была всегда чем-то разочарована. К. тоже стоял молча, но он просто не знал, что ему делать в подобных случаях; раньше графинь – а это была, наверное, та самая госпожа Юлия фон Вастин (а к кому ещё могла привести его Фини?) – он не встречал, и тем более, не был осведомлён о правилах придворного этикета.
По-прежнему, ни говоря ни слова, двумя руками она взяла его за правую руку, медленно повернула её ладонью кверху и несколько секунд, пока К. умирал от неожиданно напавшего на него страха, смотрела на его «счастливое созвездие», и наконец, наклонив голову, и чуть потянув руку К. вверх, прикоснулась к ней губами. К. казалась, что это с ним происходит как будто во сне, всё действо разворачивалось беззвучно, только негромко потрескивали дрова в камине. Женщина подняла на него глаза и её губы тронула робкая улыбка узнавания.
«Наконец ты вернулся домой, мой мальчик», – произнесла она глубоким голосом, будто исходившим из самой глубины её груди, а глаза её вдруг наполнились слезами.
На мгновение К. обжёг горячий стыд и он почувствовал как безудержно краснеет; хоть он и заключил с Матильдой тайное соглашение – вернее, она это соглашение ему навязала – держать себя как пропавший и обретённый родственник графини, теперь, когда это случилось по настоящему, он растерялся и просто не мог представить, как ему себя дальше вести. Больше всего ему хотелось выскочить из комнаты, а потом и из дома, предварительно прихватив с собой Фини – зачем ей тут одной без него оставаться? – и броситься как можно дальше прочь, не разбирая дороги.
К. даже задрожал от охватившего его смятения, но женщина, поняв его дрожь по своему, ласково улыбнулась ему, и сказала, успокаивающе поглаживая его по плечу: «Карл, мой мальчик, всё хорошо, ты уже дома, ничего плохого с тобой больше никогда не случится», – и затем мягко потянула его за собой, не сводя любящего взгляда с его лица. К. шёл за ней как автомат, непонятные чувства разрывали его душу на части, чувство стыда уходило, как вода сквозь щели, а когда женщина усадила его на широкий диван, а сама забралась на этот диван с коленями и исступлённо обняла К., крепко прижав его голову к своей мягкой груди, он вдруг ощутил, что у него тоже почему-то неостановимо начинают течь слёзы, слёзы от обретения заново родного, близкого человека, которого он когда-то давно потерял. Ведь и раньше у К. уже возникало чувство, как будто он ищет кого-то хорошо ему знакомого, без кого он томится и называет его самыми ласковыми словами – а ответа всё нет. Но и как он мог ответить? – если его и не было до этого никогда. А теперь – и К. почему-то был в этом уверен – он появился после бесконечно долгого ожидания и отчаянных поисков и больше никуда и никогда от К. не уйдёт. Откуда-то глубоко изнутри в нём стало подниматься сладкое щемящее чувство счастья, медленно распространяясь волнами по всему его телу, когда женщина, не отпуская, нежно гладила его по затылку и шептала ему в ухо ласковые утешающие слова. Никогда доселе, разве что, когда-то в детстве на руках матери, К. не испытывал таких сладких, проникновенных и одновременно возбуждающих ощущений, как будто, он в завершение странствий нашёл свой дом, и что он навсегда теперь защищён от всего плохого и неприятного, и что с этого часа его будут нежить, любить и ласкать бесконечно и вечно, пока не погаснут Солнце и звёзды.
Они лежали переплетясь в кровати, спальня графини была нетопленой, они лежали под тяжёлой периной. Прямо перед глазами К. было маленькое изящное ухо Юлии с завитком каштановых волос над ним. Глаза женщины были закрыты, казалось, она дремала, но как только К. хоть чуть-чуть шевелился, она вздрагивала всем телом, и не просыпаясь, крепко сжимала его руками и ногами, как будто, даже во сне опасаясь, что он исчезнет. Они оба сейчас были соединены как две неразъединимо сплетённые руки, и для того чтобы их теперь разъять, их надо было бы разрезать – мясо, кровь и кости.
К. смотрел на её профиль рисующийся на фоне окна, на опустившиеся уголки рта и сухие губы – дремлющая рядом женщина была намного старше Фриды – но это почему-то совсем не мешало ему сейчас плавать в волнах эйфории влюбленности. Фрида теперь была забыта навсегда – это он знал точно, сейчас он был счастлив ничуть не меньше, чем тогда утром в буфете, но зато теперь это счастье, почему-то казалось ему каким-то более устойчивым, непоколебимым и значимым, хотя прошла всего лишь одна ночь, и за Юлию ему теперь надо было сражаться не с каким-то там мелким чиновником Кламмом, а с самим графом, но К., уже обладая такой женщиной, по неизвестной ему причине был уверен в успехе этой борьбы. Надо же, как высоко он занёсся, попытался осадить он себя, вчера о таком он даже и не мечтал. Он внезапно вспомнил Ханса и слова мальчика, что тот хотел бы быть похожим на К., но не сейчас, когда он в жалком и отчаянном положении, а в будущем, когда К. всех немыслимым и таинственным образом превзойдёт. Неужели, действительно, устами младенцев глаголет истина и это будущее скоро наступит для К., будущее, о котором вчера он и не смел мечтать, и даже напротив, со всей мочи бежал от этого будущего? Как быстро, оказывается, всё здесь может перемениться!
Он вспомнил прошедшую ночь со счастливой улыбкой, несмотря на то, что он сам даже не предполагал изначально такого исхода. Но теперь почему-то ему казалось, что этот исход был единственно возможным и правильным и именно так всё и должно было произойти, чтобы жизнь его потекла по выбранному судьбой в лице графини руслу. Они долго разговаривали ночью, жадно глядя в глаза друг другу, хотя К. сначала больше слушал, как Юлия говорит ему о себе и о своей полной грусти и роскоши жизни; впервые ему рассказывали о Замке те кто видел его изнутри, правда, не о графских канцеляриях, которые её совсем не интересовали, а о другой парадной и мрачной стороне Замка, которая правда почти не заинтересовала его. Самому ему было рассказывать особо нечего, только раз, К. спотыкаясь от вполне оправданного смущения, заикнулся было о воспоминаниях раннего детства, но Юлия, видно, решив, что он запинается из-за пережитого тогда страха, быстро остановила его, положив для надёжности пахнущие нежным парфюмом пальцы ему на губы. Его рассказ о своей дальнейшей жизни, учебе и службе, она слушала совсем рассеянно, как будто заранее выметая это из своих мыслей, гораздо более важно ей было знать, что её племянник, которого она потеряла много лет назад, сидит сейчас перед ней живой и невредимый, а уж она сможет сама приготовить ему совершенно другую дальнейшую судьбу, по сравнению с которой, прошлое К. было несущественно и незначительно.
Они и раньше-то сидели у камина совсем близко друг к другу, и Юлия почти не выпускала его руки из своих рук, пока они негромко, но оживлённо вели беседу между бокалами вкусного вина; а дальше, как-то неуловимо и незаметно их объятия перешли из скромных и родственных, совсем в другие – любовные и страстные. К. даже толком не запомнил, как и когда это произошло, в какую секунду их невинный сначала поцелуй продлился дольше, чем следовало; К. и так плавал, прикрыв глаза и качаясь в волнах счастья, так что следующего вала, который опрокинул его навзничь, он даже не заметил. К тому же, если Юлию не остановило, что он её племянник, то его это не останавливало тем более, ведь К. точно знал, что он не кровный племянник графини и ничем недозволенным в графской гостиной не занимается.
Потом-то она, конечно, объяснила ему уже в своей спальне, стыдливо прикрывая лицо руками, что не живёт с мужем уже много лет и истосковалась по мужской ласке, вернее напротив, все эти годы она не чувствовала своего тела, особенно потеряв обоих своих детей, и уже не мечтая даже о крохотном кусочке счастья для себя самой. Но сегодня почему-то всё изменилось, и хотя ей очень стыдно перед К. – и она снова закрыла лицо руками, но не отвернулась, а лежала открывшись перед ним, и он видел в слабых отблесках догорающего камина трепет её немного напряжённых, внезапно вздрагивающих бёдер – она ничего не может с собой поделать. Она должна любить его как мать, вернее как её сестра Виктория, а вместо этого она ощущает в себе совсем другие чувства и желания, которых быть не должно, но которые, тем не менее, существуют и жгут ненасытным огнём её тело.
От таких слов кровь закипела уже в самом К., так что успокоились они уже далеко за полночь, но долго ещё К. не спал, а лежал и слушал и шептал в ответ ласковые и нежные слова; в нём словно открылись давно запертые двери, ведь даже встреча с Фридой лишь чуть приоткрыла их, а теперь они распахнулись настежь, и любовь хлынула сквозь них могучим потоком, ровняя русла и смывая берега, но это его почему-то сейчас совсем не пугало. Всё уже казалось ему простым и понятным, пусть он простой землемер, а она графиня – это совершенно не важно, больше они не расстанутся никогда. Судьба наконец-то привела его сюда в этот дом, и здесь он теперь останется, потому что большего счастья в его жизни уже не будет.
