Михаил Ахметов
Замок Франца Кафки – окончание романа
К. машинально потрогал свою шишку. Слова Шварцера его снова рассердили.
«Вы бы за своим поведением лучше следили, господин сын помощника кастеляна, – язвительно проронил он, припомнив то, что ему рассказал сегодня Ханс, и что он сам сегодня видел около школы, – особенно когда вы очень темпераментно просили меня указать в каком направлении ушли господин учитель с фройляйн Гизой».
Шварцер снова залился краской и поперхнулся своим пивом.
«Я… у меня было дело к учителю, которое вас совершенно не касается, – овладев собой, наконец пробормотал он, – и вы кстати, указали мне неверную дорогу, что тоже не характеризует вас с хорошей стороны. Впрочем, – добавил он, – за это я на вас не в обиде». И допив пиво, Шварцер со стуком поставил кружку на стол.
К. отвернулся от молодого человеке, и положив локти на стол, сжал виски ладонями; только что налаженная через Матильду (К. надеялся, что это была именно она, да и какая другая женщина из Замка может оставить ему письмо?) связь порвалась прямо на глазах, из-за излишнего усердия Шварцера и пакостей хозяйки, которая нарочно удерживала К. в спальне своими разговорами, не дав ему возможности вытрясти письмо из хозяина самому. А теперь письмо, получается, ушло в Центральную Канцелярию и теперь ещё неизвестно, как это может навредить К. в дальнейшем. Кто его знает, что было написано в этом письме и как расценят его содержание в Замке, на благо К. или во вред? А если Матильда решит, что это К. сам отослал её письмо в Замок, показывая тем, как низко он ставит отношения с ней? И тогда вместо союзника он получит нового и возможно весьма могучего врага; куда до неё Артуру, а ведь К. даже и Артура сейчас опасается, который, пока так и не вернулся из Замка, что, кстати, тоже может быть для К. недобрым знаком.
«Ну, хорошо, – сдался, наконец, К., снова поворачиваясь к Шварцеру, – но, если выяснится, что ничего предосудительного в записке нет, и что та дама действительно из Замка, – я смогу получить письмо обратно? Ведь оно же было написано с какой-то целью, не просто же так госпожа из Замка будет заезжать на захудалый постоялый двор. Может быть, там могут оказаться важные для меня известия».
Молодой человек сделал многозначительное лицо.
«Ну, почему бы и нет? Вы вполне можете оформить и переслать в Замок прошение по этому вопросу, – покачивая вверх-вниз своим узким подбородком, задумчиво проговорил он, – не то, чтобы это сильно поощряется – заваливать контрольные инстанции своими личными запросами, там и без этого хватает своей работы, но коль скоро это дело само по себе уже рассматривается в администрации, то я думаю, никто не будет препятствовать дополнительным ходатайствам, на основании которых можно будет дополнить дело добавочными подробностями для его надлежащего разрешения. Кстати, – добавил он, – не исключено, что вас в самом скором времени вызовут для составления протокола, если будет установлено, что письмо адресовано вам. Там вы как раз и сможете узнать что-нибудь дельное для себя из вопросов чиновника. – Шварцер ещё немного подумал, посасывая кончик указательного пальца, – Хотя, на самом деле, я бы всё-таки рекомендовал вам отказаться от прошения, ибо, если письмо было написано не для вас, то нет никакого смысла беспокоить инстанции, это будет даже предосудительно, ну а если вы все-таки имеете хоть малейшее отношение к письму, вас безусловно, так или иначе, в скором времени вызовут самого на допрос. Может быть даже скорее, чем вы думаете».
«Всё же я хотел бы тогда оформить запрос в графскую канцелярию, если это, как вы говорите, позволительно, – произнёс К., выслушав соображения Шварцера, – я думаю, от одного дополнительного листочка с моим запросом канцелярию не разорвёт, а мне будет спокойнее».
«Как хотите, – скептически обронил Шварцер, – мне уже неоднократно говорили, что вы не желаете слушать добрых советов и сразу встречаете их необыкновенным отпором, за что и страдаете впоследствии. Вы можете, конечно, обратиться с этим вопросом к какому-нибудь секретарю по Деревне, с которым вы поддерживаете служебные отношения или…, – его лицо слегка скривилось, – Хотя, лучше нет, не надо. Не стоит, я думаю, беспокоить господ секретарей своими мелкими делами, вряд ли они будут этим сильно довольны, они и так доверху загружены важной работой. К тому же, они тогда могут взять вас на заметку, как лицо, как раз мешающее этой работе, что может вам сильно повредить в дальнейшем. Нет, нет, я не советую вам подавать ходатайство таким путём».
«А если я подам его через моего посыльного?» – предложил К., вспомнив про Варнаву, пора ведь наконец и ему поработать, к тому же, это совпадёт с интересами его семейства и самого К.
«Вам назначили личного посыльного от администрации? – с ноткой уважения в голосе заинтересовался Шварцер, – странно, а мне вот, когда я был на службе, все документы приходилось пересылать через канцелярского курьера, хотя я трудился не на самой низкой должности, но персональным посыльным меня так и не обеспечили, хоть я и неоднократно жаловался на это своему начальству. Удивительно, – Шварецер покачал головой, – насколько мне известно, у вас ещё недавно было, ко всему прочему, двое помощников; получается, что вы, обладая таким административным весом, цепляетесь за жалкую работу школьного сторожа? Очень странно. Хотя, допускаю, может у вас на это есть веские причины».
«Да, у меня есть посыльный, – быстро подтвердил К., пропустив мимо ушей подначивания Шварцера, – его зовут Варнава. Мне его предоставили для своевременной связи с господином Кламмом».
Действительно, как он мог о нём забыть. Пусть посыльный из Варнавы и никудышный, судя по его скромным достижениям на этом поприще – до сих пор ведь, так и не передал для Кламма два важных сообщения от К.; но ведь от самого Кламма он два письма принёс и вызов от Эрлангера тоже для К. передал! Правда, пользы от этих писем пока никакой, а то, что ему велел в разговоре Эрлангер и вовсе, как насмешкой над К., да ещё запоздалой, назвать нельзя. Но ведь время идёт, отчаиваться не надо, Варнаве можно давать новые поручения, за них с К. денег не берут, рано или поздно, хоть какое-то из них он ведь выполнит. Ему же надо отличаться на службе, чем-то радовать родителей и Ольгу, а пара переданных писем за два года это очень мало, это почти ничто, так его совсем на службе забудут, если он будет доставлять в год по письму.
Лицо Шварцера приняло непонимающее выражение.
«Не совсем догадываюсь, – сказал он, – в чём вам поможет в этом случае ваш Варнава. Тем, что передаст ваше ходатайство Кламму? Так, тот даже и читать его не будет! Да, не то, что читать, он и в руки его не возьмёт. Он такими вопросами не занимается. Разве вы не знаете, господин школьный сторож, что по каждому вопросу в Замке существует свое ведомство. А поскольку число вопросов безгранично, то и количество ведомств там тоже почти безгранично. И кто вам будет искать посыльного для нужной вам инстанции? Хотя, если бы у вас такой посыльный вдруг появился, тогда другое дело; не то, чтобы это что-то сильно меняло в вашей ситуации с письмом, но, по крайней мере, оно бы попало в нужный отдел. А Кламм… Ну, зачем оно Кламму?»
«А я всё же попробую, – упрямо сказал К., собираясь подняться с места, где сидел, – много мне тут дают советов и обещаний, да только, если не мешать эту кашу самому, она никогда и не сварится».
«Как хотите, как хотите, – благожелательно выставил руки ладонями вперёд Шварцер, – главное, в ваших поисках не забывайте ещё и о ваших обязанностях школьного служителя, во-первых, мне бы не хотелось выполнять их за вас снова, во-вторых, терпение господина Грильпарцера тоже не безгранично, тут и заступничество старосты может не помочь, если вы по-прежнему будете ими пренебрегать».
Но К. лишь вежливо кивнул ему и встал, не тратя лишних слов; в этот момент ему почудилось что весь зал, за исключением Шварцера, с грохотом отодвигаемых табуретов встал вместе с ним. Он обернулся назад и вздрогнул от чувства внезапного испуга смешанного с отвращением; пока он был отвлечен разговором со Шварцером, их плотным кольцом окружили крестьяне; да, они даже подтащили с собой свои сиденья, и всё это время, оказывается, жадно прислушивались к их беседе, молча – прямо затаив дыхание, а он даже ничего не заметил! А теперь упустив момент, когда К. оборвал разговор и встал, они тоже резко повскакали со своих мест, встав с ним рядом на мгновение, как будто К. их предводитель, и они сейчас пойдут за ним куда угодно – хоть крушить постоялый двор, хоть бить Шварцера.
Но нет, стоило ему лишь сделать шаг вперёд, как его жалкое крестьянское войско начало разваливаться и разбегаться, расступаясь перед ним – нет, не взять ему с ними приступом Замок! Шварцер, видимо, это всё заранее знал, он даже не пошевелился, когда все остальные вскочили на ноги; обведя толпу пренебрежительным взглядом, он уставился спокойно в потолок, наверное, задумавшись о Гизе и как ему вести себя с ней дальше.
Но К. уже позабыл обо всём, что только что видел; снова застегнувшись и надев шапку, он покинул постоялый двор и быстрым шагом отправился к дому Варнавы.
Глава 34 (9)
В доме Варнавы
На улице уже давно наступила ночь, принесшая с собой тьму, которую лишь в отдельных местах рассеивали слабые жёлтые огоньки окошек деревенских домов. Но К. уже хорошо знал дорогу от постоялого двора до дома семейства Варнавы. По пути он, правда, вспомнил, что расстроенный потерей письма, совсем позабыл спросить Шварцера, куда тот дел его рюкзак с вещами и документами, и даже было на мгновение он остановился, колеблясь, не вернуться ли ему обратно на постоялый двор или всё-таки идти дальше. Но возвращаться К. показалось плохой приметой, да и одолел он уже больше половины дороги, поэтому рассудив, что никто ему не помешает встретить Шварцера завтра в школе на уроке, где тот, наверняка, снова будет сидеть у ног Гизы, невзирая на сегодняшнюю размолвку, К. махнул рукой и бодро зашагал дальше. Тем более, подумал К., завтра он точно встретит там самого школьного учителя, в дом которому, как ему сообщил Ханс, и должен был принести его рюкзак Шварцер; так что сам Шварцер ему вполне, может быть, завтра и не понадобится, хватит и одного учителя.
К. шёл быстро, невзирая на режущий ветер в лицо, постоянно заставлявший прикрывать глаза руками. Но дорогу за неделю уже хорошо утоптали, в том числе и сам К. не раз ходивший этим путём, поэтому он быстро добрался до нужного ему дома. Окна там были плотно занавешены, но свет всё-таки понемногу пробивался изнутри, давая знать, что в доме кто-то есть. К. осторожно преодолел скользкий спуск, о скверном нраве которого, его ещё в первую встречу остерегал Варнава, и негромко постучал в дверь. Ему очень быстро открыли, как будто, хозяева заранее ждали его прихода и К. увидел на пороге встречающую его Ольгу, в накинутой шали.
Она почему-то сильно обрадовалась, увидев его, и на секунду обернувшись назад, радостно крикнула кому-то внутри дома: «Это пришёл господин землемер», и снова повернулась к нему с лицом озарённым радостью.
«Заходи поскорее, К., – нетерпеливо крикнула Ольга, и ему на мгновение показалась, что она сейчас кинется ему на шею и задушит в счастливых объятиях, – мы тебя давно уже поджидаем, я даже бегала за тобой в школу, но там никого не было».
Изрядно удивлённый К., нагнув голову, послушно шагнул вслед ей за порог; он никогда ещё не видел Ольгу такой счастливой. Тем более, что в сенях она остановилась и с тихим вскриком всё-таки бросилась ему на шею и крепко обняла, так что у него захватило дыхание, да ещё в придачу крепко чмокнула его в губы, а затем вдруг смутившись, сделала шаг назад и уставилась взглядом в пол.
«Прости, К., на меня что-то такое просто нашло, – негромко сказала она, стараясь сдерживаться, но по дрогнувшему голосу чувствовалось, что она готова разрыдаться от чувств, – мы так тебе благодарны!» К. догадался, что слёзы тут будут не от горя, а от вдруг нахлынувшей радости, поэтому он, в свою очередь обнял девушку и даже ласково похлопал её по спине.
«Я рад, что у вас всё хорошо, – мягко сказал он, вдыхая её слегка грубый, но все-таки женский молодой запах, – в прошлый раз в доме было больше горести и печали».
Она подняла голову от его плеча и взглянула на него мокрыми глазами. «Это всё благодаря тебе, – прошептала она, – пойдём же скорее внутрь!» Ольга взяла его за руку и мягко повлекла за собой.
В комнате было всё по прежнему, горела над столом старая керосиновая лампа, но от радости Ольги К. показалось, что и горела она как-то живей и ярче, а может ей просто выкрутили побольше фитиль и плеснули вдосталь керосина. Как и в прошлый раз, Амалия, стоя около родительской кровати, раздевала мать, готовя её ко сну, а отец сидел недалеко в кресле, всё так же обутый в свои огромные ночные туфли, но сидел он в этот раз по какой-то причине смирно, не пытаясь раздеться сам, и тихо дожидаясь, когда до него дойдёт очередь.
Амалия, увидев вошедшего К., кивнула ему как старому знакомому и даже слегка улыбнулась, что переменило на мгновенье её обычный сумрачный вид, но она почти сразу же отвернулась и снова занялась своей матерью. Родители едва заметили К., как будто, они уже давно привыкли к его виду и стали считать его повседневной частью своей жизни. Ольга, по-прежнему, мягко влекла К. дальше за собой и они вдвоём, быстро миновав комнату, вышли на кухню. Там Ольга усадила К. за стол и захлопотала, уставляя его нехитрой снедью. К. с нескрываемым уже удивлением, молча следил за её движениями, не зная с чего начать, но наконец, он вдруг удачно вспомнил о первоначальной цели своего визита.
«Скажи Ольга, а твой брат скоро вернётся или может, он где-то здесь близко?» – спросил он, с усилием расстёгивая на себе пальто.
«Варнава отправился в Замок с важным поручением, – быстро ответила девушка, выставляя на стол глухо плеснувшую большую оплетённую бутылку, – но он скоро должен вернутся. Это очень хорошо, что ты появился, я хотела именно о нём тебе рассказать, – тут она остановилась и приглядевшись к нему повнимательнее, обеспокоенно спросила, – ты что, где-то разбил себе лоб?»
К. небрежно махнул рукой. «Не беспокойся, просто я неудачно упал, – сказал он, – уже почти совсем не болит».
Ольга озабоченно покачала головой, но, видно, ответ К. её успокоил и она снова заговорила о своих делах.
«Сегодня случилось то, К., чего я жду вот уже три года, но во что всё ещё боюсь поверить, – сказала она и снова с боязливой радостью взглянула на К., – и мы хотели бы это сегодня отпраздновать, правда, прости, что так скромно. Хотя ты, К., заслуживаешь от нас гораздо большего, ведь всё хорошее началось с твоего приезда».
«Я, конечно, рад слышать, что ты так считаешь, – осторожно сказал К., оглядываясь по сторонам, словно ожидая, что на стенах кухни большими буквами кто-то напишет объяснение причинам радости Ольги, – но будет лучше, если ты перестанешь хлопотать с угощениями – если честно, я недавно сытно отужинал на постоялом дворе «У моста», – сядешь ко мне поближе, и расскажешь обо всём в подробностях, чтобы я тоже мог порадоваться вместе с вами, ибо у меня хороших событий сегодня было гораздо меньше, а по правде сказать, не было вовсе, если не считать самого ужина».
Ольга послушно уселась рядом с К. на скамью и снова ласково взяла его за руку, будто опасаясь, что видит его сейчас во сне и ей надо обязательно удостовериться, что он, на самом деле, близко и его никуда не унесёт от неё ветер здешних сновидений.
«Прости, К., у меня весь день сегодня голова кругом идёт, – сказала она осторожно, но ласково, поглаживая его пальцы, – да, что я, ты и сам только что видел как Амалия при встрече тебе улыбалась, правда чуть-чуть, но всё равно, выходит, даже её проняло, а такое и я вижу в первый раз».
«Да, что же такого у вас сегодня случилось? – заинтригованный К. даже придвинулся ближе к девушке, – рассказывай поскорей!»
Ольга на секунду задумалась, словно собираясь с мыслями. «Даже не знаю с чего начать», – слабо улыбнувшись, но неожиданно медленно заговорила девушка, будто заглядывая куда-то глубоко внутрь себя, и стараясь не упустить ничего из того, что она там увидела.
«Ты сам знаешь нашу печальную историю, и мне нет никакой нужды повторять её снова целиком, но как ты, должно быть, помнишь, в конце нашего прошлого разговора, я сказала, что ты стал очень важен для нашей семьи, ибо те два письма, что получил из Замка и передал тебе Варнава, показались нам первым едва заметным знаком, что с нашей семьёй начались – или, может быть, начались – перемены в хорошую для нас сторону. И что теперь надежды наши связаны исключительно с тобой, К., и с прочностью твоего положения. Видишь ли, если быть до конца откровенной, то до нас дошли недавно смутные слухи, что это твоё положение пошатнулось. Например, что вместо уважаемой, без сомнения, должности землемера – а ведь он измеряет крестьянские наделы и несёт ответственность за правильность обмера самого святого для крестьян – их земли, ты оказался на месте школьного сторожа, что конечно, тоже почётно, но что никак нельзя сравнить с положением землемера; хотя я, конечно, в этом мало разбираюсь, но в общих чертах мы думаем именно так. Да и какие, согласись, важные письма из Замка может получать низший школьный служитель, чтобы их без промедления нёс к нему посыльный? Да, и кто назначит посыльного школьному сторожу? Поэтому, мы конечно, снова страшно испугались и снова были разочарованы, ты нас прости за это пожалуйста, К. Но очень страшно после появления первой робкой надежды, опять терять её, даже такую крохотную малость! К тому же, мы узнали, что тебя оставила твоя невеста, о которой ты говорил нам с таким переживанием и любовью. Конечно, с одной стороны это нам было даже на руку, потому что, как ни крути, Фрида презирала нас, а её мнение могло рано или поздно повлиять на тебя, и ты бы начал относиться к нам хуже. Не так как она, конечно, но всё равно холодней, а это тоже бы ударило, но уже по нашим с тобой отношениям. Но, с другой стороны, лишившись поддержки невесты, ты сам терял многое для себя, и мы не знали, что лучше на самом деле, а что хуже. И вот уже, когда мы снова находились на самом пороге отчаяния, что-то вдруг переменилось вокруг нас или вокруг тебя, а может быть, вокруг нас всех вместе. Во-первых, прошёл слух, что тебя искала с какой-то целью некая госпожа из Замка, а это событие для нашей Деревни, сродни явлению чуда, на моей памяти такого не происходило никогда, чтобы господа интересовались кем-то из Деревни, тем более пришлым чужаком. Хотя, может, именно это и привлекло её к тебе, впрочем, я не смею судить об этом. Правда, я очень молода, как и мои брат с сестрой, и может, такое случалось и раньше, ещё до нашего рождения; во всяком случае, мы пытались порасспросить отца, и он даже вспомнил чем-то схожую историю из прежних времён, но разум его, к сожалению, настолько сейчас ослабел, что мы сильно сомневаемся, не пересказал ли он нам просто одну из тех сказок, какими он постоянно пичкал нас на ночь перед сном в детстве».
Здесь Ольга остановилась и с робостью посмотрела на К., видно, ожидая, что он сам добавит несколько своих деталей к её повествованию Но К. в ответ только покраснел и закашлялся, не мог же он рассказать Ольге, чем он, на самом деле, занимался с Матильдой ( а это, скорее всего, была именно она, К. всё больше и больше склонялся к этой мысли) в лохани с остывающей водой. А сверх этого, по сути, рассказывать Ольге про некую госпожу из Замка, ему было больше нечего.
Поэтому он ещё раз прокашлялся и сказал, что, мол, нечто подобное с ним – о чём говорила Ольга – действительно, имело место, но он пока не может об этом слишком распространяться.
Ольга понимающе кивнула и продолжила: «Но самое удивительное сегодня произошло с Варнавой. Помнишь, что я говорила тебе, про то как я надеялась, что после этих двух твоих писем работа Варнавы выйдет за границы должности посыльного, который был бы задействован только с одним тобой? Так вот, именно сегодня это и произошло, нашего Варнаву повстречал настоящий курьер из Замка и дал ему новое поручение! Говоря, «настоящий», я имею в виду, что этот курьер – его зовут Харрас – давно и официально работает на своей должности. Я иногда вижу его в гостинице со слугами, правда он уже пожилой человек и не остаётся, как другие слуги, на конюшне на ночь, чему я, наверное, теперь даже рада. Так что с ним нет подобных сомнений, какие постоянно обуревают меня по поводу службы моего брата; Харрас носит настоящую форму курьера, которую я сама видела, и он обслуживает чиновников уже много лет, короче говоря, он из настоящих Замковых посыльных, и мне даже жаль, что это не он принёс тогда от Сортини письмо для Амалии, в этом случае, нам наверное, уже удалось бы вымолить у него прощение за нанесённую тогда обиду».
Ольга на секунду остановилась и прислушалась.
«Мне показалось, что я услышала, как идёт Варнава, – призналась она, – я жду его с минуты на минуту. Я рада тебе К. и твоему приходу, но ты только представь, как обрадуется Варнава, когда тоже увидит тебя здесь в нашем доме. Так вот, – продолжила она, – этот Харрас сидел в гостинице и пил пиво, когда увидел там моего брата – тот как раз разговаривал с новым слугой, на которого я ему указала. – Ольга немного смутилась и отвела взгляд своих робких голубых глаз в сторону от К., – я ведь говорила тебе уже, что я провожу время со слугами на конюшне в гостинице и беру с них деньги, и вышло так, что у этого слуги денег при себе сегодня не было, хотя он и оправдывался, что брал их с собой в Деревню, но они, видно, куда-то задевались. В доказательство он вывернул все свои карманы – денег действительно при нём не оказалось – и поэтому, чтобы как-то возместить для меня упущенное, он предложил мне вместо платы свое содействие в Замке, намекнув, что именно у него там есть хорошие связи среди начальников над посыльными. Я не особо серьёзно отнеслась к его словам, за два прошедших года я слышала и намного больше обещаний, но с другой стороны, все эти обещания давались, как бы в дополнение к деньгам, что слуги платили мне; и я всегда рассматривала эти посулы просто как часть обычной болтовни, когда слуга домогался меня и был готов наплести, что угодно, лишь бы заполучить меня вперёд других; или как обычную вежливость уже после, что, правда, вообще, случалось крайне редко, поскольку в своей основной массе все эти слуги совершенно грубый и невоспитанный народ. Но ничего другого мне не оставалось, потому что глупость изначально была с моей стороны, что я не взяла деньги вперёд, хотя, пожалуй, за всё время это был первый случай, чтобы меня обманывали в гостинице, но может он и правда, где-то потерял свой кошелёк, я не знаю. Поэтому я не стала долго думать, а сделала вид, что согласилась, правда, он пообещал возместить всё в следующий раз с лихвой, но почему-то мне кажется, что я больше его здесь не увижу, слуги не любят терять своё достоинство, даже с такой девушкой как я. Но я хотя бы успела показать на него Варнаве, чтобы тот запомнил этого слугу, если встретит его в Замке в следующий раз. Варнава даже набрался смелости и поздоровался с ним, и слуге пришлось волей неволей выполнять обещанное уже при мне, потому что я стояла рядом и смотрела на него не отрывая взора. Но, в сущности, он буркнул моему брату те же слова, что и мне раньше, хотя уже с видимой неохотой, но Варнава был и этому счастлив».
«И когда же он успел исполнить обещанное? – спросил К., – если всё это случилось, как ты говоришь, сегодня?» На самом деле, ему было довольно неудобно поддерживать с Ольгой подобный разговор, всё-таки в других краях, где он жил, пока не попал сюда, женщины вели себя, по крайней мере, на внешний вид более целомудренно, хотя, может быть, они просто скрывали от него свои любовные похождения. Он, конечно, мог понять и простить Ольгу, ведь она приносила себя в жертву слугам не просто за деньги, а ради спасения своей семьи, но даже такая жертвенность не могла не оставить в душе К. неприятный осадок. Но, как видно, здесь такое было в порядке вещей, раз даже Фрида совершенно беззастенчиво хвалилась ему своим положением любовницы Кламма, ещё когда он увидел её в первый раз, не говоря уже о хозяйке постоялого двора, которая уже как двадцать лет никак не могла забыть о том же самом и готова была поделиться этими воспоминаниями, можно сказать, с первым встречным.
«Да, в том-то и дело, что этот слуга оказался вовсе не причём, – сказала Ольга, – не успел он проститься с Варнавой, причем сделал это он явно поспешно и даже невежливо, до такой степени ему было неудобно стоять там под моим пронзающим взглядом, хотя в действительности, это был всего лишь взгляд; если честно, К., внутренне я уже махнула на этого слугу рукой – обычные ночные враки на конюшне, ничего больше, к такому я уже привыкла, и даже не особо расстроилась. Так вот, не успел он сделать и шага в сторону выхода, чтобы, видимо, никогда уже больше сюда не возвращаться, как Варнаву заметил и подозвал к себе этот господин Харрас. Он сидел недалеко один за столом, пил пиво и заедал его сардельками с тушёной капустой; на вид он так, вообще, огромный грузный мужчина, даже непонятно, как он может работать посыльным в Замке, где на такой должности требуется быстрота и выносливость; хотя возможно он и был таким раньше; как я говорила уже, он трудится посыльным много лет, и может быть, в молодости был даже похож сложением на Варнаву, люди ведь сильно меняются с годами. Но сейчас он очень огрузнел и даже со стула, бывает, поднимается с трудом».
«Странно, – сказал К., припомнив фотокарточку, которую ему показывала не так давно хозяйка постоялого двора, – а мне казалось, курьеры постоянно тренируются, чтобы быть в отличной физической форме».
«Да, конечно, так оно и есть, – с готовностью подтвердила Ольга, – каждое лето, да и вообще, когда настаёт тёплое время, они регулярно выполняют упражнения, прыгая через особым образом подвешенные над землёй канаты так, что волосы у них треплются по ветру, а пот струится градом. Тогда, бывает, что на это даже приходят посмотреть жители Деревни, если у них выдается свободное время, ибо зрелище это и вправду необыкновенное. Мне, правда, сложно представить, как это делает господин Харрас, потому что он, на самом деле, весьма полный господин и когда он двигается, то со стороны кажется, что он будто перекатывается и подталкивает себя, неся или лучше сказать, выставляя вперёд живот. Не знаю, К., я ни разу не видела его там, где упражняются посыльные, но может быть, для таких старых и опытных сотрудников устроены какие-то другие особые тренировки, но во всяком случае, на его службе это никак не сказывается, и на его работу никто не жалуется, а даже, напротив, очень часто господина Харраса награждают за успехи разными знаками отличия, которых у него намного больше, чем у любого молодого курьера; пожалуй, на груди у него, скоро не останется свободного места для новых значков, и вполне может быть, что ему теперь даже сложно передвигаться под их тяжестью. Да и вообще, знаешь, К., как у нас тут говорят, толстяки на севере всё согревают, а на юге дают тень, и если бы от господина Харраса не было бы Замку пользы, его бы давно уже отправили в отставку».
«А Варнава тоже прыгает летом через канаты?» – спросил К., но Ольга в ответ только грустно покачала головой. «Эти тренировки только для официальных курьеров, – сказала она, – здесь у нас такая же ситуация, что и с ливреей посыльного, которую Амалии пришлось шить для Варнавы своими руками. Пока он официально не принят на службу, на тренировки он не допускается. Поэтому ему приходится делать упражнения в одиночестве, вспоминая всё то, что он подглядел издалека на тренировках настоящих посыльных. Но Варнава молод и силён, ему не надо много в этом тренироваться, ты и сам видел, как он быстро ходит на службе, просто летает».
К. согласно кивнул в ответ: «Как раз это я хорошо знаю, передвигается твой брат просто со сверхчеловеческой скоростью, я это сразу заметил, когда встретил его ещё в первый раз. Жаль, только, что вся его быстрота и ловкость не помогают ему по настоящему попасть на службу, где он мог бы принести гораздо больше пользы вашей семье, да и мне тоже».
«Но об этом я тебе и рассказываю! – воскликнула Ольга, не силах удержать спокойствие, – господин Харрас подозвал к себе моего брата поближе и даже позволил ему сесть рядом, правда, пивом или чем-то другим не угостил, с годами, как рассказывают, он стал более прижимистым, чем раньше, хотя жалованьем его в Замке, кажется, не обделяют. Я стояла поодаль, но вполне отчётливо слышала их разговор. Господин Харрас сказал, что в Замке давно уже ведётся внимательное наблюдение за службой Варнавы; правда, сначала он оговорился и назвал моего брата другим именем, но быстро поправился, (когда брат назвал себя), сказав, что у него под присмотром очень много курьеров подобных Варнаве и он, случается, изредка путает их имена. Всё это происходит, сказал он, отнюдь не из-за его возраста, как кто-нибудь мог бы подумать, просто у старших посыльных столько работы и они настолько сбиваются с ног, заваленные поручениями чиновников, что иногда у них земля просто вертится перед глазами. В таких случаях, бывает, он изредка может и ошибиться, даже, скорее всего, просто оговориться, ибо когда Варнава назвал ему своё имя, господин Харрас тут же припомнил, что хотел назвать именно его, а другое имя заскочило ему на язык, как раз потому, что его владелец доставил ему недавно много хлопот своей нерадивостью. Но, как он видит сейчас, Варнава в этом смысле полная противоположность, хотя ему, конечно, пока ещё очень далеко до достижений господина Харраса, но тем не менее, при должном старании, он вполне может заменить того нерадивого, потому что именно сейчас у Харраса есть для Варнавы важное поручение».
«То есть, Варнаве предложили официально работу посыльного в Замке?» – с нескрываемым удивлением вырвалось у К.
«Ну, как тебе сказать, – ответила Ольга, – видишь, я была в таком возбуждении, когда господин Харрас подозвал к себе Варнаву, что на время даже утратила способность связно мыслить. Ведь ты же помнишь, я тебе рассказывала, как я написала для брата записку с просьбой его поддержать к тем слугам, с которыми я имела дело здесь в гостинице, и которые обещали своё содействие ему в Замке, ибо Варнава был тогда таким робким, что не смел и рта раскрыть, будучи в канцеляриях. И все мои старания тогда ни к чему не привели, кто-то из слуг просто порвал и выбросил эту записку. А тут, не какой-то слуга, а сам господин старший посыльный лично обратил на моего брата внимание и подозвал его к себе! Конечно, тут голова невольно пойдёт кругом. Тем более, что мне почему-то вдруг представилось, что тот нерадивый, вызвавший неудовольствие господина Харраса, это и есть именно тот самый посыльный, которого обидела Амалия три года назад. Конечно, это была полная нелепость так думать с моей стороны, но пока я отвлекалась на эти мысли, я пропустила часть их разговора. Может быть, как раз в это время господин Харрас и говорил, что моего брата собираются официально принять посыльным на службу в Замок. Во всяком случае, он снял у себя с груди один значок и разрешил Варнаве – а это поистине неслыханная честь, К.! – приколоть его на свою куртку, ту самую, что давным-давно сшила ему Амалия. Если уж это не знак того, что брата приняли на службу, то я тогда даже не знаю, какие доказательства ещё нужны».
