Михаил Ахметов
Замок Франца Кафки – окончание романа
С этими словами, Эмилия отодвинула ногой пустую бочку в сторону и одним движением руки подтащила другую, полную пива бочку, поближе к стойке.
«А пока ты здесь работала, – поинтересовался К., сделав глоток, и с уважением глядя на мощные выверенные движения молодой женщины, словно и не руки у неё были, а поршни паровой машины, – господин Кламм в зал не спускался?»
Эмилия только пожала плечами.
«Нет, такого не припомню, – обронила она, – да, к тому же, всем известно, что этот господин сюда только к Фриде выходил. Правда, Пепи бедняжка, пока здесь работала, тоже всё время надеялась, что он и к ней выйдет, но слишком уж быстро Фрида вернулась, всего за четыре дня, так что Пепи его не дождалась. Было бы, хотя бы пять дней, может чего и вышло бы, но четыре – это слишком мало. Но вы не думайте, господин землемер, Пепи не такая, ей звания любовницы Кламма не надо, просто сердце у неё очень доброе, она всем помочь готова, даже тем, кто и внимания её не достоин не капельки, что тут уж про господина Кламма говорить».
«А вдруг Кламм сейчас спустится?» – немного раздражённо сказал К., он уже начал уставать от нападок Эмилии; день всего тут работает, до этого К. ни разу не видела, нет – всё равно, продолжает донимать малознакомого человека своими придирками.
«Да, хоть бы и спустился, – небрежно бросила Эмилия, – моё дело пиво подать с вежливым обхождением, только и всего. Я за работу буфетчицы не держусь, как какая-нибудь Фрида – руками и ногами».
А ведь жалко, что Кламм сейчас сюда не спустится, пока К. стоит здесь, попивая пиво, промелькнуло у него в мыслях. Если, как говорил староста, письма от Кламма к К. – неофициальные, то можно было бы здесь с ним перекинуться парой слов так же неофициально; конечно же, со всем пиететом и уважением, как от подчиненного к вышестоящему. Пусть, это будет даже личная встреча, но К. всё равно станет соблюдать субординацию. Опять же, Кламм выпивший пива, вовсе не тот Кламм, что проработал весь день в канцелярии; его Кламм, наверняка, будет добрее, может быть, даже посмотрит на дело К. с менее формальной точки зрения, в конце-концов, К. и сам уже не так виноват перед Кламмом, как раньше, Фрида от К. ушла, какой-то неловкости он перед Кламмом чувствовать не будет, тем более что, как выяснилось, Кламму совершенно безразличны похождения Фриды на стороне, раз он уже спускался сюда после возвращения Фриды в буфет и никакого скандала тут не устраивал.
Жаль только, что этого не произойдёт, Кламм появляется здесь только тогда, когда за стойкой его ждёт Фрида. Хотя, конечно, К. мог бы прийти в буфет и позже в другие дни, когда Фрида, вылечив (или как К. тайно надеялся, похоронив Иеремию), вернётся сюда на службу буфетчицы. К. попробовал представить себе зрелище, как он, Фрида и Кламм стоят рядом около буфетной стойки, и чуть было не выронил от этой попытки свою кружку. Нет, это совершенно немыслимо! Никогда К. не пойдёт на это, он скорее провалится от стыда сквозь пол гостиницы. Смотреть одновременно на Фриду и Кламма и разговаривать с Кламмом? – такое просто невообразимо и непостижимо разумом нормального живого существа, тем более, разумом самого К. Ирония судьбы – увидеть Кламма в буфете возможно кому угодно, кроме К., ну, и разве что Иеремии; хотя это вряд ли, подумал К., в лакейской душонке его бывшего помощника нет такого как у него самоуважения и достоинства.
«А почему вы всем этим так интересуетесь, господин землемер? – как показалось К., слегка кокетливо спросила Эмилия, поправляя свою причёску, – вы теперь после Фриды и Пепи, за мной решили приударить?»
«Нет, – мстительно ответил К., – я соблазняю только любовниц Кламма».
Эмилия в ответ только презрительно хмыкнула и отвернулась. К. тоже повернулся в сторону от прилавка и стал выискивать место в зале, где он мог бы присесть; на ногах К. стоять устал, к тому же, он уже немного опьянел. Буфет постепенно заполнялся народом, по виду то были те же слуги из Замка; по всей вероятности, скоро должно было начаться именно то самое столпотворение, о котором говорил ему хозяин. Отвлечённый разглядыванием слуг, К. не заметил, как в зале появился новый человек, тем более, как видно, этот человек вовсе не горел желанием, чтобы К. его узнал и собирался пройти мимо него, дав как можно больший крюк. Но усилия его оказались напрасны, шёл он медленно, с явным трудом и сильно прихрамывая, а стук сразу двух его палок, можно было услышать ещё со двора. К. сразу же узнал этого человека, хотя видел его всего один раз неделю назад.
«Господин староста!» – весело крикнул К. и со стуком поставил пустую кружку на прилавок. После двух кружек пива К. чувствовал себя необычайно бодро. Староста это заметил и беспокойно завертелся на своём месте, громко стуча палками и вздыхая, но всё было напрасно, с такими больными подагрическими ногами уйти ему от К. не было никакой возможности. И как он вообще решился добраться до гостиницы пешком, а главное зачем?
Впрочем, ситуация быстро разъяснилась, до входа старосту довезли на санях, а в самой гостинице у него было важное дело. Какое дело? Этого староста сказать не может, ссылаясь на административные ограничения и тайну делопроизводства. Но в определённой степени, даже, можно сказать, в весьма большой степени, оно связано с К. и с его пребыванием в Деревне. К. удивился, поскольку, как он хорошо запомнил, его дело, по выражению самого господина старосты, было мельчайшим из самых мелких; и как в Замке могли ради такого пустяка, выдернуть больного человека из постели – а К. прекрасно видит, как тяжело старосте самому передвигаться – и вызвать в гостиницу на долгое, без сомнения, объяснение, которое будет длиться уж точно не пять минут. В ответ староста очень энергично начал опровергать слова К. и в доказательство того, что ноги у него здоровы, попытался исполнить несколько танцевальных па и даже, в конце концов, неуклюже подпрыгнул. Но танцы и особенно прыжок ему удались не особо, а после прыжка, он, вообще, со стоном повалился на пол, отбросив в стороны от себя свои палки.
Бросившийся на помощь К. с трудом смог только лишь приподнять его – староста оказался весьма грузным человеком, неудивительно, что его не могли удержать и собственные больные ноги – а чтобы дотащить его до ближайшего бочонка и там усадить, потребовалась подмога ещё нескольких человек.
Староста сидел на бочке, негромко стонал и обмахивался большой картонной папкой, которую он каким-то образом ухитрился принести с собой, несмотря на то, что обе его руки были заняты палками. Он старательно отнёкивался от К., но избавиться от К. сейчас было никому решительно невозможно. Он даже принёс старосте полную кружку пива, чтобы тот мог восстановить свои силы. Староста пиво выпил и стал на вид чуть более спокойней и разговорчивее.
«Не могу представить, чтобы вас вызвали сюда, когда вы так нездоровы, – снова удивился К. вполне искренне, – во-первых, дело моё, вы сами говорили, ничтожное среди всех прочих, а во-вторых, это просто бесчеловечно вызывать в гостиницу настолько больного человека. Чиновники могли бы подождать несколько дней, пока вы не выздоровеете, или на худой конец могли приехать к вам в дом, если их уж так припекло. Насколько я понимаю, здесь в Замковых канцеляриях особо никто никуда не торопится, видно ждут, когда административные дела, в какой-то мере сами дозреют, как яблоки на яблоне, чтобы их потом было сподручнее собирать».
«Вы всё неправильно понимаете, – сварливо отозвался староста, отдышавшись, – работа в Замке всегда идёт просто бешеная и мелким делам вроде вашего уделяют не меньше времени, чем самым большим. Хотя у меня это вызывает только душевное расстройство; я вроде бы успешно устроил вас школьным сторожем, вы – хоть через пень колоду – так, по крайней мере, утверждает господин учитель – но работаете, и вот теперь снова в вышестоящих инстанциях в который раз поднимается ваш вопрос, и я опасаюсь, что мы не скоро отделаемся от вас как от ненужного нам землемера».
К. извинился за то, что он стал для старосты причиной такого беспокойства, но сам он в этом не виноват и никакого участия не принимал, и сам удивлён, что его дело снова начали расследовать. Но, если его всё-таки назначат на эту должность, даже через несогласие части деревенской общины, он возражать не станет, а старосте, видимо, придётся это перетерпеть. Тем более, Бюргель – староста ведь знает этого чиновника? – прямо ему заявил в прошлый раз, узнав подробности от самого К. по его делу, что это явно непростительно – держать такого ценного специалиста как К. на совершенно другой, да к тому же мелкой и незначительной должности. Вполне вероятно, что в Замке согласились с оценкой Бюргеля и решили исправить положение, и даже, может быть, есть надежда, что там накажут лиц, которые допустили такую ситуацию, когда опытный землемер вынужден работать школьным сторожем.
Староста немного побледнел от слов К. и что-то тихо и неразборчиво простонал.
«У меня изначально было плохое предчувствие, – наконец жалобно сказал он, поглаживая со страдальческим лицом свои коленки, – когда я вас только увидел у себя дома. Я ведь, настоятельно просил вас никуда не ходить, никаких действий не предпринимать, а дождаться ответа из Замка, вы же помните, что я вам пообещал ответ не позже, чем через неделю, как раз сегодня вы бы его и получили!»
«А разве вы не запомнили моего ответа, – возразил К., – что мне не нужны подачки и я хочу получить всё своё по праву?»
«Бедные мои колени, – невпопад ответил староста и скривился от боли, – я так и знал, что всё этим закончится. Всё что началось с ошибки, такой же ошибкой и кончится, помяните моё слово».
«Если справедливость восторжествует, и меня наконец назначат землемером в Деревне,– заметил К., стараясь не замечать, что он спорит с человеком страдающим от боли, – то я буду совсем не против такой ошибки».
«Вообще, я имел в в виду совсем другую ошибку, ну да, ладно, – примирительно ответил староста, потирая коленки, как будто хотел затереть свою боль как можно глубже, в те глубины, откуда она уже не сможет вернуться, – послушайте, господин землемер, я вам не враг; я был готов похлопотать за вас в Замке, хотя вы для меня были, да и сейчас остаетесь чужим человеком, приезжим; всё это произошло только из-за того, что моя жена Мицци пожалела вас, что, дескать, и мы несём какую-то, пусть, крохотную часть, но вины за то, что вы оказались в нашей Деревне без средств к существованию по причине дела, которое было закрыто ещё много лет назад. Я сам так не считал, я обычный крестьянин, а не чиновник, но тем не менее, я заставил школьного учителя, – староста даже гордо выпрямился, сидя на бочке, – да-да, буквально заставил взять вас на работу и даже обеспечить вашу семью жильём. И что бы вы делали без моего содействия всю последнюю неделю? Где бы вы сейчас жили? Но вы совершенно не оценили того, что я для вас сделал, и как я вижу, всё-таки решили затеять свои интриги, итогом которых стал мой вызов сюда. Но, к счастью, я в состоянии, даже несмотря на то, что я еле хожу, защитить себя и нашу общину», – с этими словами староста взял свою папку лежавшую на соседней бочке и потряс ею перед К.
К. жадно впился в папку глазами, ему даже показалось на секунду, что там сверху было написано синим карандашом «Землемер».
«Вы нашли то самое дело, которое мы искали у вас дома в прошлый раз?» – быстро спросил он, непроизвольно протягивая к ней руки.
«Нет, то дело, пожалуй, уже не найти за давностью лет, да мне и нет в нём сейчас надобности, – веско сказал староста и положил папку себе на колени, – здесь протоколы составленные господином учителем и не только им, которые исчерпывающе характеризуют вас и ваше пребывание в Деревне».
К. только разочаровано вздохнул.
«Целую кипу протоколов составили, – небрежно проронил он, – и что самое главное, составили в моё отсутствие». «Ну, вы же сами не любите, чтобы вас допрашивали, – парировал староста, – приходится писать их в ваше отсутствие, административные процедуры не могут ждать». «Делайте, что хотите», – сказал К., веселое настроение покинуло его, уступив место неясным опасениям; кто его знает, что там староста с учителем насобирали в этой папке. Возможно, им и удастся в какой-то степени ему повредить, ошибок здесь в Деревне он допустил уже немало, пусть и не нарочно. Всё-таки, наверное, в Замке старосту считают важным свидетелем, раз потребовали его личного присутствия при разбирательствах. Но К. и сам способен защитить себя перед лицом любых противников; одно только странно, что самого К. никто из администрации сюда не вызывал, хотя кто может знать К. лучше его самого? Всё это теперь выглядело при ближайшем рассмотрении очень подозрительно.
Тем временем, староста отдохнув, стал неуклюже ворочаться, пытаясь встать с бочки, папку свою он засунул себе под мышку.
«Благодарю вас за пиво, господин землемер и за остальную помощь, – сказал он, кое-как утвердившись на двух своих палках, – но мне надо идти, я и так уже изрядно запоздал». «Вас проводить?» – из вежливости спросил К. «Ни в коем случае, – староста протестующе замахал палкой у К. прямо перед носом, – я сам!» И он снова, застучав своими палками на весь зал, медленно, прихрамывая, заковылял прочь от К.
Глава 40 (15)
Гостиница «Господский двор». Учитель. Кучер.
Оставшись один, К. глубоко призадумался; всё то, что он только что узнал от господина старосты, стало для него совершеннейшей новостью, тем более, что староста, явно связанный своими обязательствами перед вышестоящей администрацией, определённо много чего не договаривал. Самому К. до этого казалось, что в Замке на него, мягко выражаясь, просто махнули рукой или вообще позабыли про его существование. Прими тогда он предложение Пепи и скройся у неё в комнате горничных до весны, никто бы в Замке, наверное, и не озаботился его странным исчезновением, разве что, лишь староста и школьный учитель вздохнули бы с облегчением, радуясь, что пропал их вечный раздражитель. Да, и Фрида зажила бы тогда спокойной жизнью с Иеремией, и может быть, заодно с Кламмом, не опасаясь, что К. внезапно появится у неё перед глазами, как немой укор из прошлого.
А теперь выясняется, что напротив, в Замке весьма внимательно следят за тем, что происходит с К. здесь, в Деревне. Конечно, у него нет оснований не верить старосте, что дело его мельчайшее из мельчайших – с чего бы думать ему по-другому – но вдруг сегодня это столпотворение приезжих господ, о котором мимоходом сказал ему хозяин гостиницы, вдруг этот съезд чиновников из Замка посвящён только К., только ему одному? У него даже волосы зашевелились на голове от испуга и ему стало довольно жутко. С другой стороны, подумал К., чего ему бояться? Вполне может быть, что исполняющая инстанция Замка собирает всех причастных к его делу только лишь для того, чтобы вынести окончательное и не подлежащее отмене решение – быть К. землемером или не быть. В худшем случае, К. останется школьным сторожем на какое-то время, но тогда ему ничто не мешает подкопить деньжат и уехать туда, где всё ещё нужны хорошие землемеры. Жалко, конечно, что придётся снова отказываться от хоть как-то налаженной жизни и снова пускаться в дорогу, но ничего не поделаешь – не оставаться же ему на всю жизнь здесь школьным сторожем, он ведь не для этого столько учился и работал землемером, тем более, что староста, явно относящийся к К. враждебно, никогда и не позволит ему получить в Деревне более престижную работу. Зато, если Замок официально утвердит за ним должность деревенского землемера, то все затруднения К. волшебным образом должны будут исчезнуть от одного лишь мощного указующего взмаха администрации Замка; к тому же, он, наверняка, тогда получит и новое жильё, и сообразное его положению жалованье, и что немаловажно – новых помощников. Думается, что, если К. в соответствующих инстанциях – а, если он станет землемером официально, то его непременно там выслушают – доложит о том, насколько бесполезны были его прежние помощники, как он тщетно пытался приучить их к землемерному делу, вместо этого получая от них только наглые отговорки, то вполне может быть, что и сам Замок встанет тогда на сторону К. в этом деле и задаст жару не только Артуру и Иеремии, но ещё и тем нерадивым чиновникам, которые направили этих ничтожеств на службу к К. Правда, К. знал по имени пока только одного такого чиновника – Галатера, но уже заранее испытывал к нему неприязнь.
Эти мысли немного его успокоили, но К. всё равно тревожил упрямый червячок сомнения, подгрызающий его веру в хороший исход; если всё так прекрасно и внимание Замка наконец-то устремлено на К. то, почему он сам ничего об этом не знает и не узнал, если бы случайно не встретил в буфете старосту? Почему его самого тогда не вызовут на допрос, ведь кто лучше К. сможет подать и обосновать факты по этому делу – только центральное, главное лицо, вокруг которого и разгорелся весь этот сыр-бор – сам К. А он, получается, сидит тут пьёт пиво, когда рядом решается дело, можно сказать, всей его жизни.
Он вскочил с бочонка готовый действовать, но почти сразу же остановился, а окружающие лишь вяло бросили на него взгляды, в которых теперь не было прежнего интереса. Он готов был действовать, но как ему действовать? Единственная рабочая связь с Замком у него была через Варнаву, а тот, вполне вероятно, уже бросил должность посыльного. Да даже, если это не так и Варнава по-прежнему готов носить его письма, и К. напишет ещё одно сообщение к Кламму и передаст его Варнаве, то пока К. дождётся ответа, здесь всё уже может снова поменяться.
Мысли К. прервал новый посетитель, к его удивлению в буфет зашел сам господин Грильпарцер. К. испуганно бросил взгляд на часы, неужели, он просидел здесь столько времени, что пробило уже одиннадцать часов, и школьный учитель теперь ищет нерадивого К., забывшего принести ему завтрак, по всей Деревне и вот, наконец нашёл его здесь в гостинице «Господский двор», где тот преспокойно сидит и пьёт пиво. Но часы показывали лишь начало одиннадцатого и К. перевёл дыхание, правда, кружку из под пива, которую опорожнил и оставил здесь староста, он старательно спрятал за бочку.
Видно было, что учитель здесь не новичок, он спокойно обвёл взглядом зал, заметил К. и уверенно направился к нему, не теряя своего обычного внушительного вида. Его пропускали, кивая и здороваясь с нарочитым уважением; здесь, видно, все его бывшие ученики, мелькнуло у К. в мыслях.
«Не удивлён, что вижу вас здесь, совсем не удивлён», – сурово констатировал учитель, подойдя поближе к К., и озирая того с ног до головы. «Я здесь по делу, господин учитель, – легко соврал К., – а к одиннадцати непременно вернусь и принесу вам из трактира завтрак». «То есть, вас тоже вызвали сюда?» – нахмурился учитель. К. замялся, сильно врать ему не хотелось, Грильпарцер как опытный учитель мог бы легко поймать его на лжи уже через несколько произнесённых К. слов.
«Пока ещё нет, – нашёлся он, – но я рассчитываю, что скоро вызовут. Но, в любом случае, я успею сбегать за вашим завтраком, а в школе я всё приберу уже вечером». «Можете не суетиться, – учитель пренебрежительно махнул рукой, – я всё равно буду здесь в это время. Здесь и позавтракаю».
К. удивился, неужели, в школе отменены занятия, раз господин учитель так говорит. Но выяснилось, что нет – фройляйн Гиза ведёт уроки в одном классе, а второй класс занят Шварцером, задействованным учителем, чтобы вести для учеников гимнастику. Самому же учителю было предписано прийти сюда переговорить с чиновниками по важному делу. На вопрос К., не связано ли это дело с К., учитель сухо отметил, что да, связано и даже очень, поэтому спрашивают именно с него, поскольку именно учитель имел несчастье больше всех, в последнее время, общаться с К. и тем более, был его начальником. К. сказал, что, если учитель постарается и даст как можно более правдивые показания, то К., может статься, станет землемером официально, что вероятно не обрадует старосту. Учитель же на это ответил, что он будет рад избавиться от К. даже такой ценой, а со старостой он дело уладит сам полюбовно, поскольку они старые друзья.
«А с чего вы взяли, что вас собираются назначить землемером?» – неожиданно спросил школьный учитель. К. запнулся, он уже сам забыл почему у него такая уверенность. «Но ведь дело касается меня, – слегка неуверенно произнёс К., – а я приехал в Замок именно в качестве землемера. Да, к тому же, только что здесь был господин староста, а с ним, как вы должны помнить из протокола, который вы сами и писали, – чуть ехидно добавил он, – мы общались только по этому вопросу».
«Господин староста тоже здесь? – немного удивился школьный учитель, – хорошо, я могу допустить вашу правоту в каком-то отношении, но только в совершенно незначительном. Ведь со мной-то вы общались совсем по другим вопросам, но тем не менее, и я тоже сейчас здесь. Не кажется ли вам, господин школьный сторож, что при рассмотрении вашего дела, речь пойдёт совсем не о том, чтобы назначить вас землемером? Тем более, как член совета нашей общины, я вам могу совершенно точно сказать, что вопрос с землемером был закрыт несколько лет назад. Вам разве об этом не говорил господин староста?»
«Мне это не приходило в голову, – встревоженно сказал К., – но, может быть, за последнее время открылись и были установлены новые обстоятельства? Ведь я получил вызов из графской канцелярии уже давно, но мне пришлось долго добираться до ваших краёв». «Ну, это я комментировать не стану, – пожал плечами школьный учитель, – здесь моя компетенция заканчивается. Может, действительно, в ваших рассуждениях есть доля смысла, раз уж и вас самого вызвали сюда». «Откровенно говоря, – слегка замялся К., кажется, учитель уже его об этом спрашивал, – меня не вызывали, я здесь совершенно по другому делу». К. не стал говорить, что он хотел здесь увидеть Фриду.
«Ах, да, я уже было позабыл, что спрашивал вас об этом. Но тогда, тем более, я не разделяю вашего оптимизма, – подумав, заключил школьный учитель, – вполне может быть, что речь сегодня пойдёт не о ваших заслугах, которые здесь днём с огнём не сыскать, а о ваших проступках и тех неприятностях, что вы причинили своим поведением». «О чём таком можно говорить, если я в Деревне всего неделю? – изумился К., даже вскочив в волнении с бочки, – и меньше всего я старался причинять кому-либо неприятности!»
«Меньше всего старались причинить неприятности?», – повторил за ним учитель, даже, как будто, одобрительно. Но это была лишь его школьная привычка повторить последние слова ученика, если он ошибался, чтобы после ученик уже не мог бы откреститься от своего неверного ответа.
«С чего бы мне начать? – продолжил учитель, иронически улыбнувшись, как будто К. уже был у него в руках и дело оставалось за малым – только изобличить в нём преступника, – ну, я даже не знаю. Может быть, с того, как вы три дня назад утром, нежась в постели, сделали учеников свидетелями сцен вашей семейной жизни, о недопустимости чего я предупреждал вас заранее, а потом в одном белье пререкались со мной на глазах у детей, как вы искалечили кошку фройляйн Гизы, как сломали дверь в сарай, далее, из-за вас было разбито стекло в окне – вы, конечно, начнёте всё отрицать и скажете, что это были не вы, а ваш помощник, но это никак не снимает с вас ответственности, поскольку именно вы отвечали за его действия, как его начальник; кроме того, в гимнастическом зале сломаны некоторые снаряды, как сообщил мне Шварцер. Стоит ли мне продолжать?»
«Но снаряды в зале сломал сам Шварцер», – возмутился К. «Это меня не интересует, – взмахом руки отрезал учитель, – по своим обязанностям именно школьный сторож должен заниматься починкой школьного инвентаря, а кто конкретно мог этот инвентарь сломать, меня, повторюсь, не интересует. Меня интересует, чтобы школьное имущество было в исправности». «Это, конечно, всё очень страшные преступления, – тоже с иронией ответил К., – но разве что, только для ребёнка – напугать его перед наказанием, придавая этим «преступлениям» явно преувеличенное значение, чтобы он потом громче плакал под розгой. Я думаю, что взрослые люди, какими, без сомнения, являются чиновники Замка, даже не примут во внимание подобные проступки, а разве только, посмеются над тем с каким чрезмерным выпячиванием вы их преподносите».
«Чрезмерным? – переспросил учитель, – хорошо, пусть это проступки мелкие, хотя я так не считаю, но в любом случае, они очень скверно вас характеризуют. Но вот, например то, что вы недавно набросились на церковного служителя господина Брудера, не постеснявшись того, что вы находились в церкви, разбросали все его вещи и забрызгали всё вокруг кровью. Ко мне приходила вечером его жена – мы знакомы, потому что до вас она убиралась в школе – бедная женщина была в ужасе и спрашивала откуда в нашей мирной Деревне появилось такое чудовище! Это по-вашему тоже мелкий проступок?»
К. слегка покраснел, он вспомнил, что тогда произошло и как бедолага церковный служка стал жертвой его гнева. С другой стороны, у самого К. тогда было, можно сказать, сотрясение мозга после нечаянного столкновения с Франкелем, и это в немалой степени, если не полностью, его оправдывало. Ещё неизвестно, как на его месте вели бы себя другие люди, хотя бы тот же учитель, получив со всего маху по голове.
«Этому господину Брудеру я готов принести свои извинения, – мрачно изрёк К., – но это вышло совершенно ненамеренно, и тем более, кровь там была моя, а не господина Брудера. Незадолго до этого я поранился, но я бы не хотел вдаваться сейчас в детали». «Вот, видите, – торжествующе произнёс учитель, – вы уже признались мне в одном из ваших проступков, причем я даже не судья, а лишь свидетель всего этого. Посмотрим, как вы запоёте в стенах суда настоящего!»
Но К. не давал себя сбить с толку такими безосновательными и притянутыми за уши угрозами. Как видно, учитель привык у себя в школе наводить страх карами небесными и земными на своих учеников, которые, будучи детьми, и дня не могли прожить не напроказив, а если у них это и получалось, то они, без сомнения, считали этот день прожитым зря. Но К. давно уже не был проказливым мальчишкой, что ему эти глупые угрозы?
«Это всё звучит для меня совершенно неубедительно, – сказал он, – но ваших учеников пугать вполне годится». «Хорошо, – сказал учитель, – пусть вы считаете себя безвинным агнцем, хотя это и смотрится довольно жалко и нелепо со стороны. Но как тогда вы объясните тот факт, что отнюдь не один человек вызван по вашему делу, и хотя, пока вы назвали только господина старосту, но кто знает сколько ещё свидетелей должно прийти? И только вас одного сюда не позвали. Один лишь вы, получается, в полном неведении о вашем же деле, но несмотря на это, вы всё-таки пришли!»
«Этого я объяснить не могу, – согласился К., – для меня самого всё это выглядит очень странным. А как вы это объясните, господин учитель, раз уж вы так неплохо обо мне осведомлены?» «Я тороплюсь, – сказал учитель и посмотрел на часы, – я уже и так потерял с вами слишком много времени».
Но уже отойдя пару шагов от К., учитель вдруг обернулся.
«Вина сама притягивает к себе правосудие, – изрёк он, подняв вверх указательный палец, как топор палача, – а преступник сам приходит за своим приговором. Вот моё объяснение!»
Когда учитель удалился, К. начал испытывать растущее беспокойство, ему даже стало немного жутко от мысли, что может быть, учитель в чём-то прав, и что Замок начал вести с К. другую, гораздо более жестокую игру. Конечно, он может бросить всё и сбежать, предварительно заполучив свой рюкзак с документами от учителя. Наверняка, никто не будет его преследовать, никаких реальных преступлений он не совершал, за это можно не беспокоиться, наоборот, множество людей будет только счастливо, узнав, что он сбежал из Деревни. Но как он доберётся зимой до другой деревни или города, ведь у него нет ни монетки, чтобы оплатить проезд, а идти сейчас пешком без запаса еды, это чистой воды самоубийство в здешних краях, если его не съедят волки, то он попросту замёрзнет где-нибудь на дороге.
И как ни странно, ему вовсе не хотелось сейчас покидать Деревню. Конечно, он много потерял здесь – Фриду, иллюзии, что он быстро наладит себе здесь достойную жизнь, как ему мечталось, когда он много дней на последние деньги добирался до этих мест, влекомый приглашением из Замка. Но, с другой стороны, он многое и нашёл здесь, и даже Фриду он сначала нашёл, а уже потом потерял, этого нельзя отрицать. А теперь у него есть жильё, работа, и как бы плохо не относился к нему учитель, избавиться от К. в ближайшее время, он вряд ли сможет, если тот сам не будет совершать глупых промашек. В конце концов, его уже знают многие жители Деревни и даже некоторые обитатели Замка. Теперь он не такой чужак каким был здесь неделю назад. Ему надо лишь собраться, стиснуть зубы и молча шагать вперёд, не обращая внимания на раздающиеся вслед ему угрозы. Если он невиновен, то никто ничего здесь ему плохого не сделает.
Кто-то засопел позади К., и он, нервно вздрогнув, обернулся. Перед ним стоял человек, в застёгнутом наглухо, длинном до пят тулупе, в котором К., скорее представил, чем узнал кучера Кламма. К. взглянул на его отёчное лицо обрамлённое неровной четырехугольной спутанной бородой грустно скрывавшей его возраст.
«Прощенья просим», – сказал тот виновато грубым и хриплым, но знакомым К. голосом, увидев, что он немного напугал К., зайдя к нему со спины.
К. сразу вспомнил, как сидел у него в карете, подстерегая Кламма, и как пил кламмовский коньяк. Неужели и беднягу кучера вызвали сюда на допрос, чтобы тот доложил, сколько именно К., разлил по сиденьям хозяйского коньяку? К. был настолько обеспокоен разговором с учителем, что он бы и этому не удивился.
«Можете отойти со мной в сторонку по одному делу?» – просительно сказал кучер, но его просящий тон никак не вязался для К. с его грубым голосом, которым хорошо бы кричать на лошадей, да на прохожих перебегающих дорогу перед его санями.
К. немного подумал. Кучер хоть и выглядел на вид устрашающе, в широком чёрном тулупе, со своим будто дублёным красным лицом и хриплым грубым голосом, но вряд ли он собирался нанести К. какой-то вред, по крайней мере, так ему показалось. Но что, интересно, ему нужно? Кучер замялся, видно было, что человек он простой и не привык к длинным предложениям, да к тому же, пришёл он только что с мороза, и губы ему пока повиновались не очень хорошо.
