Владислав Алеф
Часы Застывшего Часа
– охар роудадэхатик, – прокричал Улзум.
Заклинание он произнес отчетливо и внятно. Так точно он мог бы разговаривать и в повседневной жизни и лишь ленился без надобности ворочать языком.
Как всякий человек он вынужден был обращаться к магии посредством языка богов рошъянтиса. Именно сейчас Улзум использовал его диалект школы ядъяра. Необходимость озвучивать заклинания делало его несколько медлительней и предсказуемей противницы, позволяя ей опознать колдовство уже по первым произнесенным слогам. Именно на проницательности во многом и строилась магическая дуэль. Маг с большим кругозором действовал на опережение, уходил в требуемую защиту еще до сотворения враждебного колдовства, либо контратаковал.
Кожа Улзума потемнела черным камнем, а само его лицо теперь казалось высеченным из скалы. Его покрыл шелонит – камень Ядгеоса вдесятеро тяжелее золота и вдесятеро прочнее гранита. Теперь Улзум был неуязвим для простого оружия, звериных клыков и большинства заклинаний огня. Он стал незыблем, как скала, но также неподвижен.
Иварис воспользовалась этой слабостью прежде, чем отзвучало его колдовство. На ее стороне сейчас было не только умение невербального колдовства, но животные рефлексы и острый слух.
Земля под ногами Улзума начала сползать и проваливаться. Беспомощный Улзум быстро утопал. Завались он сейчас, и на этом дуэль бы закончилась, ибо он не имел физических сил себя поднять.
Однако царь не доверил бы управление города случайному неумехе и неофиту. Пускай Улзум не слышал заклинания Иварис ушами, но с опытом научился распознавать природу магических завихрений и токов. Закончив первое заклинание, он сразу принялся за второе. По его окончании он оказался в центре небольшой мерцающей сферы. Она высвободила его ноги из земли, и оползень бессильно отступил.
Теперь волшебника защищала сфера погодного постоянства. Дождь, ветер и другие буйства стихий почти не могли ей навредить. Как всякую защиту ее можно разбить подходящей магией, но Иварис решила зайти с другой стороны. Для начала ей требовалось отвлечь противника.
Из ее рук вырвалось и устремилось к цели огромное призрачное копье. Заклинание игнорировало физическую защиту и обладало достаточной разрушительной силой, чтобы точным попаданием свалить медведя. Но в отличие от медведя, Улзум не мог увернуться.
Копье уже почти уткнулось в неподвижную тушу, но в последний момент дорогу ему преградил такой же неосязаемый большой призрачный щит. Оно раскололо щит на четыре части, но и само разбилось мириадами искр. Улзум оставался невредим, и еще два подобных щита продолжали его оберегать.
Разбивать их по очереди было слишком медлительно, и потому Иварис сразу обратилась к более могущественному колдовству. Уровень защищенности противника рос, и ей ничего не оставалось, как продолжать выступление первым номером. Переход из нападения в защиту теперь для нее сулил почти неизбежное поражение.
Над головой этезианского мага раскрывалась пасть Раваза, смертоносную силу которой уже испытал на себе Янгир. Но и Улзум в ответ уже что-то шептал. Сосредоточенная на собственном колдовстве Иварис не смогла распознать враждебное заклинание. Заключительным жестом она сомкнула пальцы в замок. И тут же инстинкты бросили ее наземь. Что-то болезненно оцарапало ее плечи и срезало подхваченную резким движением косу. Подняв взгляд, она запоздало осознала, что этезианский волшебник поменял их местами. Подскочив, она укрылась за ближайшей свисающей веткой каштана. Но инициатива уже была потеряна.
Солдаты поддержали соотечественника громкими выкриками. Язар стиснул рукоять Волорила сильнее; он верил в победу Иварис, но сомневался, что, если подобное повторится, он сумеет себя удержать.
Теперь атаковал Улзум, он даже находил время сипло смеяться. Он разбрасывался огненными стрелами и вырывал из земли острые сталагмиты. Он опалил противнице тунику и волосы, так что обнажился один ее рог. Солдаты глумливо рассмеялись.
– Жги уродку!
– Добивай!
Ослепительная молния сверкнула всего в шаге от Иварис. Заклинание вырвало из дерева щепки, разметало листья и подожгло кору. К ее ногам упал огромный каштан размером с кокос.
– Что мне делать, отец? – шепотом вопросила она, разглядывая колючий плод.
И образ каштана дал ей подсказку. Ни магией, ни оружием она не могла поразить Улзума, но перед деревом расступается и самый крепкий камень. Она выглянула из-за ветви и выстрелила. Стрела угодила в землю позади Улзума.
– Промазала! – засмеялись солдаты.
Волшебник проследил за стрелой подозрительным взглядом. Вонзившись, стрела начала стремительно расти и разветвляться. Недовольно ворча, Улзум развернул свою огромную тушу.
Перед ним высился ашториль – ни дерево, ни человек. Он был искривлен, как изувеченный ствол, и черен, как уголь. Он не имел головы, а только подобие короны из ветвистых рогов. Множественные длинные конечности его напоминали склизкие когтистые корни, кожа походила на кору, но не имела характерного ярко выраженного рельефа. Горбатый ашториль стоял на четырех кривых ногах, оканчивающихся каменными копытами.
Древочудищ сотворили фавны, посадив на могилы своих братьев семена лесного духа Родвуда. Они искали союзников в борьбе с чудовищами западного континента Алиора, а получили новых еще более могущественных врагов. Ашторили не боялись огня, ибо содержали много влаги. Но что важнее, они умели поглощать волшебство.
– Проверим, – с вызовом в голосе озлобленно пробормотал Улзум. Он не испугался ашториля, однако не располагал большой выносливостью, и затянувшийся поединок начинал его утомлять.
С жутким скрежетом древочудище протянуло к нему руки-ветви. Маг ответил ему потоком жидкого серебра. Это заклинание вскорости превратило бы и тролля в серебряную статую, но ашториль сопротивлялся колдовству и очень медленно застывал. Он царапал шелонитовую плоть когтями, пытался забраться магу в рот, уши и глаза. Нерушимый камень другого мира раскалывался и осыпался, из-под него проступала обыкновенная человеческая кровь. Магические защиты Улзума гасли одна за другой.
Осознавая тяжесть своего положения, Улзум остановил поток серебра. Ашториль застыл лишь наполовину.
– тасущ иит-хэк
Все его защиты разрушились, ашториль глубоко впился ему в плоть. Последние слова заклинания Улзум выплевывал с кровью. Но все это было уже не важно. Маг обратился тяжелым черным туманом и стремительным порывом перенесся к Иварис.
Треск ашториля заглушил слова Улзума, и слишком поздно фавна распознала вражеское колдовство. Она обратилась к ветру погодного постоянства, чтобы развеять мага в его бестелесной оболочке. Закончи она колдовать и оказалась бы победительницей. Тогда от необъятной туши Улзума не осталось бы и следа, и его людям некого было бы хоронить. Но когда последняя нить волшебства уже вплеталась в сотканное полотно, огромная рука схватила колдунью за горло. Вслед за рукой из тумана вышел и сам тучный этезианский маг. Он тяжело и хрипло дышал, словно в груди его работали мельничные жернова. Из его ушей и рта выступала кровь, а раздутая туша была изодрана во многих местах. Но даже раненый он мог удержать стройную девушку в своих необъятных лапах-руках. Иварис отчаянно сопротивлялась, однако, понимая, что не сумеет его пересилить, попутно доставала из колчана стрелу. Улзум протянул одну руку в сторону, и вдруг в ней оказался Волорил.
Язар запоздало схватился за пояс.
– Не смей! – крикнул он и бросился на помощь Иварис.
– Я же говорил, – назидательно прохрипел Улзум. – Ты проиграешь, – он взмахнул мечом и нанес удар.
Иварис вскрикнула, Язар в замешательстве остановился, не добежав десяти шагов. Волорил вошел в грудь могучего длиннобородого старца, вдруг появившегося между фавной и деревянным мечом. Каштур был подобен медведю и казался самим воплощением мощи земли. Шириной рук он не уступал Улзуму, но в этих руках без сомнения хранилось куда больше сил. Грудь его была огромной, как у лесоруба, а борода курчавая и дремучая – даже мех, а не борода. Большие глаза Каштура горели малахитами, босые коренья-ноги утопали глубоко в земле. Одежд он не носил, но весь был покрыт одеянием из густой листвы.
Улзум довольно улыбнулся и вскинул взгляд к небу.
– Йерей, ты видел?! Он преступил обеты!
– Он видел, – ответила за бога Иварис. – А ты ослеп?
Только сейчас Улзум почувствовал боль в собственной груди. Его хватка ослабевала, а Иварис упрямо проталкивала сквозь его жирную тушу стрелу.
Солдаты пришли в волнение, многие с проклятьями натягивали луки. Язар предупредительно поднял руку.
– Не приближайтесь! С нами хозяин этого острова. Каштур ранен, но его сил хватит, чтобы уничтожить всех вас!
Этезианцы в нерешительности переминались. Но тут начал дрожать остров, и выбор их был предопределен. Они бежали к мосту.
Улзум обмяк, стрела достигла его сердца. Но Иварис не останавливалась, она проталкивала стрелу до тех пор, пока ее оперение не вышло из его спины. Когда она извлекла руку, та оказалась столь склизкой, словно побывала в кастрюле с жиром. По жирной пленке стекали ручьи крови, а к пальцам фавны прилипли комки раздутых легких и куски рыхлого сердца. Улзум умел принимать устойчивое положение, – даже умерев, он остался на ногах.
Заскрипел и разорвался на части, пытаясь высвободиться из серебряной тюрьмы ашториль. Его осколки упали к ногам Иварис. Тогда же к ней подбежал Язар и начал что-то сбивчиво и торопливо говорить. Но она видела только отца и слышала только его слабеющий голос.
При первом же взгляде на Каштура Язару стало понятно, что никакой он не фавн. И только сейчас он разгадал замысел Улзума. Маг не имел сил одолеть лесного духа, однако нашел хитрый способ его победить. Волорил бесследно утонул в своем хозяине, вернувшись в его тело. Теперь Каштур не имел видимых ран, а все-таки он умирал.
Иварис бережно уложила отца на спину.
– Не шевелись, – велела она. – Я тебя вылечу.
– Я нарушил закон, – прогудел он. Так в сильную бурю трещит старый каштан. – Боги свидетели.
Иварис вновь и вновь упрямо обращалась к магии. Но здесь ее дар был беспомощен, он не мог превозмочь воли богов. В отчаянии она кусала губы, на глазах ее выступали крупные слезы. Каштур нежно взял ее за руку и лучезарно улыбнулся.
– Доченька моя, Ивушка. Не надо.
Иварис бросила на Язара умоляющий взгляд. Но когда Каштур увидел юношу над собой, он вдруг вздрогнул и отстранился.
– Иварис, кто эта страшная женщина в кровавых одеждах?
– Это мой друг Язар, – удивилась она. – У него великий дар. Позволь…
– Язара? – переспросил Каштур. Его кустистые длинные брови опустились к глазам. – Нет, ее звали иначе, – он задумался. – Старая бестия, ты меня все-таки пережила… – его голос начал слабеть, глаза обращались в сторону.
– Папа! – испуганно позвала Иварис, встряхивая его за плечи. Видя, что он еще жив, она поторопила Язара. – Не стой же, помоги!
Но едва Язар прикоснулся к лешему, тот в ужасе вскрикнул.
– Прочь! Прочь от меня! – он стал размахивать руками, совсем как ребенок, и вдруг заплакал. Так неожиданно было увидеть это могучее древнее создание в слезах. Но вместо слез из его глаз вытекал густой древесный сок. – Зачем ты здесь? – продолжил он. – Зачем ты пришла в мой дом? Ты приносишь смерть, ты приносишь пепел. Оставь мою дочь, не губи…– Он повернулся к Иварис и нежно взял ее ладонь обеими руками. – Это не вина Язара, это его судьба. Он и сам умрет и тебя убьет. Ивушка, дорогая, послушай совета любящего отца. Не води дружбы с Язаром, не подпускай к своему сердцу.
– Об этом позже, – перебила она. – Сначала нужно исцелить тебя. Где Сапфира? Где моя семья? Они помогут…
– Не перечь мне! – Каштур нетерпеливо потряс ее за руку. – Послушай! Мой песок истекает, мои корни выходят из тверди. Следуй за ними и найдешь Рудый грот. Ночка знает дорогу. Назови цвергам мое имя, и они пропустят тебя через Драконий котлован. В Кзар-Кханаре живет моя подруга Елиара, в Сигиллоре лик духа Истамир. Ты всех знаешь… Под землей о тебе позаботится Разуимиз, а на небе старший альв Онурис. Сколько лет, сидя на моих ветвях он еще юнцом смотрел на небо… Везде тебе будут рады, везде ты сможешь найти себе новый дом.
– Мне не нужен другой дом! – возмутилась она. – Я хочу жить здесь!
– Вулкард не простит тебе смерти Улзума. Ты должна покинуть Бризар.
– Я могу обратиться к брату.
– Нет! – ужаснулся Каштур. – Вы умрете оба. А теперь ступай, – его могучий голос теперь был едва различим. – Плоть уже оставляет меня…
Сказав так, он откинулся на спину и вмиг развеялся трухой.
Иварис уронила руки и заплакала. Язар еще никогда не видел ее такой беспомощной. Он пытался ее поднять, но она упрямилась и бессмысленно загребала пальцами труху. Так она и стояла на коленях, а вокруг рушился ее мир, осыпался и утопал в холодном океане. Наконец она поднялась и отерла рукавом слезы. Она обернулась, и теперь уже Язар поразился ожесточенности ее лица и ненависти, с какой она произнесла:
– Язар, я его убью. Я убью Вулкарда.
Деревянный остров был сотворен наметенной ветром пылью и держался ветвями Старого каштана. Когда ветви стали раскалываться и обваливаться в воду, с ними вместе начал рушиться и тонуть остров. На землю наползал океан и будто любящими ладонями огромными листьями Каштура вытирал пролитую кровь и забирал покойников.
Проворно перепрыгивая завалы и пролезая под упавшими ветвями, путники бежали к побережью. Иварис осматривалась по сторонам, но не видела ни одной живой души. Деревянный остров дрожал и раскачивался, а с небес шел настоящий град из гигантских каштанов. Иварис подняла один из них, другой протянула Язару.
– Даже умерев, он продолжит о нас заботиться.
Обрушился мост, и ветви Ивы сорвались и утонули в Тревожном океане. Этезианские солдаты бежали на континент. Некоторые из них оказались в воде. Они отчаянно барахтались и звали на помощь, но облаченные в тяжелые доспехи обречены были утонуть. Товарищи не могли и не пытались им помочь. Обломки Каштура касались Семарда, раскалываясь с громоподобным треском, ветви вспарывали припорошенный снегом берег. Нескольких беглецов они ухватили и утащили в океан, некоторых похоронили заживо. Многим этезианцам все же удалось спастись, но перебежчики, прежде сопровождавшие Иварис и Язара, не покинули остров живыми.
Земля ушла из-под ног, путники стояли на краю одинокой тонущей ветви, как на носу получившего течь корабля. Иварис опустила ладони в воду и позвала:
– Ночка, подружка моя, забери нас отсюда.
Они опустились по колено в океан. Не дожидаясь, когда ее руки скует толща воды, Иварис наделила себя и Язара способностью дышать под водой. Океан уже тянул их за плечи. Бросив вещи, они могли бы еще долго оставаться на плаву, но уставшие и озябшие не надеялись добраться до берега.
Вдруг что-то огромное и темное подняло их над водой. Как только Язар узнал это существо, его глаза наполнились ужасом.
Бич моряков, гроза южных морей, исполинская рыба дандан была способна проглотить целый корабль. Не боялась она ни кракенов, ни морских змеев, ибо покрывала ее черная прочнейшая чешуя. Каждая ее чешуйка походила на панцирь гигантской черепахи и была столь же крепка, а длинные тонкие лезвия-зубы дандан одинаково легко перемалывали дерево, камень и металл.
– Не пугайся, Ночка не причинит тебе вреда, – успокоила его Иварис, но предостерегла. – Только держись крепко.
Они рухнули на колени и ухватились за плавник чудовища; дандан камнем погружалась в океан.
Вода принимала всю тяжесть великого каштана, она давала ему жизнь прежде и пыталась удержать в нем жизнь сейчас. В отчаянии и скорби океан выбрасывал стремительные волны, он горевал и после того, как преклонил старец голову к его ногам.
Среди обломков Каштура в потревоженных водах Язар успел разглядеть и гибель другого мира – подводного. Лишь голова лешего возвышалась над океаном, тогда как здесь стоял он сам. В его заботливых руках в его ладонях обитали тритоны. В океаническом древесном городе тысячелетиями сменялись поколения, но нерушимым оставался сам древний град. Теперь тритоны бежали. Одни доверились собственным плавникам и рыбьим хвостам, другие седлали гиппокампусов – стремительных морских коней. Большинство тритонов не носили одежд, а только украшались раковинами моллюсков, костяными браслетами или жемчужными ожерельями. Но воины тритонов облачались в костяные доспехи и вооружались костяными копьями и мечами. Эти мечи в точности походили на костяные мечи небоизбранных.
Ночка опустилась на дно океана и устремилась дальше, вдоль исполинских корней, вырванных из подводных скал. Каштур указывал им направление даже сейчас. Они плыли сквозь водную муть, не различая острых камней и метущихся в панике рыб. Они уплывали все глубже, оставляя позади родной мир Иварис и родной мир Язара.
Дандан остановилась перед широким лазом в скале, окаймленном ядовитым искрасна-синим лишайником ушуром. Тогда же вздрогнули в последний раз, потянулись к Иварис и уже навсегда замерли корни Старого каштана.
Глава восьмая. Отзвуки слепой тишины
Протеснившись в расселину, путники оказались в отвороте одного из бесчисленных подземных рукавов, когда-то давно прорытых бронзовыми цвергами Гортунгаша. Проклятые Эсмаидом за противление нынешним богам цверги теперь боялись солнечного света и плавились подобно металлу в его пламенных лучах. Лишь изредка ночами они выбирались на поверхность. В большинстве своем, проживая по четыреста лет, они никогда не встречали людей и представителей других надземных народов, ибо любили уединение и ненавидели чужаков. Они произошли из костей и плоти павших в битвах за Яраил гигантов-ядъяра, раскаленных светом Нигдарабо и жаром белых песков пустыни Белрах. Потому с рожденья цверги любили огонь и любили солнце. Они грелись в его лучах, сидя под руки с первыми альвами на ветвях великого древа Вальториль. Но оба народа хотели подняться ближе к солнцу. И когда места на вершине для всех перестало хватать, между двумя народами разгорелась кровавая битва. Победителями вышли альвы, но в своем великодушии они позволили цвергам жить в корнях Вальториля. Цверги затаили обиду и украдкой стали рубить ствол великого древа. Когда оно обрушилось, часть альвов сумела перебраться на небеса, где их потомки живут и поныне. Другие изувеченные попрятались в лесах и обратились фавнами.
Прошли десятки тысяч лет, но ненависть цвергов к альвам лишь возросла. Когда ремесленница Инита вылепила первых людей из глины, цверги рассмеялись человеческой хрупкости. Они выковали железных големов и указали богам – так должен выглядеть человек. Когда человек сложил соломенную лачугу, цверги рассмеялись. Они возвели каменную крепость и указали ему – здесь должен жить человек. Когда человек начал нескладно читать по слогам, цверги махнули на него рукой – из этого существа не выйдет человека.
Прошли тысячелетия, и человек потеснил цверга на земле. Но не угасло презрение цвергов к людям, а сменилось ненавистью. Они жили рядом с людьми, но люди об этом часто не догадывались. Убийство человека для цверга не считалось преступлением, воровство у человека называлось делом разумным – негоже драгоценностям пропадать в животных руках. Собственных же богатств у них имелось так много, что порою ими прельщались другие алчные и куда более грозные обитатели подземелий.
Прямая дорога из Рудого грота в Бризарион занимала две недели, но, не зная подземных троп, здесь легко можно было скитаться годами. О намерении идти в столицу Иварис объявила сразу, едва лишь океан выпустил их из плена молчаливой тюрьмы. Обещание отомстить за убийство отца не было скоротечным порывом, и ничто не могло сломить ее решимость или столкнуть с выбранного пути. Дорогу им указывал Поборник Света, он разгорался ярче, когда они шли верной тропой, и тускнел, когда выбирали неверный путь. Но его божественный свет чужеродной лучиной горел в ненавидящем солнце мрачном царстве. Чем сильнее разгорался Поборник Света, тем сильнее на него наваливалась тьма. Она привечала иной свет, но не свет проклинаемого здесь Эсмаида.
Цверги хорошо видели в темноте и не нуждались в освещении, но подземелье, словно ожидая иных гостей, встретило их многочисленными разноцветными огнями.
Прежде всего, свет излучал сильгис – подземный сине-зеленый минерал. Цвергам он заменял стекло, они выдували из него украшения и посуду. Его свечение вбирали и усиливали грибы сильгисовики. Синие сильгисовики произрастали прямо на кристаллах, красные поодаль, в их тени.
Свет испускали и огненные грибы крогъярхи. Они топорщились факелами из стен и влекли к себе светолюбивых подземных мотыльков. Крогъярхи с большими плоскими шляпками часто росли в домах цвергов и выполняли роль сковород и печей. На них цверги поджаривали пищу или запекали блюда прямо в грибах.
Здесь, на границе земли и океана, вдали от хищников и алчных цвергов грибницы достигали невероятных размеров. Испускаемые ими красный, синий и желтые цвета объединялись в сказочное марево. Оно наполняло грот теплотой и уютом и приукрашивало и без того чудесные подземные пейзажи. В этом ярком свете гости хорошо рассмотрели маленькие беззаботные озерца.
Тревожный океан разливался сетью подземных озер, порождая множество маленьких уникальных миров. В одном озере обитали только рыбешки с жемчужной чешуей, в другом плавали рыбы из золота и серебра. На их берегах подобные пестрым камням неподвижно сидели жуки-кристалловики. Их окрас определял поедаемый жуками минерал. Новорожденные крошечными песчинками через сотни лет они вырастали огромными валунами. Многие цверги содержали домашних питомцев, но особенно они любили кристалловиков. Они кормили их соответствующими минералами, чтобы к смерти жуков получить скульптуры желаемых цветов.
В поросшем высоким ушуром болоте в тени сильгисовых сталагмитов пятнистые саламандры охотились на рубиновых жаб. Лишь эти маленькие ящерки могли погасить заключенный в них огонь. Были они настолько холодными, что обитали даже в недрах вулканов, где маленькими перепончатыми лапками остужали раскаленные угли. Кожа саламандр не нагревалась и с их смертью, отчего лекари часто использовали ее для борьбы с лихорадкой и жаром.
Путники сели на каменистый берег прозрачного озера и вытянули ноги к воде. Серебристая гладь молчала, в пещере стояла удивительная тишина. Не гнетущая, не пугающая, – тишина укорачивала движения сердца и даровала блаженный покой.
– Такой была Сапфира, – нарушила тишину Иварис. – Прекрасная, как это озеро, безгрешная и непорочная. Где теперь мои сестры и братья? Живы ли они?
Язар сочувствовал утратам Иварис, но его занимали иные тревоги. И теперь, спустя много часов после смерти Каштура, он по-прежнему слышал его последние слова. Он не верил, что старый лесной дух вдруг лишился разума, но не понимал, почему его приняли за кого-то еще. Внешностью он мало походил на женщину и даже не носил красных одежд.
– Как думаешь, кого увидел во мне твой отец? – спросил он.
– Не думай об этом, – отмахнулась она. – Даже мне не всегда удавалось его понять.
Но в его душе давно жила догадка, однако столь пугающая, что он не мог ее осмыслить, а тем более боялся произнести.
Они долго молчали, и вновь пещера погрузилась в чарующую тишину.
– В таком прекрасном месте я мог бы остаться жить, – расчувствовался Язар.
– И ты бы не скучал по Солнцу и Луне? – усомнилась Иварис.
Ему вспомнился разговор рошъяра, который он услышал во время похоронного ритуала.
– Нет, – почему-то сказал он, а затем посмотрел на жезл в своей руке. – К тому же свет Эсмаида всегда со мной.
– Будем надеяться, он приведет нас в Гортунгаш.
– Так ты не знаешь дороги?
– Я никогда не выходила за пределы Ведьминого леса, – призналась Иварис. – И никогда надолго не оставляла дома.
– Но ты не хочешь покидать Бризар, как советовал Каштур.
– А ты? – с вызовом спросила она и уже спокойней добавила. – Я не человек, Язар, и только наполовину фавн. Но разве от этого Бризар перестает быть моим домом?
– Ты хочешь пойти к брату, – догадался он, понимая, что в противостоянии с Вулкардом ей нужна помощь. – Расскажи мне о нем.
– Он наполовину альв и, – она грустно вздохнула, – родной брат Сапфиры. Они очень похожи, но такие разные. Они родились в одном цветке, распустившемся на самой верхней ветви нашего отца. Неберис пробудился первым и случайно столкнул сестру в океан. С тех пор она всегда тянулась к воде, а когда повзрослела, разлилась глубоким синим озером. Неберис с детства кружил вместе с буйными горними ветрами, но и теперь не нашел покоя.
Вдруг озеро подернулось мелкой рябью. Над серебристой водой показалась мужская голова, и словно поднимаясь из озера по ступеням, из него начал медленно выходить хозяин этих вод. Внешностью водяной напоминал тритона, он имел человеческий торс, переходящий в рыбий хвост и голубые плавники на спине и тыльной стороне рук. Перепончатыми были его пальцы, серебряная чешуя полностью укрывала его тело, а глаза блестели огромными белыми жемчужинами. Водяной подплыл к берегу и оперся о большие выступающие камни руками.
– Давно я не видел скорби, – заговорил он чистым и мелодичным голосом. – Ибо в моих владениях живет только благость. Отриньте боль. Оставьте печали на берегу и войдите в мой дом. Я заберу ваше несчастье и дарую вам покой.
– Спасибо тебе, брат, – проникновенно прошептала Иварис.
Водяной отер ее слезы рукой, и она улыбнулась. Не стесняясь Язара, она начала раздеваться и вскоре осталась совсем без одежд. Тот смущенно отвел взгляд. Обнаженная в мягком свете грибов и кристаллов Иварис была красива как никогда. Ему не хотелось, чтобы она прочитала его мысли, и он смутился еще сильней.
– Пойдем, – позвала она и взяла его за руку. – В наготе нет ничего постыдного, ибо лишь без одежд мы становимся сами собой, – такими, какими нас замыслила природа.
Они окунулись в воду, и озерный дух забрал их тревоги. Они плавали и смеялись, ныряли и брызгались водой. Водяной наделил их подводным дыханием и усладил их взор причудливым танцем пестрых рыб. С восторгом они рассматривали разноцветные гладкие камни, усеивающие озерное дно. Были среди них и самоцветы, но ни Язару, ни тем более Иварис не приходило мыслей отнять их у водяного.
Наплававшись вдоволь, Язар выбрался на берег. Улыбка еще долго не сходила с его лица. Однако он уже успел высохнуть и одеться, а Иварис все не возвращалась. Им начала овладевать тревога, и ее сила стремительно росла.
Скинув одежды, он снова бросился в воду. На этот раз водяной не был ему столь гостеприимен. Над озером вдруг поднялся пар, а толща воды, став неожиданно плотной, теперь выталкивала Язара и гнала к берегу. Его грудь сдавливали тисками, но он, задержав дыхание, упрямо греб туда, где видел Иварис в последний раз. Вокруг него кружили хищные рыбы, они глубоко впивались в него длинными зубами и отрывали от него целые куски. Он лишился двух пальцев на ногах, но сдерживал боль, не отчаивался и не выплывал.
На прежнем месте Иварис не оказалось. Язару пришлось нырнуть во второй и в третий раз, прежде чем ее найти. Закрыв глаза, она лежала в объятьях водяного. Озерный дух легко придерживал ее руками и что-то настойчиво шептал на ухо. Заметив Язара, он попытался увлечь ее за собой и бежать. Но юноша успел ухватить его за хвост. Чешуя под его пальцами мгновенно почернела, огромные глаза водяного от ужаса и боли расшились еще сильнее. Он резко выпустил Иварис и поспешно оттолкнул их потоком. Волна, набирая силу, выбросила их на берег. Язар неприятно ушибся о камни, Иварис продолжала дремать. Пар над озером медленно опускался.
Как только Язар оттащил ее подальше от озера, она пришла в чувства. Не проронив ни слова, она залечила ему раны и даже вернула откушенные пальцы. Но когда они уже оделись и собирались уйти, водяной вновь обратился к ним. Он смущенно стоял на берегу, смиренно опустив голову на грудь.
– Я не желал причинять вам зла. Простите, мне здесь так одиноко.
Иварис помедлила. Язар потянул ее за руку, но она высвободилась и обернулась.
– Я тебя прощаю, брат, – искренне сказала она.
Лишь только волшебство озер осталось позади, как путники стали очевидцами нового чуда – перерождения бабочки-феникса. Эти красочные насекомые резвились восемь месяцев года, а к последнему девятому месяцу их крылья опадали. Тогда они забирались в молодые деревянные грибы, пока те еще оставались мягкими и не обратились деревом. Там они заворачивались в коконы из переработанной грибной мякоти, чтобы в новом году вновь пробудиться детьми.
По мере удаления от океана источники воды мельчали, воздух становился суше, а краски природы тускнели. Высокие оскалившиеся сталактитами своды почти не освещались редкими кристаллами сильгиса, и теперь главным источником света путешественникам служил солнечный жезл. Родственные паукам тонконогие размером с ребенка сукновалы и аршинные волосатые моховики уступали дорогу Поборнику Света и прятались в темные норы и дальние углы. По меркам подземелий то были одни из самых безобидных охотников.
– Я снова чувствую себя слепцом, – отметил Язар. – Но темнота меня не пугает. Мне здесь уютно, словно я вырос под землей.
Следующий встреченный ими подземный житель был гораздо опасней прежних.
Трунгалы не имеют глаз, бесстрашны, как росомахи, а размерами превосходят медведей. Их имя с языка цвергов переводится как глубинный копатель, а образ жизни роднит с кротами. Ни цверги, ни гигантские черви, но именно трунгалы своими жуткими серповидными когтями прокладывают лабиринты подземных ходов. Трунгал устойчив к яду и не боится огня. Он предпочитает грибы и падаль, однако в голод нападает на все живое. Обладает он несоразмерной для себя мощью и часто убивает противников, многократно превосходящих его размерами. Оттого трунгала сторонятся и шестисаженные угольные сколопендры, и великаны подземелий – ванапаганы. К трунгалу отношение цвергов особенное, они пугают его именем непослушных детей, но уважают за любовь к воле и свирепый нрав. Цверги мастера укрощать зверей, но еще ни один трунгал по указу не прятал клыков. Напротив, словно в отмщение за попытки их приручить, трунгалы подкапываются в дома цвергов и таскают разводимых ими бледных гигантских червей прихтов.
За углом их поджидала кормящая трунгала с выводком – самое агрессивное существо, какое только можно представить. Готовясь к нападению, она жутко рычала и скребла когтями. Иварис не успевала сотворить заклинания, а Язар, даже сумей нанести удар, неизбежно оказался бы подмятым зверем. Трунгала не останавливали раны, он сражался, пока не оказывался победителем или пока не умирал. Кормящая мать без раздумий напала бы и на альвов – народ, умиротворение которого успокаивало даже бешеных псов.
