Владислав Алеф
Часы Застывшего Часа
– Если ты дочь Старого каштана, как утверждаешь, я позволю вам находиться в моем городе. Если ты солгала, то не выберешься отсюда живой.
Он дал знак Войхарену. Пращур вытащил из-за пояса бронзовый крис и подошел к Иварис. Девушка подала ему раскрытую ладонь. Цверг сделал быстрый укол, поднял кинжал вертикально, чтобы кровь не стекала на пол, и опустился на колено перед королем. Гортуин принял кинжал и облизнул лезвие. Смакуя кровь, он закрыл глаза и погрузился в воспоминания.
– Тот самый вкус, – заключил он, открывая глаза. – Я никогда его не забуду. Ты сказала мне правду, Иварис, сок, что выкормил меня, течет и в твоих жилах. Ты и твой друг можете остаться в Гортунгаше столько, сколько сочтете нужным.
Гости коротко поклонились.
– Развей мои тревоги, приемная сестра, – снова заговорил король. – Мне сообщили, что наш отец убит.
– Он умирал на моих глазах, – она моргнула.
– Мне тяжело это принять, – признался Гортуин. – Каштур казался для меня незыблемым и вечным: как небо для птиц, как земля для цвергов. Твоя благородная месть мне близка и понятна. Я убил бы Вулкарда и сам, если бы мог подняться на землю. Я распоряжусь пропустить вас северной дорогой в Бризарион, – он сделал паузу и многозначительно добавил: – как только вы того пожелаете. Но пока вы здесь, я, самый могущественный среди королей цвергов, вынужден просить вас о помощи. Мы воюем с нагами Ашманашиама тысячи лет. С ними воевали мои предшественники и первые короли Гортунгаша. Каждый год в столкновениях с нагами гибнут сотни цвергов. Я хочу положить конец этой войне. Я хочу принести мир нашему народу. Но для этого мне нужна твоя помощь, Иварис, и твоя помощь, Язар, – он впервые посмотрел на юношу. – А когда война будет окончена, я дам вам оружие, чтобы победить Вулкарда, и деньги, чтобы купить его солдат. А кроме того, я дам вам Войхарена, – он указал на пращура, тот вежливо поклонился.
– Мне уже поздно бояться солнечного света, – заговорил тот. – Я приведу с собой подземных тварей и сам склоню главу, если придется.
– Но какой прок вашей армии от двух наземных странников? – спросил Язар. Его прельщали обещания Гортуина, и он ему доверял.
– Я не прошу вас быть моими солдатами, в том мало смысла, – согласился король. – Прошу лишь одного, – поочередно он посмотрел в глаза собеседников. – Убейте Сайшиама.
Иварис молчала, предложение Гортуина не пришлось ей по душе.
– Мы не сумеем, – убежденно ответил Язар. – Нас даже не пропустят в Ашманашиам.
– Пропустят, – возразила ему Иварис, но голос ее был почему-то грустным. Язар удивленно повернулся к ней. – Если я назову имя своего отца. Он вырвал Орбшиама из корней чудовищного ашториля, и с тех пор царь нагов перед ним в долгу.
– Того нага, которого мы встретили призраком? – изумился Язар.
– Так вы прошли поляной Призраков? – вмешался Гортуин. – Вы видели моего сына Кхангурда? – гости кивнули. – Несчастный, – пробормотал король. Затем добавил громче: – Призраки не могут обрести покоя, покуда не умрет один из нас: я или Сайшиам.
– Я хочу поговорить об Атнаморе, – пользуясь моментом, переменила тему Иварис. – Что будет с ним, когда умрет Сайшиам?
– Поверь мне, дочь Каштура, мне самому мучительно держать великий дух в цепях. Он вернет свободу, как только падет Сайшиам.
– Я думала, угроза исходит от дракона.
– Бечетабис служит не нагам, но только их царю. Так вы поможете мне и всему народу цвергов? – выждав паузу, вновь спросил король.
– В этих стенах мы узнали многое. Я прошу время все обдумать и возможность увидеть Атнамора.
– Войхарен проводит вас, – согласился Гортуин. Его голос не выражал недовольства, но что-то в лице короля вызвало у Язара смутную тревогу.
Они опускались на последний этаж. С каждой ступенькой жар усиливался, воздух обжигал и песком ложился в груди. Он душил Иварис и пробирался в глаза. Она призвала колдовской дар, но он не откликнулся. Впервые она оказалась бессильна. Другая, гораздо более могущественная сила подавляла ее способности. Вытирая испарину, девушка с удивлением заметила, что Язар совершенно не выказывает изнурения.
– Разве ты не чувствуешь жара? – спросила она.
– Здесь гораздо теплее, – согласился он. – Но я всегда любил тепло. Огонь напоминает мне о доме.
Они сошли в большой пустынный зал. В воздухе стояла дымовая пелена. Атнамор неотвратимо утаскивал дворец на дно, тот предсмертно вздрагивал и медленно утопал. По высоким базальтовым стенам сочилась лава, из расщелин в полу вырывался огонь. В отдалении раздавался низкий гул. Войхарен указал рукой.
– Ступайте прямо, здесь одна дорога. Вы не пройдете мимо Атнамора. Но будьте бдительны, не подходите к нему близко.
Пол уводил вниз, и чем дальше, тем сильнее расползался крошечными островками. Путешественники перемещались длинными шагами, осторожно переступая лавовые ручейки. Грохот нарастал и приближался, теперь в нем отчетливо угадывалась неуклюжая поступь исполинского существа. Устрашающе звенели тяжелые цепи, и низко звучал утробный рев.
– Я чувствую себя уязвимой, – призналась Иварис, когда Войхарен уже не мог их услышать. – Атнамор рассержен, в нем клокочет безумная ярость. Я уже не уверена, что сумею его примерить.
Язар зажег Поборник Света, ему хотелось убедиться, что они движутся в верном направлении. Жезл слабо замерцал и погас.
– Он больше не видит нас, – понял Язар.
Помещение содрогнулось с новой силой, с потолка посыпалась базальтовая крошка. Язар покачнулся и едва не наступил в лаву. Однако и тогда им не завладело беспокойство. В его памяти всплывали смутные образы другой раскаленной пещеры. Он снова находился в ней. В воздухе стоял густой чад, а издалека доносился звон цепей. Его звал низкий нечеловеческий, исполненный силы голос.
– Язар… отбрось чужое имя, отбрось чужую плоть! Разбей часы…
Он увидел длинный гранитный стол, заставленный медной посудой. На нем расположились различные, но приготовленные без изысков и по-домашнему простые блюда: запеченное мясо и рыба, толченый картофель и салаты. Среди прочих кушаний выделялось большое количество выпечки. Стопкой возвышались блины из ржаной муки, в трех местах покоились фруктовые пироги, да большой поднос занимали булочки со сладкой начинкой. В центре стоял пузатый медный кувшин, а у каждой тарелки горела красная свеча. Приставленные к столу низенькие медные стулья могли уместить на себе разве детей.
– Дети! – громко позвал тот же низкий голос. – Мать накрыла на стол!
Раздался звонкий смех, и застучали быстрые торопливые ноги.
– Язар?
Иварис держала его за плечи, с тревогой заглядывая ему в глаза. Он моргнул, крепко зажмурившись.
– Мне что-то привиделось. Кажется, со мной говорил Атнамор. Как будто он меня знает: истинного меня.
Они продолжали идти. Землетрясение прекратилось, и цепи перестали звенеть. Но теперь в возникшей тишине кузнечными мехами звучало тяжелое дыхание огненного духа. Горячие порывы ветра то подтягивали путников вперед, то удерживали, не позволяя приблизиться. Когда дыхание стихло, расступился дым, и они увидели Атнамора.
Он не походил ни на одно животное, но одновременно совмещал в себе черты множества существ. Его огромная бегемотоподобная морда щетинилась ониксовыми бивнями, длины которых хватало, чтобы нанизать как на вертел слона. Бронзовый рельефный панцирь, на котором мог уместиться небольшой дом, закрывал ему спину, а из головы вырастали загнутые ониксовые рога. Атнамор стоял на четырех ногах-колоннах и размахивал длинным, разделяющимся тремя гигантскими питонами хвостом. Его громоздкие платиновые клешни оставляли глубокие борозды в полу. Но даже их силы не хватало, чтобы перекусить ансуровые цепи, которыми он был скован. Это были те самые цепи, что спускались со шпилей Орховура и утопали в лаве. Здесь они вновь возвращались во дворец и, как невод, удерживали древнего озерного духа.
Атнамор склонил голову, насколько это ему позволяли цепи, и выпустил через ноздри клубы черного чада. Его медные глаза без зрачков обратились к посетителям. Он молчал, и в пустынном зале гулко разносилось его тяжелое размеренное дыхание.
– Великий Атнамор! – Иварис почтительно поклонилась. – Сын бездонного Абимора и ненасытной Атны. Я пришла с миром! И этот мир я хочу разделить с тобой. Не сердись, но поделись со мной своей болью. Подскажи, как я могу тебе помочь.
– Иварис, дочь Старого каштана, – прогудел озерный дух. – Почти такого же старого, как и я. Земля уже поведала мне о его смерти. И кто сразил могущественного лешего? Ни бог, ни герой, – ничтожный человеческий обман! – Атнамор гневно ударил ногой, выбив из камня брызги лавы.
– Поэтому я здесь, – продолжала Иварис. – Мой отец будет отомщен.
Древний дух рассмеялся, во всяком случае, его жуткий прерывистый рев отдаленно походил на смех.
– Ты говорила о мире, но наполнена гневом! Сжечь старый мир, чтобы взрастить в пепле мир новый! Мне это близко. И твоему другу, я полагаю, тоже, – он посмотрел на Язара.
– О чем ты говоришь, великий дух? – недоуменно спросил тот.
– Ты, Язар, приносишь боль и разрушения. Если ты не убиваешь других, ты убиваешь себя. Но ты восстаешь из пепла. Кто ты? Вот чего я не могу понять. Я не вижу в Атмару ни одного огненного духа, похожего на тебя.
– Но ведь ты меня знаешь. Ты говорил со мной, упоминал часы.
– Я никогда не говорил с тобой прежде.
– Тогда кто это был? – Язар совсем растерялся. – Я вспомнил звон цепей, прежде чем его услышал. Вокруг красный огонь, туман и голос… Это был не ты, – потрясенно понял он. Голос, который он слышал, определенно принадлежал существу подобному человеку, но никак ни зверю.
– У Яргулварда много пленников, – заметил Атнамор. – Но я смогу его найти, когда обрету свободу. Или я могу сокрушить Вулкарда, – он вновь повернулся к Иварис.
– Как нам тебя освободить? – живо заинтересовалась она.
– Приведите ко мне короля Гортуина, и я его утоплю. Скажите, я буду служить добровольно, без заклинаний и цепей, если он сумеет пройти испытание Гуртаниша.
– Он ни за что не согласится, – убежденно заявила Иварис.
– Тогда я утоплю Орховур.
– Думаешь, смерть Вулкарда сделает тебя счастливей? – с большим сомнением спросил Язар, когда они шли обратной дорогой к Войхарену.
– Я желаю его смерти не только для себя, но для всего Бризара, – резко возразила Иварис. – Этезианцы должны вернуться в свое государство, а наше золото, напротив, должно перестать убегать в кошельки этезианских богачей.
– И что будет потом? Кто сядет на трон Бризара?
– Есть достойные люди, – уклончиво ответила она.
– Лишь сильнейший маг может удержать царский трон, – напомнил Язар. – Что помешает очередному тирану сместить твоего достойного человека?
– Ты не прав, Язар. – Иварис остановилась и многоречиво посмотрела ему в глаза. – Вулкард не сильнейший маг Бризара. Ему помогают многочисленные сторонники, такие как Улзум. Только совместными усилиями он удерживает власть.
– Тогда его смерть тем более ничего не изменит! – воскликнул Язар. – Они посадят на трон другого Вулкарда!
– Человек, которого мы приведем к власти, этого не допустит. Он достаточно могущественный, чтобы удержать ее десять, сто или тысячу лет.
– Человек? – недоверчиво переспросил Язар.
– Не совсем, – поправилась она. – Я говорю о своем брате, Неберисе. Он входит в окружение Вулкарда, и царь ни в чем его не подозревает.
– Вот как. – Почему-то от последнего заявления Иварис ему сделалось грустно. Он вновь подумал, как много интриг в большом мире, и как этот мир не похож на ту бесхитростную наивную деревню, в которой он рос. – Но Каштур был против этой затеи.
– Он тревожился за нас обоих, как и всякий любящий отец. Я понимаю, – добавила она после паузы. – Атнамор способен раскрыть тайну твоего происхождения. И если хочешь, мы попросим его именно об этом.
– Ты же знаешь, я не могу на это согласиться.
– Знаю. Но я должна была спросить.
Войхарен дожидался их там же, где они расстались, не сдвинувшись ни на шаг. Он бесстрастно сопроводил их к королю, ни о чем не спросив.
Деревянный цверг, выслушав предложение Атнамора, погрузился в мрачное раздумье. Зато пращур воспламенился в негодовании. Обычно спокойный он бурно размахивал руками и кричал.
– Ваше Величество, вам следует отказаться! – повторял он. – Мы найдем другой способ обуздать Атнамора!
Король повернулся и пристально посмотрел пращуру в глаза.
– Ты не веришь в меня, Войхарен?
– Еще ни одному цвергу не удавалось пройти испытания Гуртаниша! Вы знаете это не хуже меня. Откажитесь.
– И что обо мне скажут подданные?! – грозно вопросил король. – В нашем роду довольно трусливых королей!
– О вас будут говорить как о разумном правителе, который владеет своими чувствами и не потакает гордыне!
– Ты не веришь в меня, – мрачно повторил Гортуин. – Даже ты, мой самый давний и преданный друг.
– Ваше Величество, – примирительно заговорил пращур. – Сам Гуртаниш не переплыл озера. Не прошел испытания и ваш отец. Я хорошо помню тот день. Вас еще носила мать, когда Пелруин бросился в Атнамор. Он не был королем, но только мечтал им стать. Вам незачем повторять ошибок предков.
– Никто из королей не был выкормлен соком Старого каштана, – упрямился Гортуин.
– Каштур дал вам силу, – согласился Войхарен. – Но также уязвимость к пламени. Я не желаю наблюдать за вашей мучительной смертью.
– Во имя своего народа я обязан попытаться.
– Ваша смерть откроет нагам дорогу в Драконий котлован. Атнамор больше не станет нас защищать.
– Он будет служить нам и впредь, если мы принесем ему достойную жертву. Что может быть достойней жертвы короля? Не возражай мне больше, Войхарен, я принял решение. Объяви о нем жителям Гортуина.
Пращур безнадежно покачал головой.
– Король – это достояние народа, – холодно отметил он. – А достоянием цвергов распоряжается совет пращуров. Мы заставим вас изменить свое решение.
Сказав так, Войхарен развернулся и, не прощаясь с королем, быстрым шагом покинул тронный зал.
– А что думаете вы? – мрачно обратился Гортуин к путешественникам.
– Расскажите подробней про испытание Гуртаниша, – попросил Язар.
– Если цверг сумеет преодолеть вплавь озеро от берега до Орховура, то Атнамор будет служить ему до конца его дней, а весь Гортунгаш наречет его королем. Я уже три сотни лет король этого города, а древний дух и так у меня на службе. Так правильно ли я поступаю, делая этот шаг?
– Нельзя сравнить службу раба и верность друга, – заметила Иварис. – Особенно, если этот раб противостоит хозяину, подтачивая ночами господский дом. Может быть, дом переживет своего хозяина, но вы поступаете смело и благородно, не перекладывая ответственности на его будущих жильцов.
– Пращуры попытаются остановить меня, но я не стану дожидаться их решения. Возвращайтесь в город. Ждите меня завтрашним утром на берегу.
Гортуин отослал прочь добросердечных советников, которые все как один отговаривали его от испытания Гуртаниша. Отказывался он и слушать своих жен и детей. Он закрылся в королевских покоях, чтобы попрощаться с народом цвергов. Он сидел за гранитным столом на высоком гранитном кресле и ониксовым стилусом на пергаменте из шкуры трунгала аккуратно выводил слова. Чуть выше его глаз с потолка на лиане свисал красный сильгисовик. Позади потрескивал, пожирая сам себя, красный сильгисовый камин. Гортуин подолгу разглядывал светящийся гриб и лишь на короткое время обращал взгляд письму. Последние слова давались ему неохотно, три сотни лет он правил Гортунгашем, но теперь не знал, что сказать. Рассердившись, он вскочил с места, смял пергамент и швырнул в камин, – он не намерен завтра погибать, а значит, и завещание ему без надобности.
Тхунган вез путешественников обратной дорогой. Теперь озеро было спокойно, казалось, оно замерло в предвкушении. Выслушав их, ванапаган обреченно покачал головой. Он не сомневался, что станет свидетелем самосожжения короля и только задавался вопросом, кто займет его место.
– Король намерен бросить вызов озеру завтрашним утром, но как нам узнать, что наступил новый день? – спросил провожатого Язар.
– Я покажу вам часы, – пообещал Тхунган.
Он привел их на единственную в городе площадь. Размерами она уступала любому залу Орховура, а все что здесь находилось, это гигантский двухцветный сильгисовик. Под его огромной шляпкой могли уместиться четыре ванапагана. Она была разграничена на равные доли бронзовыми делениями, восемь частей горели синим, и одна часть испускала красный цвет. В каждом сегменте гриба бронзой выложили определенный символ.
– Это и есть знаменитые грибные часы Гортунгаша, – объяснил Тхунган. – Люди разделяют день на двадцать восемь часов, цверги только на девять: час Цверга, Трунгала, Арахад, Угольной сколопендры, Крогъярха, Аланара, Сильгиса, Офунгала, Ансу. Часом Цверга начинается новый день, но час Аланара соответствует полудню над землей. Сейчас, – ванапаган указал на красную часть гриба, – только час Сильгиса.
– В городе есть какая-нибудь таверна или постоялый двор? – спросил Язар.
– Цверги не ищут общения и не привечают гостей, но, полагаю, «Хризолитовая черепаха» вам не откажет.
«Хризолитовой черепахой» называлась корчма, и в самом деле походившая на огромный черепаший панцирь. Она располагалась на окраине города и необычной формой и яркой зеленью разительно выделялась среди однотипных серых сталагмитов Гортунгаша. Она не пряталась за высокими стенами, напротив, показывая, что происходило внутри ее прозрачных зеленых стен. Присмотревшись, еще издалека Язар увидел шумное празднество: цверги танцевали, пили, стучали на барабанах и плошках.
– Цверги веселятся, – изумился Язар. – Быть такого не может.
– Изгои, – посочувствовал им Тхунган. – От многих из них уже отказались семьи, а родственники других просто не знают правды, ибо не покидают своих стен.
– Что же плохого в пении и танцах? – изумился Язар.
– Это увлечения альвов и, – великан посмотрел на Иварис, словно извинялся, – фавнов, которых цверги ненавидят. Жизнь под землей должна быть суровой, и нельзя веселиться, когда тебя прокляли и загнали во тьму. Так считают цверги.
– А как считают ванапаганы? – заинтересовалась Иварис.
– Наши предки выступали против богов, но мы давно не держим на них зла. И хотя Эсмаид не запрещает нам ходить под его светом, мы предпочитаем жизнь под землей. Мы любим цвергов и защищаем их, как наших меньших обидчивых братьев.
Тхунган оставил гостей у корчмы, ибо сам не мог в ней уместиться. Когда путники подошли к низенькой кварцевой двери, из нее вдруг выскочила молодая цверга. Она рыдала навзрыд и закрывала заплаканное лицо руками. Следом за ней выбежал мужчина, он схватил ее за руку и остановил.
– Дорогая, подожди! – взмолился он.
– Что я скажу детям? – выкрикнула женщина, обернувшись. – Что их отец балагур? И откуда в тебе столько бесстыдства, чтобы после всего, что ты здесь делал, смотреть им в глаза? – Она вырвалась из рук мужа и в отчаянии обхватила голову руками. – Горе мне! Какой позор! Что скажут домочадцы, что скажут соседи! – и, заливаясь слезами и продолжая рыдать, она убежала. Мужчина поспешил за ней, его бронзовое лицо было мрачнее подземных скал.
«Хризолитовую черепаху» наполнял теплый свет большой бронзовой люстры. Вдоль низеньких стен овального зала тянулись каменные столы, заставленные выпивкой и блюдами, цверги сидели за ними большими компаниями, и ни один стол не пустовал. Между столами проворно сновали разносчики с каменными кружками, тарелками и блюдами. Они внезапно появлялись и также внезапно исчезали в смежной с большим залом кухне, – каменной пристройки, полной сильгисовых огней. В центре большого зала мужчины и женщины танцевали парами, вращались друг вокруг друга, сходились и расходились, выстраивались двумя цепями, перемешивались и менялись партнерами. Быстрый и незамысловатый танец подгоняла задорная музыка: гудели бронзовые барабаны, обтянутые кожей трунгалов, и трещали костяные ложки. Ложкари сидели за столами и для своих нужд использовали случайную посудную утварь, собственные кости или плечи соседей. Нередко после этих нападок соседи и сами вовлекались в игру и начинали стучать посудой по лысым лбам ложкарей, – ложкари только пуще улыбались.
На стенах висели и другие, но менее уважаемые цвергами музыкальные инструменты: костяные мандолины, со струнами из разных металлов, пестрые каменные окарины и свирели. Отдельное внимание привлекала к себе маленькая хризолитовая черепашка с отверстиями для духовой игры. Под черепашкой за большим кварцевым столом покачивался в такт музыке корчмарь, молодой оловянный цверг Хъялар. Представитель самой низкорослой разновидности цвергов он едва достигал плеча невысокой Иварис. Его кожа имела холодный стальной оттенок, а улыбчивые глаза горели темной синевой. Отличался он от бронзовых цвергов и белой бородой, а также округлым лицом и его мягкими чертами. На столе сидели и болтали ногами две девочки-цверги, неотличимые лицами, но кожа одной была бронзовая, и оловянная у другой.
– Пап, я хочу поиграть на черепашке! – попросила девочка с оловянной кожей.
– Поиграй, – разрешил он. – Но старайся попадать в общий мотив.
Девочка распрямилась на столе, потянулась и сняла черепашку. Спрыгнув, она побежала к музыкантам, а сестра поспешила за ней.
– Давай по очереди! – крикнула она вдогонку.
При появлении необычных гостей музыка на мгновение прекратилась. Вдруг оступились танцоры, а зрители с недоверием уставились в свои кружки и стали протирать глаза. Один ложечник затряс головой и дважды стукнул себя ложкой по лбу. Сестры отложили борьбу за черепашку и широко раскрыли рты.
– Приветствую вас в «Хризолитовой черепахе», друзья! – вежливо крикнул Хъялар и обратился музыкантам. – Что же это вы остановились? Никак разучились играть?
Раздались смешки, музыка поспешно возобновилась, цверги снова перемешались и продолжили танцевать.
– Как отрадно мне видеть здесь новые лица! – произнес Хъялар, когда гости подошли к столу. – Чем я могу вам угодить?
– Интересное у вас заведение, – отметил Язар. – Это, правда, панцирь настоящей черепахи?
– Самой настоящей! – загордился корчмарь. – Хризолитовый панцирь был украшением трофейного зала Пелруина, отца нынешнего короля. А когда Пелруин утопился в озере, мой дед прокрался в Орховур, да и вынес панцирь. Не украл, а сберег, ибо по закону Гортунгаша все добытое прошлым королем скармливают Атнамору. Дед мой был рыбаком, – ремесло это не в большой чести у цвергов, – и собрал в «Черепахе» общество рыбаков. При моем отце здесь располагался игорный дом. Отец проиграл «Черепаху» в карты одному альву, но тот пообещал отпустить долг, если мы найдем ему попутчиков в Ашманашиам. Конечно, мы с братьями вознамерились помочь отцу. Были с нами и те, кто сейчас веселы и беззаботно танцуют, – Хъялар обвел взглядом толпу. – А были и те, чья музыка больше не звучит. Отец мой также не вернулся. Он завещал мне не играть в карты и никогда не грустить. Сначала мне было тяжело исполнять его пожелание, но теперь я разучился грустить, и даже когда музыка в «Хризолитовой черепахе» смолкает, в моей душе она продолжает звучать. – Закончив говорить, Хъялар улыбнулся. Эта была искренняя улыбка, и за ней не пряталась затаенная боль.
– Это точно был альв? – с сомнением переспросила Иварис.
– Его глаза были темнее твоих, а кожа темней, чем у твоего друга, но я убежден в своих словах.
– Зачем он приходил в Гортунгаш и зачем отправился к нагам?
– Он справлялся о каком-то цверге, но никаких объяснений не дал. Из Ашманашиама мы вынесли много золота, но альв взял себе только необычный амулет – маленькую дверцу на ансуровой цепочке.
Иварис уже хотела задать новый вопрос, но тут заметила подле себя дочерей Хъялара. Девочки смотрели на нее во все глаза, девочка с бронзовой кожей протягивала ей окарину-черепашку.
– Нет, – смутилась фавна. – Едва ли я смогу поддержать господствующий мотив.
– Пожалуйста! Пожалуйста! – заголосили дети.
– Почему нет? – поддержал их Язар. – Мне бы хотелось это услышать.
Иварис села на край стола и приблизила черепашку к губам. Она начала играть медленно и тихо, так что ее нежная мелодия тонула в общем грохоте и была почти неразличима. Но постепенно звуки окарины набирали силу. Как размеренный мягкий голос неизбежно побеждает крики, так мелодия Иварис в общем гаме вышла на передний план. Окарина вела мелодию, а барабаны и ложки подстраивались к ней. Изменились сообразно с ней и танцы, цверги теперь двигались медленно и плавно, словно были не детьми огня и камня, но детьми воздуха и воды.
Окарина выдохнула в последний раз и умолкла. Слушатели вознаградили выступление фавны аплодисментами, хлопали и танцоры, и музыканты. Растравленные игрой Иварис цверги бурно требовали продолжения.
Следующий задорный мотив отправил цвергов в привычный быстрый пляс, и после короткого минорного затишья музыканты заиграли с новой силой.
Язар робко пристроился на свободном краешке стола. Он не отважился отведать дурманящей настойки крогбаша, раскаленного сока кристалловика и других традиционных цверговских блюд, но согласился на запечённого в ушуре хортвола – черную, покрытую пластинчатой чешуей обитательницу огненных озер. В сыром виде эта рыбешка была жесткой, как дубленая бычья шкура, но ушур смягчал ее, делая хотя бы пригодной в пищу. Однако острота ушура оказалось так велика, что последующие два часа по исчислению цвергов Язар не выпускал из рук кружку с молоком офунгала. Временами к нему подсаживалась Иварис и выпивала такую же кружку. Но толпа упрямо требовала ее назад, так что надолго вырваться у фавны не получалось.
Хъялар и его многочисленная семья – все они прислуживали на кухне – ночевали здесь же, в комнатах под корчмой. Он с радушием предложил ночлег новым друзьям, но до этого дело не дошло. В эту ночь ни на миг не смолкала музыка, и не прекращались танцы в «Хризолитовой черепахе». И ни один посетитель не покинул ее до самого утра.
Но вдруг в безудержную разгульную музыку вмешался посторонний инструмент. Его унылый протяжный звук не вписывался в общую канву, но стремился ее разрушить. Музыка смолкла, цверги прислушались. Хъялар первым определил источник звука:
– Колокол.
