Владислав Алеф
Часы Застывшего Часа
– Сколько же ты знаешь языков? – обратился Язар к Неберису, пораженный размером и наполнением библиотеки.
– Я знаю их все, – нескромно ответил тот.
– Ты знаешь все языки? – не поверил Язар. – Это невозможно.
– Ты забываешь, что я сын лесного духа. Я умею слышать мысли и понимать незнакомые слова. Книги – это те же мысли, но облеченные в материю.
– Иварис, а почему это недоступно тебе?
Она смутилась, будто Язар уличил ее в крайнем невежестве.
– Я всегда была закрыта от мира за пределами Деревянного острова. Понимать его и впускать в себя я начала лишь недавно.
– Это тоже книга? – Язар снял с крюка увесистую перевязь костяных табличек, скрепленную бычьими жилами.
Неберис положил ее на стол. Погрузившись в себя, он стал неторопливо листать страницы и сосредоточенно водить ладонью по рельефным пиктограммам.
– Это дневник шамана Меткого Лука Вер-Мыса, – объяснил он. – Шаманы юд-ха нередко ведут подобные дневники, с каждым годом жизни пополняя их новыми страницами. Прикасаясь к ним, я слышу хриплый каркающий голос автора. Он много рассуждает о происхождении и величии своего народа. Послушай: «Мы, избранники Молтарба, восставшие из плоти его брата. Мы несем в себе божественную суть, а значит, и сами являемся богами. Мы сильнее людей и быстрее фавнов. Мы подчиняем сильнейших животных, и они служат нам. Мы выживаем там, откуда бегут скорпионы. Однажды Яраил будет принадлежать нам».
– Надо же, – удивился Язар. – Весь мир считает их неразумными животными, а сами юд-ха видят себя владыками этого мира.
– Все мнят себя избранными, – заметила Иварис.
– А что написано в этой книге? – он показал серебряную книгу. – Я вижу, она на языке альвов.
– Это подарок от учеников на мое двухсотлетие. Она исписана пожеланиями и только. Но эта книга для меня одна из самых ценных.
Вниманием Язара завладела круглая книга. Объемная и довольно увесистая она была вырезана из цельного дерева. Она казалась новой и еще хранила запах цветущей яблони. Книгу наполняли простейшие выщербленные из древесины графемы, но, переплетаясь, они создавали невероятно сложные узоры. Они плотно расписывали страницы, почти не оставляя пустого пространства. В этом письме не прослеживалось зримых закономерностей, и не знай Язар наверняка, что перед ним книга, счел бы ее альбомом отличных, но единых по стилю картин.
– А кто написал ее? – с интересом спросил он.
– Эта книга альмандов – первых детей Яраила. И это единственная книга, которую я не могу прочитать.
– Почему?
– Альгар есть отпечаток мыслей альмандов, он безмолвен и не имеет звучания. Он существовал, лишь когда существовали носители этого языка.
– А что случилось с альмандами?
– Они восстали против богов и были истреблены, – ответила за брата Иварис.
Ее слова были наполнены жаром огня. И Неберис, прежде холодный и рассудительный вдруг воспринял и преумножил этот жар.
– Боги несправедливы и жестоки. Они захватили Яраил, как этезианцы сейчас захватывают Бризар. По какому праву они определяют продолжительность дня и ночи? Почему решают, когда гореть посевам, а когда давать полям урожай? Прежде это определяли духи, такие как мой отец. Но боги их подчинили, одних сковали, других изгнали в Атмару к их праотцам анияра. Они отобрали у духов силы, они сделали уязвимым отца.
Неберис замолчал, но охвативший его пожар еще долго управлял его движениями и сверкал в его разноцветных глазах.
– Я буду ждать вас вечером, – внезапно бросил он. – Не бойтесь слежки и возвращайтесь ночевать.
Галерею гости изучали уже вдвоем. И здесь чувствовалась аккуратность хозяина. Всякая картина висела ровно, не кренясь, а вместе они объединялись в одну гармоничную композицию. Размерами она значительно превосходила библиотеку и растекалась на десяток комнат, в каждой из которых господствовал свой мотив. Многие картины демонстрировали удивительные пейзажи. Сказочные и не всегда правдоподобные они показывали дремучие леса, изумрудные луга и заснеженные горы. Но чаще всего они рассказывали о небесном океане. Это был океан дремлющий, исполненный лазурной синевы, и бурный, клокотавший тяжелыми волнами-тучами. Его озарял пронзительный солнечный свет, и милосердный свет луны, а также общий свет двух светил, когда рошъяра еще поднимались в небо неразделенными близнецами. А на одной картине в небе раскрывались два огромных белых глаза их отца Нигдарабо.
– Все эти картины написал мой брат, – горделиво заявила его сестра.
Другие картины рассказывали о жизни духов. На самом большом полотне круг Яргулварда на четырех тронах восседали анияра. Аланара Неберис изобразил юным воином в алом шлеме и с пламенным мечом, извивающимся языками огня. Арахад представил женщиной в простых крестьянских одеждах с венком на голове, серпом и копной сена в руках. Властная Акаду с коралловой короной и в голубой пышной мантии, закрыв глаза, величественно отклонилась на спинку трона. Белобородый курчавый старик Атаур с перьями в растрепанных волосах и в простой белой рясе, напротив, низко надвинулся на Яргулвард. Сидели они именно в таком порядке: огонь против воды, а земля по другую сторону от воздуха. Мировое древо между ними пестрело цветами творения, цветами крина, которыми распускались еще не рожденные души во внешних мирах. Наибольшие из них можно было легко отыскать на картине: желудь Ядгеоса, каштан Канафгеоса и шелковицу Рошгеоса. Ближе к вершине древа зрело яблоко, форму которого имел Яраил. Не оставил без внимания художник и внутренние миры: мир духов, теней, зеркал, снов, имен и чувств, – но все они были показаны бесформенными размытыми плодами. На вершине древа нес дозор всевидящий и слепой четырехликий орел Аситип. Среди ветвей дремал истребитель чудовищ и пожиратель заблудших душ ужасный леопард Раваз. У корней сидел последний из трех стражей Яргулварда могучий великан Мурс. Порождая жизнь, он собирал опавшие листья и яркие цветы древа и бросал их в реку времени Абакаду.
Столь насыщенной, столь обширной была эта картина, что рассматривать и открывать для себя новое прежде в ней незамеченное Язар мог бы часами.
Сцена на противоположной стене была ему незнакома. В ней как будто бы нагой человек стоял, прикованный к золотым вратам четырьмя цепями. Красная цепь горела пламенем, черная темнела камнем, блестела льдом голубая и дымилась едва заметная сизая. Глаза, уши и рот узника также были зашиты цепями. Жилы на его шее раздулись, могучие мышцы налились в напряжении, из-под оков проступала синяя кровь. Казалось, жуткий узник вот-вот вырвется из нарисованного плена, и тогда обрушатся стены за его спиной.
– Это Яра, воплощение небытия и непроявленного мира, – объяснила Иварис. – Силой анияра он прикован к вратам Граньяриса – стены бытия. Когда он проявится, то уничтожит все сущее и соединится с ним в изначальном духе вечности Аяра.
– Лишь из прошлой картины я узнал, как удивителен наш мир, и теперь ты говоришь, что кто-то желает его отнять.
– Я не утверждаю, что это случится.
Картина внушала Язару неприязнь и вызывала желание поскорее покинуть помещение.
Следующий зал рассказывал истории жизни занавъяра – старших духов и детей анияра. На центральной картине собрались они все. Под цветами Яргулварда венчались двое: ансуровый исполин Ансу и ледяная дева Амих. Еще двое: болезненный тщедушный Арос и обрюзгшая неряшливая Атна имели также человеческие облики. Остальные занавъяра, по шесть ипостасей каждой стихии, походили на причудливых зверей, рыб и птиц. Картина передавала зрителю великую радость сочетания супругов. Казалось, наблюдая за ними, улыбаются даже лишенные человеческих лиц занавъяра.
Но уже на следующей картине обезглавленный Ансу стоял на коленях. Из его ужасной раны вытекала дымящаяся лава, а сам он теперь походил на пробудившийся вулкан.
– Его убили рошъяра, – объяснила Иварис. – А с его смертью не осталось силы, которая могла помешать им стать богами нашего мира. Он и сейчас стоит Кровавым вулканом на южной стороне нашего мира.
– Послушать вас с братом, так чтимые нами боги только и делали, что порабощали, да убивали, – заметил Язар, вдруг став на их защиту. – И мне начинает казаться, вы также к ним несправедливы. Вы осуждаете только победителей. Но что было бы, приди к власти иные правители? Подчини нас ядъяра, мы в лучшем случае оказались бы под гнетом великанов. А покори Яраил канафъяра, и люди, быть может, никогда бы и не родились.
– Ты рассуждаешь как человек, – поспорила Иварис. – Но я дочь лесного духа. Я знаю, что было у наших предков, и что мы потеряли. Нас сделали слабее именно рошъяра. Если бы так поступили иные боги, тогда я винила бы именно их.
В следующем зале были представлены духи рангом пониже, а также другие привычные Язару существа. Юные дриады играли в прятки со своим отцом лешим, а косматый старик шутливо грозился им ветвистой клюкой. Нагие фавны, обсев костер, играли на флейтах и пили из бараньих рогов вино. Крошечные крылатые сильфы соревновались в скорости, оседлав стремительных ледяных птичек асилинов. Обхватив вершину заостренной горы, дремал четырехкрылый облачный дракон. Было здесь изображение и Каштура, на ветвях которого сидел сам Неберис.
На одной картине Язар приметил таранда и громко воскликнул:
– Это он! Тот самый зверь, что вывел меня из Ведьминого леса!
Иварис пожала плечами.
– Должно быть, просто похож.
– Может быть, – согласился Язар, присмотревшись. Вероятно, ему просто хотелось, чтобы он оказался прав.
Еще одно примечательной картиной была сцена сотворения адорантов – предков первых животных Яраила. На ней альманд ваял из глины косматого медведя. Внешностью он был в равной степени близок и человеку и альву, сложение имел атлетичное, кожу белую, как мрамор, а лицо миловидное, какое могло подойти и женщине. На плече альманда сидел ворон, а положив голову ему на колено, за его работой наблюдал черный волк. Когда Иварис объяснила Язару сюжет картины, он грустно покачал головой.
– В галерее твоего брата я увидел больше, чем за всю остальную жизнь.
– Твоя жизнь только начинается. Возможно, ты и сам попадешь на одну из картин.
Глава двенадцатая. Отцы Язара
Бризарион встретил их узкими мощеными серыми булыжниками шумными улицами и обилием тяжеловесных каменных домов. Размахом он значительно уступал городам гигантам, таким как Тронгарос Мусота или далекий южный Берхаим. Однако все строения здесь теснились невероятно близко, нередко и вовсе сливаясь воедино. В таких смежных домах жили по две, а иногда и по три семьи. Выходя за дверь, они оказывались на маленьком клочке земли, на котором не всегда могло уместиться даже одно-единственное дерево. Зелени же в Бризарионе росло очень мало, ибо на каждый свободный участок помимо природы одновременно претендовало множество смекалистых лавочников и прижимистых купцов.
Среди серых безликих построек ярким маяком выделялась Беломраморная башня Небериса. Она располагалась внутри небольшого сада, огражденная от остального города высоким забором. В саду обитали только птицы и белки, но заходить в него праздношатающимся не дозволялось.
Они шли тихим молчаливым садом, наслаждаясь звонким пением птиц и приятным хрустом податливого снега под ногами. Но стоило им выбраться за ограду, как воздух наполнился тысячей звуков и голосов. С трудом протесняясь между домами, по мостовой грохотал пузатый экипаж. Лавочники и уличные зазывалы расхваливали свои товары наперебой. Высунувшись из окон, переругивались соседи, а лаем им отвечали бродячие псы. Сквозь общий шум жалобно пробивалась флейта и надсадно звенела лютня неприкаянного музыканта. Разноголосица кружила голову и оглушала.
– Какой ужасный город! – заключил Язар. Он прикрывал даже свои человеческие уши и теперь уже был рад, что слух его усилиями Хрустального Лиса притупился. – И это столица нашего царства? Как можно жить в таком городе?!
– Для меня непостижимо, как можно жить в любом городе, – посмеялась Иварис.
Ярким мазком живой природы в обители мертвых человеческих валунов была река Голубой Луч. Она брала начало в глубоких подземных водах, а на поверхности продолжала ныне пересохшее русло Синего Луча. Река делила Бризарион надвое и убегала в Тревожный океан. Сейчас она дремала подо льдом, столь прочным, что по нему бесстрашно разъезжали повозки. Больше того, даже некоторые дома, не помещаясь на земле, по-хозяйски наваливались на реку.
– Что же будет, когда растает лед? – задался естественным вопросом Язар.
– Этого не произойдет без дозволения царя, – ответила Иварис. – Ведь у него с Голубым Лучом особые счеты. Дух этой реки сын того старца, которого ты видел близ Золотаря. Голубой Луч беспощаден к людям и весьма коварен. Прежде он покрывался льдом с первым морозом, но лед его был обманчив в своей крепости. Даже в сердце зимы, когда по нему могли проехать повозки, в иной раз лед расступался и под ногами ребенка. Таким ребенком был Вулкард, когда Голубой Луч ухватил его и попытался утопить. Он ушел под лед мгновенно, и лишь острый слух моего брата услышал его приглушенный крик. Неберис выловил его и вернул к жизни. А когда Вулкард стал царем, то силой Державного скипетра обратил воду Голубого Луча в лед.
– Вот почему царь так сильно доверяет твоему брату.
– Вулкард тиран, но и ему не чужда благодарность, – согласилась Иварис.
– А что стало с речным духом? Жив ли он еще?
– Жив, я полагаю, но обессилен. И нет сомнения, он очень зол. И вот почему только мой брат должен занять место Вулкарда. Никто другой не сумеет договориться с водяным.
Язар опустился на колено и приложил ладонь ко льду. Ему почудилось, он слышит какое-то движение, сдавленное рычание и звон цепей. Как часто ему мерещились цепи. Весь мир в цепях, – подумалось ему.
Иварис положила руку ему на плечо.
– Не надо, – попросила она. – Тебе сейчас нельзя показывать свои силы.
Даже следуя подробным указаниям Небериса, они довольно долго блуждали лабиринтами улиц, прежде чем вышли к царской библиотеке. Это серое безликое здание от жилых домов отличалось только размерами. Не впечатляло и ее наполнение, а после необычайной коллекции Небериса она казалась большим и мрачным погребом, полным никому ненужных пыльных книг.
Сейчас она почти пустовала. Лишь группа подростков, тихонько перешептываясь, что-то высматривала на полках, да недовольный старик, заткнув большими пальцами уши, хмурился и пытался читать. Поднимая глаза, он кусал губы и метал незримые молнии в другой конец зала. Там, сдвинув столы, шумно играли в кости этезианские солдаты. По старинной игрецкой традиции победители пили золотой мед Вауглина, самого известного в надземном мире цверга-богача. Остальные игроки довольствовались густым и мутным «Укротителем волн». Этот напиток изготавливали поморы далекого Мельтона по разным сведениям не то из водорослей, забродивших в рыбьих пузырях, не то из слизней, вымоченных в чернилах каракатиц.
За огромной трехэтажной библиотекой присматривал всего один человек. Болезненного вида исхудавшая женщина воодушевилась приходу учеников Небериса. Но, узнав цель их визита, она тут же поникла.
– Я хорошо знаю Лежи, – заявила она и окунулась в воспоминания. – Я была еще совсем юной и неграмотной, когда он помог мне получить эту работу. Он учил меня истории, учил языкам. Вы не представляете, сколько он знает языков! И не только человеческих, ему даже известны языки цвергов и альвов! Полагаю, второго такого образованного человека нет во всем Бризарионе. Разве что Неберис, но ведь он и не человек.
Гости удивленно переглянулись.
– А где он сейчас? – с волнением спросил Язар.
– Здесь, в городе…– женщина почему-то смутилась и опустила взгляд.
Но гораздо сложнее было найти дом Лежи. Несколько раз путники проходили мимо, не подозревая, что живет он в обыкновенном сарае. Изнутри дом был завален грязным тряпьем, объедками, пустыми бутылками и прочим мусором. Дверь не затворялась плотно, а сквозь многочисленные щели в сарай настырно забиралась зима. Снег лежал в углах насыпью и не таял, воздух, однако, смердел смесью мочи, алкоголя и табака. Сам Лежи оказался в груде замаранных одеял. Он не отзывался и отказывался просыпаться, так что добудиться его удалось только магией.
Выглядел он болезненно и много старше своих лет. Седые слипшимися и редкие волосы тянулись щупальцами по его щекам и шее, маленькие глаза тонули в отекшем лице, а через щели редких гнилых зубов выходил невыносимый перегар.
На этот раз уже Иварис была счастлива притуплению своих чувств.
– Это вы Лежи? – спросил Язар.
Мужчина приподнялся, но уже в сидячем положении удерживался с трудом. Голова его клонилась то к одному плечу, то к другому, он часто моргал и надолго закрывал глаза.
– Вам чего надо? – раздраженно прохрипел Лежи, когда наконец его взгляд сумел различить гостей.
– Вы работали архивариусом, верно? – продолжал Язар. Тот внушительно кивнул. – Что же с вами случилось?
– Постарел я, вот что. Глаз уже не видит, руки дрожат. Смотри! – он поднял ладонь, подтверждая свои слова мелкой дрожью пальцев.
– У вас есть близкие люди, родственники?
– Никого нет! – Лежи горько покачал головой. – Один, как ветер в поле!
– Вы были женаты?
– Жена умерла, – старик нахмурился.
– Но перед этим сбежала от вас, – напомнил Язар. – Не понимаю, как вам удалось ее соблазнить.
Лежи вскочил и рассерженно осмотрел незваных гостей вмиг протрезвевшим взглядом.
– Что вы об этом можете знать?! – вспылил он. – Я любил Хозалиору! Но она довела меня до всего этого, – он брезгливо обвел рукой сарай. – Я кормил ее, кормил наших детей и всю ее многочисленную семью! Ей было мало! Она хотела большой дом, золотые кольца и кружевные наряды. Разве простой работник библиотеки мог ей все это дать? Она бежала с пузатым барином в Вальфруд. Я пытался забыться в объятьях других женщин. Я даже имел неосторожность жениться повторно. Но это было лишь мимолетное влечение. И даже сейчас спустя тридцать лет Хозалиора по-прежнему со мной. Эта гарпия когтит меня изнутри и рвет мое сердце. Теперь у меня нет ни большого дома, ни маленького, ни хорошей работы, ни плохой. И я слишком стар, чтобы менять свою жизнь. Нечего менять – кончено!
– Вы не обращались за помощью к целителям? – проникнувшись состраданием, спросила Иварис.
– Разве любовь – это болезнь, чтобы от нее лечиться? – задал риторический вопрос Лежи. – Я не всегда пьян, вы не подумайте. Надо же и пропитание себе добывать. Руки только вот трясутся… – он вновь показал руки. – И алкоголь не делает меня счастливым, но притупляет боль. Жить становится не так тяжело. Но вот сейчас… Ради чего вы привели меня в чувства? Чтобы я снова страдал? Мне нужно выпить.
Он начал рыскать в мусоре, рассматривая красными глазами пустые бутылки на свету.
– Вам нужна помощь, – настаивала Иварис.
– Уходите отсюда! – сердито пробормотал Лежи. – Оставьте меня.
Язар охотно послушался совета и потащил за руку Иварис, которая хотела задержаться.
– И это мой отец, – с горечью осознал он, оказавшись на улице.
– Не хочешь ему об этом сказать?
Язар отрицательно покачал головой. Он знал о пороках отца, но не догадывался, как далеко они его завели. Однако судьба Лежи его мало тревожила. В сущности, его поиски, как и письмо альва служили ему лишь предлогом не возвращаться к жизни пастуха.
Но когда они ушли, и ветер уже замел их снежный след, в неуютном сарае Лежи вдруг потеплело. Одинокий старик почувствовал себя лучше и рассудил обойтись без хмельного лекарства хотя бы один день.
Башня была Неберису местом уединения. Он не принимал в ней иных гостей за исключением сестры и Язара. Но однажды, когда все трое еще только завтракали за большим столом в трапезной, из коридора донеслись быстрые шаги. Иварис услышала их первой; встревоженная она призвала остальных к тишине. Язар впился руками в столешницу, но Неберис многоречиво отмахнулся и покачал головой.
– Простите, я забыл предупредить о появлении гостя.
Колдовской свет в дверном проеме встрепенулся, в комнату вошел человек в голубых одеждах небоизбранных. Это был коренной бризарец: высокий, статный и светловолосый. Голову он держал прямо, руку на бедре у костяного меча. И хотя теперь в его пустую глазницу был вправлен черный камень, Язар его сразу узнал. Он подскочил из-за стола и обнажил собственный точно такой же меч.
– Язар, – укоряющим тоном обратился к нему Неберис, продолжая сидеть. – Кеарис наш союзник и предводитель небоизбранных.
– Он хотел меня убить, – напомнил Язар.
– Нет, – возразил Неберис. – Он хотел отобрать у тебя глаз альва.
– Прости, Язар, что угрожал тебе, – Кеарис виновато опустил голову. – Но мне необходимы были эти глаза.
– Один у тебя уже есть, – заметила Иварис, рассматривая его потухший глаз. – Что ты им видишь?
– Я вижу дальше, чем любой человек. А, кроме того, глаз альва оберегает меня от диких зверей: ни одно животное по своей воле не нападет на меня.
Теперь все взгляды устремились к Неберису.
– Это эксперимент, о котором я обещал вам рассказать, – пояснил он. – Я желаю сотворить новую расу, уподобив людей альвам.
– Зачем? – задал очевидный вопрос Язар.
– Потому что считаю, человек заслуживает лучшей жизни, чем он имеет. Увы, мне не изменить всех людей – для того их необходимо оторвать от самих себя. Но хотя бы некоторым я смогу подарить гармонию с миром и счастье.
– Я думала, ты хочешь помочь народу Бризара, – разочарованно призналась Иварис. – Что ты будешь делать, когда свергнешь Вулкарда?
– Бризарцы никогда не примут царем наполовину лешего и наполовину альва. Мне нужна сила дворца Полонира. Исполнив свой замысел, я передам трон достойному человеку.
– Кому?
– Возможно, Елиаре.
– Я уважаю Елиару, – согласилась Иварис. – Она мудрая женщина и может стать достойной преемницей своего отца. Но брат, она уже стара. Ты знаешь, как стремительно угасают человеческие тело и разум. Едва ли она проживет еще хотя бы десять лет.
Это справедливое замечание больно ранило Небериса.
– Она младше меня, – холодно ответил он. – И когда в моих руках окажется дворец Полонира, я подарю ей новую молодость.
Иварис и Язар переглянулись.
– Забирай второй глаз, – рассудила она. – Право, мне необязательно было знать твоих намерений, чтобы тебе его отдать.
Неберис принял подарок рассеянно, мрачные мысли продолжали его одолевать.
– Кеарис, расскажи мне о положении небоизбранных, – попросил он.
– Господин, я принял в орден женщин. Они не умеют сражаться, но все чистокровные бризарки.
– Давно следовало, – согласился альв. – Вам же нужно будет как-то продолжать род. Не было ли новых столкновений с этезианцами?
– Солдаты Вулкарда не оставляют попыток унизить нас и задеть. Но с тех пор наши люди ведут себя еще осмотрительней.
– А что произошло в тот раз? – заинтересовалась Иварис.
– Трое пьяных солдат увязались за небоизбранным, – ответил ей брат. – Они застали его в баре и не позволили ему бежать. Никто из постояльцев не осмелился вмешаться. Они отрезали ему косу и срывали с него одежды. Возможно, они приняли его за женщину, а может и нет. Завязалась драка. Небоизбранный перерезал всех троих. Этезианцы желали ему казни, но на суде мне удалось его оправдать. Он бежал из города, но уже с другой стороны стен солдаты подкараулили его и убили. С тех пор они не упускают случая спровоцировать небоизбранных: иной раз безвинно наступят на ногу, а порою и незаметно уколют ножом.
– Господин, я знаю, Вулкард покровительствует небоизбранным, но этезианцы смелеют день ото дня, – продолжил Кеарис. – Я предлагаю временно отказаться от наших одежд и затаиться.
– Вы не должны прятаться, – возразил Неберис, оскорбленный таким предложением. – Я обсужу этот вопрос с царем. Уверен, он приструнит этезианцев.
Иных дел в Бризарионе у Иварис и Язара не имелось. Но теперь против собственной воли они оказались узниками города. Проводить их обратной дорогой через зеркало Неберис наотрез отказался, находя это неоправданным риском. Но еще неразумней было бы пытаться покинуть Бризарион на своих двоих или иным колдовством. Город патрулировали не только этезианские солдаты, но и маги. Новоприбывших они рассматривали пристально, часто останавливали и расспрашивали. В час, когда вальфрудские войска победно шествовали по Бризару, появление двух неизвестных магов коренного народа вызывало понятные опасения. Впрочем, имя Небериса имело над этезианцами магнетическую силу, и ограничивать их свободу они не решались.
– И почему Вулкард не вышвырнет этого альва из нашего города? – задавались вопросом одни солдаты.
– Политика, – объясняли другие. – В лице Небериса царь имеет доверие бризарцев. А реальной власти у альва никакой.
Немало времени было у них для изучения обороноспособности Бризариона. В сравнении с хрупким частоколом Золотаря толстые каменные стены города выглядели образцом неприступности. На многие версты они тянулись зубчатыми парапетами – мерлонами – и пристально щурились навесными стрельницами – машикулями; через них уже на последнем этапе сражения велся навесной бой, когда обороняющаяся сторона обстреливала противника, подобравшегося к самым стенам, а также забрасывала его камнями, кипящей смолой и маслом. По периметру город охраняли высокие круглые башни, а на их крышах размещались боевые метательные орудия.
Однако при тщательном изучении выяснилось, что городские стены не так уж и надежны. Возвышались они всего на шесть саженей, со времен возведения никогда не восстанавливались, да и в сражениях не испытывались.
Несколько крепче казались стены дворца Полонира, твердыни Вулкарда. Они и поднимались выше, и превосходили городские стены шириной. Но в первую очередь их защищало сильное охранное заклинание. Оно было выложено выступающими камнями стен, многократно повторялось и замыкалось кольцом. Заклинание создавало барьер, преодолеть который не могло ни живое существо, ни оружие, ни магия. Впрочем, и в его неуязвимость Иварис не верила, полагая, что, если потребуется, ее брат сумеет обойти эту защиту.
По замыслу же самого Небериса, одновременно с приходом вальфрудского войска внутри Бризариона вспыхнет восстание. Город добровольно распахнет врата и впустит армию. Этезианцы сдадутся стремительно, ибо не станут умирать на чужой земле. Без их защиты немногочисленным истовым сторонникам царя нечего будет противопоставить объединенным силам Вальфруда, небоизбранных и коренных жителей Бризариона.
– Но ведь сам Вулкард сильный маг, – не сдавался Язар.
– Он всего лишь человек, – возражал Неберис. – Не сильнее меня, Иварис, или тебя.
Когда Язар в очередной раз напомнил ему о своей неспособности колдовать, тот повел его в зал практического колдовства на второй этаж башни.
– Значит, пора научиться, – рассудил он.
Для волшебников зал практического колдовства является особенным местом. Их устраивают в собственных домах, где тайно экспериментируют и часто творят куда более разрушительную и жуткую магию, чем на глазах остального мира. Здесь они испытывают и познают себя. Если библиотека мага есть его разум, то зал практического колдовства это его сердце. Маг раскрывается перед ним, отворяя секреты, какие хранит и от лучших друзей. Но чтобы удерживать его тяжелые тайны, стены колдовского зала должны быть прочны и немы.
Секреты Небериса были столь велики, что заключавшие их стены не имели даже дверей.
– Стены замка настолько надежны, насколько прочны их врата, – объяснил он. – У меня этой уязвимости нет.
Он прикоснулся к стене рукой, и охранное заклинание, распознав хозяина, исказило пространство: теперь белый мрамор башни был не тверже воды. Пропустив гостей, камень возвратил структуру.
А вот изнутри в зале уже были двери. Все они состояли из серебра и запирали маленькие комнатки с магическими вещами. Пока Неберис отлучился в одну из них, Язар изучал помещение. Это был огромный и совершенно пустой зал. Здесь, как и во всей башне, в неподвижной чистоте не кружило и пылинки. И, несмотря на предназначение, в нем невозможно было обнаружить даже мельчайшей царапины или иных следов разрушительного колдовства. По всей длине зала, высеченные из камня, тянулись писанные рошъянтисом узоры, местами они дополнялись вкраплениями жемчуга, слюды и хрусталя.
В центре зал поднимался круглой серебряной площадкой, которую окружали два выбитых в мраморе кольца. Идущие от нее письмена пересекали первое пустое кольцо и сливались со вторым, заполненным серебром.
Неберис посыпал внутреннее кольцо янтарной крошкой и расставил на нем шесть тоненьких, как мизинцы, голубых свечей. Такие свечи использовали в ритуалах альвы, а изготавливали их из воска, который производили голубые пчелы небесного океана. Свечи он соединил гексаграммой лентами из кожи саламандр.
Язар поднялся на постамент. Неберис обошел гексаграмму по лентам, зажигая колдовством одну свечу за другой. Все они разгорелись алым. Закончив, альв вышел из круга.
– Я отправлю тебя в Атмару – мир духов, – предупредил он. – Если ты не человек, то сумеешь вернуться живым.
Язар, изумленный таким поворотом, уже хотел спрыгнуть с постамента, однако магия Небериса опередила его.
Он падал в пестрый водоворот. Красная, синяя, желтая, зеленая, белая и черная волны накатывали на него со всех сторон, как лепестки огромного горящего цветка. Каждая из волн желала забрать добычу себе, каждая пыталась поднять его на гребень, а затем утопить. Жар белой волны был ему приятен, а тепло желтой волны придавало ему сил. Зеленая волна будто вымывала из него части, а черная забирала его тепло. Синяя волна умиротворяла и унимала тревоги. Но все они были далеки Язару, он противился и не желал им служить. А когда на него накатила красная волна, он не стал с ней бороться. Он утонул в красном пламени и воссоединился с ним.
Язар открыл глаза. Нагой он лежал на огромном рубине и смотрел в горящее красное пламя. Языки огня двигались размеренными волнами, а на их гребнях скользили розовые, алые и вишневые молнии. Все пространство вокруг занимало красное пламя. Там, где человеку привычно небо, оно летало светлыми облаками, а под ними стелился бескрайний густой океан. Если бы Язар пожелал достичь дна этого океана, он достиг бы синего, а затем и зеленого мира. И так, пока не вернулся бы с небес к камню, на котором лежал.
В блеске рубина Язар заметил тонкие, как паутина, яркие красные лучики. Они беспорядочно перемещались, словно гонялись друг за другом, играя.
– Будто живые, – высказался Язар, поднося к ним ладонь.
Лучики замерли от его голоса, а затем прыгнули ему на ладонь и продолжили танцевать. И вдруг Язар услышал идущий отовсюду дружный звонкий хор.
– Мы чули – нити творения Аланара. Здесь все состоит из нас, и даже ты, смешной элементаль.
