Владислав Алеф
Часы Застывшего Часа
Глава тринадцатая. Интриги и предательства
Напряжение в Бризарионе нарастало. В городе было объявлено военное положение, и контроль на улицах ужесточился. Этезианцы хватали праздношатающихся и без суда бросали в тюрьмы. Гонцам дурных вестей рубили ноги, пьяниц вешали на площадях. В каждом бризарце Вулкарду мерещился предатель. Он приказал вырвать языки менестрелям – ибо в их песнях ему слышались колдовские слова. Он постановил перебить бродячих котов и собак, ибо в них видел вражеских магов. Обыватели в страхе прятались в домах, боясь и в погожий день лишний раз отворить ставни. Все они кляли неуемную жажду тридцать восьмого царя из рода Нагинаров Увалира Стойкого. И тогда Вулкард предпринял неожиданный шаг.
Раскатистый звон колокола созывали народ к царскому дворцу. На фоне серых унылых домишек Бризариона ярким факелом сиял роскошный золоченый дворец Полонир. Названный в честь первого мага-царя Бризара он возвышался над городом оплывшим от собственной жадности великаном и взирал на свои мрачные владения сотнями витражных глаз, блестящих из-под низко надвинутых на головы золотых купольных шлемов.
На просторном полукруглом балконе одиноко стоял Вулкард. Был он и лицом груб и телом, так что и в нарядном золотом кафтане все одно походил на дородного деревенского пахаря или хмурого кузнеца. Голову ему венчала отороченная солнечной куницей шапка-корона, плечи и грудь покрывали тканые золотом самоцветные бармы. Над головой Вулкард высоко поднял символ верховной власти Бризара – Державный скипетр. На нем, повторяя герб Бризариона и всего царства, на изумрудном яблоке стоял, расправив крылья, золотой ястреб. Скипетр походил на жезл Кадимира, но был гораздо массивней и содержал куда большую магическую мощь.
– А вот и опора Вулкарда, – шепнул спутникам Неберис.
Они стояли в самом конце многотысячной толпы. Для наблюдения за царем полуальву довольно было и собственных глаз. Иварис и Язар, скрытые личинами бризарских магов, вынужденно обратились к заклинанию орлиного зрения.
– Что особенного в этом скипетре? – спросил Язар.
– С ним могущественный колдун Полонир тысячу лет назад низверг монархию, став первым волшебником-царем и объявив новое наследственное право. В скипетре заключен дух альвариха Набаха, на крыльях которого к нашему отцу некогда слетал старший альв Онурис.
– Значит, безвинное создание уже тысячу лет находится в плену царей Бризара, – вынесла для себя главную мысль Иварис. Ее лицо ожесточилось. – Почему же никто до сих пор его не освободил?
– Никто не осмелился. Отказаться от могущества альвариха, – все равно, что отказаться от трона. Ведь не людская благодарность удерживала Седогора царем девяносто лет. Завистники ходили за ним пятами, но старик до последних дней был осторожен.
– Так может и Аноира убил этот альварих? – вдруг осенило Язара.
– Скоро мы это выясним, – пообещал Неберис. – Но отложим разговор, обсуждать это сейчас крайне неосмотрительно.
Неберис не боялся быть обнаруженным, и не было ничего удивительного в том, что на зов царя он пришел со своими учениками. В толпе находились и другие его сторонники. Одни предпочли незаметно слиться с окружением, другие, напротив, не побоялись нарядиться в яркие голубые одежды небоизбранных. Вулкард не трогал их сознательно, дабы оставить мятежникам, о существовании которых отлично знал, ложную надежду на перемены. Такое осторожное поведение уже два года позволяло ему сдерживать недовольства, а в иных глазах казаться великодушным и милосердным.
Были в толпе и ярые последователи Вулкарда. Почти все они происходили из Этезии и лишь немногие родились в Бризаре. Среди прочих яркими цветами в сухой траве выделилась иноземная группа, прибывшая в Семард из восточного континента Хозалиоры. Они имели характерную для хозалиорцев кожу красноватого оттенка, а невысокий рост и жилистость выдавали в них уроженцев Афе-Лиота. К Вулкарду они пришли за помощью. Многие тысячелетия их королевство вело беспрерывное сражение с костяными великанами Вейинъярского княжества. Афелиоты были умелыми воинами, славными своими наездниками на гиппогрифах и могущественными оберегами, которые им подарили еще альманды. Они жили в условиях нескончаемой войны и сызмалу учились этому ремеслу. До недавних пор они легко сдерживали неорганизованных враждующих и между собой великанов. Однако теперь племена костяных великанов сплотились и даже заключили союз со своими песчаными соседями из Угрохадора. Все чаще великаны бесстрашно подбирались к человеческим землям, все чаще загоняли афелиотов под защиту городских стен. Великаны желали вернуть свои исконные земли, которые принадлежали им во времена их расцвета, когда человечество еще только училось ходить. Однако необъяснимо и устрашающе было поведение великанов, словно впервые за тысячелетия у них появилась сила, которая могла прекратить извечное противостояние исконных врагов.
Предводительница афелиотов Сте-ал-аяна сидела верхом на длиннокрылом сизом гиппогрифе. Под ней было особенное седло, застежки которого удерживали ее на звере в полете так, чтобы оставить свободными ее руки. Выросшая в степях она редко передвигалась на двух ногах и была столь умелой наездницей, что и сложнейшее колдовство творила на лету. Этих причудливых зверей альманды сотворили по подобию грифонов и в подарок людям. И как внешне львиную половину сменила лошадиная, изменился также их нрав. Высокомерных грифонов седлали только альвы, да некоторые маги находили способы ими управлять. Но гиппогрифы служили и простым солдатам, составляя или дополняя конницу хозалиорцам. И если грифон был хищником, его потомок оказался всеяден. Массивное сложение гиппогрифа не располагало к стремительным полетам, и он не мог поймать юркую птицу. Порою дикие гиппогрифы таскали жеребят, но чаще опустошали беспризорные бахчи и кукурузные поля.
Конные соотечественники Сте-ал-аяны сомкнулись вокруг нее кольцом. Все они вооружились короткими луками с костяными красноватыми стрелами, а также мечами и копьями из такой же кости. Эта необычная кость, называемая ковортом, произрастала на Хозалиоре сказочными кустарниками. В высоту они достигали сотню саженей, а их колкие ветви стелились по земле порою несколько верст. Ковортовые заросли были смертельно опасны для всякого живого существа. К ним не приближались дикие звери, и на них не гнездились птицы. И даже неосторожный комар, севший на ветвь такого куста, разрезался под собственным весом.
Именно коворт позволял афелиотам сдерживать великанов уже многие тысячелетия. Умельцы создавали из него не только оружие, но разрушительные артефакты и могущественные костяные свитки. Коворт имел божественное происхождение, являясь живыми костями противника Ансуа Вологама. Простое человеческое оружие было против него бессильно, и лишь плоть Ансуа – ансур – могла его переломить.
Необычайная острота делала коворт опасным и в обращении. Но тогда на помощь хозалиорцам приходил власник, он же мех Вологама. Из этой жесткой бурой травы они вязали защитные одежды, сапоги, рукавицы и шапки. Из него же делали ножны для мечей, колчаны для стрел и тетивы. Во власник были облачены и афелиотские кобылицы. Из него же был сделан футляр для свитков, висевший на поясе Сте-ал-аяны.
Невзирая на внушительный вид и грозную славу афелиотов, этезианцы не сторонились их, но даже старались подружиться. Они уважали восточных воинов за бесстрашие и доблесть, они уважали их колдунью за то, что она не чуралась простых воинов и участвовала на равных с ними в боях. И если Вулкард был укрытым стенами далеким правителем, Сте-ал-аяна выступала его глашатаем народу, его волей и его мечом.
Другим примечательным сторонником Вулкарда был шаман юд-ха Решительного Меча Кви-Керса. Внешностью он был грубее всякого человека, ибо и таковым считался лишь наполовину. Челюсть его была массивная тяжелая, рот наполнен тридцатью шестью острыми клыками, а узловатые пальцы оканчивались прочными когтями. Сила самих пальцев шамана была такова, что при рукопожатии легко могла сломать кости взрослому мужу. Размерами юд-ха Решительного Меча уступали только своим северным братьям из Могучего Молота. Кви-Керса возвышался над людьми на голову, имел нечеловечески огромные руки и раздутую грудь. Все тело его и даже лицо покрывала черная с белыми пятнами шерсть, однако сейчас почти вся она была скрыта одеждами. Шерсть юд-ха Решительного Меча не была такой густой, как у других народов Молтарба, и потому это племя дополнительно одевалось в одежды из шкур. Шкуры также указывали на положение юд-ха в племени. Дети шкур не носили и таким образом самые болезненные из них погибали от холода и не ослабляли кровь. Развивались юд-ха быстро, не как люди, но подобно диким животным. По достижении шести лет они проходили обряд имяположения и становились мужчинами и женщинами. Женщинам давали овечьи шкуры, чтобы они никогда не испытывали холода и берегли для детей домашнее тепло. Самых крепких и дородных из них награждали шкурами яков и отводили в гаремы шаманов. Слабосильных мужчин, больных, трусливых и старых обвязывали заячьими поясами. Они не годились для размножения и выступали в рабами. Принесли они пользу племени или нет – теперь их судьбы никого не интересовали. Но если рабы желали заслужить или вернуть утраченный статус воина, они могли проявить себя на охоте, в набеге или на войне. В зависимости от нрава шамана-вождя от них требовалось добыть одну медвежью, три волчих или пять человеческих голов. Став воином, юд-ха получал волчью шкуру. Шаманы носили шкуры медведей, а шаманы-вожди сшивали воедино лоскутки из всех животных, которых когда-либо добыли.
Одеяние Кви-Керса состояло из сотен отличных друг от друга лоскутов. Они плотно оборачивали тело шамана от ступней до подбородка, но не сковывали его движений. В шерсти были заплетены птичьи перья, костяшки, клыки, когти и другие всевозможные обереги. Ребра мелких животных служили ему браслетами, волчьи черепушки скалились эполетами на плечах. Лишь голова шамана не была покрыта чужой шерстью, но пушилась густой гривой, спускавшейся далеко за плечи. Такая грива росла только у шаманов-вождей, указывая на их большую силу и магический дар.
Только шаманы юд-ха обладали внятной речью, и только шаманы Решительного Меча были достаточно разумны, чтобы вести переговоры с людьми. Почему именно Кви-Керса занял сторону Вулкарда, никто не знал. С недоверием к нему относились даже этезианцы. Однако с приходом шамана в Бризарион вдруг прекратилась война людей и юд-ха.
Даже сейчас в толчее и давке люди сторонились шамана. Они чурались Кви-Керса как прокаженного, они боялись его звериного нрава и скалящихся волчих черепов.
– А это самый преданный сторонник Вулкарда, – обратил к шаману внимание спутников Неберис. – Не смотрите, что он из другого народа. Не смотрите, что он даже не человек. Человеческие пороки присущи не только людям.
Колокол продолжал собирать людей. Им уже не хватало место во дворе замка, они теснились на узких улочках, взбирались на деревья и крыши окрестных домов. Им необязательно было видеть самого Вулкарда, важнее для них было само присутствие. Страх непослушания гнал их на улицы, на звук колокола они собирались бездумно, как мотыльки на огонь. Сгорбленные старики волочились, опираясь о палки дребезжащими руками. Молодые матери приносили с собой детей; те уже начинали капризничать, но им закрывали рты – не доставало только навлечь на себя немилость этезианцев.
На просторном балконе Вулкард казался беззащитен в своем одиночестве. Он не укрылся магией, и никто из сторонников не пытался его уберечь. Однако ему покровительствовал Державный скипетр, и, кроме того, его хранил сам Полонир. Древний маг возвел настоящую магическую твердыню, внутри которой царь был почти неуязвим.
Вулкард опустил скипетр, и мгновенно смолк малейший шепот. Когда царь заговорил, его голос, усиленный магией, прогремел громом над всем Бризарионом. Его речь услышали и больные, и немощные, – те немногие, кто не нашли в себе сил почтить своим присутствием царя. Его голос звучал в домах, погребах и сараях, он облетел город и донес царскую волю даже недремлющим дозорным на стенах.
– Жители славного Бризариона! – заговорил Вулкард и распростер руки, словно пытался обнять подданных. Его низкий грубый голос, словно ударами кузнечного молота, высекал из металла слова. – Два года я защищаю вас от нападок Вальфруда, два года оберегаю ваши спины мечами чужой земли. Чужой для вас, но не для меня. Многие из вас догадывались о моем происхождении, и сейчас я говорю об этом открыто: по крови я этезианец. Но уже в малолетстве я был отлучен от дома и оказался в Бризаре. Здесь провел я всю сознательную жизнь, и Бризар стал для меня родиной. Меня воспитывал Седогор: мой отец, мой учитель и друг. Я благодарен ему всем, что имею. И безмерно скорблю, и жалею, что в пылу магического поединка не сумел сохранить ему жизнь, – Вулкард опустил голову и помолчал.
– Мои намерения вам хорошо известны, мои помыслы чисты и прозрачны. Я желал и желаю благополучия Бризару. Я желал вернуть ему исконные территории и вернуть его когда-то великую мощь. Но Вальфруд не понимает язык переговоров и ответом на наши законные требования идет на нас войной.
Не единожды я просил у вас помощи. Но бризарцы известны своим великодушием, и еще ни разу вы мне не отказали. Вы дали кров доблестным солдатам, вы разделили с ними свой урожай. Ваше радушие не осталось без благодарности, и два года все вы жили в мире, вдали от большой войны.
Вальфрудский царь Увалир Беспощадный не смог сломить этезианских щитов. Ибо хотя этезианцы родились на другой земле, они полюбили народ Бризара как свой собственный. Они жили с вашими семьями и питались вашей едой. Они полюбили вас как родителей и детей, братьев и сестер. И прямо сейчас, когда я говорю с вами, этезианцы сражаются и умирают за нас. Они сражаются стойко, не просят пощады и даже холодными пальцами цепляются за каждый клочок земли. Ведь и для них это земля давно не чужбина. Два года она кормила их, грела и берегла.
Увалир Беспощадный не сумел отобрать наши земли силой и тогда обратился к хитрости. Он принес ложь и громкие обещания. Он внес раздор в умы бризарцев, ополчил брата на брата, а сына на отца. Он желает разбить этезианцев и уничтожить меня. Но по какому праву чужеземный царь определяет судьбу нашей отчизны? И будет ли счастье Бризариону под его пятой? Увалир видит себя собирателем земель пасарских, и наше царство для него станет лишь первым куском. Покорив нас, он обратит взор на Грегалу, а после осмелится проглотить даже Мусот. Покуда наши солдаты сдерживали жадность Увалира, мусоты бездействовали. Что ж, они и сами вели сражения с юд-ха, а потому их сложно в этом винить. Однако теперь у нас с юд-ха перемирие, в знак которого в Бризарионе находится не в заложниках, но на правах почетного гостя шаман-вождь Решительного Меча, – он указал на него ладонью. – Усилиями Кви-Керса юд-ха перестали тревожить мусотов, а значит, старшие братья уже идут к нам!
Народ встретил его заявление с ликованием. Огромный Мусот одновременно вел сражения на многих фронтах. Если он обрушит всю свою силу на Вальфруд, то разгонит его солдат, как стаю наглых ворон.
– Нам остается только продержаться до прихода армии Мангора, – продолжил Вулкард. – Но теперь я подхожу к самой горькой части своего выступления. Я вновь вынужден просить вас, соотечественники, о помощи. Я ограждал вас от войны так долго, как только мог. Простите, что не разгромил врага прежде, простите, что подпустил к вашим стенам, – царь смиренно поклонился, и люди стали перешептываться: кто-то сочувственно, кто-то с недоумением. – Простите меня матери, что отбираю ваших сыновей, простите жены, что взываю к вашим мужьям. Но для победы мне нужна помощь всех вас. Война топчет наши посевы и стучит в наши двери. И я прошу вас выйти на порог. Встречайте врага мечом, без страха, без сожаления! Разбейте войско захватчика и дайте ему решительный отпор! – он вновь сделал паузу, и народ наполнил ее восторженным ревом. – Я буду сражаться вместе с вами! Я буду сражаться до последнего вздоха и до последнего удара в груди! Так вы поддержите меня, жители Бризариона? Вы встанете на защиту бризарской земли? – Толпа загудела в третий раз, сильнее и продолжительней, чем прежде. – Тогда встретим мечом вальфрудцев! Смерть захватчикам! Смерть врагу! – Вулкард высоко воздел Державный скипетр, лицо его было жестоко в своей неподвижности, взгляд одержим и красноречив.
– Смерть! Смерть! – скандировала толпа.
Царь уже скрылся за дворцовыми стенами, а толпа продолжала безумствовать и ликовать. Она пришла в волнение и теперь раскачивалась, как возмущенная ветром вода. Поведение людей вызвало негодование Иварис. Она что-то разозлено выкрикивала и грубо отталкивала тех, кто в слепой экзальтации наваливался и грозил ее придавать. Язар в растерянности переводил взгляд с нее на Небериса. Сам полуальв был мрачен как никогда. Он стоял каменным изваянием и, не шевелясь и не моргая, смотрел на давно опустевший балкон.
С тем же сумрачным взглядом сидя в библиотеке вечером он смотрел в камин. Сложенный из мотыльков-иклити – воздушных элементалей первого чина – он походил на кустистое облако. В камине сверкали яркие белые молнии, а сам он, словно живое существо, покачивался и дышал. Иварис и Язар стояли от Небериса сторонами, но полуальв столь сильно превосходил их ростом, что даже сидя оказался лишь немногим ниже.
– Как же мы поступим теперь? – спросил Язар, нетерпеливо переводя взгляд с брата на сестру. – Многие бризарцы заняли сторону Вулкарда и готовы сражаться со своими родственниками из Вальфруда.
– Они готовы сражаться и друг с другом, – заговорил Неберис после продолжительного молчания. – Но их поведение не меняет наших замыслов.
– Право, мне уже самому непонятно кого мы защищаем и от кого, – признался Язар. Неберис повернул голову и посмотрел на него с удивлением. – Похоже, многие бризарцы в самом деле поддерживают Вулкарда. Нет, для меня это не откровение, – добавил он поспешно. – Ведь в моем родном Виннике царя чтят подобно кормильцу и отцу. Но я полагал, это невежество, живущее только в деревнях.
– А как считаешь теперь? – спросил Неберис.
– Теперь не знаю.
– Как же легко тебя переубедить! – изумилась Иварис. – Быть может, ты попал под воздействие чар? Брат, Вулкард не прибегал к волшебству?
– Нет, я этого не заметил.
– Но, если царь нравится своему народу, имеем ли мы право выбирать за него? – продолжал задаваться вопросами Язар.
– Он не нравится нам, – напомнила Иварис. – А мы часть этого народа. Та часть, которую нельзя одурманить лживыми речами и в одночасье заставить обо всем забыть.
– В чем именно он солгал? Я помню, вы утверждали, что Вулкард желает сделать Бризар марионеткой Этезии, что он бесстыдно грабит наш народ и развязывает войны лишь для отвода глаз.
– Именно! – подтвердила Иварис.
– «Наш народ», – усмехнулся Неберис. – Сказал непомнящий своих родителей бог наполовину альву и наполовину фавне.
Язар не обратил внимания на его слова, а Иварис посмотрела на брата сердито.
– Но вдруг вы ошибаетесь? Что если он желает благополучия обеим странам? И это появление этезианцев и увеличение боевой мощи Бризара вызвало тревогу Вальфруда?
– Да ведь Бризар первым начал эту войну! – уже злилась его упрямству Иварис.
– Но ведь это правда, что восток Вальфруда когда-то принадлежал Бризару! Наш владения охватывали правую рукоять Скипетра и доходили до самой реки Колос!
– А Вальфруд был маленьким обособленным городом-государством, – согласился Неберис. – И что с того? Прежде не было и Вальфрудского царства, а еще раньше не было и Бризара. Эти земли входили в состав Мусота. Много позже того, как были отобраны у великанов.
– Я живу в Бризаре и, прежде всего, желаю благ своей стране, – гордо заявил Язар.
– А как ты думаешь, для Бризара будет лучше, если его правителем останется Вулкард? Или будет лучше, если его место займу я? – прямо спросил Неберис. Таким холодным и строгим Язар его еще не видел.
– Да ведь я не знаю, каким ты будешь царем.
– Язар, что ты такое говоришь?! – возмутилась Иварис.
– Погоди, сестра, – Неберис упреждающе повернул к ней ладонь. – В самом деле, ведь Язар не может этого знать, – он пристально посмотрел на него. – Я обещаю остановить это бессмысленное кровопролитие. Этого достаточно, чтобы ты принял мою сторону?
От такого вопроса и холода, исходящего от Небериса, Язар почувствовал себя неуютно. Он отвел взгляд.
– Я погорячился. Конечно же, я с вами, и я не думал вас предавать. Только я не мог во всем разобраться. Да и теперь мне не все понятно.
– Тогда спрашивай, – уже мягче обратился к нему Неберис.
– Правду ли Вулкард говорил о Седогоре? И зачем вообще он убил прежнего царя?
– Верно, что они были друзьями. Но верно также, что Седогор был другом каждому жителю своей страны. Их отношения не были особенными. Ответа же на твой второй вопрос я не знаю. Быть может, Вулкард затаил обиду на Этезию. Набирая власть, он желает заполучить расположение родины и показать, как она ошибалась и что потеряла. А может быть, над ним смеялись и в детстве его притесняли мальчишки-бризарцы. А может даже, он лишь инструмент в руках давних недоброжелателей Седогора.
– А его слова о помощи Мусота?
– Это ложь, – без раздумья отмахнулся Неберис. – Кви-Керса не обладает властью за пределами Решительного Меча. Другие племена не стали бы его слушать и не прекратили бы нападения на Мусот.
– Но тогда эта ложь скоро раскроется.
– Человеческая память короткая. Вулкарду важно добиться расположения народа сейчас. Потом всегда можно придумать оправдание. И если народ подчинится, он найдет оправдание сам.
Армия Вальфруда победно шествовала по Бризару. Первоначально она насчитывала двадцать тысяч солдат – столько же, сколько могла предоставить ответом враждующая сторона. Однако с каждым пройденным поселением она разрасталась, как снежный ком. Жители богатого пограничного Ростовщика снабдили воеводу Благомира обозами и сами же вступили в его ряды. Этезианцы отступали в центр страны, к столице. По пути они попадались в расставленные небоизбранными ловушки и погибали в засадах мятежа. Крестьяне предоставляли кров бывшим покровителям, а ночами беспощадно закалывали их во снах.
Но далеко не все бризарцы видели в вооруженном соседе освободителя. Иные вспоминали слова Вулкарда и воочию убеждались в их правдивости. Увалир жаждал их порабощения. И теперь, когда их этезианские защитники нуждались в поддержке самих бризарцев, они их предали, и предали своего царя. Быть может, иной раз действия Вулкарда вызывали и у них возмущения, но был он им царь и занимал свой трон по праву силы. В приверженности закону эти упрямцы сжигали собственные деревни, травили воду в вырытых их дедами колодцах и травили кормивший их скот. Они поднимали руки на отцов и братьев и переносили войну в собственные дома.
Их поведение изумляло Иварис. Получив в очередной раз подобное известие, она только качала головой.
– Какой странный народ, какой невежественный и наивный! Они безоговорочно верят царю, но не верят своим глазам! Вулкард обложил их поборами – они и счастливы помогать царю. Чужеземцы селятся в их домах – они и тех полагают кормить за благо. Но самое для меня удивительное, что чем хуже живет бризарец, чем он беднее, тем преданнее он тирану, тем истовей его любит.
– Оставь бедняков, – отмахнулся Неберис. – У них нет ничего кроме этой слепой любви. Они слишком несчастны, чтобы выдержать правды.
– Быстро же они забыли, как им жилось при Седогоре!
– В моей деревне любили Седогора, – вспомнил Язар. – Но также сильно теперь там любят Вулкарда. Да и сам я до недавних пор не питал к нему зла.
– За что его можно любить? – не унималась Иварис.
– Любят не за что-то, а просто так. Думаю, ты это знаешь, сестра. А послушание сильнее бризарцев, потому что это их инстинкт. Трон всегда доставался сильнейшему магу царства. Седогор не стал исключением и не просьбой сместил своего предшественника. Я помню это время. Лукиора называли мудрецом, а Седогора наглым юнцом, коварством захватившим власть. Шептались, будто Седогор прежде отравил его и уже после вызвал на бой. Правда это или нет, даже я не сумел узнать. Однако Лукиор и мне казался несокрушимым магом.
– Не думаю, что через сорок лет Вулкард превратится в добродушного степенного старца, – поспорила Иварис.
– И я так не думаю, – согласился Неберис. – Потому и пришел сюда.
Вулкард раздал бризарцам оружие и поставил в один ряд с этезианскими солдатами. Для большинства из них минувшего выступления оказалось довольно, чтобы перечеркнуть все его прегрешения. Теперь, как им виделось, он раскрыл свое истинное лицо. Он защищал их руками другого народа и ограничивал в правах, потому что слишком ими дорожил. Вооружая простых людей, царь смиренно просил у них за это прощения. Он вышел к народу и говорил с ним открыто, не прячась за глашатаями и камнем дворцовых стен. Он не стеснялся кланяться матерям за то, что, быть может, навсегда отбирает их сыновей. Возросшие поборы бризарцы видели неизбежной платой безопасности, а жестокость – дисциплиной, которую тяжким бременем царь добровольно на себя брал. Еще вчера выступавшие против угнетения горожане прониклись его идеями.
Не все приняли его слова чистой монетой, и мятеж в сердцах иных продолжал полыхать. Однако теперь они выступали не против царя и нахлебников-этезианцев, но против своего же народа. Оставшись в меньшинстве, они больше не смели выражаться открыто даже в стенах собственных домов. Между соседями вспыхивали кровавые ссоры. Дети с болью в сердцах доносили на отцов. Изменников вешали прилюдно или украдкой закалывали в переулках. Еще далеко от города стояла армия Вальфруда, но в Бризарион уже пришла война.
Через преданных сторонников Неберис пустил слухи о возобновившихся набегах на Мусот юд-ха. Он преувеличивал настоящую величину армии Вальфруда, однако же, как всякую убедительную ложь, сдабривал ее толикой правды. Так, он рассказывал о народной поддержке войску Благомира. Он не завербовал новых последователей, ибо не мог положиться на тех, кто менял свое мнение, словно было оно облаком, подчиненным дуновению ветра. Но ему удалось внести смуту в умы обывателей и ослабить их веру в царя.
Ежедневно Вулкард вызывал к себе Небериса и советовался с ним. В такие часы Иварис и Язар пребывали в волнительном ожидании. Всякий раз им казалось, что уж сегодня осторожный царь непременно его разоблачит.
Однажды Неберис сообщил, что у самого дворца этезианцами был пойман человек по описанию похожий на Лежи. Мужчина был нетрезв и гневно поносил царя на чужих языках. Он кричал, что остался единственным зрячим в городе слепцов, он призывал людей к цареубийству, за что и был немедленно заколот солдатами.
– Лежи никогда не был мне отцом, – заявил Язар после молчания. – Но тот человек у дворца говорил правильные вещи, и мне жаль, что он не дожил до лучших времен.
Для них самих покидать башню стало слишком опасно. Почти все это время они проводили в библиотеке и в зале практического колдовства. Иварис обучала Язара и сама постигала новое для себя волшебство. Зарывшись в многотрудные фолианты, она подолгу сидела в мягких креслах. На бумажном плоту она следовала реками древних мыслителей и ловила их глубинные мысли чернильным сачком. Но покуда она странствовала, ее плоть согревало пламя Язара. Иногда он зажигал камин мягким желтым огнем Кордрима, иногда целительным белым пламенем Вайшама, а порою и жгучим жаром Ярхота. К помощи других огней он не прибегал, но и они теперь были ему подвластны. Без всякого для себя вреда он загребал огни руками, он слушал их и говорил с ними, вдыхал их и вкушал.
Но не только огни ему починялись. Он научился управлять силами внутренних миров и магией своих отцов рошъяра. Он не знал придуманных людьми названий заклинаний и не следовал установленным правилам, ибо колдовство было ему естественно, как дыхание. Однако же порою, когда он желал сотворить не заурядную молнию, но продемонстрировать по-настоящему могущественное колдовство, магия не отзывалась. Она дребезжала, скованная черными кандалами, но оставалась в плену. В такие минуты Язар отчаянно сдавливал себе запястья, но быстро успокаивался и остывал. В мрачном безмолвии он возвращался в библиотеку и подолгу беседовал с огнем.
– Я мог бы разорвать Вулкарда на части и обратить его армию в пыль, – признался он однажды Иварис.
– Нет, – возразила она. – Ты не сумеешь. Ведь как только ты снимешь оковы, то перестанешь существовать.
– Но я вернусь, и вернусь с прежней врожденной силой.
– Прошу тебя, не думай об этом. Повремени хотя бы до окончания войны. А, кроме того, – она грустно вздохнула. – Я боюсь, что тогда Язар умрет навсегда. Ведь ушла безвозвратно Атаказ, и Нуриис безвозвратно ушла.
– Я не помню своих прежних жизней, но убежден, они в глубине моей души, они со мной. А еще я убежден, что, когда память ко мне вернется, я останусь все так же предан тебе.
Он гладил Иварис по жестким волосам и целовал горячо, как и положено огненному богу, однако в такие минуты ее не согревал и его божественный жар.
– Это слова юноши, а не бога, – печально отвечала она.
И тогда Иварис, древняя по меркам людей, чувствовала себя хрупким деревцем, пытающимся удержать уходящий солнечный день. Даже для нее, дочери лесного духа, однажды обязательно наступит ночь. А солнце взойдет снова и будет ласкать лучами уже новый мир. Думала она и о том, сколько лет Язару, сколько раз он любил, а сколько любили его. Возможно, ему поклонялись и возводили храмы, а может, он был жестоким богом и карал целые народы огненным мечом. Все чаще она склонялась именно к такому горькому заключению. Из Атмару вернулся не тот юноша, не знающий мира за пределами родной деревни, но кто-то другой. Этот новый Язар был гораздо строже, он загорался от любой незримой искры, но также быстро остывал. Он ожесточенно спорил с ней и упрекал ее брата в бездействии. Ему не сиделось в стенах его башни, а Неберису все тяжелее удавалось его удержать.
Если Язар родился еще в век Белого солнца, то выступал против занавъяра и остальных духов. Тогда, в битве за Яраил, в том числе он сражался и с ее отцом. Вновь и вновь Иварис возвращалась к этим сумрачным размышлениям, но неизбежно терялась, пока не разграничила для себя Язара на двух разных существ. Одно являлось богом, о котором она ничего не знала, другое из плоти было с ней прямо сейчас. И уже потому, что бог мог отобрать у нее человека, она относилась к нему враждебно, как к вору и первому врагу. Иногда ей даже казалось, их можно разделить. Об этом она втайне разговаривала с братом.
