Анастасия Малькова
Луна, ослеплённая Солнцем
Оливер был крайне огорчен тем, что Оливия отказалась проводить его в аэропорту. Они даже слегка повздорили, потому что Оливия изменила свое решение в последний момент и аргументировала это тем, что мать напилась до посинения и Оливия поставила в приоритет её, а не своего суженого.
«У неё есть Стив, вот пусть он с ней и возится. Она не маленькая», – написал обиженный Оливер, на что получил ответ:
«Ты тоже не маленький. А Стив забухал с дружбанами, ему до мамы нет дела»
«С него пример берешь? Материному ухажеру нет до неё дела, а тебе нет дела до меня», – написал Оливер.
«Это ты меня сюда привезла, а теперь я должен сам в незнакомом штате разбираться, на чем, когда, во сколько и за сколько уезжать. И еще выяснять, как добраться до места, откуда я уеду. Спасибо»
«Я тебе предлагала ехать со мной, ты отказался. Нас бы Томас увез», – ответила Оливия, но Оливер парировал:
«Я больше не хочу смотреть на этот пьяный срач»
«Тогда катись», – это сообщение Оливии стало последним в их переписке. Оно было отправлено вчера поздно вечером.
Если подытожить, Оливера не впечатлило знакомство с матерью Оливии, и он захотел уехать раньше. В планы Оливии столь скорый уезд не входил, и она сказала езжать Оливеру одному. В Луизиану они прибыли на машине друга Оливии, поэтому Оливер нигде не засветился при покупке билетов.
Сейчас он был вынужден добираться до Колумбии другим транспортом – некий Томас готов был садиться за руль только через неделю. Поэтому Оливер купил билет на самолет. Изначально Оливия обещала его проводить, но за день до отлета мать набухалась, и Оливия осталась с ней. Оливер чувствовал себя брошенным, потому что его привезли в незнакомый штат и вынудили разбираться со всем одному.
Все получилось так, как и предполагал Джоб: ничего хорошего. Что еще можно было ожидать от матери-алкоголички? Радушного приема? Даже при гостях она устроила попойку.
Это Джоб узнал из последних сообщений. Пролистав переписку вверх, вскрылась еще одна подробность: Оливер тратил не только внимание, силы и время на Оливию. Но и большие финансы.
Оливия сфотографировала свои уши со вставленными в них серебряными серьгами и подписала: «Спасибо, любимый!». Во вложениях были и фотографий одежды, роскошных букетов цветов. Джоб открыл уведомления о тратах по картам и с ужасом понял, что Оливер сливае всю зарплату на Оливию. И ладно бы только несчастную зарплату посудомойщика на полставки: Оливер потратил значительную часть денег за оплату следующего семестра в колледже. Джоб всегда ему переводил деньги за учебу, и Оливер сам вносил оплату. А тут… Потрачено больше половины.
Оливер фактически содержал Оливию.
Джобу самому понадобилась накапать валерианки. Он рассказал все Лауре и попросил её сесть за руль, иначе с ним в качестве водителя они точно попадут в аварию.
Как только стало известно о нахождении Оливера, Лаура и Джоб решили: сын дома не останется. К нему точно начнет приходить Оливия, нарушая душевное равновесие всей семьи. Учеба Оливера затрещит по швам – он наглядно это продемонстрировал, наплевав на экзамен.
Только вот Лаура и Джоб не успели обсудить, к кому уедет Оливер. Они оповестили бабушек и дедушек с обеих сторон. Когда вскрылась правда о кольце, Лаура приняла окончательное и бесповоротное решение.
Все четыре часа они ехали в гробовой тишине с заблокированными дверьми, чтобы Оливер не выскочил на дорогу – мало ли, что ему в голову придет. Карл и Глория встретили внука у ворот дома.
Лаура не спешила разблокировать двери. Оливер дернул ручку, которая, естественно, не поддалась, и вопросительно посмотрел в салонное зеркало.
– Ну? Откроете или тут останемся?
Джоб посмотрел в зеркало и встретился взглядом с сыном. Тот смотрел исподлобья, выглядел, как нахохлившийся воробей.
Джоб прочистил горло и заговорил:
– Зачем ты спускаешь все бабки на неё? Решил поиграть в благородного принца на белом коне?
Оливер расправил плечи и сел прямо, вытянувшись струной.
– А что, я не могу распоряжаться своими деньгами так, как хочу?
Снова эти выпады. Снова ответ вопросом на вопрос. Джоб, если честно, уже устал разговаривать с Оливером. Это в последнее время было очень изматывающим делом.
– А деньги, которые тебе отец перечисляет на учебу, тоже твои? Сам заработал? – выстукивая пальцами по рулю понятную только ей мелодию, вставила Лаура.
Оливеру нечего было ответить, и он вздохнул, а затем откинулся на спинку сидения.
– Ну, что ещё скажете? – после продолжительного молчания спросил Оливер. А сказать нечего было никому из них.
Джоб кое—как собрал мысли в кучу:
– Не зря я забрал у тебя карту, деньги и телефон. Посидишь без них, пока будешь готовиться к экзаменам. На пользу пойдет. А когда сдашь, съедешь от нас, раз такой самостоятельный. Будешь платить за учебу сам, за свои деньги снимать жилье себе и своей Оливии, будешь сам содержать её. Мы тебе больше ничего не дадим. Уже дали – и слишком много. Ты совсем обнаглел. Сам говоришь, что тебе двадцать лет и ты можешь самостоятельно принимать решения. Вот и решай.
Когда разблокировались двери, Оливер моментально вышел из машины, сам вытащил из багажника спортивную сумку, в которую сложил вещи. Что ж, уже не рюкзак, и то хорошо.
Глория обычно обнимала внука при встрече, но сейчас держалась отстраненно. Карл тоже не выказал радушия, хотя раньше хлопал внука и по плечам, и по спине.
Оливер должен был отбывать свое «заключение» в доме бабушки и дедушки, с которыми поссорился и оборвал отношения, в течение двух недель.
***
Джоб вздохнул с облегчением, когда сбагрил сына предкам. Да, говорить так о собственном ребенке плохо, но Джоб… Устал. Правда, он очень сильно устал от бесконечных ссор, длящихся больше полугода со дня рождения Оливера. Он хотел спокойствия и тишины в доме, чтобы там не царило напряжение и тучи не сгущались под потолком.
Он не знал, что делать с Оливером. Тот совсем отбился от рук, хотя говорить так о двадцатилетнем человеке странно. Пора его полностью отпустить в самостоятельное плаванье, и пусть он строит жизнь как хочет, если его никто не понимает.
Джоб понятия не имел, почему Оливер так считал. Что послужило причиной столь резкого изменения мнения насчет родственников? Жил себе Оливер и не тужил девятнадцать с половиной лет, а потом в его жизни появилась Оливия и все пошло наперекосяк.
Джоб периодически звонил родителям и спрашивал, как у Оливера дела. Мама отвечала, что лично контролировала процесс обучения внука, и тот имел успехи.
– А еще в свободное время он постоянно играет на пианино, – сообщила мама, и Джоб не понял, почему эта новость была произнесена так прискорбно.
– Что в этом плохого? Разве это не здорово?
Мама сделала паузу на несколько секунд, а потом сказала:
– Он уже восьмой день подряд играет «Реквием по мечте».
Джоб устало помассировал висок.
Оливер закончил музыкальную школу с отличием. Глория так же занималась с ним вне стен музыкальной школы. Оливер часто играл на пианино бабушки и дедушки. Он всегда радовал их своими музыкальными успехами.
Но сейчас он их откровенно раздражал.
На третий день отбывания наказания Оливеру написала Оливия:
«Любимый, ты все еще злишься?»
Джоб прочитал и не ответил.
«Как долетел? Надеюсь, твой самолет не разбился и ты жив», – написала она со смеющимся смайликом спустя восемь часов.
Джоб смахнул сообщение с экрана телефона.
Оливия снова напечатала уже на следующий день:
«Доброе утро, какие планы? Предки тебя не третируют?»
Джоб убрал звук уведомления на телефоне Оливера.
«Слушай, хватит меня игнорировать. Ответь уже, а»
И Джоб не выдержал – ответил. Даже записал голосовое сообщение:
– Здравствуйте, Оливия, это Джоб, отец Оливера. Он наказан за свое поведение, поэтому не может вам ответить. Пожалуйста, больше не пишите ему. Я советую вам держаться от него подальше.
Голосовое сообщение было прослушано спустя считанные минуты. Так же быстро Оливия напечатала:
«Что это значит?»
Джоб записал:
– Это значит, что я запрещаю вам встречаться с моим сыном. Я считаю, вы достаточно обновили гардероб за счет нашей семьи.
Он выключил телефон Оливера.
Две недели каникул Оливера действительно прошли спокойно. Душеное состояние несколько стабилизировалось – в основном из-за позитивных новостей от Карла и Глории. Со стороны Оливера не последовало никаких выкидонов. Остыв и проанализировав ситуацию, Джоб решил, что слишком жестоко вот так сразу выкидывать сына из семейного гнезда. Пусть этот процесс будет идти постепенно, несмотря на свою неизбежность.
Джоб не спешил быстро снимать санкции с Оливера. Он вручил ему кнопочный телефон, которым сам пользовался лет восемь назад, и специально купил чистую сим—карту, вписав туда только номера родственников. Он надеялся, что Оливер не знает наизусть номер телефона Оливии, а если и знает, то считал, что сможет проконтролировать отсутствие их контакта.
Оливия действительно больше не писала после предупреждения. Джоб это проверил, включив телефон Оливера спустя несколько дней. Так же он искал в переписке с Оливией факты о её жизни и узнал, что она не учится в колледже, а работает в супермаркете, находящемся далеко от колледжа Оливера. Что ж, проблема решаемая.
У Лауры как раз начался отпуск, и она согласилась отвозить Оливера в колледж и обратно.
– Это смешно, – сказал Оливер в ответ на это известие и кнопочный телефон.
– Смешно твое поведение, сынок, – парировала Лаура.
Оливер на удивление был спокоен после каникул, проведенных с бабушкой и дедушкой. Карл сказал, что, по крайней мере, с ним внук наладил отношения. Отношения с Глорией из колких перешли в нейтральные.
Месяц прошел без происшествий. Оливер пересдал экзамен и зачёт, на которые не явился в первый раз, и Джоб начал выдавать ему деньги на карманные расходы, хоть и в минимальном объеме. За семестр он внес оплату без участия Оливера. Оливер по-прежнему работал, и часто родители заезжали за ним после смены.
Все вроде начало налаживаться, и тема Оливии перестала подниматься в доме. Казалось, что Оливер усвоил урок и больше с ней не общался. Пошел второй месяц безмятежной жизни. Но потом случилось кое-что еще.
В конце второго месяца Оливер начал испытывать недомогание и слабость, затем появились боли в животе и странная сыпь на теле. Он обратился к врачу.
Оливер, как и родители, думал, что это аллергическая сыпь, но почему-то терапевт, осмотрев его, направил его к инфекционисту и назначил кучу анализов. Оливер не мог внятно объяснить причину действий врача. Джоб подумал: может, у Оливера гельминты? Он вычитал в Интернете, что сыпь может появиться от этого.
Когда пришли результаты анализов и был поставлен точный диагноз, Джоб понял, почему Оливер не мог нормально объясниться.
У Оливера выявили гепатит В и ВИЧ-инфекцию.
– Что это значит?! Что это значит, я тебе говорю? – кричал Джоб, тыча в бумажки результатов анализов, лежащих на столе. Оливер сидел, вжав голову в плечи. – Может, ты объяснишь, как ты умудрился разом заразиться и тем, и тем?
Джоб не дурак, чтобы не знать, как заражаются ВИЧ и гепатитом В. Оливеру назначили повторный анализ на уже стопроцентное выявление ВИЧ, но Джобу и так все было понятно.
Оливер молчал, а его нижняя губа предательски дрожала от подступающих слез. Он был сильно напуган. Конечно, когда разом получаешь такие результаты, становится не до шуток. Джобу не было его жаль.
– Рассказывай давай, что было! Я не верю, что ты не знаешь! – ударив кулаком по столу, взревел Джоб. – Если сдохнешь от СПИДа, это будет уже не моя проблема!
Оглядываясь назад, Джоб ужасался словам, брошенных родному сыну. Он знал, что Оливер не умер бы от СПИДа, но говорил это специально, чтобы запугать. Если бы его отец сказал так, Джобу бы точно было больно. А что чувствовал Оливер в тот момент…
Однако тогда Джоба волновало лишь одно: Оливер либо кололся из одного шприца с другими наркоманами, либо сношался с кем не попадя.
В Оливера эти едкие фразы вселили еще больше страха, так что он сдавленно начал говорить:
– Я… да я… У нас Оливией было… Один раз… без презерватива…
На последних словах у Оливера задрожал голос, а по щекам заструились слезы. У Джоба они вызвали только раздражение, особенно после упоминания Оливии.
Она продолжала портить им жизнь.
– Когда это было? – вымученно, с трудом давя гнев, спросил Джоб.
Оливер залепетал о том, что, когда он вернулся из Зерстена, Джоб был на работе, а Лаура уехала по магазинам, Оливер тут же позвонил Оливии и она пришла к нему. Он хотел просто с ней увидеться, но потом Лаура позвонила и сообщила, что застряла в пробке и… Оливия предложила быстро перепихнуться, а презервативов у Оливера не было.
Когда Джоб это слушал, ему нестерпимо захотелось хлопнуть себя по лицу со всей дури, а еще заткнуть уши, чтобы не слышать эту ересь.
– Вы до этого всегда с презервативом сексом занимались? – спросил Джоб. Он почему—то не сомневался, что Оливер давно состоял с Оливией в сексуальных отношениях.
Заплаканный Оливер вдруг замотал головой и выдал неожиданное:
– Мы не занимались с ней до этого сексом.
Джоб не поверил своим ушам. Оливер никогда не занимался сексом с Оливией? Да быть такого не может!
– Придуриваться хватит. Ты мне и так уже все мозги выполоскал своими выходками!
Оливер, шмыгнув носом, метнул взгляд в сторону отца и твердо произнес:
– Я не придуриваюсь! Правда! Просто… Оливия говорила, что еще рано.
Джоба пробрал смех. Это было абсурдно: его сыну не давала даже такая непутевая девушка, как Оливия! У него не было слов, чтобы комментировать ситуацию.
В общем, первый раз с девушкой своей мечты у Оливера оказался очень запоминающимся. Напоминание об этом у него теперь осталось на всю жизнь – повторный анализ подтвердил наличие антител к ВИЧ в крови.
Теперь у Оливера появилось новое занятие: он получал антиретровирусную терапию. Насчет гепатита В ему не очень повезло: болезнь перешла в хроническую форму.
После того, как тайное стало явным, то есть, были раскрыты диагнозы Оливера, Джоб позвонил Оливии.
Та ответила не сразу. Прошло достаточно гудков, прежде чем девушка сняла трубку:
– Алло?
– Здравствуй, красавица, – с наигранным добродушием поприветствовал Джоб. – Есть время пообщаться со мной?
Он уточнил это, потому что слышал музыку на заднем фоне. Затем послышался хлопок двери: кажется, Оливия ушла в другую комнату.
– Что вам нужно? – Оливия узнала голос и задала вопрос не очень дружелюбно, в отличие от Джоба.
Тема беседы было очевидна обоим.
Она уже давно не казалась наивной дурочкой, особенно после фразы «предки не третируют?». Оливия прекрасно понимала положение Оливера, понимала, что у того из-за нее конфликты с родней, и все равно продолжала действовать по накатанной.
– Я хочу сказать тебе еще раз: отстань от Оливера. У него из—за тебя куча проблем.
Оливия засмеялась, да так, словно этим хохотом издевалась над Джобом.
– Из-за меня куча проблем? Вы правда так считаете?
Тогда Джоб не понял смысл её слов. Он почувствовал лишь изменившую интонацию, будто она сбросила все маски и явила Джобу свой истинный лик.
От кого ж еще, кроме как от неё, у Оливера проблемы? Оливия бредила. Однако после смерти Оливера Джоб понял, о чем она спрашивала.
Но тогда он ответил:
– Конечно, из-за тебя. Из-за кого у него букет ЗПП? Он заразился от тебя гепатитом и ВИЧ. Спустил на тебя кучу деньжищ и чуть не заимел большие проблемы с учебой. В этом виновата только ты.
– Вам удобно так думать, – многозначительно произнесла Оливия. – А вообще у него всегда был выбор. Отказать мне в сексе, не платить за меня, не покупать мне ничего. И учиться тоже, а не ехать со мной. Он сам так захотел так поступать. Хотя у него были на то причины, пусть и дурацкие… Наивный, несчастный мальчик.
Теперь она скидывала ответственность на Оливера и отзывалась о нем, как о какой-то букашке. И ведь даже не отрицала, что нагло пользовалась его средствами. Джоб это понял еще когда отправил голосовое, а та только послушала и ничего не прислала.
Джоб поворочал в голове слова Оливии, и в какой—то момент шестеренки в голове закрутились с удвоенной силой.
– Ты поэтому не занималась с ним сексом? Ты знала о своем статусе, но все равно пошла на это?
Оливия усмехнулась.
– Да нет. Контрацепцию никто не отменял. Просто… Оливер скучный у вас. Меня он не привлекал. А тогда очень хотелось секса, вот я и…
Джоба поразила наглость и бесстыдство девушки. Она знала, что больна, и при этом подвергла Оливера опасности!
– Слушай сюда, прошмандовка, – перебил Джоб, не желая больше слушать россказни. – Ты понимаешь, что это подсудное дело? За то, что ты сделала, дают реальный срок!
Оливия, во-первых, скрыла факт о своем статусе, во-вторых, умышленно занялась с Оливером незащищенным сексом, наплевав на безопасность! Какая же мерзкая, склизкая, отвратительная дрянь.
Она никогда не любила Оливера.
– Вы думаете, меня за это накажут? – с надменностью и торжеством произнесла Оливия. Она явно чувствовала себя в выигрыше. – Думаете, ваш сыночек пойдет на меня писать заявление?
– Думаешь, этого не сделаю я?!
Оливия в очередной раз усмехнулась.
– Да вы это докажите еще. Знаете, мне ваша семья уже порядком надоела. Вы слишком назойливые. Все вы. Я уже получила все, что могла, и все, что хотела. Так что вы могли не утруждать себя этим звонком. Я бы и сама порвала с Оливером. Опекайте и дальше своего ненаглядного – все равно неправильно это делаете. Чао.
Она сбросила звонок и отключила телефон. Джоб больше не смог до неё дозвониться.
***
К удивлению Оливера, отец вернул телефон со старой сим-картой и даже карту после того, как стали известны диагнозы. Конечно, на банковском счете Оливера был ноль, даже цента не осталось, но все равно ситуация изрядно поражала.
Как только Оливер включил телефон, он открыл чат с Оливией в мессенджере и обнаружил странные изменения в нем. Несколько голосовых, отправленных с его стороны, хотя он не мог их послать, потому что жил у бабушки с дедушкой без Интернета.
После их прослушивания волосы встали дыбом.
«Здравствуйте, Оливия, это Джоб, отец Оливера. Он наказан за свое поведение, поэтому не может вам ответить. Пожалуйста, больше не пишите ему. Я советую вам держаться от него подальше»
«Что это значит?»
«Это значит, что я запрещаю вам встречаться с моим сыном. Я считаю, вы достаточно обновили гардероб за счет нашей семьи»
Как отец посмел?!
Почему, почему он бесконечно врывается в их с Оливией отношения? Запрещал ехать в Луизиану, отобрал телефон, заставил предоставить к нему пароль, отвез на две недели к бабушке с дедушкой, разлучив с Оливией, стал контролировать каждый шаг… Оливер чувствовал, что ходит под колпаком. В эту единственную встречу сразу по прибытии домой, когда Оливер позвал Оливию к себе… Это было похоже на что-то прощальное.
Оливия не отвечала на звонки и смс с того случая. Теперь Оливер понял почему.
Она опасалась отца.
«Оливия, привет! Солнце, мне вернули телефон»
«Я сначала не понимал, почему ты мне не отвечала. Мне было очень грустно. Но теперь все встало на твои места. Плевать на отца, плевать на то, что он сказал. Я все еще люблю тебя, он ничего не решает»
«Давай встретимся?»
Оливер отправил эти сообщения с чувством трепета в груди. Но ни через час, ни через три, ни на следующий день Оливия не прочитала их, хоть и была в сети.
Все два месяца она не попадалась ему на глаза. Он ждал её у колледжа, – обычно она всегда встречала его после пар – заходил в магазин, где она работала, пропуская ради этого пары посреди учебного дня. Оливии как будто и след простыл.
Он спрашивал у работников магазина, где Оливия, и они сказали, что уволилась месяца полтора назад. Из квартиры, где Оливия снимала комнату, она съехала примерно в это же время. Оливер был в отчаянии. Что случилось? Почему её нигде не было?
Оливер все-таки её нашел. Точнее, напал на след. Он первым делом связался с одногруппником, который когда-то их свел на вечеринке. Они не очень хорошо общались, поэтому Оливер оставил этот вариант напоследок. Одногруппник заявил, что тоже давно не видел Оливию, но, возможно, её можно будет встретить в каком-то из клубов. Оливер записал названия всех трех.
И в одну из ночей, когда он снова вылез из дома через окно (отец вернул ручку окна, которую до этого открутил, чтобы Оливер не сбежал), убедившись, что родители спят, он пришел в третий из трех клубов и наконец-то наткнулся на Оливию.
Оливер её сначала не узнал. Раньше у неё были длинные красивые блондинистые волосы, которые, правда, они вместе покрасили в Луизиане в розовый. У Оливера розовый пигмент давно вымылся, и он теперь ходил с высушенными желто—соломенными прядями, забив на то, что отрастали темные корни.
Во встречу после приезда Оливия покрасила волосы в голубой. Оливер хотел сделать то же самое, но не было то желания, то времени. В конечном счете он забил.
Сейчас Оливия отстригла каре и перекрасила волосы в черный. У Оливера случился диссонанс: он помнил Оливию светленькой, а теперь её внешность сильно поменялась.
Она сидела за барной стойкой в платье, которое они покупали во время совместного шоппинга, и весело щебетала с каким-то лысым амбалом.
– Оливия! – крикнул Оливер, пытаясь переорать музыку. Он подошел ближе к барной стойке и, с трудом сдерживая улыбку, повторил: – Оливия!
Девушка резко обернулась. Она не ожидала увидеть его здесь. Окинув Оливера холодным оценивающим взглядом, Оливия произнесла:
– Ты? Ты чего здесь?
Оливер опешил от равнодушия, сквозящего в голосе. Он не понимал причину изменившегося к нему отношения.
– Я… – не удавалось даже подобрать слова. – Я хотел поговорить. Насчет нас и отца.
– Нас? – пробасил амбал рядом с Оливией. По телу прошли мурашки от интонации, не предвещающей ничего хорошего.
Оливия нежно опустила ладонь на огромную ручищу амбала и улыбнулась ему. Возмущению Оливера не было предела. Что это было?!
– Не переживай, любимый. Мальчик слегка перепутал.
«Любимый»?! Что… Что вообще происходит? Оливер ничего не понимал. Почему она называет этого шкафа такими ласковыми словами, которыми раньше… Отзывалась о нем…
В голове Оливера царил хаос. Он не мог сопоставить факты между собой – они роились в голове, подобно пчелам в улее, и бесконечно жужжали. Оливия взяла Оливера под руку и почти силком вывела из клуба на улицу.
– На кой ты сюда приперся?! – накинулась Оливия. Оливер вытаращился на неё изумленными глазами.
– Я искал тебя. Я писал, звонил тебе, но ты не отвечала. Ходил к тебе на работу, и там сказали, что ты уволилась полтора месяца назад. В квартире тебя тоже не было. Я… Я пере…
Оливия грубо перебила его, остановив бесполезный для неё словесный поток:
– И зачем столько усилий? Если я не отвечаю, неужели непонятно, что лучше больше не писать и не звонить?
Эти слова были подобны ножу в спину.
– Я подумал… ты решила прекратить встречи из—за отца. Что он наговорил тебе всякого и напугал. Но он не должен становиться преградой в наших отношениях, если мы любим друг друга!
В Оливере все еще теплилась надежда, что это все сплошное недоразумение. Может, амбал угрожал Оливии и её семье, из—за чего ей приходилось подыгрывать и делать вид, что она его любит? Ну не могла Оливия так поступить с Оливером. Они же любили друг друга. У них все было по-настоящему, а вот с этим хмырем…
Оливия вздохнула.
– Возможно, я действительно прекратила это из-за твоего отца. Точнее сказать, из-за всей твоей семьи. Вы все меня достали.
Слова Оливии больно резали по телу, оставляя глубокие кровоточащие следы. Не верилось, что это говорила она. Она не могла так думать.
– А я..? – хватаясь за соломинку таящей на глазах веры в лучшее, прошептал он.
Оливия предстала перед ним палачом, рубящим с плеча.
– И ты тоже. Ты просто маленький несчастный мальчик.
Щемящая обида подкатила к горлу. Боль заклубилась в сердце, подобно едкому дыму. Стылая жуть ползла вверх по пальцам.
Оливер чувствовал, как его затапливает тьма. Как он минута за минутой, секунда за секундой все больше вязнет в топком болоте отчаяния.
На месте его жизни разверзлась пропасть.
Оливия продолжала что-то говорить про то, что ей нужны были деньги и тот, кто ей их даст. Она говорила о наивности Оливера, о том, что он дурачок, который рад был исполнить все её прихоти, а она этим пользовалась.
Оливер не запомнил четко ни одну из фраз, кроме:
– Я тебя не любила, а лишь делала вид, чтобы быть с тобой и дальше пользоваться твоими деньгами.
Все это было ложью. Оливера обманывали на протяжении года. Он не замечал этого вранья – сам обманываться был рад. А теперь у Оливии был новый спонсор – так она назвала того амбала. Ей хотелось выбраться из социальной дыры, и она решила достигать это через покровителей—мужчин.
От Оливера больше нечего было ждать, потому что семья слишком опекала его, так что Оливия бросила его за ненадобностью. И отец тут ни при чем.
Оливер все слушал, наблюдал за тем, как ноги тянет вниз болотная трясина. Он уже по пояс в грязи, спустя пару минут – по грудь. А когда болото утянуло по шею, он не без труда выдернул руку и ухватился ей за Оливию.
Если без метафор, то, когда Оливия пошла обратно в клуб, Оливер сильно вцепился пальцами в её локоть.
– Но мы же так много времени проводили вместе! Ты же так радовалась мне и моему вниманию! И радовала меня! Ты пошла знакомиться с моими родителями, познакомила меня со своей матерью! Разве у нас не было все серьезно?! Я люблю тебя, Оливия! Давай уедем куда–нибудь вместе, давай сбежим в лучшую жизнь! Вместе у нас все получится.
Оливии были противны слова Оливера и он сам – это было видно по тому, как она скривилась, когда он коснулся её.
– Пусти, придурок, мне больно!
– Оливия, я люблю тебя, пожалуйста, не уходи…!
– Ты слышишь, что я тебе говорю? Я тебя не люблю! Я пользовалась тобой, отвали!
– Ты не могла, все не так, это неправда, ты не могла…
– Бен!
В следующее мгновение Оливер почувствовал, как чужой огромный кулак впечатался в левую часть лица. Оливер споткнулся и упал.
Его ударил амбал, тот самый новый любимый Оливии. Он вышел, потому что она долго не возвращалась.
– Чтоб я больше не видел тебя рядом с ней. Иначе места мокрого от тебя не оставлю.
Он хотел пнуть Оливера напоследок, и уже взмахнул ногой, а Оливер приготовился к удару («Ну давай, давай, бей! Я не из слабаков, я все вытерплю!»). Оливия снова назвала его любимым, попросила уйти и не марать об него руки.
Вот так вот. Об Оливера теперь только и оставалось что мараться.
Он перевернулся на спину и уперся взглядом в темноту ночи, изредка разрываемую огоньками звезд. Он впервые лежал вот так на асфальте и разглядывал небо.
Он снова остался один. Предал единственный человек, который его любил. Хотя… И она на самом деле ничего к Оливеру не чувствовал.
– Эй, ты чё тут разлегся? Наторчался, а теперь вертолеты ловишь? Я сейчас копов вызову, – раздался недружелюбный голос откуда—то сверху. Оливер повернул голову и увидел охранника клуба перед собой.
– Не надо. Я встаю.
Он поднялся с земли, отряхнулся для виду и пошёл. Левая сторона лица болела. Двигать челюстью было неприятно. Оливеру пора возвращаться домой.
Хотя дом ли это, если ему там никто не рад?
***
В Оливере постепенно начало что-то меняться.
Ну, кроме того, что он решил вдруг покраситься в черный. По его левой щеке растекся лиловым синяк. Родители пытались выяснить, откуда это у него, но он отмахнулся. Сказал, что упал с лестницы.
А потом сходил в магазин и в ванне сам себе покрасил волосы в черный.
Он стал более медлительным, заторможенным, часто просыпал пары. Выходил на завтрак разбитым, хотя говорил, что ложился вовремя. Потом он и вовсе перестал нормально спать – замучила бессонница. Он не выходил есть с семьей.
У него было амебное состояние. Ему тяжелее стало выполнять задачи, с которыми он обычно быстро справлялся. Он отказывался помогать в бытовых делах и часы напролет не вставал с постели. С ним снова стало невозможно разговаривать – он от всего отказывался, ничего не хотел, просил, чтоб его не трогали.
– Что началось-то опять?! – негодовал Джоб, когда на просьбу помочь повесить полку Оливер так и не отреагировал. – До тебя не доорешься! Ты посмотри, что сотворил с комнатой! Что у тебя тут за свинарник?
Джоб перешагивал через фантики, пустые коробки из-под пицц, разбросанные носки и другую одежду. Пробирался как через зыбучие пески к кровати Оливера. Тот лежал, закутавшись в одеяло с головой. На дворе полдень, но Оливер плотно зашторил окна.
Джоб резко дернул шторы, солнечный свет стремительно ворвался в комнату. Он открыл окно на проветрирование, потому что в комнате стоял спертый воздух.
– Оливер, что это? Ты совсем разленился?
Оливер не ответил и слегка зашевелился под одеялом. Джоб подошел ближе и потряс сына за плечо, на что тот недовольно промычал. Джоб стянул с него одеяло.
– Отдай! – воскликнул Оливер, пытаясь ухватиться за одеяло, но Джоб его уже отбросил в конец кровати.
– Оливер, это что вообще?
Оливер молчал.
– Отец, отстань от меня, прошу, – сказал он, да таким тоном, будто был великомучеником. Он уткнулся лицом в подушку, уходя от разговора.
Джоб считал, что Оливер совсем разленился. Это никуда уже не шло: он что тут, тараканов и прочую живность решил разводить? Почему стал таким безучастным лежебокой? Совсем дисциплину потерял.
Джоб списывал нарушенный режим сна Оливера на залипание в соцсетях и сериалах до глубокой ночи, а отказ от домашней еды на то, что он ел всякую дрянь из доставки.
Разговоры с Оливером не возымели никакого эффекта. Вытаскивание его из постели – тоже. Все было без толку. Оливер был апатичным, равнодушным ко всему, что его окружало.
– Может, он болеет чем-то? – предположила Лаура, когда это стало длиться уже больше трёх недель. – Он сильно похудел. Мало ест, но заставить его невозможно.
– Он и без того нажил себе достаточно болячек, – недвусмысленно намекнул Джоб. Однако через несколько дней они все-таки повезли Оливера к врачу, потому что его состояние сильно беспокоило обоих родителей.
Оливер жаловался на бессонницу, снижение аппетита, слабость, головную боль, тревогу, апатию, усталость. Он говорил небыстро и тихо. Врач отправил Оливера к психиатру.
Так к его анамнезу добавилась депрессия. Оливеру прописали антидепрессанты и порекомендовали сеансы психотерапии.
Джоб раньше жалел, что они с Лаурой не завели еще одного ребенка. Теперь он радовался, что в их семье он один: еще одного такого Оливера, только поменьше, Джоб бы не выдержал.
Так нельзя говорить, но от Оливера проблемы сыпались одна за другой. Весь какой-то не такой, больной, несчастный. Нормально же жил девятнадцать с половиной лет – нет, потом моча в голову ударила и все пошло под откос.
