Анастасия Малькова
Луна, ослеплённая Солнцем
Оливер принимал таблетки, но они ему не помогали. Препараты заменили на более сильные. Это влетало семье в копеечку.
– Как же ты уже со своей депрессией надоел, честное слово, – однажды сказал Джоб в сердцах. – Все у тебя не так. Все тебе чего-то не хватает. Живут же люди нормально, а ты…
Джоб жалел об этих словах уже почти три года. Это было последнее, что он сказал сыну.
День рождения у Оливера двадцать четвертого июня. Он повесился на следующий день после него.
Джоб запомнил этот день на всю жизнь. Он отпечатался в его памяти в мельчайших подробностях.
В тот день Джоб возвращался с работы, Лаура задержалась на работе допоздна. Ничего не предвещало беды.
Когда Джоб пересёк порог дома, тот встретил его тишиной. Так было уже давно. Оливер не выходил из комнаты, не реагировал на движение в доме. Он ещё в конце третьего курса взял академический отпуск по состоянию здоровья. В этом году он должен был уже закончить обучение и получить степень бакалавра, но депрессия не отпускала, и он по-прежнему лечился.
Вдруг Джоб услышал мяуканье Бонифация. Это тоже было неудивительно: Оливер мог случайно закрыть его в ванной и, надев наушники, не реагировать на жалобные стенания кота.
Джоб пошел вызволять беднягу из ванной, но… Вызволять пришлось не только его. Точнее, совсем не его.
Джоб постучался в комнату Оливера, открыл её и пошатнулся. Если бы он не держался за ручку двери и под боком не был косяк, Джоб бы свалился в обморок.
От увиденного стало тяжело дышать. Мир накренился, покачнулся, и соленые жгучие волны ужаса омыли корабль жизни Джоба. Сердце учащенно забилось, бросило в пот.
Кот не был закрыт в ванной: он вился вокруг висящего в петле Оливера. Тот повесился на турнике, а под ним валялся упавший табурет.
– Оливер! – закричал Джоб на весь дом.
Дрожащими руками он вытащил сына из петли и не заметил, как из глаз брызнули слезы. Последний раз Джоб, наверное, плакал двадцать два года назад: в день, когда Оливер родился.
На самом деле Джоб запомнил детали не дня, а того момента, когда обнаружил тело Оливера. Дальше все было как в тумане. Приезд скорой помощи и полиции, горькие слезы и крики Лауры. Столько движений, столько суеты, столько слов – и все они слились воедино.
Но это было не самое болезненное. Оливер оставил на столе предсмертную записку:
"Мама, папа,
Я так больше не могу.
Я устал быть для вас обузой. Я устал обременять собой всех и каждого. Все мое детство вы отфутболивали меня от одних бабушки с дедушкой к другим. Вам никогда не было дела до меня. В последние два года вы только и спрашивали: что с тобой стало? А я отвечу, что всегда был таким. Просто так выпал случай, что вы заметили это лишь два года назад.
Ну, и ещё появилась Оливия. Она заставила вас всё это увидеть. А я никогда не менялся. Я просто… Всегда искал любви и, как мне казалось, нашёл её в ней. Но и она меня кинула, используя только ради денег.
В итоге к двадцати двум годам я подошёл с чётким пониманием, что меня никто и никогда искренне не любил. Я не был никому нужен.
Я устал быть брошенным.
Я уделял ей много времени и внимания, потому что боялся, что она меня бросит. Я сильно переживал во время наших ссор, потому что опять—таки боялся расставания с ней. Я дарил ей много подарков и много чего покупал, потому что надеялся, что так она от меня точно не уйдет.
Но она все равно ушла.
Меня никто никогда не понимал. Ни вы, ни друзья, ни Оливия. Я всегда был один. Наедине со своим одиночеством. От меня лишь хотели отказаться и называли отвратительным. Понимал ли меня Бонифаций? Или тоже считал меня отвратительным? Может, у него была хотя бы благодарность за то, что я его спас?
Я всегда хотел поддержки, но в ответ получал равнодушие.
Мне больно. Я умираю с болью в груди. Нет, это не камень в ваш огород. Это просто факт.
Я планировал умереть вчера, но вы заставили меня отпраздновать день рождения и собрались за одним столом, прямо как два года назад. Я не хотел. Я делал вид, что мне все нравится, чтобы опять не начались скандалы.
Без них, правда, не получилось.
Оливер»
***
– И тогда я понял, каким плохим отцом я был. Отвратительным оказался не мой сын, а я, – с судорожным вздохом закончил Джоб.
Стефан весь час провел на линии, прикрыв рот рукой от шока. У него не было ни мыслей, ни слов, ни комментариев. В голове пусто. Одна часть истории офигительней другой.
Он испытывал дежавю. Он чувствовал родство с Джобом, потому что тот переживал схожие эмоции.
– Это кошмар. – Фраза сама по себе сорвалась с губ Стефана.
Джоб спустя небольшую паузу продолжил:
– Да, так и есть. Я ведь… Я очень любил Оливера. Именно поэтому хотел уберечь его от Оливии. Я поступал так жестоко с ним, потому что не понимал, что мне нужно сделать, чтобы его вразумить. Все мои действия были ошибочными, начиная с детства Оливера. Я очень много работал, чтобы обеспечить семью. Часто у меня не оставалось сил и времени на сына. Я хотел, чтобы он жил безбедно и ни в чем не нуждался. Но я лишил его того, в чем он нуждался больше всего: в родителях. Я очень любил его, но я никогда не доказывал ему это.
Стефан с тяжелым сердцем слушал Джоба и понимал, что они так похожи в их горе. Стефан тоже не знал, что и как делать, и это привело к печальным последствиям.
– Я плакал всю ночь, перечитывал это письмо. Только тогда мне стало понятно поведение Оливера. Мой сын много раз просил меня о помощи, а я был глух и думал: что он выпендривается, если у него все есть? Родители Лауры перестали со мной общаться из-за смерти Оливера. Я думаю, что это… Заслуженно, наверное.
Стефан на несколько мгновений ушёл глубоко в свои мысли. На душе скребли кошки от разворошенных тлеющих углей воспоминаний. Когда он «вынырнул», Джоб уже говорил о другом:
– Мы с Лаурой не могли больше жить в том доме. Там все напоминало о нем. Сначала мы сняли квартиру, а потом купили маленький домик. В старом мы жить не могли, но и продать тоже рука не поднималась. Так что мы его сдаем в аренду.
После этого Стефан окончательно пришел в себя.
– То есть, сначала вы жили в этом двухэтажном доме?
– Да, – подтвердил Джоб.
Это слегка повергло в шок. Все это время Стефан жил там, где почти три года назад повесился человек?
– Надеюсь… Ни я, ни Ален не живем в комнате, где…?
Стефан не мог договорить и надеялся на понимание Джоба. Факт проживания в комнате на месте чьей-то смерти приносил дискомфорт.
– Нет, ты что! Он жил на первом этаже. Его комнату мы переделали под кладовую. Некоторые оставляют в комнатах погибших все нетронутым, но… Мы с Лаурой не смогли. Слишком тяжело.
Стефан вздохнул с облегчением. Однако он появлялся на месте смерти Оливера, хоть и не знал, что это оно. Кладовая не походила на жилое помещение. Стоило заметить, по площади оно больше, чем обычные кладовки.
– Стефан, – обратился к собеседнику Джоб, вновь вырывая из мыслей. – Я хочу прояснить. Я никогда не видел в тебе Оливера и не представлял на твоём месте его. Я не убеждал себя в том, что ты – это Оливер. Стефан, я всегда тебя видел Стефаном, а не кем-то другим. Я не собирался закрывать на тебе гештальты своего плохого отцовства. Я видел твои сходства с ним в том, что… Я чувствую, что ты, как и он, медленно тонешь. Я хотел помочь тебе остаться на плаву. Я не смог помочь Оливеру… Но я хотел бы стать для тебя опорой и поддержкой. А знакомил тебя со своей семьей, потому что хотел, ну… У тебя ведь родителей нет. Я хотел, чтобы ты немного почувствовал семейное тепло. Я говорил с матерью и отцом, объяснял им, чтобы они не заикались про Оливера, но для них это тоже очень больная тема. Они поссорились с ним в его день рождения. Лаура тоже, и она себя тоже очень винит. Мы все поступили с ним очень плохо.
Откровенность Джоба пробрала до костей. Задело что-то в пепелище души Стефана – что-то, что подобно маленькому ростку упорно проклевывалось в обожженной земле. Стефан хотел сказать, что его не получится вытянуть из трясины, в которой он киснет полтысячи лет. Но язык не повернулся это произнести.
Потому что это было неправдой. Стефан нуждался в Джобе и его помощи. Где бы он сейчас был, не предоставь Джоб ему работу и жилье по доброте душевной? Перебивался бы непостоянными заработками и действительно жил в коробке из-под холодильника.
Поэтому Стефан сказал:
– Спасибо. Для меня это важно.
Он его действительно простил.
Теперь он понимал причину столь сильной помощи Джоба. И хоть правда ложилась на плечи грузом, помощь теперь не вызывала сильного отторжения.
Глава 26. Где лучится и цветет апрель
Жизнь шла своим чередом.
Пассажирский состав машины был полностью укомплектован: Джоб вёз с собой Алена, Стефана, Билла и Эмбер.
Компания держала путь в Зерстен на день рождения Пахиты. Оно состоялось 9 апреля, но празднование отложили на полторы недели, чтобы снова не привлекать внимание фостерных родителей. Ален позвал всех друзей, и те охотно согласились. Пахита тоже одобрила идею – ей было интересно посмотреть на тех, с кем дружит старший брат.
Эмбер, Билл и Ален заняли задние пассажирские места, Ален сидел по центру. Стефан расположился спереди. После всех разрешенных со стариком обид это снова стало чем—то будничным.
Стефан с Джобом, кажется, породнились еще больше. В течение месяца Джоб приоткрывал подробности своей жизни после смерти сына. Так, он рассказал, как Бонифаций стал жить с Карлом и Глорией. У Лауры и Джоба не было ни времени, ни сил, чтобы ухаживать за котом. Родители старика предложили забрать кота себе – им будет, на кого отвлечься, и будет напоминание о внуке. Это они решили после похорон Оливера.
Кому-то больно от памяти о погибшем, а кому-то хочется каждый день встречаться с ней. Потому у Карла и Глории до сих пор висели фотографии с Оливером вдоль лестницы, будто он до сих пор жив, просто уехал далеко-далеко.
А еще Джоб поделился предысторией открытия кафе«Gusto e amore». Услышанное стало неожиданностью.
– Кроме того, что Оливер с детства хотел создать любящую семью, он мечтал о собственном уютном кафе. Он учился на экономическом факультете, чтобы на базе полученных знаний открыть свой бизнес. Ему нравилось учиться. Но… Он не успел осуществить свою мечту, – с толикой горечи произнес Джоб в один из вечеров, когда он и Стефан снова болтали по телефону. Эта приятная традиция была с успехом восстановлена. – Я решил воплотить в жизнь то, чего он так сильно желал. Мне было грустно видеть напоминания об Оливере в каждом уголке и вещи, но хотелось сделать что-то в знак того, что он для меня важен. Чтобы там, на небесах, он видел это.
– А почему кафе именно итальянской кухни? Оливеру нравилась Италия? – задал вопрос Стефан. То, почему выбор пал на такую тематику заведения, интересовало его с самого начала работы.
– Нет, это уже моя задумка. Я ездил в Италию перед тем, как создать кафе. Точнее сказать, поездка послужила толчком к его созданию.
Именно это и поразило Стефана.
Джоб работал бухгалтером, но из-за ухудшившегося морального состояния его эффективность на работе упала. На это ему недвусмысленно намекало начальство. Поняв, что так больше продолжаться не может, Джоб взял отпуск. Невероятно сильно хотелось сменить обстановку, сделать что-то абсурдное, перевернуть жизнь с ног на голову – не в том смысле, в каком судьба уже успела её перевернуть.
Джобу хотелось новых впечатлений. Он решил, что для этого отлично подойдет путешествие. Но куда? Мысль о поездке в другой штат претила.
Тогда Джоб взял глобус, закрыл глаза, крутанул его. Через пару оборотов он остановил вращающийся шар тычком пальца.
Да, пожалуй, это дурацкий способ выбора места для путешествий. Джоб, конечно же, оттолкнул бы идею поездки в сердце океана. Он старался целиться куда-то выше экватора. На его счастье, палец попал в Италию, в самое начало полуострова-сапога – север Италии рядом с Венецианским заливом.
Джоб выбирал между Венецией и Сан-Марино и все же решил посетить Венецию. Лаура отказалась ехать вместе с ним, сказав, что на работе аврал. Джоб знал, что это была отговорка, чтобы зарыться в работу и отвлечься от переживаний.
В общем, Джоб купил билеты в Венецию, прилетел туда, но легче не стало. Даже наоборот. Все чужое, странное, кругом вода, куча туристов…
– Я решил зайти в бар. Он был неподалеку от моего отеля. Там сидел один молодой мужчина с очаровательной улыбкой. Он выглядел таким умиротворенным, жизнерадостным, что я подумал: эх, живут же люди! Бывают же такие жизнелюбы! А я хожу с угрюмой мордой больше полугода. Он играл с барменом в города. Я сел за барную стойку в паре стульев от него и заказал виски. Пока бармен обслуживал меня, я чувствовал взгляд мужчины на мне. А когда мне подали виски, он подсел ко мне и предложил сыграть тоже.
– И ты согласился? – спросил Стефан с легкой усмешкой.
– Не особо хотелось мне играть… Я отказался и уже не помню, как дальше развился наш разговор. Но помню, что поделился тем, что экскурсии, которые я выбирал, были средней паршивости, и тогда он предложил на вечер стать его гидом. Мужчина был очень болтливым и умеющим разводить на разговор. Вечер плавно перетек в неделю. Я рассказал этому мужчине всю свою жизнь и причину поездки. Незнакомцу проще говорить о проблемах. А уж этому тем более. Он искренне сочувствовал. Он вдвое младше меня, но выглядел гораздо мудрее и зрелее. В какой—то момент я заикнулся о мечте Оливера, о том, что мне жаль, что он не выполнил её, и тогда этот мужчина сказал:
– Почему бы вам не исполнить мечту Оливера за него? Как дань его памяти. Я думаю, он очень обрадуется.
– Вы правда так думаете? – спросил Джоб. Они стояли поздним вечером на мосту, любуясь сияющей от луны тихой водной гладью канала. Было странно, что они говорили об Оливере, словно о живом, но Джоб понимал, что мужчина имел в виду: он будет наблюдать свысока.
Мужчина посмотрел на небо, улыбнулся со светлой грустью – в этот момент Джобу показалось, что тот думает именно об Оливере и совершенно точно знает его реакцию на создание кафе – и произнес:
– Да. Я уверен.
Так Джоб и этот мужчина стали бизнес—партнёрами. Каждый открыл кафе в своей стране. Мужчина говорил, что тоже давно хотел заняться чем-то таким, а тут появилась хорошая возможность. Джоб рассудил, что он прав.
Стефан был впечатлен рассказом. Ему было интересно, что это за таинственный молодой итальянец, но все никак не подворачивалась возможность прогуглить итальянскую версию «Gusto e amore». Стефан был занят то работой, то сборами в поездку и помощью Алену с организацией праздника для сестры – Джоб приоткрыл завесу тайны кафе за пару дней до отбытия в Зерстен. Иногда Стефан просто забывал о том, что хотел что—то поискать.
Кафе открыло Джобу второе дыхание. У него появилась мотивация двигаться дальше, и он с полной отдачей вкладывался в дело, потому что понимал, во имя чего работал. Это кафе было его детищем, проживанием боли утраты сына. Открытие «Gusto e amore» стало вторым днём рождения Джоба.
Стефан понял, что только благодаря «Gusto e amore» и тому мужчине все знали Джоба таким, какой он сейчас. Громкий, веселый, юморной. Два с лишним года назад он был погружен в глубокую скорбь.
Сейчас, правда, дела кафе не шли в гору – скорее, наоборот. Начался небольшой застой, посетителей стало меньше. Джоб говорил, что прибыль упала, но он уверял, что ничего страшного не происходит. Так бывает, у него все под контролем. Стефан в это верил.
Они остановились на заправке. Прошло два часа с момента начала пути – половина пройдена. Компания гурьбой вывалилась из автомобиля, оставив его пустым: Джоб пошел заправлять машину, а остальные – заправлять животы обедами в «McDonald’s».
Когда присоединился Джоб, все четверо вели бурные обсуждения, частенько разбавляя их хохотом. Джоб с улыбкой подошел к столику.
– Ребятки, а давайте я вас щелкну на память? Вы такие сейчас хорошенькие, на фото еще лучше получитесь!
Его предложение встретили положительно. Стефан был немного ошеломлен, но протеста не выказал. Наоборот попытался сесть в такой позе, где не выглядел бы нелепо.
Сфотографировав компанию на свой телефон, Джоб показал снимок. Билл и Ален сидели напротив друг друга у выхода, а ближе к стене расположились Эмбер и Стефан. Стефан выглядывал из—за длинной фигуры Алена, подперев правой рукой щеку. Выглядел он не хмуро и на том спасибо. Ален обеими руками показывал знаки мира и как всегда улыбался так, что почти рвался рот. Эмбер поставила Биллу рожки, тогда как сам Билл поднял большой палец левой руки вверх. На столе лежали упаковки от еды, подносы и стаканы с напитками.
– Босс, давайте вы с нами сфоткаетесь! – воскликнул Ален.
– Да, даешь селфи!!! – поддержала Эмбер.
Джоб включил фронтальную камеру, встал спиной к столу и вытянул руки вверх. Все снова изобразили радость и счастье для кадра.
Стефан не ощущал сильного единения с общим весельем. Но отрицать то, что он был не сторонним наблюдателем, а непосредственным участником события, сложно. Хоть он и был единственным, кто не улыбался на фото, он сидел за одним столом с Биллом, Эмбер и Аленом, и они разговаривали с ним, как с другом, не цапались. Месяц общения после собирания паззлов положительно сказался на их отношениях.
Жизнь текла своим чередом, плавно и мягко.
На дворе середина апреля, и все уже сняли надоевшие за зиму куртки, одеваясь легче.
И, кажется, дышать стало легче.
***
Билл грезил о получении специальности программиста. Поступление в двухлетний коллеж было его изначальной целью: он хотел как можно быстрее отучиться и приступить к работе. Двенадцать лет в школе его утомили, а провести еще четыре года в университете сразу после неё он не был намерен. Если появится желание, он может потом ещё два года отучиться на полноценного бакалавра. Идеальный расклад дел. Так считал юный Билл, посылая документы в колледж и будучи одной ногой выпускником.
Судьба внесла свои коррективы. Билл успел и бросить колледж, закрыв лишь первый семестр, и поработать, не имея образования. К учебе он сейчас относился совсем по—другому. Душа рвалась к знаниям. На работе он, конечно, тоже учился новому, но это практические умения и они пополняются не так часто, как в университете. В общем, Биллу хочется что—нибудь позубрить и поучить.
Теперь Билл не был так сильно уверен насчет программирования. Нет, он не потерял к нему интерес. Он и сейчас иногда мог написать какую—нибудь программку забавы ради и получить от этого удовольствие, но действительно ли это то, с чем он хочет связать жизнь?
Билл по окончании школы устроился работать бариста, и это ему искренне нравилось. Сейчас он выбрал похожую профессию. Ему нравилось взаимодействовать с людьми, несмотря на личностные трудности. Сейчас это было и ради, и вопреки, но Билл хорошо чувствовал себя на своём месте. Удовлетворение от работы натолкнуло на мысль изучить ту специальность, по которой предполагалась работа с людьми.
Билл ещё находился на стадии выбора. У него не было окончательного решения и, если честно, он не знал, стоит ли так сразу отказываться от программирования.
Совершенно точно он хотел поступить в университет. Возможно, на первых порах он будет изучать общие предметы без упора на какую—то область. Может, пойдет на программирование, а потом, если почувствует, что не то, переведется на другой факультет. Билл размышлял насчет гостиничного дела, туризма. А может, вообще на менеджмент податься? Выбор есть всегда.
Билл хотел глубже понять себя. Что ему нужно от себя, от жизни? Групповая терапия пошла на пользу. Она помогла распутать клубок, в который стянулись чувства к Эмбер, усталость от родительской среды, школы, психологические травмы и неверные суждения. Но Билл знал, что предстояло еще немало работы для того, чтобы познакомиться с главным человеком в своей жизни – с собой.
Билл хотел справиться со скованностью и внешней бесстрастностью. На самом деле он человек, который фонтанирует эмоциями, но внешне это никак не проявлялось. Биллу говорили подавлять эмоции все детство, и он научился так хорошо их скрывать, что теперь было странно меняться в лице. Однажды, когда он сильно расстроился из какой—то ситуации в одиннадцатом классе и посмотрел на себя в зеркало, то увидел, что сидел с нечитаемым выражением лица, по которому беззвучно струились слезы.
Нет, он, конечно, улыбался, смеялся, хмурился, становился задумчивым. Но это были как будто маски эмоций. Он хотел полностью давать волю чувствам и перестать большую часть времени сидеть с лицом—кирпичом.
В общем, планы наполеоновские, амбиций и стремлений выше крыши.
Сейчас Билл планировал активно готовиться к поступлению, собрать все документы и подать их, чтобы уже к февралю-марту следующего года знать, зачислен он или нет. К сожалению, Билл пропустил сроки зачисления на этот год. Он покинул стены реабилитационного центра в ноябре, а крайний срок подачи документов – декабрь-январь.
Тогда он был совсем не готов к мыслям об учебе. Ему нужно было адаптироваться к реальности, укрепить свое положение в обществе, наладить контакты с людьми… Сейчас он ощущал более или менее твердую почву под ногами.
На самом деле за эти месяцы произошло столько изменений… Билл извинился перед одноклассниками, помирился с Эмбер, стал жить отдельно от родителей и вместе с Эмбер переехал в другой город, устроился на работу, завел новые знакомства, проходил терапию. Было бы здорово, если бы в список начинаний университет вошел бы уже сейчас, но это не в его власти. Ему сейчас остается работать в перспективу.
А еще необходимо поскорее покрыть долг.
За работу посудомойщиком Джоб обещал платить пятнадцать долларов в час, и если Билл так будет работать 2 дня по восемь часов в неделю, то выйдет лишняя тысяча долларов, что очень неплохо. Билл сможет быстрее возместить украденные десять тысяч.
Эмбер недовольно качала головой, но вскоре смирилась. Она обещала помочь с поступлением, написанием эссе на тему того, почему он хочет учиться именно в университете Южной Каролины, и ещё предоставила список книг по психологии, которые можно было Биллу почитать. Он попросил у неё совета в этом вопросе.
С кончиков пальцев Билла так и срывалась жизнь. Он хотел брать от неё все. «Жить, жить, жить», – это слово вертелось в голове много раз на дню. Он просрал два года жизни – один по-крупному, слив его на наркотики, а второй частично, лечась от зависимости. Лечение он не считал бесполезной тратой времени. Это была необходимость, однако достаточно долгая и трудоемкая.
Он хотел как можно скорее наверстать упущенное. Начать новый этап. То, как он начал студенчество, не согласовывалось с его видением этого периода. Он ни с кем из одногруппников толком не был знаком и сейчас даже имен их вспомнить не мог. Все было как в тумане, а точнее, в дыму марихуаны.
Билл мечтал о дружной группе, такой же, каким был когда-то его класс. Эмбер рассказывала, что у нее с группой неплохие отношения, ей там есть, с кем обсудить учебные дела, но сблизиться ни с кем не удалось. Люди были не подходящими ей по духу. Это, конечно, не плохо, в жизни всякое бывает, но Билл хотел для себя по-другому.
Не сказать, что сейчас ему не хватает общения. У него были Эмбер и Ален, и этого пока что было достаточно. С коллегами дела обстояли так же, как у Эмбер с одногруппниками – поболтать можно, но не более.
В последнее время Ален старательно пытался обратить его и Эмбер внимание на Стефана. Билл не особо понимал, что случилось в день собирания паззлов. Черт, наверное, потянул за язык обещать Стефану написать рецензию. Но Стефан в последнее время действительно не вызывал претензий.
Прочитав «Кафе на краю земли», Билл не спешил делиться впечатлениями о произведении. Сначала ему понадобилось время на обдумывание. Озарений было достаточно. Книга стала большой пищей для размышления и толчком к пониманию того, чем Билл на самом деле хочет заниматься. Так же она дала понимание, как важно делать то, что любишь.
Лишь через два дня Билл описал свои впечатления и отправил их Стефану. Он много раз стирал и писал заново и еще больше думал о том, что затея писать Стефану глупая.
Но все же он это сделал.
Стефан прочитал через пару часов и ответил:
«Круто»
«Классно, когда книги настолько задевают. Я их не читаю»
«Я все «Бумажный дом» мучаю. Сначала смотрел его на испанском, но плохо понимал суть и бросил. Решил пересмотреть уже на английском»
Вообще Билл не ожидал бурной отдачи от Стефана. Он писал, потому обещал. Возможно, Стефан в нем не нуждался и даже забыл, но Биллу почему—то трудно было забыть.
«Круто, классно» – все, на что способен Стефан, и Билл это понимал. Можно было дальше просто прочитать и не ответить, проигнорировав невпопад написанный комментарий про «Бумажный дом». К чему он вообще? Они же книгу обсуждали. Билл вон простыню выкатил о ней, а Стефан отделался парочкой рядовых слов и попер говорить о своем.
Однако Билл все равно не оставил его слова без внимания. Он убеждал себя, что это только потому, что он смотрел «Бумажный дом», и этот сериал привел его в восторг.
Не надо было, наверное, это писать, но Билл отправил:
«А зачем ты на испанском смотрел? Ты что, язык этот знаешь?»
«Нет», – коротко ответил Стефан.
«Учишь?»
«Нет», – повторил Стефан, и Билл вздохнул. Неужели сложно ответить развернуто?
Стефан, будто прочитав мысли Билла, продолжил печатать и вскоре отправил еще одно, уже не односложное сообщение:
«Пытался понять, насколько итальянский и испанский языки похожи. Эксперимент провален. Я стал пересматривать, чтобы нормально вникнуть в суть»
И тут тоже был шанс больше не поддерживать диалог, написать «Понятно» и закрыть чат, но Билл поступил иначе.
«И как тебе сюжет?»
Стефан печатал долго.
А потом они обсуждали сериал еще дольше.
В копилку достижений Билла за эти месяцы вошел еще и налаженный контакт со Стефаном. Билл, конечно, к этому не стремился и наоборот пытался избежать, но… Внеочередные процессы всегда происходят, каким бы идеальным ни был план.
Билл был в предвкушении дня рождения Пахиты. Ему было интересно посмотреть вживую на брата и сестру Алена.
В груди уже давно поселилось трепетное и приятное чувство легкости. Жизнь определенно налаживалась и её уровень стремительно поднимался вверх.
В самые первые месяцы после лечения Билл думал: может, если все-таки по чуть-чуть, то ничего не случится? Никто же не узнает, все будет нормально. Но он одергивал себя и говорил, что если начнет заново, то на хорошую жизнь впредь можно и не рассчитывать.
С каждым днем действительно становилось все лучше и лучше. Хуже определенно быть не может, потому что все самое плохое с Биллом уже случилось – он в этом был убежден.
***
Ален снял на несколько часов небольшой гостевой домик, который нашел каким—то чудом в последний момент. Ален с самого начала планировал провести день рождения Пахиты в помещении, так как формат прогулки уже был и хотелось чего—то другого.
Но те самые помещения все никак не подворачивались. Буквально за пару дней до празднества – о чудо! – необходимый вариант подвернулся.
То был одноэтажный дом со всего лишь одной спальней, однако имелась остекленная веранда, пристроенная к дому. На улице стоял гриль-барбекю. Ален отдал за дом немалые деньги, но совсем не жалел о потраченных средствах. Он много откладывал для этого праздника, впрочем, как и в прошлый раз. Заселение самостоятельное, поскольку на двери есть умный замок.
Неся пакеты с едой в дом и разглядывая территорию, Стефан заключил, что Алену очень повезло со съемом.
– Прошу в дом! – радостно воскликнул Ален.
Дом встретил гостиной в серо-бело-коричневых тонах. У стены справа от входной двери стоял серый диванчик. Над ним висели огромные темно-коричневые часы с циферблатом, сразу же привлекшие внимание своими размерами и необычным исполнением. На противоположной от дивана стене был подвешен телевизор под электрокамином.
Близнец дивана расположился у окна, из той же оперы было кресло, находящееся в углу. Серая семья сгруппировалась вокруг небольшого светлого журнального столика.
Дверь, ведущая в спальню, была в том уже углу, где и стояло кресло.
Гостиная плавно перетекала в кухню, также исполненную в белых тонах. Столовая, правда, не была предусмотрена – кухонька была оснащена лишь барной стойкой.
Кухня стандартная: навесные шкафчики, раковина, микроволновая печь, кулер, плита, несколько кухонных тумб. Все заканчивалось дверью, открывающейся на веранду.
Обстановка в доме достаточно минималистичная, однако отторжения при нахождении здесь не ощущалось.
Начались быстрые приготовления ко дню рождения. Эмбер и Билл взяли на себя украшение гостиной: они надували воздушные шарики, активно мобилизуя силы легких. Раскидав шары в разные части комнаты, они повесили бумажную гирлянду с надписью «Happy birthday!». Рядом с диваном стоял раскладной столик, так что Стефан и Билл быстренько разложили его, превратив обеденный.
Пока Эмбер и Билл украшали стол, раскладывали посуду, праздничные колпаки, Стефан стругал салаты. Билл даже пошутил, что, судя по звуку, Стефан кромсал не овощи, а своих врагов.
Ален и Джоб пошли на разведку по поводу гриля. Джоб инструктировал Алена в жарке мяса, поскольку у него раньше был гриль. Стефан предложил пожарить еще и овощи – идея была принята на ура.
Время поджимало, так что Джоб и Ален оставили гриль на оставшуюся в доме троицу и поехали за Мартином и Пахитой. Все проходило быстро, в суете, но было весело.
Через полчаса Ален написал: «Мы подъезжаем! Будем через пять минут». Необходимо было быть в состоянии полной готовности, а Стефану выпало встретить гостей. Тянули по жребию, чтоб никому не было обидно.
Он немного волновался и не знал, куда деть руки, когда машина остановилась около дома. Первым из нее вылез Ален, открывая дверь для Мартина и Пахиты. Стефан уже хотел произнести приветственную речь, как вдруг Мартин оттеснил Алена, понесся в сторону дома и закричал во все горло:
– Папа, привет!
Он подбежал к Стефану, протянул к нему руки, но затормозил на полпути, словно в последний момент передумал исполнять задуманное. Он опустил левую руку, а правой потянул за штанину темно-синих джинсов Стефана.
Стефан от шока и стыда покачнулся. Ладно бы, если Мартин сказал это тихо и в более узком кругу, но когда тебе в спину, подобно мечам, всажены три удивленных взгляда ждущих объяснений людей…
Стефан знал, что Эмбер и Билл наблюдали в окно за происходящим снаружи, чтобы быть в курсе обстановки и как подобает сделать сюрприз. Так еще и Джоб вышел из машины, именно когда Мартин сиганул…
Почему Мартин опять завел свою волынку? Неужели он ничего не понял в прошлый раз?
