bannerbannerbanner
полная версияСемиречинская академия: наследство бабки Авдотьи

Анастасия Вихарева
Семиречинская академия: наследство бабки Авдотьи

Полная версия

– Гони! – он обернулся к тете Вере.

– Вы кто? – в испуганных глазах тетки Верки отразился тихий ужас. Она не тронулась с места, побледнев. – И что это все значит? – голос ее дрожал. – Где Кирилл, где мой племянник? – испуганно уставилась она на Кирилла.

– Объясню по дороге, гони! – Кирилл вспомнил про маску, стянул ее с себя, расхохотавшись. – Такой я тебе больше нравлюсь? Пожалуйста, поговорим за поворотом! Если мои аргументы не покажутся убедительными, вернешься, но нас не должны здесь видеть! – быстро проговорил он, теряя терпение.

Из соседнего подъезда кто-то вышел, не оглянувшись, заспешил на остановку. Он вздохнул с облегчением.

– Этой девушке нужна наша помощь, я объясню, поехали. Давай не здесь!

Не сказав ни слова, тетя Вера отъехала от подъезда, завернув за детский сад и снова остановилась.

– Теперь, Кирилл, объясни мне, что это за маскарад, что это за девушка… Это ведь девушка? Что с ней? И что вообще все это значит?

– В общем, так, девушку зовут Светлана. У нее сломан позвоночник. Сломал его отчим, когда насиловал. Семь ей было или около того. Она не ходит. Ее каждый день избивают, каждый день с нею делают такое, что нам не присниться и в страшном сне. У нее нет ни одного платья. Одеяло – это все, что я смог найти. Вчера мне ее продали за полторы тысячи. Наш кот жил у нее какое-то время… Кстати, он на заднем сидении… – Кирилл заметил, как тетя Вера закосила глазом через плечо. – Когда я посмотрел на все на это, я решил, что прежде ее нужно вытащить их этого дерьма, а во-вторых, показать матери. В любом случае, в доме инвалидов ей будет лучше, чем здесь. Мы сможем доказать жестокое обращение с подопечной, я все записал. А теперь ты можешь вернуться, если сможешь.

Тетка издала протяжный стон, откинувшись на спинку сиденья.

– Кир, ты не можешь без приключений! – она покачала головой, раздумывая про себя. – А где ты взял эту маску? Я так напугалась, когда ко мне в машину запрыгнул какой-то уголовного вида мужик.

– И перчатки… – Кирилл стянул с себя перчатки, плотно прилегающие к коже. – Я ж объяснил, засекреченное учреждение, новейшие разработки… Где ты взяла эту древнюю полуразвалившуюся тарантайку? Мы на ней куда-то доедем? – он обернулся: – Свет, ну ты как, живая?

Не менее изумленно воззрившись на Кирилла, Светлана раскрыла рот, не издав ни звука.

– Ты напугал девочку… – обернулась тетя Вера, изучая ее. – Это кто ж тебя так? Надо одеть девочку, – изменила он решение. – Сначала мы заедем ко мне. Кстати, эта тачка лет двадцать стояла у меня в гараже. Первая моя машина. Списанная уже. Веришь, нет, но номерного знака у нее нет совсем! Поэтому нам надо успеть добраться до гаража, пока еще темно, а у гибдэдешников пересменка.

– И покормить! Нас обоих. Я не смог там ничего проглотить. Кусок не полез в горло! Но у нас нет времени. Та тетка… в смысле, мать ее, вернется через час и обнаружит пропажу. Может позвонить в милицию. Нам нужно за час миновать все посты. Просто так, на всякий случай, чтобы не засветиться. Заедем в какое-нибудь придорожное кафе, и из одежды что-нибудь прикупим по дороге.

– Брось, когда мы ее умоем и приоденем, никому в голову не придет, что она – это она. Родная мать ее не узнает. Не будут же они всех проверять. Тем более, на всех постах мою машину как облупленную знают. Если ее родители такие сволочи, как ты говоришь, куда они будут звонить? Это ж разборка начнется, все синяки и разрывы наружу вылезут!

– Как знаешь, – успокоился Кирилл. Тетка была мудрой, он привык ей доверять. – А как мы незаметно проскользнем к тебе домой?

– Нам и не придется проскальзывать. Я оставлю вас в гараже, забегу в гипермаркет, там все куплю, а потом отвлеку бабу Раю, нашу вахтершу, а ты в это время поднимешься. Очень ей надо разглядывать, кого-ты там на руках носишь. Мало ли, девушка ногу повредила.

Глава 27

– Даже не знаю с чего начать… – мать присела на край кровати, погладив Светлану по голове. Заметив напряженный взгляд, в котором сквозил страх, поторопилась успокоить.

– Позвоночник поправим, разрывы зашьем. Меня больше беспокоит нервный узел в месте перелома. Восстановится ли. Процесс реабилитации будет долгим и… Я не стала бы загадывать наперед. Я вызвала из города нейрохирургов. Вы же понимаете, что я не смогу провести такую операцию одна, – обратилась она и к Светлане, и к Кириллу, с утра дежурившему в больнице рядом со Светланой. – Кстати, нам пришлось уведомить правоохранительные органы. Мы обязаны это делать, когда к нам поступают такие больные.

– Мам, если ты насчет денег, я заплачу, – кивнул Кирилл. – Надеюсь, этих сволочей посадят надолго.

– Нет, дело не в деньгах, мы поставим тебя на ноги, – мать задумчиво похлопала Светлану ладонью поверх одеяла. – Но ты должна бороться за себя. Процесс реабилитации будет долгим и тяжелым. Она с семи лет не ходит, – взглянула она на Кирилла. – Мышцы атрофировались давно.

– Я буду, – пообещала Светлана. – Анна Владимировна, у вас такой хороший сын, добрый и… – она всхлипнула, улыбнулась, пытаясь сдержать слезы.

– Я знаю! – мать, снова похлопала по одеялу, поглаживая худенькое тельце. – Вернулся, и чувствую себя лет на двадцать моложе, камень с души упал. Операция будет послезавтра, – сообщила она, – оборудование у нас все есть, нужные лекарства тоже. Постарайся как следует отдохнуть и не переживать.

– Тетка Верка поставит тебя на ноги, – Кирилл потрепал Светлану по голове. – Мне к экзаменам нужно готовиться, а ты не скучай, вечером загляну. Хочешь яблоки?

– Кир, ты меня завалил продуктами, полки ломятся. Нас здесь хорошо кормят. Пожалуйста, не надо… Мне так неудобно!

– Свои люди, сочтемся! – рассмеялся Кирилл.

Кирилл вышел из больницы, пересек двор и оказался на улице. Весна пришла ранняя – снег таял, зацвела верба, воздух пропах сыростью. Настроение как-то сразу поднялось, на сердце стало радостно. Прошло две недели, как он вернулся, а сердце его осталось в Семиречье. Два раза он возвращался на консультации и за справочной литературой, попроведав друзей, которые решили сдавать экзамены досрочно.

Плохая идея!

Едва взглянув на экзаменационные вопросы по социологопатии, он чуть ума не лишился. Проанализировать и обобщить материал об одногруппниках, обращая внимания на такие мелочи, на которые никому бы в голову обратить внимание не пришло. Ну что, жили, ели, спали, охотились. У динов даже имена не спрашивали, все равно они были на одно лицо. Хотя нет, их начали узнавать. У одного шишка там, у другого здесь, у одного зубы чуть острее, у другого хвост длиннее, один красно бурый, другой буро-красный, а у третьего еще зелененькие полосочки. А боевые качества участников? Кто бы стал их друг в друге искать?

Но нет, Хранитель всегда разведчик – видеть, слышать, понимать. Хранитель всегда руководитель – разработать, выбрать, выполнить.

Вот оно, отрицательное его качество: не способен искать отрицательные качества, судит предвзято, восприятие с повышенной эмоциональностью. Но как можно составить досье на того, с кем спал, делил кусок хлеба и съел пуд соли? Но на него-то составили!

Уж от кого, кого, а от Яма Муди и Эльфа он такой чернухи не ожидал! А дин, по имени… – или по кличке?.. – Раух, состряпал такое досье, от которого впору сквозь землю провалиться!

Извините, дорогие, объективность превыше всего, и только потом – прими, как есть! «Кукушка хвалит петуха, за то, что хвалит он кукушку» – тут не прокатит.

Вот…

Мысль застряла, Кирилл мысленно рассмеялся – сделать перевод текста на одиннадцати инопланетных языках!

Здрассь-те!

Он и предположить не мог, что Валидол и Валида, и Мальв и Злата с одной планеты! Две этнические группы – и такие разные! С другой стороны, если бы в группе присутствовал какой-нибудь японец, или китаец, их бы тоже сочли разным народом. И что самое обидное, все гуманоиды легко справились с заданием. Кому-то бабка с дедкой рассказали, кто-то в рекламных роликах просек. Готовились. Молча, как партизаны.

Ну ладно, на первый год перевод устный, а на второй – письменно! Как можно за год выучить одиннадцать алфавитов и языков?

Любой Хранитель должен иметь качества посла и миротворца – привлечь, убедить, открыть глаза, опираясь на традиции народа…

Господи, в своих бы разобраться! Перевернуто с ног на голову, словно кто-то специально преследовал мысль отравить умы ядом ненависти друг к другу. Самые безобидные ритуалы вдруг обрели кровавый смысл.

А чего стоит классификация растений и животных, или признаки разумности того или иного вида? Оказывается, на высшей ступени стоят телепаты и те виды, которые могут напрямую позаимствовать любые знания из вселенской кладовки. Многомиллионные города, горы мусора, уничтожение ресурсов – как раз-таки говорят об обратном. Оказывается, такому виду само абстрактное мышление и в тягость, и во вред – он живет по инерции абстракционизма, оторванный от реальности и от земли, и какая бы палка не попала в руки, он будет бить себя этой палкой, подбрасывая вверх, чтобы на него упало яблоко.

Ну, гуманоидам, перед глазами которых тысячи цивилизаций, виднее – им есть с чем сравнивать.

Бедная, бедная Светка, как она будет учиться, если едва умеет читать и писать? Хотя, при таких темпах обучения, три года дополнительных подготовительных курсов вполне может хватить, чтобы обставить его. Сами семиречинцы жили в одном из миров, где были школы, детские сады, больницы, гостиницы, производство. Многие со старших курсов по утрам отправляли туда детей в ясли, в детсад и в школу, или вечером шли развлекаться, как обычные студенты. Там, в небольших городах, располагались все культурные и деловые центры, банки, посольства, правительство, базировалась какая-никакая армия.

Жили компактно, не расселяясь по планете, занимая один материк, остальные считались заповедными. Как, впрочем, и в других мирах Семиречья. Когда старшекурсники взяли их с собой на ознакомительную экскурсию, его поразила та простота и чистота, в которой жили семиречинцы. Для них была открыта вся вселенная. Семиречинские тоже учились в академии, но обучение их составляло шесть лет, и приходили они сразу на пятый курс. Добродушные, милые, приятные, с таким удовольствием принимающие гостей, словно ты любимый родственник, которого потеряли в детстве.

 

Странность заключалась в том, что так оно было и на земле каких-то две тысячи лет назад. И каждый семиречинский малец понимал это, пример земли всегда был у него перед глазами. Они даже фильмы могли смотреть земные.

Авдотья Захаровна – неутомимая старушка, на многое его недопонимание пролила свет. Она затащила его в гости сразу после операции «Света и медведи». Долго расспрашивала и о Светке, и о матери, и о тете Вере, и о доме – обо всем.

Оказывается, семиречинцы – очень древний народ, а все кто пришел после – пришельцы. Разница состояла в том, что тут были их семьи – родители, дети, родственники. А пришельцы не имели ничего, оставляя в другом мире семью, друзей, родственников. Попасть в число этого народа можно было только через Семиречинскую академию, и это правило было неизменным. Если решил, что размеренная жизнь Семиречья подошла тебе, ты не заставишь думать так же всех, кто тебе дорог. На земле была другая культура, другое воспитание, другие ценности, которые впитывались с молоком матери. И как бы хорошо себя не чувствовал человек, боги его шли за ним от души. Отсюда второе правило – принять они могли лишь тех, кто оставлял мир, но не душу. Душа его шла за ним, чтобы здесь родить детей, построить дом. Или как Кирилл, когда сам дошел, сам понял – и душа у Бога благословила. Так что были годы, когда ни один землянин не прошел через дверь. Семиречье – был поистине другой мир, другая земля, а народ Семиречья не уступил бы и пяди этой земли чужеземцам.

– Мы для всех какой-то отрицательный пример, как не надо жить, – обиделся Кирилл, отодвигая от себя чашку чая, которым потчевала его Авдотья Захаровна. – Но ведь есть же я, мама моя, тетя Вера, та же Светка. Неужели же нельзя им как-то помочь? Ведь мы же соседи!

– Как ты им поможешь? Родиону, Ирке, Яше? Человека в них нет, а на нет – и суда нет. Они злобствуют, так ведь принимают их, не косят, как траву. Закон такой издали: как же можно врага среди народа искать? Мол если позволить, так разделится народ сам в себе, ибо всяк друг другу враг. И не ищут. А они нас еще как ищут – и тут покоя от них нет. Книги анафеме предают, сжигают, людей пытают – да все молчком, тишком, в тайне. А выйдут на свет, милейшие люди. И вроде на виду враг, а народу дела нет, спит он. Мы, конечно, не забываем – так ведь одна голова. Взять, к примеру, Джордано Бруно. За что умер? За то, что земля круглая? И умер, и разнесли весть по свету. А кому весть, если дела людям нет, круглая она, или плоская? А иначе никак, не сдвинуть с мертвой точки. Думаешь, одного его сожгли? Да просто брели по дорогам и рассказывали встречным поперечным: иду я из города такого-то, ох посмотрела, как человек горит в огне, да гордо как горел – ну не дурак ли, если землю круглой назвал? Делать ему нечего, раз на звезды пялился! Да как же можно идти-идти, да с другого места обратно прийти? И тычешь пальцем в небо – а еще сказывал, дурак такой, будто не все там звезды, а висят такие же планеты, которые света не имеют, а светят с того боку, которое к солнцу повернулось… И не скажешь, что ты тоже знаешь, что она круглая, – Авдотья Захаровна осуждающе покачала головой. – Не дело горячку пороть. Ну, ладно, сожгли на площади, а когда в подвале, когда живьем в стену замуровали, когда в масле жарят? Не на виду – и не ляпнешь, чего к языку пристало, с первым прохожим на дереве повиснешь.

– Ну, а разве нельзя, например, книгу инкогнито написать? И пусть бы читали и сами додумывали?

– А кому писать-то? Менделеева возьми! И не объяснишь, как таблица в голову прилетела! Они ж атомы то малехонькие, не видать! Приснилась мол, а раз процесс пошел, вроде как сон был в руку… Такой войны не было с тех пор! Кто ж с авторитетами да с церквями будет спорить, кроме головы бесшабашной да безбожной? Иной раз такой жирный кусок кинуть приходится, уж и считаешь, а стоило ли оно того?

– А сколько же вам лет? – вдруг уставился на Авдотью Захаровну Кирилл, слегка опешив. Она все это время говорила «мы», «нам».

– Да я уж и не помню! – она хитро прищурилась, спрятав руки под фартук, усмехнулась добродушно. – Добираем до человеческих годков! Так оно ведь так еще обиднее: жил бы да радовался, а тебя хищное зверье растерзало.

После того разговора в доме у Авдотьи Захаровны сразу стало как-то легче. Он уже не винил себя, что как-то незаслуженно перепрыгнул через головы более достойных, обладающих цепкой памятью, особыми знаниями и способностями, усидчивостью и трудолюбием. Будь ты семи пядей во лбу, дверь не откроют, и найдут, если ты рай для ближнего, а он рай для тебя. Но и тогда не всем дано поставить точку прошлому. Человека от животного отличает умение смотреть на небо или внутрь себя. Не потому что без этого ему не жить, но исключительно в силу природной любознательности. Нет ее – и Бога с тобой нет. Он никогда не упускает возможность посмотреть на себя твоими глазами, покопаться в себе, пощупать. А в себя не смотришь, не Бог – живут в земле твой твари и руководят тобой.

Накинув на голову капюшон, Кирилл перешел через дорогу, остановившись у магазина. Странно, почему в голову ему не пришла мысль подарить Светке игрушку? Из окна на него смотрел белый медведь, такого же размера розовый слон, пара кукол и непонятного вида зверек с печальными глазами. Словно его тоже потрепало жизнью.

– Сколько стоит? – кивнул Кирилл на витрину. – Серо-буро-малиновый с бантиком.

Продавщица засмеялась.

– Он как раз малиновый, но чуток выцвел на солнце и пыль насела. Он у нас тут сторожил. Уценили, а все равно не берут. Возьмите тигра? Или зайцев, – продавщица сняла с полки охапку игрушек. – Есть из новых мультфильмов лошарики и пикемоны.

Кирилл поморщился. Если покупатель знает, зачем пришел, к чему выдвигать свою версию покупки. Он кивнул.

– Все возьму! И того, серо-буро-малинового. Не вечно же ему торчать в окне, так последний цвет потеряешь! Медведя, этот горшок с цветочком, тигра…

Спустя мгновение, нагруженный, он уже возвращался, быстро взлетев по лестнице на второй этаж, заглянув в знакомую палату. Светка спала. Соседка хотела что-то сказать, но он прижал палец к губам и быстро расставил игрушки на кресло и на тумбочку, положив серо-буро-малинового рядом, похлопав его об ладонь, вытряхивая вековую пыль. Без пыли он оказался милым зверьком, и даже улыбнулся, внезапно высунув язык и расправив нитки-губы.

Кирилл улыбнулся ему в ответ. Не дело, когда у человека нет детства. Светка не сломалась, а это главное. И пусть напомнят, что прошлое осталось в прошлом, и кто-то ждет. За неделю она порозовела, поправилась, стала похожа на человека. Не сказать, что красавица, но, наверное, симпатичная, нисколько не похожа на мать. Инвалидное кресло для нее заказали, но еще не привезли. Свободных в больнице не оказалось. Он пожалел, что не может набить морду тому гаду, который сломал ей жизнь.

Не, надо было восстановить справедливость!

Кирилл кивнул молча наблюдающей за ним соседке, подмигнул и тихо вышел.

Операция прошла успешно. Сделали все, что могли. Никто и не ожидал такого результата. На пятый день Светка согнула ноги, обнаружив, что они у нее снова есть. Тетка Верка радостно визжала на всю больницу, как оглашенная, прыгая по палате. И сразу после этого в палате воцарилась тишина – вошла Светкина мать с котомкой в одной руке и пакетом в другой.

– Свет, мы рядом, если что, ты позови, – погладила тетя Вера Светлану. – Мы тебя в обиду не дадим.

Кирилл, присел к соседке, рассматривая журнал для вязания.

– Кирилл! – приказала мать.

– Я хочу послушать… Я любопытный! Я не уйду! – усмехнулся Кирилл. – Не мешай мне развлекаться!

– Кирилл! Им нужно поговорить!

– О чем? Я согласен, надо, но не уверен, что Светлана вполне адекватно оценивает ситуацию. И не удивлюсь, если тот гад сидит внизу. Что же, в свитере она сюда приехала? Сейчас просить будет заявление забрать, домой вернуться – тяжело без пенсии, зубы в холодильник не положишь!

Кирилл нагло рассматривал женщину, которая стояла словно каменная. Похоже, он угадал. Светка боролась с собой, из глаз ее снова смотрел на мир затравленный зверек – и столько боли было в ее мыслях, что невольно сам Кирилл чуть было не попал на удочку.

– Свет, я понимаю, – он взял Светкину руку, сжимая ладонь, – тебе как никогда хочется иметь близких, мать, которая тебя родила, чтобы иметь сочувствие, поделиться радостью… Но она не мать тебе, это твой враг. Ты могла бы ходить в школу, участвовать в олимпиадах, встречаться с одноклассниками. Все это время за стенами твоей темницы был огромный мир. И она смотрела на тебя и радовалась, что тебя там нет, что какой-то гад бьет тебя и рвет твои внутренности. И теперь она пришла просить за него, и чтобы ты снова вернулась туда. Тебе это надо? Возможно, если его посадят и накажут ее, разделив их, она быстрее поймет, что все это время не была человеком. Никакой зверь не позволяет себе такой жестокости с детенышем. Ты не о ее чувствах должна думать, и не о своих, человека можно спасти только через раскаяние, а его, как видишь, нет. Слова не отражают сути раскаяния, он в делах, а дела ее таковы, что она будет снова грызть твое горло. Начатое надо доводить до конца.

Кирилл вышел, мимо застывших матери, тети Веры, Мирославы с Олежкой.

– Кирилл, я тебя как-то узнаю и не узнаю, – опешила тетя Вера, разглядывая его лицо.

Он слабо улыбнулся, пожимая плечами.

– Понятно же, что произойдет! Жизнь до поганого предсказуема…

– А где она будет жить? Что с ней будет? – развела мать руками.

– Мам, я думал, ты догадалась. Поживет у нас в моей комнате, она все равно пустует. Там, кстати, есть компьютер, учебники, позанимается. Ей предстоит многому научиться, чтобы сдать вступительные экзамены. Мы одного поля ягоды, ей самая туда дорога. Ну как, теть Вер, поможешь? Задом наперед ты думать умеешь. И не смотрите на меня так! Это не более, чем дружеская поддержка! Миллионы людей сдают комнаты и квартиры, я ж имею право распорядиться своей жилплощадью? Или нет? – взглянул он хмуро и строго.

– Кир, ты у меня такой мягкотелый, такой пушистый, из тебя веревки можно вить! – развела руками мать. Она рассмеялась. – Ты готов весь мир тащить на руках!

– Да я бы так не сказала, как раз наоборот. Это он из нас веревки вьет, и ведь не отказать никак! Припер к стенке.

– Хорошему человеку отчего бы не помочь? – бросила Мирослава. – Чтобы я и Славка без него делали? Я присмотрю за ней. Только как она будет подниматься на второй этаж?

– Своими ногами! Кажется, это уже никем не оспаривается. Главное, процесс пошел. А теперь, с вашего разрешения, я ненадолго удалюсь…

Такого удовлетворения Кирилл никогда не испытывал. Наверное, сбылась его мечта. И если бы не вмешался кот, он с удовольствием запинал бы Светкиного отчима до смерти. И почему гаду нельзя причинить такую же боль, какую причинил он сам? Да, сила у него была – и не маленькая. С одного удара мужик отлетел в грязный снег метра на три, скорчившись пополам.

– Кирюша, это недопустимо, всем подлецам рожу не набьешь! – строго укорила его Авдотья Захаровна, которая, не иначе, взяла над ним шефство. Только теперь Кирилл понял, почему Светку она назвала свей внучкой – она и его считала внуком, как избранного ею наследника.

Кирилл тяжело вздохнул. Раскаяния он не чувствовал – гордость распирала грудь.

– Светку нельзя пока… Ей учиться и учиться. Я не говорю о всей школьной программе, но даже на подготовительных курсах у нее должны быть базовые знания. Иначе она будет чувствовать себя неуверенно и не сможет себя проявить. Она привыкла подчиняться, нужно время, чтобы она почувствовала себя человеком.

– Что же делать? Мы не можем повесить ее на твою мать.

– Завтра последний экзамен, потом месяц практики – и два месяца я проведу дома. Я мог бы взять над ней шефство. Повкалываем на огороде. Женщинам нужна помощь. Полазим по горам. Славке надо запастись материалом на зиму, заодно физически окрепнет, подучу ее обращаться с компьютером, попробуем разобраться с гигиеной и вкусом. Одеваться она совершенно не умеет. Освоит компьютер, начнет учиться удаленно. Тетя Вера с ней занимается. У нее это неплохо получается.

– Полежи десять лет голый, посмотрю на тебя… – проворчала Авдотья Захаровна. – Травки бы ей попить. Зелень-то она хорошо, да не наша, не чувствует она человека. Если бы сами посеяли, – вон, как на тебе прижилась, – она через прищуренный глаз приценилась к нему. – Так то живая! А в таблетках другая, редкая просыпается – ген не тот! Соберу тебе мешочек. На-ко, иди, посмотри! – старушка вышла в сени, увешанные травяными вениками, уверенная, что Кирилл идет за нею. И недовольно остановилась возле пустого места. На шесте болталась веревочка. – А то собирайся, поможешь мне. Индурама шелковидная тут только в одном месте растет, а раз за нею потопаем, заодно попробуем Исейник вешенковый отыскать. Самое для него время.

 

– Может, послезавтра? – перепугался Кирилл. – А то у меня завтра с утра…

– И ночь будешь сидеть? – с кривой усмешкой бросила через плечо Авдотья Захаровна. – Обычное дело перед испытанием проветрить голову, а в дыму она и с банным листом в тяготу.

– Вы как Никола! Он второй день по Семиречью шляется, голову проветривает.

– Ты за него не переживай, за него Дарья думает – слизнет, как корова языком. И его зови! Поработать всегда полезно. На день раньше вас отпущу. Чего время терять?

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30 
Рейтинг@Mail.ru