Анастасия Вихарева
Семиречинская академия: наследство бабки Авдотьи
Глава 7
Весна пролетела незаметно. Экзамены он сдал легко, даже и не учил, наслаждаясь новыми впечатлениями и опытом. Жизнь в Черемушках имела свои прелести. Кирилл уже не думал о городе. Знал, город для него не потерян, квартира тети Веры однажды должна была стать его наследством, если тетя Вера не перестанет его любить, что было маловероятно. Во всяком случае, одна комната принадлежала ему. Тетя Вера благородно напомнила об этом, когда позвала его жить к себе. Без матери в городе она чувствовала себя одинокой.
Но пока и Черемушки Кирилла устраивали…
Село жило как-то само по себе, словно выпав из времени. Приметы современности мирно уживались с укладом быта времен таких далеких, о которых уже никто и не помнил. Наверное, только Кирилл и тетя Вера замечали развешанные у торгового центра на продажу кружева, самотканые половики и ковры, ряды глиняной посуды, туеса из бересты и плетеные корзины – и бабушек, собравшихся на посиделки возле какого-нибудь дома с прялками.
Тетя Вера, которая жила в комнате матери, скупала все подряд, чем снискала расположение местных. Она бы и тропинки в огороде застелила половиками, если бы мать не остановила ее. После этого тетя Вера какое-то время не выходила гулять, а потом неожиданно обрела второе дыхание – и первая партия кружев улетела в Японию. Она прекрасно владела языками, читала иероглифы, преподавала в частной школе, подрабатывала переводами и переводчиком, имея много полезных знакомств. Через две недели после первой удачной выставки она увлеченно готовила вторую коллекцию, пока Кирилл рылся в ее книгах и зависал в Интернете, собирая информацию об этих местах.
Исследуя с друзьями окрестности, нашли немало пещер, а в пещерах и неподалеку – скальные гроты, которые сами по себе образоваться никак не могли. И неожиданно наткнулись на старинные капища, на которые до него никто не обращал внимания. Лежат себе валуны и лежат, сенсацию из этого не делали. А когда он заметил высеченные на камнях знаки, похожие на те, что видел в книгах тети Веры, ребята лишь пожали плечами, считая, что выбить их мог кто угодно и когда угодно. Но заинтересовались, проявив интерес к своей истории.
Одноклассники приняли Кирилла сразу, пригласив на сходняк, который устраивался по поводу дня рождения одноклассника Андрея. Через неделю девчонки не сводили с него глаз, посылая в день по несколько записок – и он почти забыл о прошлом. В мае старшие классы перед экзаменами отправили на посадку леса. Сажали сосну, ель, кедр, лиственницу и пихту. Там Кирилл окончательно почувствовал себя своим. Ребята в школе оказались дружелюбные. И, наконец, его уговорили отправиться на озера, чтобы сделать из него заправского рыбака.
Впечатления оказались незабываемые. На заимке, где охотники и рыбаки хранили припасы – крупу, сухари, муку, соль, сахар – заночевали. Кирилл поначалу струхнул, в лесу на всю ночь он оказался впервые. На улице в это время шумел лес, доносились множество устрашающих звуков – шорох, рев, свист, рычание. Но ребята лишь посмеялись над ним, без труда разбираясь в шумах леса и распознавая множество следов.
Туз не отходил от них ни на шаг. Леса он побаивался – может, поэтому охотники от него избавились, бросив в Черемушках – но на перекатах с удовольствием выхватывал поднимающуюся на нерест рыбу, вытаскивая на берег. С Тузом Кирилл наловил три ведра осетров. Леха и Серега управлялись с острогой с проворностью индейцев, и наловили втрое больше. Поначалу Кирилл не придал этому значения: азарт, охвативший его во время ловли, прошел, он понятия не имел, что с этим уловом будет делать, но, когда вернулся, на огороде его уже ждала выстроенная коптильня и приготовленный навес. Матвей Васильевич лично взялся показать, как правильно заготавливать рыбу на зиму, которую местные и вялили, и сушили, и солили. Оказалось, заготавливать рыбу во время нереста для черемуховцев было мероприятие ответственное. Запасами с озера, леса и огорода кормились всю зиму. Во время нереста поднимали егерей, чтобы отлавливать браконьеров с сетями, а местным давали пару дней выходных. После полученных разъяснений Кирилл начал относиться к промыслу ответственно, уделяя навыкам больше серьезности. После бани да под пиво, через месяц от рыбы остались воспоминания. Даже Александр испытал чувство сожаления, когда рыба закончилась. На будущий год на нерест решили отправиться всей семьей.
Под чутким руководством дяди Матвея, тетя Вера быстро научилась вспарывать рыбинам животы, вытаскивая икру. Ее закатывали в банки, укладывая в ледник – ледник под черемухами восстановили по совету местных, натаскав льда с реки и собрав последний не стаявший снег, присыпая слоями торфа, – а рыбу натирали солью и развешивали, закрывая марлей от мух. А потом объедались, черпая икру ложками. За икру и рыбу, которую тетя Вера обожала в любом виде, Кириллу присвоили почетное звание «кормилец».
Но не успел Кирилл моргнуть глазом, как остался один.
С раннего утра до позднего вечера друзья вкалывали то на покосе, то пасли коров, то ломали веники, то промышляли на озерах рыбой и грибами, а кто-то устроился на работу. Даже по вечерам встретиться не всегда удавалось. Наслушавшись рассказов о темном черемуховском прошлом, в котором были случаи, когда от человека находи лишь окровавленные одежды и обувь, мать соваться в лес ему одному запретила строго-настрого. Кирилл, в общем-то, и не рвался, особенно после того, как неподалеку от Черемушек встретил медведя, который поднялся на задние лапы и пошел на него. Он едва успел завести мотоцикл и выбраться на дорогу. Пару раз он рискнул испытать себя в деле, напросившись к Лехе пасти деревенское стадо, а после неделю лежал с температурой. Обгоревшая кожа слазила с него лохмотьями. Чтобы снять зуд от ожогов, мать мазала спину кислой сметаной и умиротворенно наставляла, как тяжело дается молоко. Зато на солнце он мог теперь находиться сутками. Кожа его стала темно-бронзовая, светло-русые волосы выцвели и пожелтели, на лице ярко выделялись голубые, слегка поднятые уголками глаза.
Эта раскосость отличала его от брата, с которым в остальном они были похожи. За последние два месяца он вдруг вытянулся и стал с Александром почти вровень. Отличие их с братом было лишь в том, что Александр, имея за плечами армию и спортивные секции, имел стальные мышцы, о которых Кирилл мог только мечтать. Пока он был худощав – и не приходилось надеяться, что это можно как-то исправить. Тетя Вера гоняла его не хуже тренера сборной страны, заставляя отжиматься и обливаться холодной водой, но тренировки не помогли, разве что сбросил еще пару килограммов.
Попыток суицида брат больше не предпринимал, но состояние улучшилось ненамного. Он по-прежнему оставался раздражительным, грубым, жаловался на здоровье. И все же тете Вере удалось заставить его обливаться по утрам ледяной водой из колодца, подтягиваться с нею на турнике. Местные девушки Александром интересовались, прохаживаясь вечерами мимо дома, внимание брату льстило, но интереса он не проявлял. Попытки завоевать его сердце вызывали в нем лишь сочувствие – он все еще надеялся, что Ирина вернется в его жизнь.
И ждал…
И вдруг подметили, что среди всех девушек Александр как-то незаметно для себя выделил одну. Ни к кому он не относился с такой враждебной неприязнью, как к сестре Славы, с которым познакомил его Матвей Васильевич. Того самого, с лоботомией. Когда упоминалось имя Мирославы, Александр вздрагивал, а если кто-то защищал ее и говорил о ней что-то доброе, обижался. Александр то тихо презирал ее, то деятельно ненавидел, замечая в ней только ужасы, которых никто кроме него не видел. А если представлялся удобный случай и слушатели, высмеивал. А то он вдруг испытывал какой-то непонятный страх, когда ему хотелось причинить ей боль, вымещая свою злобу, будто винил в чем-то.
И произошло это неожиданно, стоило Александру однажды зайти к матери на работу и увидеть ее.
Тихая и подавленная Мирослава – обычно ее звали Мирка, была младше Александра на два с половиной года. Работала медсестрой, ничего худого мать не могла сказать о ней, а кроме того, жили неподалеку – дом их стоял чуть ниже, и тоже возле самого берега. Ей со Славкой повезло меньше – дом их почти развалился и местные не жаловали, считая, раз имели ген дурной наследственности, то и она не в себе. Подруг за два года в Черемушках у нее так и не появилось, и парни обходили стороной, не мешая Александру глумиться над нею, а иногда подначивая.
Дома такое поведение сначала объясняли ревностью, но в своих чувствах Александр был искренним. Шло это из него самого. Славке он даже иногда сочувствовал, совершенно уверенный в том, что все, что с ним произошло, не имеет к Ирине отношения.
Особенно непонятным поведение его было для матери.
А девушка, между тем, которую в доме ее то с насмешкой, то с сочувствием называли «Мира нет мира», тянулась к Александру, не понимая его неприязни, то пыталась защищаться, то пробовала объясниться. Все было бесполезно, Александр лишь усугублял и без того ее тяжелое положение. И однажды, когда Александр за волосы вытащил ее с танцплощадки и при всех обозвал «подстилкой», замкнулась в себе и на дискотеках больше не появлялась.
Мать, конечно, об этом узнала, сначала испытав шок. Потом попробовала заставить Александра попросить у своей сотрудницы прощения, а когда он в какой-то необъяснимой ярости начал крушить все, что попадалось ему на пути, перепугалась, рассорившись с тетей Верой, которая в эту минуту тихо ненавидела Александра, подсовывая ему его вещи.
Но мудрая тетя Вера нашла, чем утешить мать, и как вывести Александра на чистую воду.
– Анька, надеешься, что нас он ненавидит меньше? – она с минуту наблюдала, как Александр ножом пластает диван, который прихватил на кухне, после того, как разбил сервиз, который подарили отцу и матери на свадьбу. – Да скрывать приходится, чтобы с голоду не подохнуть! А кормить не станем, так и нас вытащит! Уже выбросил! Видим его – во плоти!
– Верка, перестань! Саша, прекрати! – мать металась между ними, то мешая тете Вере кинуть Александру его же магнитофон и ноутбук, то вырывая их из рук Александра. – Ты же видишь, у него истерика, он себя не контролирует!
– Нет, Анька, свой магнитофон на диван швырнул! А твой стул в щепу разлетелся. И ноутбук пока целый… – усмехаясь, тетя Вера травила Александра, вновь и вновь открывая для себя что-то новое. – Еще как он себя контролирует! Ну, ну, давай, Сашуля, просто ударь, чтобы экран треснул и клавиатура разлетелась! Я уж и открыла!
Кирилл на мгновение замер, наблюдая за Александром, который немного медлил, когда в его руках снова оказался его ноутбук, сначала отбросив его, а потом внезапно начал ломать, словно бы доказывая тете Вере, что приступ у него настоящий.
– Ой, молодец! Ой, молодец! – похвалила тетя Вера, по второму разу подсовывая магнитофон. – Кирилл! Неси, что там у него в комнате осталось!
– Диски! – рассмеялся Кирилл, пулей влетев в комнату Александра и сгребая диски в охапку, спустился, бросая их перед тетей Верой.
– Анька, помогай! – тетя Вера подбросила одну коробку, вынула диск и сунула Александру в руки. И вдруг отлетела к стене, закрывая лицо руками.
Кирилл вскочил, схватив железную витую подставку для цветов, встав между тетей Верой и Александром.
– Что, диски свои пожалел, а маму с тетей Верой не жалко? – в ярости выкрикнул он. – Слышь ты, чмо безродное, я тебе убью, если ты хоть пальцем кого-то тронешь! На, сученыш, на! Ломай! – он ударил по дискам подставкой, сокрушая их ногами. – Тетя Вера, неси еще! Пусть меня ударит, он знает, что я его убью!
С перекошенным лицом, Александр кинулся в прихожую, к зеркальной стойке, перерывая вещи.
– Что, ключи от машины ищешь? – усмехнулся Кирилл, остановившись в проходе. – А не твоя! Пешком иди!
И увидел, как Александр размахнулся и ударил в зеркало. Стекло раскололось, оставшись висеть осколками на панели. Клеевая основа держала их крепко. И тут же выскочил на улицу, хлопнув дверью.
– Господи, что это было-то? – ужаснулась мать, всплеснув руками, оценивая ущерб.
– А это, Анька, больная голова, которая никому покоя не дает…
– Мам, ты заметила, он свое не трогает, – удивился Кирилл. – То, что своим считает…
– Да разве ж это все не его? – снова всплеснула мать руками, опускаясь на краешек разрезанного дивана.
– Нет, видимо, – тетя Вера достала из холодильника лед и приложила к глазу. – То, что общее, это не его. Он и свое бы отдал, но не нам. Я все удивлялась, как из дома воруют… А так и воруют! У него в голове нет такого, чтобы что-то считать твоим, моим, Кирилла. Он зверем стал, его как огня бояться надо!
– Хороший был диван, – мать покачала головой, рассматривая порезы.
– Плюнь! Поеду в город, куплю материал, обтянем, – тетя Вера пристроилась рядом. – Не в диване дело! Зато на Сашку полюбовались во всей его подлости!
– А сервиз-то! Двадцать пять лет берегла! Подарочек сделал мне на серебряную свадьбу с отцом! Слава богу, Митя не дожил до такого позора! – мать тихо заплакала, ткнувшись в плечо тети Веры, которая обняла ее и гладила по спине, успокаивая.
– Да бог с ним, с сервизом, – Кирилл не знал, то ли ему уйти, то ли остаться. – Сашка у нас совсем с ума сошел?
– Совсем, сыночка, – всхлипнула мать. – То ли уж выгнать его… Убьет он нас тут когда-нибудь!
– Да подожди ты, выгнать… Повоюем еще! – скривилась тетя Вера. – Я думаю, остынет, вспомнит, посчитает убыточки, может, придет в себя. Нам надо деньгами наказывать – его деньгами! Не вздумай ему ноутбук покупать!
– А я знаю, куда он деньги прячет! – обрадовался Кирилл. Он поднялся в комнату Александра, вынул шкафчик, открывая потайную секцию, вынимая скопленные братом сбережения. Вернулся в гостиную. – Вот!
Мать запротестовала, но тетя Вера решила довести дело до конца, отсчитав на новый сервиз и на восстановление мебели. Остальное положили обратно.
Александр вернулся, когда сели ужинать.
– Где мои деньги? – глаза его сверкнули ненавистью, спустился он из своей комнаты в столовую. – Быстро положили на стол!
По его перекошенному лицу внезапно поняли, что именно их Александр считает ворами и разбойниками.
– А, это те, которые взяли в возмещение убытка? – приятно улыбнулась тетя Вера. – А ты думал, это все дешево стоило? Нет, Саша, мы тебя не держим, прощать никто ничего не собирается, и скажи спасибо, что мы пока решили обойтись без милиции. Ты куда-то собирался? Вперед и с песней! – тетя Вера ладонью резанула воздух в направлении двери.
– Жизнь мытарей – она тяжелая! – усмехнулся Кирилл, наливая себе суп, вспомнив свой сон.
Все так – все так, как говорил старик. Ни одной мысли, которая бы помогла человеку встать на ноги. И ненавидим будешь за имя, которое умом твоим правит, потому что сделать что-то с этой мразью уже нельзя.
– Для Ирки деньги-то копил? Прикинь, возвращается она из Египта, или из Америки… С двадцатью-то миллионами! – рассмеялся Кирилл, вдруг испытав подъем. Враг у Сашки был не бог весть где – в голове! – А ты приходишь и достаешь из широких штанин… из робы, копейки свои, ложишь, обливая слезою лице ее, произносишь коронную фразу: вот, Ириш, все что имею!
– Сумел заработать! – продолжила тетя Вера, прислушиваясь к Кириллу. – Если, конечно, еще меня из квартиры не выставит… Вот это видел? – она выставила вперед кукиш, сунув Александру под нос.
– Да, все, что сумел заработать… Как думаешь, возьмет?
– Ну, деньги-то возьмет, а Сашку вряд ли, – засомневалась мать. – Есть будешь? По-моему, Саша, это ты унижен, а не Мирослава, которая нянчит брата и помощи не просит.
– По-нашему, все мы одинаково тут думаем, – подсказала тетя Вера, поправив мать. – И, знаешь что? В следующий раз я тебя так припечатаю, пожалеешь, что родился! – пригрозила она.
Сашка в тот вечер хлопнул дверью, закрывшись у себя в комнате. Он всю неделю ни с кем не разговаривал, пока мать не принесла очередную новость.
Спустя неделю после того случая, Мирослава вдруг решила выйти замуж. Кажется, за казаха, которого учила русскому языку. Она надеялась, что он поможет подправить дом, который разваливался на глазах, и ухаживать за Славой, которому становилось то лучше, то хуже. Стоило ему выпить, как у него снова начинались приступы эпилепсии. Лицо его было постоянно разбитым и опухшим, но выходя из таких состояний, он ничего не помнил. Мать отговаривала ее, убеждая не торопиться, поскольку жених ее был человек новый, и раз он развелся, для этого должны были быть какие-то причины. Мирослава поначалу согласилась, но вскоре, после еще очередной стычки с Александром, неожиданно поменяла решение. И Александр вроде как-то сразу успокоился, понимая, что любовью тут и не пахнет.
Но тетя Вера и Кирилл вдруг увидели в этой неприязни нечто большее, чем просто ревность…
Родители Славы и Мирославы были мертвы – а это наталкивало на определенные мысли. Тетя Вера видела в этом дурной знак, она проводила аналогию между тем, что случилось с родителями Славы и Мирославы, и беспокоилась о матери, а Кирилл с некоторых пор стал разделять ее опасения. Он шестым своим чувством вдруг сообразил, что возможно Мирка та самая девушка, через которую брата подловили на крючок – слова стариков из его сна не выходили у него из головы.
С тех пор его не покидала мысль сблизиться с нею.
Имея возможность с балкона обозревать село, Кирилл иногда следил за ее домом с помощью отцовского охотничьего бинокля, дожидаясь, когда она пойдет на реку, или в лес. Но Мирка день-деньской была занята на работе или на огороде. И неожиданно он открыл, что за их домом тоже наблюдают…
Блеснули окуляры, и Кирилл отпрянул от штор.
Блеск линз от обычного солнечного зайчика он умел отличить – родители часто присматривали за ним, когда был маленький и гулял во дворе. Снедаемый любопытством, Кирилл переключился с Мирославы на дом Штернов. Теперь он точно знал, что их интерес к его семье не угас.
Но дни летели, а ничего не происходило. Мало радости смотреть, как люди ползают по огороду кверху задом, или выгоняют в стадо скотину. Все как у всех. Наблюдали за ними лишь изредка и недолго. Бинокли в деревне были в каждом втором доме – не охотник, так рыбак.
На какое-то время Кирилл успокоился, больше переживая о том, что Сашка снова сблизился с отцом Ирины Яковом Самсоновичем. По непонятной причине, отложив переезд в город, тот снова работал сварщиком, постоянно обращаясь к Александру то за стройматериалами, то за рабочими – и все время старался втянуть его в какие-то свои делишки. Сашка в последнее время возглавил бригаду строителей, домой возвращался поздно. По просьбе матери Матвей Васильевич не спускал с обоих глаз, и неприязнь Александра к дяде Матвею лишь усилилась, теперь он заходил в гости много реже.
О своих подозрениях он поведал как-то за ужином, но фактом наблюдения за домом заинтересовалась только тетя Вера, матери было не до того. Она до позднего вечера пропадала в больничных корпусах, в которых начался ремонт. Наученная горьким опытом, она следила за всем сама, иногда останавливая рабочих, чтобы заменить цвет краски или поменять штукатурку на более качественную, или успеть выбить под ремонт у Артура Генриховича дополнительные средства. Она лишь пошутила в ответ, взлохматив его волосы, что и он проявляет нездоровое любопытство.
И вот в один из таких дней встал вопрос о том, где и как хранить заготовки. Старая овощная яма обвалилась, использовать для хранения его было нельзя.
Банки в столовой уже мозолили глаза своим видом. За них то и дело запинались. Батарея банок росла и вширь, и в высоту. Первый ряд банок выстроился еще в середине мае, заполненный вареньем из цветов одуванчика. Потом собирали викторию, тазами и ведрами обрабатывали вишню, крыжовник и огурцы. На подходе были яблоки, слива и овощи. А еще грибы, которые собирали всей семьей по выходным. Тетя Вера и мать заразились деревенской жизнью, вдруг вспомнив, что родились и выросли в деревне, по-хозяйски обихаживали огород, проводя на нем все свободное время: поливая, выпалывая, подрезая, подвязывая. И что-то постоянно солили, варили, закатывали в банки, которые мать приносила из столовой больницы.
Семейный совет пришел к единодушному мнению, что лучшего места, как подвал не придумать. Но когда заглянули, оказалось, что подпол совершенно не приспособлен для этой цели. Сначала следовало очистить его от мусора, углубить и расширить, пустив часть земли на утепление фундамента, а часть поднять, чтобы забетонировать пол и стены подвала.
Но решить-то решили, а вот исполнять принятое семейным советом решение оказалось некому…
Относительно свободными был только Кирилл и тетя Вера, но она как раз закончила перевод книги и подготовила новую коллекцию местных умельцев, собираясь в Японию. Таким образом, вся ответственность и тяжесть по созданию подвального хранилища упала на плечи Кирилла. Именно Кириллу вменили в обязанность выносить из подвала не менее десяти ведер земли в день, запретив выходить на улицу, пока норма не будет выполнена. Правда, клятвенно пообещали, что как только ремонт в больнице закончиться, его непременно освободят от повинности, а если сделано будет достаточно и на совесть, позволят возвращаться домой так поздно, как только пожелает. А тетя Вера поклялась вернуться из Японии не с пустыми руками, а с последней версией…
Самым обидным стало то, что каждый считал своим долгом проследить за неукоснительным соблюдением вмененной повинности. На следующее утро, пока мать и Александр собирались на работу, а тетя Вера искала ключи от машины, в комнату заглянули девять раз, обращая внимание, что мудрый человек трудиться с утра.
Кирилл скрипел зубами и глубже залазил под одеяло, чтобы противные голоса не проникали в уши. На сердце лежала тяжесть, рассчитывать на помощь не приходилось. Леха и Серега третий день окучивали картофель, которого у них было насажено целое поле.
Наконец в доме стало тихо, он снова смог заснуть…
Проснулся Кирилл поздно. На столе стоял приготовленный для него завтрак. Мать всегда так делала, чтобы не забывал поесть. Выпил чай с бутербродом, вылил стакан молока в яичницу с беконом, туда же бросил два куска хлеба, бросил две горсти собачьего сухого корма и вынес Тузу. В последнее время Туза не привязывали, он свободно перемещался по ограде, даже забегал в огород, легко перемахивая через забор. Мать покормила его, но от угощения он не отказался.
Кирилл снял рубашку, вышел в огород, набрал колодезной воды и вылил на себя. Несколько раз подтянулся на турнике, быстро сообразив, что без строгого контроля со стороны норму ему не выполнить. Пощупал бицепсы, сразу потеряв ровно половину настроения. Но тело благодарно отозвалось мгновенной бодростью. И подумал о том, что выходить за ворота, пока не исполнена повинность, ему запрещено, но если огородом к реке, то вряд ли это будет считаться нарушением запрета – ибо не воротами, а через калитку! Позвал Туза, прошел мимо бани и колодца, мимо теплиц и ровных зеленеющих грядок с овощами и ягодами, спустился к обрыву.
От огорода до реки было недалеко, метров двести. Разрезанный рекой холм открывал материнские твердые породы с вкраплениями гранита и щебня. Кирилла всегда интересовало, как люди находят в реке золото, нисколько не сомневаясь, что где-то тут оно есть, но золото никто не искал, и он не пытался. Вниз обрыва вела деревянная лестница, а дальше пристань, сложенная в несколько рядов бревен, с привязанными лодками и катером. Катер Кирилл сразу узнал – Матвея Васильевича, на нем ездили на рыбалку вначале лета.
Он вдруг подумал, что лето получается не такое уж и замечательное, как ему обещали. Чего хорошего в том, что он предоставлен сам себе, и не с кем поговорить?
Попробовал воду ногой на ощупь. Теплая.
Не раздумывая, нырнул. Туз плюхнулся рядом, поднимая тучу брызг…
За весну мать начесала с Туза пакет шерсти, но он все равно оставался шерстяным и мучился от жары. Поняв, что купание приносит облегчение, Туз начал сбегать из дому, чтобы окунуться. А после ползал по земле, собирая на себя грязь. Сначала, после таких вылазок, его пытались мыть, поливая из шланга, но Туз находил это забавным, тут же отыскивал очередное грязное место, и от него отстали.
Когда Кирилл вышел из воды на берег, время близилось к полудню. Кожа покрылась гусиными пупырышками синеватого цвета, но на солнце он быстро отогрелся и тем же путем направился обратно.
И неожиданно вздрогнул, остановившись…
Кот не появлялся давно – с той самой первомайской вечеринки, чуть не закончившийся смертью Александра. Он нисколько не похудел, наоборот, стал еще толще. Задрав хвост, он бежал по тропинке, а Туз преспокойно шел следом…
Сначала Кирилл подумал, что кот ему снова привиделся, но, когда остановился, остановился и кот. Выгибая спину, животное вернулось, потеревшись о ногу Туза, который обнюхал его и лизнул, как давнего знакомого. Кирилл не шевелился, но, похоже, на сей раз животное не думало исчезать…
Наконец, коту наскучило стоять, он побежал вперед, оглядываясь, словно бы приглашал за собой. Туз ринулся за ним, пристраиваясь сбоку. Кирилл едва поспевал за ними. У самого дома кот нырнул в подвальное оконце и растворился во тьме. Туз, по-видимому, расстроился – сунул морду в окно, которая пролезла лишь до глаз, поскулил в темноту и еще раз обнюхал место, где кот пропал.
Тупо уставившись на подвальное окно, Кирилл пытался сообразить, как огромный зверь пролез внутрь. Одичавшее животное, по-видимому, не испытывало желания вернуться к хозяевам. Наверное, кот был частью этого дома. Сердце его радостно ёкнуло – война?
Пусть будет война!
Кирилл уже решил про себя: ни при каких обстоятельствах он не выдаст кота хозяевам. Будущая битва за любимца, а в этом Кирилл уже не сомневался, лишь добавляла предвкушения. Если Туз смог снискать расположение странного животного, то и он сможет. Удивительно, но он бы нисколько не удивился, если бы вдруг узнал, что кот и Туз питаются из одной миски.
Покачав головой, Кирилл направился в подвал…
В подвале еще сохранился нежилой запах затхлости и сырости два года одиноко простоявшего дома. Авдотья оказалась на удивление хозяйственная и домовитая: стены побелены известкой, которая предохранила бревна от грибка и плесени даже в том месте, где стол умывальник. Кота поблизости не было, но Кирилл знал, видимость обманчива. Скорее всего, сидел в темном углу, наблюдая за ним. При свете лампочки мусора оказалось не так много, как показалось на первый взгляд – бросали его в подвальную дверцу, вот и лежал на виду. Он взял два больших ведра, пару мешков под мусор, спустил удлинитель с лампочкой. Конечно, оставаться с котом в подвале не хотелось, но не брать же с собой Туза! После того, как он увидел их вместе, страх прошел. Из разговоров он знал, что порода кота была особенная и редкая.
Проделать одну и ту же операцию пришлось раз пять, но она не заняла много времени. Здесь было почти то же самое, что и на чердаке: чугунки, дырявые миски, старый патефон, разобранная швейная машинка и прочий хлам. После ремонта полов в углах еще сохранилась щепа, которая сыпалась сверху. Мусор, уложенный в мешки, он сваливал в углу двора.
Пожалуй, на этом можно было закончить, но Кирилл вдруг подумал, что если поработает еще, то несколько облегчит себе жизнь в дальнейшем. Хотелось закончить с подвалом и освободить себя для других дел. Грунт оказался легким и рыхлым. Чтобы свободно передвигаться, планировали снять его на метр. Затопление дому не грозило, он стоял на холме. Он наметил первый угол…
И вдруг, сунув руку за столбик, который стоял почти впритык к стене, Кирилл нащупал сверток…
Он вздрогнул и обомлел, отдернув руку. Через минуту протяну и вынул сверток.
Обертка полуистлела. Из-под нее пробивался целлофан в несколько рядов, в котором лежало нечто. Голубая тесьма, потемневшая от времени, легко поддалась, когда Кирилл дернул ее. Он подполз ближе к свету, аккуратно развернув целлофан, доставая большую старинную книгу в кожаном переплете.
Через минуту Кирилл уже не сомневался, что бывшие хозяева искали именно ее.
И еще раз вздрогнул, когда что-то мягкое ткнулось в подогнутую ногу…
Кот сидел рядом, мурлыча под нос. Кирилл осторожно протянул руку и погладил его. Кот не сдвинулся с места, лишь привалился к ноге еще плотнее, наваливаясь, подставляя ушки, будто они уже были друзья.
Определенно на сегодня работа была закончена!
Кирилл зажал сверток подмышкой, взял кота на руки и вылез из подвала. Положив книгу на стол, налил в блюдечко молока, отрезал кусок рыбы и кусок колбасы, положил рядом. Но кот, обнюхав угощение, не принимая пищи, потерся об ногу, перебравшись в гостиную на диван.
– Ну ладно, раз не голодный, пойдем в мою комнату, – согласно кивнул Кирилл. – Посмотрим, что же в ней такое…
Кот словно бы понял. Спрыгнул на пол и посеменил к лестнице, продолжая изредка оглядываться, словно зазывая за собой. Немного озадаченный его поведением, с противоречивыми чувствами, от которых бросало то в жар, то в холод, в глубокой задумчивости Кирилл побрел следом, испытывая нетерпение, бросая тревожный взгляд на книгу.
Такой сыр-бор…
Он бы ничуть не удивился, если бы сон предупреждал его именно об этой книге. Кирилл и верил, и не верил, но надежда крепла, пока он разглядывал ее. Она была очень старая – это подтверждал не только ее вид, но список владельцев в самом конце, который занимал несколько страниц. Последние владельцы вписывали себя в книгу на вклеенном листе, который отличался от остальных листов цветом и текстурой. Сама книга была тяжелая и толстая, черно-коричнево-зеленоватого оттенка. Посередине он обнаружил тисненый двойной круг и знаки. В написании самой книги использовались пять цветов: кроваво-красный, темно-зеленый, желтый, ярко-синий и черный. И вся она была испещрена красивыми картинками и разными схемами, назначение и смысл которых он не понимал, а листы оказались тонкие, желтоватые, эластичные на ощупь и слегка просвечивали.
Он с восхищением и сожалением разглядывал книгу, прощупывая каждую буковку на обложке. И сразу почувствовал, как энергия наполняет пальцы, разливаясь по телу. Но любопытство Кирилла лишь усилилось. Если это была та самая книга, то, несомненно, здесь был способ вылечить брата…
Всех беспокоила слепая его вера и надежда вернуть Ирину. Кирилл лично присутствовал при откровенных высказываниях Якова Самсоновича, который не считал Александра за человека, но он не верил ни дяде Матвею, ни матери, ни тете Вере, ни даже тете Августе. Помня о суициде, чуть не приведшем его к смерти, мать и тетя Вера опасались за него. Но Кирилл, устав от пафосных речей брата, при угрозах и стенаниях когда ни мать, ни тетя Вера не могли их слышать, нет-нет, да и поддакивал, советуя в следующий раз выбрать такую смерть, которая не разоряла бы их снова.
