Петр Анатольевич Елизаров
Шаровая молния
Часть вторая
Глава 11 «Должник»
Чем же так насолил Вершинину тот самый Олежка, которого увидел наш главный герой, выходя из «Макдональдса»?! А все очень даже просто, хотя на первый взгляд истинная причина преследования может показаться странной, если вспомнить о том, что Алексей Вершинин у нас из богатой и состоятельной семьи – состояние у них солидное, но вопрос состоит даже не в деньгах, а в задетом самолюбии самого мажора Вершинина. В чем же дело?
Итак, случилось все еще в начале осени. Наш Олег, по неизвестной причине остро нуждаясь в финансах, через силу переборол свой страх и стеснение и решился одолжить нужную сумму денег у Алексея Вершинина. Причем данное решение пришло в голову Олегу как раз в тот самый момент, когда его будущий кредитор был, мягко говоря, нетрезв и творил навеселе все, что взбредет в его затуманенную башку. Тогда Лешке стало жалко просившего у него денег Олега, и в пьяном бреду, неся нечленораздельные фразы, Вершинин кинул Олегу столько денег, сколько тому было нужно, лишь бы нудный одноклассник с грустным лицом и мольбой в голосе отстал от Леши и не портил ему праздник. Пьяный Вершинин любил разбрасываться деньгами – немного прилетело и Олегу, получившему словно «дар Божий» от Вершинина, который в другое время даже не стал был слушать Олега.
Когда Лешка очухался, он, взявшись за голову, принялся исправлять все, что сотворил в бреду –что касается занятых денег, мажор вспомнил почему-то только про Олега, решив быстро и жестко устранить свой просчет. Доброта была не в его стиле. Вершинину показалось, что выбить долг у чмошника будет занятием легким и быстрым, но, как вы видите, самое легкое и быстрое затянулось аж до самого лета. С этого и началась заваруха: еще в самом начале, понадеявшись на порядочность заемщика, Вершинин решил отсрочить срок выплаты, потом об этом было забыто, а когда все вновь всплыло наружу, побежали проценты, включились штрафные санкции. Удивительно, но до кулаков не доходило. А Олег ни в какую! В общем, Вершинин давно горел желанием перейти к решительным действиям, отказавшись от дипломатии, которую ему навязывал Тихомиров.
Олег шел быстро, опустив голову и временами резко оборачиваясь назад. Он, как бы защищаясь от неведомого врага, при ходьбе всегда хватался правой рукой за локоть левой руки или даже за плечо, словно оно у него болело. Так и шел, перекрестив себя руками, с печальным и задумчивым выражением лица. Должник Вершинина был человеком стеснительным, робким, закрытым, болезненным, склонным к глубоким и длительным депрессиям – проще говоря, он был жалок, обыкновенное пустое место. Единственное, чем он блистал в свои 17 лет, так это неординарное мышление, помогавшее с учебой, но что-то его постоянно косило: то проблемы со здоровьем, то проблемы со сверстниками, с семьей, то неурядицы с психическим восприятием мира – ему вечно что-то мешало полноценно жить, а в последнее время ему начало чудиться, что во всех его несчастьях, во всей своей неуверенности и убогости, во всем его незавидном положении виноват только он. Частично это было так.
Олег был почти на голову выше Вершинина – при хорошем развитии событий он мог бы стать выдающимся баскетболистом, но хорошего развития событий все не было. Он никак не совершенствовался, не развивался – так и остался сутулым и хилым дистрофиком, которого даже звали в спецшколы для «особенных детей».
Парень обладал несколько отталкивающими чертами лица. Голова у Олега была небольшая, зато держалась на длинной шее. На лице у него не было ни одного изъяна – оно было чистое, компактное, если можно так выразиться. Небольшой ротик Олега, из которого издавался высокий, немного хрипловатый голосок (такой, будто что-то в горле мешало ему говорить) обрамляли толстые губы бледно-красного цвета. Олег обладал широким носом с горбинкой; ярко выраженных пухлых щек у него не было, подбородок почти не выступал, уши были немного оттопырены. Глаза у него темные, но поражающим взглядом, как у Вершинина, они не обладали – взгляд у паренька был тусклый. Все его страдания и невзгоды отражались на его внешности. Волосы Олега были русыми, а словно прореженные брови были черные. Лоб был широк; глаза близко посажены и немного утоплены, вокруг них всегда какая-то неведомая тень и пугающая загадочность.
За все это время Вершинин успел возненавидеть Олега. Оба друг друга не переносили. При виде своего должника Алексей впадал в неистовую и неконтролируемую ярость, а если дело доходило до разговора, то в нем Вершинин за себя не отвечал, был сам не свой. Леша любил издеваться над слабыми и беззащитными сверстниками и подкалывать их. На таких, как Олег, Леша не хотел тратить ни сил, ни времени, но иногда все-таки хотелось продемонстрировать свою силу и мужественность, покрасоваться перед кем-либо, помучив, например, своего должника, который за все это время много чего натерпелся от изощренного Вершинина. Последний только радовался, когда видел, как терзается его очередная жертва. Причем Вершинин всегда творил подобное, когда ему было нечего делать или просто было скучно, тем более у него всегда была веская причина на такое обращение с Олегом, который был для Вершинина просто надоедливым тараканом – с превеликим удовольствием мажор медленно угнетал и убивал этого «ползучего гада».
Любое причинение боли и страдания вызывало восторг у Вершинина – так он показывал, в какой степени он лучше, сильнее и выше всех остальных, выше того же Олега, который сделал той осенью великую глупость и в течение всего этого времени бездумно ее раздувает, испытывая терпение Алексея Сергеевича Вершинина, считавшего свою жертву абсолютным нулем. Вместо того чтобы простить долг, всю свою злобу Алексей изливал на своего непутевого должника, и без того уже опустившегося ниже плинтуса.
Сам Олег до смерти боялся своего кредитора и уже тысячу раз пожалел, что сумел в тот раз занять у этого чудовища денег, и еще столько раз он пожалел, что не может их ему вернуть, будто привыкнув к ненависти и издевательствам со стороны Вершинина. С того самого момента, когда Алекс понял, что возврата деньжат он не дождется, его неплатежеспособный одноклассник подвергся таким издевательствам, такому давлению, что порой панически боялся выйти из дома, думая, что рядом на своем «BMW» проедет Вершинин и собьет его, боялся встретить своего ростовщика в школе, думая, что тот выставит его посмешищем перед всеми, либо в его голову взбредет чего похуже. Сам Леша решил изжить его со свету за свои деньги – отравлять жизнь Олегу у него выходило с лихвой.
Алексей забежал в арку и очутился в небольшом квартале, густо заросшем старыми раскидистыми деревьями, меж которых находилась такая же старенькая, замызганная детская площадка – судя по ее виду, она больше подходила для ночных посиделок алкашей, нежели для детского досуга. Олег стремительно шел наискосок квартала по тропинке. Леша не выпускал его из виду. От злобы кисти невольно сжались в кулаки, лицо насупилось, мышцы напряглись, зубы застучали и чуть не раскрошились от напряжения, черные глаза наполнились кровью, а голова – желанием отмутузить Олега и подвесить его за одно место. «Я не знаю, что я с ним сейчас сделаю! Истязаю, разорву, закопаю! Он пожалеет, что на свет родился, тварь!» – думалось в тот момент Алексею.
Вершинин пыхтел, как разъяренный бык. Тяжелыми шагами он побежал за Олегом. Для Вершининского должника появление Леши стало полной неожиданностью, настолько испугавшей его, что он в момент позабыл, куда и зачем шел.
Подобные сцены происходили между ними много раз. Но Леша решил закрыть этот вопрос раз и навсегда. Вершинин не понимал, почему же его должник не исправляет своего положения и не возвращает долг: вряд ли ему нравится, когда его унижают. Зачем вообще нужны были такие деньги робкому, стеснительному, безынициативному переростку Олегу, у которого бы не хватило фантазии, чтобы достойно их потратить? Ведь увиливал от уплаты он весьма ловко и хитро. На девушку, да нет ее; на наркоту – маловероятно; на себя, на лекарства, на ставки или на что?
Леха еще больше загорелся выбить из непутевого одноклассника деньги. Сейчас Олег был настолько покорен и беспомощен, что Вершинин мог использовать его и как слугу, и как бойцовскую грушу. Алексея достала эта беготня. Вершинин привык выигрывать и доводить все дела до конца (то есть до его личной безоговорочной победы), поэтому все деньги должны были до последней копейки вернуться ему в карман… сегодня… с процентами!
Еще бы неожиданность! Идешь себе спокойно, никого не трогаешь, ни о чем не думаешь, наслаждаешься тихой и спокойной минуткой в жизни, и тут как снег на голову со спины на тебя кидается, хватает и откидывает в сторону, словно спичку, человек, которого ты боишься больше смерти. Так с Олегом и произошло…
Алексей набросился на Олега, повиснув на нем и схватив таким образом, чтобы можно было с легкостью повалить свою жертву. Вершинин откинул Олега на маленькую детскую лавочку с облупившейся краской. Вершинин свирепо смотрел на него свысока, чувствуя свое превосходство по всем фронтам. От беготни и возбуждения он дышал глубоко, отчего вся верхняя часть его туловища приподнималась. Леша смотрел на своего должника и улыбался: он в очередной раз имеет возможность «поиграть» с Олегом, как кошка с мышкой, прежде чем задушить и съесть. Таких вот «игр» должник боялся и остерегался, но ничего не мог с этим поделать – ему оставалось только подчиниться и терпеть все Лешины изощрения. Отстраниться или отбиться он не мог, ибо явно не в этой жизни ему удастся так сделать – сейчас он слабая и беззащитная, мелкая и бесполезная, надоедливая и мешающая песчинка в глазах Леши, в руках его, в руках сильного и вездесущего ветра, похожего на саму жизнь, которая так жестоко обращается с Олегом.
Голос Вершинина прозвучал для растерянного Олега громко и страшно, словно ему оглашали смертный приговор:
– Ну привет, Олежка! Давно не виделись!
– Леша! Что ты здесь… – не договорил Олег.
– Для тебя – Алексей Сергеевич! – прорычал Леша. – Я все ищу тебя, крыса подзаборная, а ты тут жизнью наслаждаешься! Видимо, забыл, что есть я… и что есть у тебя передо мной определенные обязательства, которые так никуда и не исчезли. Пока есть я, есть и они… и не жить тебе спокойно!
Олег молчал и морально готовился к тому, что угнетатель может приказать целовать ему ноги (поверьте, бывало и не такое). Олегу хотелось сказать, что он каждое мгновение помнит о своем постыдном долге.
Алексей Вершинин не стал тянуть. Он наклонился к Олегу и проревел:
– Так когда будут деньги?!
«Господи, это никогда не кончится! Ничего не меняется», – подумалось Олегу, но на поставленный вопрос он так и не ответил, будто язык проглотил.
Из-за вмятины на машине и тети Светы Вершинин с утра пораньше и без того был зол, так его вдобавок и побегать заставили.
– Блять! Я так и знал! – вскричал он, всплеснул руками и отвернулся, удивляясь наглости и одновременной стойкости Олега (про себя он назвал его камикадзе и мазохистом).
Леха сорвался. С разворота Вершинин молниеносно провел хук с правой, который пришелся прямо в глаз сидящему на лавке Олегу. Обычно после такого коронного удара обидчик Леши сразу вырубался, но Олег лишь упал плашмя с лавочки на пыльную утоптанную землю, засыпанную сигаретными бычками и кожурками от семечек. Ударившись об землю, Олег почувствовал прострел боли, от которого у него раскрылся рот.
Больно пришлось не только ему, но и кулаку Вершинина. Леха после лихо нанесенного удара взялся за руку и, чтобы избавиться от боли, начал ее трясти, приговаривая:
– Получил, задрот?! Из чего ты сделан, чудовище?! Вывел меня сегодня. Ебать, тебе не поздоровится! Вот тебе еще, уебище! – Вершинин снова со всей силы ударил должника – на этот раз ногой по животу. Олег сразу же скрючился, приняв боль как должное.
Чудом Алексей на мгновение остановил свою экзекуцию, поняв, что вся эта сцена может попасться кому-нибудь на глаза. Либо слабенький может отбросить коньки. Алекс потрепал лежащего ногой по плечу, отплевываясь и вытирая пот со лба рукой:
– Будешь знать в следующий раз, как выводить меня! Поверь, это жестко карается! А ты… достаешь меня только своим присутствием! – неистовствовал Алексей. – Вставай! – говорил он Олегу, схватив того за уши и посадив обратно на лавку, точно это не человек, а скрученный в рулон пыльный ковер.
Вершинин не намерен был прекращать – он продолжил:
– И теперь, Олежка, такое будет повторяться изо дня в день. Надеюсь, до тебя дошло, как все это можно прекратить? Сегодня ты еще легко отделался, – Леша помолчал. – Не знаю! Не знаю, как до тебя достучаться, как тебе объяснить, что ты творишь несусветные глупости… причем нарочно. И все это выходит боком только тебе.
Олег, пока Вершинин говорил, терпел терзающую его боль: от колких, как ножи, ударов по глазу и животу. При этом Леша даже в лице не изменился – отошел в тень и что-то там болтает. Он прекрасно знал, куда и с какой силой бить – все его удары пришлись по слабым местам, которые будут болеть и долго заживать. Олег старался слушать Лешу, но делать это с каждой секундой становилось все тяжелее и тяжелее, и вы сейчас поймете почему…
– Я скажу прямо, – с новой силой говорил Алексей. – Я устал от тебя! Ты мне надоел… своей твердолобостью, упертостью своей неуместной. Тошно даже смотреть на тебя. Если не хочешь по-хорошему, тогда будет по-плохому: я не буду так с тобой сидеть и разговаривать, а буду продолжать тебя дрючить. Я бы оставил тебя подыхать и мучиться, но мои интересы мне не позволяют – мои инвестиции, даже такие неудачные, должны при любых обстоятельствах принести доход, – создавалось впечатление, что Вершинин всем этим хотел научить Олега чему-то. – Скажу просто – если не отдашь деньги сам, я их в буквальном смысле вытрясу из тебя! А сам ты мне и на хуй не сдался! Как же ты не понял, Олег, как же тебе вся эта баланда не надоела?! Ты будто меня не слышишь, всего этого не видишь… не понимаешь, чего я от тебя хочу, или просто не хочешь ничего понимать! Тебе нравится, когда за тобой бегают, что ли?! Когда тебе уделяют внимание, лижут зад, пылинки с тебя сдувают?! Так давай я тебе бабу подгоню безотказную – ей будет по фигу на твою внешность и твои заморочки. Или ты любишь, когда тебя дубасят, словно последнего подонка, как собаку блохастую? Вряд ли, не похоже, – рассуждал Алексей. – Не понимаю я, как это может приносить кому-то наслаждение (невольно Вершинину вспомнилась Анжела)! Я путаюсь в догадках! Ты нарик – да вроде нет; игрок – тоже вряд ли… сейчас нигде нормально и не поиграешь; или ты прошлые долги таким вот способом закрываешь – идейка не очень, сам подумай, – Леша внезапно засмеялся, взявшись за голову и почесав свои черные волосы. – Это пиздец! Помешательство! Что же я говорю, не срать ли мне на все это?! Всех вас надо учить, как правильно жить… за ручку водить! – он говорил это вслух, а потом, вспомнив про присутствие Олега, смотревшего на него мутным взглядом и боявшегося пошевелиться, попридержал поток своих сумбурных мыслей и продолжил убеждать своего должника, открывая ему правдивую, «Вершининскую» картину мира и той ситуации, в которую они оба попали. – Ох, Олежка, это все так сложно! От этого голова заболит похлестче самой отвязной пьянки! Зря ты в это ввязался – сидел бы тихо да не высовывался.
Вершинин совершенно не замечал, как давно уже перешел на личности и любыми неловкими и резкими словами мог легко унизить, ранить, задеть впечатлительного Олега – именно с этого момента должник Лехи не стал его слушать, ибо это было невыносимо. За все эти слова, будь Олег не избитый и не поломанный, он бы набросился на Вершинина и придушил бы его. Олег был уверен, что за его благой поступок полмира скажет ему «спасибо»: он бы избавил всех от злодея и морального урода. Однако Олег никогда никого бы не прикончил – кишка тонка, как говорят – если бы такое случилось в реальности, то он следом лишил бы жизни и себя.
Вершинин давно не рассуждал на такие темы, поэтому мыслишек и идей у него накопилось много. Как раз сейчас Олег его «с удовольствием» и выслушает. Леха может быть уверен, что ему не возразят, никто его не прервет, не поправит, его выслушают до конца, а потом и ноги будут целовать за гениальные идеи и предложения, которые летели в Олега, словно стрелы, прожигающие его душу:
– А мне тебя, Олег, реально жалко! Ты, как тупой мотылек, летящий на огонь – так и сгореть недолго! Как же ты еще выжил, как же ты еще дожил до этого момента, не понимаю?! Мир… наша жизнь – это как жестокий, бессердечный карательный механизм, созданный для причинения боли, для пыток и унижения. Это каток, пресс, сминающий все на своем пути, равняющий все с землей. Ты для этого мира, для всех нас, в первую очередь для себя… обуза, мелкая заноза на пятке, мешающая нормальной ходьбе, а ее все никак не могут вытащить. Тебе не место здесь: из-за тебя чересчур много проблем – ты в них встреваешь, и они остаются с тобой навсегда. Тебе с неба об этом говорят, флажками машут! Как тебе не трудно, как тебе все еще не надоело?! Не приходило ли в твою светлую головушку, что все дело в тебе, в тебе сидит это зло, и ты даже не можешь подняться и искоренить ее, – Алекс буквально загорелся словесно уничтожить Олега. – Ты ничего не можешь! Как же ты живешь, если не можешь найти выход, выпутаться из простой долговой ямы – ты топишь себя и когда-нибудь утопишь совсем! Станешь отбросом, мусором, пылью, никому не нужный… безынициативный, неинтересный, серый, перманентный, пустой, тупой мусор – так вот это ты, дорогой! – помолчав, Вершинин ударил ладонями по своим коленям и произнес. – Верни долги и можешь херачить к чертовой матери хоть на все четыре стороны – хоть что можешь с собой сотворить. Знаешь, коль у нас пошел такой разговор, – это был далеко не разговор, а чувственный монолог одного лишь Лехи, который с каждый секундой возносил себя до небес за такие рассуждения, – я могу найти объяснение твоим успехам в учении. Кому вообще это надо – я вот нормально никогда не учился, а все есть, – стал загибать пальцы он, – ни в чем нужды нет, всем доволен, живу припеваючи. Но сейчас не обо мне, а о тебе. Надеюсь, ты там еще не скопытился… Так вот, школа, да?! Всем тебя просто жалко – не хотят тебя трогать, ибо смысла нет ворошить твое жалкое существование. Олег, ты не живешь, тебя здесь нет, но ты при всем этом как-то умудряешься создавать неудобства людям, мешать им спокойно жить, причем людям совершенно не твоего уровня – все это ты делаешь вместо того, чтобы просто взять и исчезнуть… Умереть – это же так просто!
Олег закатывал глаза и вдыхал горячий уличный воздух, приоткрыв рот и периодически стоная. Ему было неприятно, больно и тошно от всех Лешиных слов. Но с каждой секундой должник по неведомой причине убеждался, что его топят в его же никчемной и монотонной жизни, как в грязи. Олегу стало казаться, что ему говорят правду, приводят неоспоримые доводы, к которым он начинал невольно прислушиваться. Но от такого все равно становится плохо и пусто на душе, поэтому он стал отворачиваться, лишь бы не слышать, не видеть своего недоброжелателя, чужого, неприятного, злобного, не знающего добра и пощады человека.
Олег потихоньку стал собираться с силами: как только их будет достаточно, он хотел чесануть от Вершинина подальше и никогда больше в жизни на него не натыкаться. А сам Алексей, удовлетворившись физическими страданиями своей жертвы, просто балдел от своего псевдоинтеллектуального бубнежа.
Тут Леха заметил, что его речей наглым образом не слушают: он, значит, распинается вместо того, чтобы забить, а его не уважают – это чревато последствиями! Вершинин дернулся с места, схватил Олега за подбородок и повернул его физиономию к себе. Олег пригляделся и увидел тот самый черный взгляд Алексея Вершинина, устремленный прямо на него – он до дрожи напугал слабохарактерного Олега, который тогда был уже в полуобморочном состоянии.
– Что же ты творишь?! Как ты смеешь не слушать, как смеешь отворачиваться?! – орал на него Вершинин. – Слушай сюда, хуесос! Запомни раз и навсегда, – Алексей трепал Олега за подбородок, а сам должник ничего не делал, чтобы хоть как-то воспротивиться этому. В душе он ненавидел Вершинина, который давно подталкивал его к суициду, – что нельзя… никогда и ни при каких обстоятельствах… задерживать оплату долгов! Это большое пятно на твоей репутации. А если бы у тебя все было нормально, деньжата тебе и вовсе бы не понадобились, – Вершинин продолжал говорить, мучая изнывавшего от боли, тоски и одиночества Олега, который больше всего в жизни ждал окончания этой экзекуции. – Не хорошо кидать и игнорить людей! Нужно быть ответственнее, а не как тряпка половая! И главное правило: лучше опозорься, лучше умри, обанкроться, но не занимай у тех, кто сильнее и умнее тебя, иначе, как ты можешь видеть, попадешь в зависимость и тебе не поздоровится!
Олег нарочно никак не среагировал – Вершинину это не понравилось. Заметив, что Олег копит силы и намеревается смыться (должник тихонечко залез обратно на лавку), Леша, сделав вид, что окончил свою феноменальную речь, зашел за спинку покосившейся лавочки и в один миг обхватил шею Олега и зажал ее в локте. Должник еще не успел опомниться от предыдущих побоев, как вдруг его стала медленно душить сильная рука. Он успел только дернуться – воздуха не хватало, вырваться он не мог, а колотить по рукам своего обидчика ситуацию как-то не очень сдвигало с мертвой точки.
Что ж, даже в таких незначительных денежных вопросах, в которых затрагивается самолюбие и авторитет, богачи жадные, как пауки.
Вершинин прошептал Олегу:
– Ну теперь ты понял, как больно тебе приходится из-за всего этого дерьма? Так ты долго наверняка не протянешь, зачем же тебе мучиться, зачем тянуть? Решай этот вопрос скорее, понял?! По твоему виду мне все ясно. Помяни мое слово. Запомни все, что я тебе говорил. Надеюсь, я потратил время с пользой. А теперь, что нужно сказать?! – спросил Леша и замолк, чтобы услышать, что скажет ему Олег.
– Будут тебе деньги, – задыхаясь, прошептал Олег.
Олег думал, что после этих слов кредитор отпустит его, но не тут-то было. Алексей решил придраться к еще одной детали, которая была ему не по душе:
– Не смей делать мне одолжение! – говорил мажор. – Это не ты мне говоришь. Это я тебе приказываю! Я уже столько раз слышал от тебя подобное, – тут Олег закричал во всю глотку, и Вершинин ослабил свою хватку. – Закрой ебало, не ори! Я же не приказываю тебе хуй отрезать. Успокойся, псих!
Олег кричал и дрыгался, как шелковая ленточка на сильном ветру. Алекс разжал руку – должник освободился от оков и снова рухнул на землю, взявшись за покрасневшую шею, кашляя и жадно хватая воздух.
Надев солнцезащитные очки, которые он вертел в руке, Вершинин, не проронив ни слова, бросил взгляд на лежащего Олега и неторопливой походкой отправился назад к парковке. «Девственник, бабы нет, денег нет, мозгов нет, однообразен и страшен каждый день – да это не жизнь, а каторга!» – именно так и думал Вершинин о своем должнике, а потом вспомнил кое-что и издалека окрикнул его:
– Не принимай все это близко к сердцу! – Вершинин смотрел на Олега, который медленно и неуклюже старался подняться с земли и отряхнуться. – Когда там у нас следующий экзамен?!
– Послезавтра, – нехотя с одышкой произнес Олег.
– Спасибо за инфу! – крикнул ему Леша. – Надеюсь, ты не в обиде на меня… и в твоей голове не очень все стерлось? Неприятно будет, если лузер и ботан сдаст важный экзамен хуже двоечника. Чао!
Так их пути разошлись – на сегодня для Олега все закончилось…
Леха вернулся к машине на стоянке около «Макдональдса» и, припомнив об экзаменах и своих планах на Юлю Кудрявцеву, набрал ее, любуясь своей машиной и попутно обдумывая замечательную и беспроигрышную идею, пришедшую ему в голову:
– Здравствуй, Юленька! – Вершинин сделал свой голос как можно приветливее, умиляясь и балдея от голоса Кудрявцевой, одновременно представляя ее внешность и жесты на другом конце провода (такие чувства испытывали, думая о ней, все пацаны без исключения).
Алексей Вершинин предвкушал выполнение своей грандиозной задумки по завоеванию Юлии, абсолютно позабыв о других проблемах и заботах, сконцентрировавшись только на этом.
– Привет еще раз, Леша, – произнесла Юлия. – Чего ты хотел, мой милый?! – несерьезно произнесла она. – Вроде бы виделись сегодня, – она никак не давала ему начать разговор, – или у тебя опять созрел ко мне какой-то вопросик?
– Да, – ответил Леха, – можно и так сказать.
– Тогда у меня к тебе встречный вопрос: где вы там сегодня шлялись?! Я не могу отстирать Витину рубашку. Когда вы вообще перестанете это делать?!
– Ну, – помялся Вершинин, – в этом часто и заключается вся жизнь. Молодая, непринужденная, веселая, – он подумал и добавил, – пацанская.
– Что ж, все ясно с вами, пацаны!
– Как там Витек? – для приличия поинтересовался Алексей.
– Да ничего, вроде нормально – дрыхнет.
«Блин, только и делает, что спит – ленивая жопа!» – подумалось Леше.
– Прости, Юль…
– Что, Леша?! – переспросила Кудрявцева.
– А чем ты занимаешься?
– Вот это вопросы! Алексей Сергеевич, ты там на солнышке не перегрелся? Это так важно?
«Да-да, детка! – думалось Вершинину в тот момент, точно его действительно шибанул солнечный удар. – Я горячий! Мне жарко! Только тебя не хватает, чтобы охолодить мой пыл – вдвоем нам будет лучше и легче!»
Подумал одно, а ответил другое:
– Нет, все со мной нормально. Ответь, пожалуйста. Мне интересно.
– Странно, что тебя это интересует. Ладно, расскажу. Сейчас я загнала в дом своего непутевого парня, отругала его, потом накормила тем, что готовила к вчерашнему вечеру, который у меня сорвался из-за вас, между прочим, – Юлька у нас любит поболтать. – Он завалился спать, а я принялась стирать его шмотки после вашего загула. Спасибо тебе, Леха, кстати, за то, что подвез его.
В Леше уже вовсю просыпался нахальный демон, орудующий в его голове. Но его язык пока что подчинялся здравомыслящей части головы – благодарность Юлии он тщательно прокрутил в голове: «Да не за что, дорогая! Всегда к твоим услугам!»
– Всегда пожалуйста.
Юля продолжила:
– Собираюсь готовить обед. У меня сегодня некая смена деятельности, так сказать. Но вечером сядем с Ретинским за учебники – математику ведь никто не отменял.
«Юлия Ретинская, – представил Вершинин. – Какая мерзость!»
– Прости, – извинилась она. Тут Вершинин немного пробудился от транса, навеянного ее голосом, – наверное, ты поинтересовался всем этим из-за того, что это непосредственно связано с твоим вопросом, который был у тебя в самом начале? Не томи, задавай.
Вершинин чуть не забыл о нем – ради этого он и звонил Юле:
– Хорошо. Я просто хотел… э-м-м… как ты смотришь на то, чтобы прийти и немного подтянуть меня по математике – экзамен все-таки, – Вершинин лукавил. Он был целеустремлен пуще обычного.
– О-о-о-й, что я слышу! – изумилась Юля. – Ты наверняка только что проснулся и благородно припомнил о том, что через день экзамен, хотя прошлой ночью тебе было явно не до этого! Как было не до этого и перед экзаменом по русскому.
Алексею подумалось, что сейчас она отошьет его, но он все же надеялся на ее доброту – верил, так сказать, в лучший вариант развития событий:
– Юль, давай не будем об этом.
– Ла-а-а-дно, – ехидно протянула Кудрявцева, пожалев Леху. – Но все же, с каких пор ты стал таким чутким и усердным?
Тут Лешины демоны ненадолго вырвались наружу:
– Нежным и чутким я был всегда, – сказал он.
– Я не говорила слова «нежный», – насторожилась Юлия.
Вершинин перебил ее:
– А вот усердным я стал недавно. Люди меняются. Ты же меня знаешь. Прошу тебя… пожалуйста! – изо всех сил уламывал ее Леха, и его чары, как ему казалось, постепенно стали срабатывать, хотя в самом начале производили должный эффект только на него самого.
– Да-да, Лешка, я тебя знаю и очень давно. Мне лестно побыть учителем… да еще и для тебя. Не каждый педагог из школы смог этого добиться.
Леше казалось, что его собеседница нарочно затягивает с согласием, проверяя его на вшивость и пытаясь найти подвох. «Умненькая девочка!» – мысленно похвалил ее Вершинин, нетерпеливо подгоняя Юлю и начиная выходить из себя. Но все-таки он услышал заветное согласие:
– И я, пожалуй, побуду учительницей. Может быть, добьюсь от тебя хоть каких-нибудь знаний и сама закреплю пройденное немного, – согласилась Юля, вызвав ликование у Леши, который чуть ли не прыгал от радости, словно маленький ребенок.
Его ликование немного омрачилось, когда немного погодя Кудрявцева добавила, что существует «одна маленькая проблемка».
– Что еще за проблемка? – насторожился Вершинин.
– Во-первых, за день разобрать столько материала нереально.
– Мы постараемся, – подбадривал ее Лешка.
– Ты! Ты постараешься, – поправила его Юля, хотя ее собеседник сейчас думал не об учебе, а кое о чем поприятнее.
– Хорошо, я буду стараться, очень стараться. Обещаю, ты будешь довольна, – заверил он.
– Во-вторых, – продолжила Кудрявцева, – хм… тебе даже нет смысла стараться, – вот так взяла и обрушила весь Лешин настрой, но он, как настоящий самец, не стал сдаваться.
– Смысл есть всегда, Юлечка! Да и попытка не пытка.
– Я очень рада, что ты так литературно изъясняешься, но дело в другом. Наша Екатерина Викторовна… Надеюсь, ты помнишь, кто это? – пыталась подколоть его Юлька.
– Математичка, – недовольно произнес Вершинин, не перенося ее, как и нудный предмет, который она вела.
Он не любил математичку еще и за то, что она единственная из преподавателей, которая не поддалась на уговоры, на Вершининские чары, на предлагаемые деньги, чтобы поставить ему подобающую оценку.
– Правильно! – продолжила Кудрявцева. – Она долго грозилась поставить тебе двойку и не допустить к экзамену. Так вот это и случилось – нельзя тебе на экзамен с двойкой по предмету и недопуском. Не положено. А нет экзамена – нет аттестата, – заключила Юля. – Произошло все наверняка оттого, что ты либо к ней на уроки не ходил, поэтому не знаешь, либо ты приходил к ней единожды, но после этого все и она в том числе предпочли по твоему вопросу лучший из имеющихся вариантов, а именно не видеть тебя вовсе, – а тут Юля просто прочитала мыслишки Алексея. – Ты ведь наверняка это и хотел узнать?
Осознав незавидное положение вещей, Леха не растерялся. Он был настроен бороться и ни в коем случае не сдаваться, довести все свои дела до победного конца:
– А что, если я сейчас поеду туда и все улажу? – предложил он.
