Петр Анатольевич Елизаров
Шаровая молния
Король улиц начал громко и официально, словно оратор – все молчали и слушали его:
– Друзья мои, с нами поступили нагло, вызывающе и глупо. Причем это сделали наши псевдопартнеры из клуба, на который мы угрохали кучу средств и людских ресурсов. Эти ебаные обормоты поступили недальновидно… прежде всего для себя. Не вижу смысла затягивать с возмездием за неповиновение, – Трофим медленно бродил вокруг стола, активно жестикулируя. Вершинин оперся об стену, сложил руки на груди и слушал Трофима, насупившись. Главарь продолжал с еще большей энергией и энтузиазмом. – Нужно быть больным на голову, чтобы, будучи слабым, зависимым, безынициативным и беспомощным, умудриться перечить… затевать ссору с нами, полноправными хозяевами этого чертового городишка! – Трофим ощущал себя монархом, чья империя достигла рассвета. – Они заслуживают самого страшного и изощренного наказания. И пусть это будет уроком для всех и для каждого, что перечить нам – это преступление, которое карается высшей мерой наказания, – Трофим неистовствовал, красноречия и фантазии у него было хоть отбавляй. Позабыв о ночной расправе, он предвкушал предстоящую. – Но сначала мы сдерем с них все деньги и весь оставшийся товар до последней песчинки! В общем, план такой…
Трофим изложил свой план четко и быстро – ему не терпелось начать действовать: он жаждал крови. Все было объяснено доходчиво. Все мотали головами, одобряя порядок действий. В мыслях у этих людей было только то, как угодить начальству – думать и заявлять о возможных последствиях и обстоятельствах, которые могли полностью или частично разрушить планы Трофима, никто не желал. Кроме одного человека. Пока все соглашались, предусмотрительный и проницательный Никита многого не одобрял и терпеливо ждал, чтобы высказать свои опасения. Подобные непредсказуемые действия Трофима мигом могли поменять весь расклад сил – не всегда в его пользу. Он никогда не ограничивал себя рамками, но не мог не оставить своего фирменного подчерка. Это и не нравилось Никите, который молча покачивал головой, всем своим недовольным и обеспокоенным видом показывая, что он не принимает плана.
Вершинин видел Никиту первый раз в жизни, но уже проникся к нему сожалением, ведь 17-летний пацан, у которого еще губы не обсохли от мамкиного молока, зарывал себя в яму, связавшись с такой компанией, пребывая в криминальном мире, живущем по своим жестоким законам, среди алкашей, наркоманов, фанатиков, убийц и насильников.
Никита Зотов выделялся из всех присутствующих свежим видом, ярким и выразительным взглядом, отменной дикцией, чистым лицом, здоровым телом, острым умом и отсутствием боязни возразить Трофиму. Казалось, что он попал сюда случайно, что все это не его, что он здесь чужой.
Зотов был щуплым и невысоким. С первого взгляда в парнишке выделялись: стальной стержень, жесткая хватка, подвешенный язык и интеллект явно выше среднего. Зотову постоянно хотелось что-то делать, суетиться, активничать – неважно, в какой области это будет, куда будет направляться эта энергия – он был сфокусирован на своем опасном деле. Явно его стремление казаться взрослым или как можно скорее им стать переросло в манию. Он пересилил самого себя, прыгнул выше головы: ему чуждо все, чем живут обыкновенные пацаны его возраста. Бывали моменты, когда упущенный период беззаботного взросления напоминал о себе: в такие моменты Никите было грустно, он чувствовал душевную пустоту, ощущая себя машиной, угнетающей собственную личность. Однако эта же машина в сотый и в тысячный раз уничтожала в себе ребячество и желание вернуться, зажить как все.
Никита выделялся крепким здоровьем и отсутствием недугов, которыми могли похвастаться остальные. Зотов был худым, ноги и руки были костлявыми и хрупкими, однако кое-где отметилось половое созревание: широкие плечи плавно переходили в узкий торс и необъемные бедра. Зотов обладал широкой шеей с ярко выпирающим кадыком. Шея держала на себе небольшую, зато умную голову. Никита Зотов был блондином. Иногда он зачесывал свои волосы в сторону, а иногда ничего с ними не делал, и они, будучи не больно короткими, свисали с головы, укрывая затылок и уши, доставая чуть ли не до глаз. Со светлыми волосами гармонировал и чуть ли не белый цвет кожи, которая почти потеряла способность менять свой оттенок из-за загара. На бледном лице Никиты выделялся большой рот, обрамленный жирными губами. Мало кто видел улыбку Никиты, потому что он всегда был серьезен и погружен в себя. Его взгляд проникал во все и во всех (аж до дрожи и недоумения): узкие темно-карие глаза не мешали выразительному взгляду. Жирные брови, в отличие от светлых волос, были черными. Чистое лицо рано повзрослевшего пацана заканчивалось широким и твердым лбом, который демонстрировал пробивной и жесткий характер его обладателя. Большие уши были оттопырены; щеки на узком личике не выпирали; острые симметричные скулы заканчивались небольшим и ровным подбородком. Нос у Никиты выпирал далеко вперед, казалось, что он был немного сдвинут влево, словно когда-то его серьезно сломали; переносица была узка, а ноздри наоборот широки.
Чудо в перьях вместо того, чтобы гулять, веселиться, цеплять девочек, наслаждаться свободой и беззаботностью, ходить в школу, делать уроки или не делать их (кому как нравится), вращалось среди опаснейших преступников, занималось самым жестоким и беспощадным бизнесом в мире. Это просто не укладывалось в голове у тех, кому когда-либо приходилось слышать историю Никиты Алексеевича Зотова или лицезреть его самого.
– Нет! – не выдержал тогда Зотов. – Это все, конечно, круто… но никуда не годится. Здесь все равно куча недостатков.
В этот момент обсуждение гениального (по мнению большинства) плана Трофима резко прекратилось. Все замолчали и с опаской разом глянули на Никиту. Даже Вершинин невольно напрягся.
– Наверняка там повсюду куча камер, а у нас привлекающий внимание транспорт, у которого не прикрыты ни марка, ни номера. Как только вы выйдете из клуба, все сразу увидят ваши разъяренные морды. Пока вы будете крутить фарш в клубе – если, конечно же, люди там не смоются еще до вашего прихода – машина бросится в глаза куче народа: место ведь популярное, проходное, особенно ближе к вечеру. А вдруг внутри охрана, которая только вас и ждет? И тогда вам крышка. А как назад?! Вас должно быть трое или даже четверо – неясно, как вы все вместитесь в машину. Куда главаря-то положите: в багажник или на колени к вам он сядет?! Поверьте, таких вот мелочей много, так что извольте повременить и немного над этим подумать, – произнес Никита с нотками гордости в голосе от спланированного ответа… и презрения к двум участникам сходки как минимум.
Это самое несогласие, неповиновение, постоянное желание возразить и пойти всем наперекор со стороны Никиты Зотова, много бравшего на себя, всегда раздражало Тимоху. Он считал, что молодчик нагло, открыто и развязно метит на давно забитое Тимофеем место Трофима. Якобы Никита лижет Трофиму задницу, пригревшись под крылом главаря, вместо того, чтобы пахать на благо предприятия, как лошадь по имени Тимофей. Подобное поведение выводило Тимоху из себя. Он все время искал повод публично рассориться с конкурентом и обратить все внимание на себя как на доблестного и принципиального цензора, который всеми способами пытается избавиться от инакомыслия и противодействия, подрывающего идеально строгую и отлаженную атмосферу в организации, для которой такие вот возражающие кадры, предлагающие альтернативу и тормозящие весь процесс, чреваты провалом и разрушением системы… причем изнутри. Трофиму же нравилось смотреть, как негодует ярый карьерист и двуличная подлиза Тимофей.
Тимоха не мог допустить, чтобы Зотов своим появлением продолжил отдалять его от заветной цели – единоличного руководства Трофимовским спрутом. Вот он и бесился оттого, что мелкий вечно сует нос в их дела. Когда Зотов с вполне серьезным и официальным видом назвал недостатки плана Трофима, по логике должен был возмутиться сам автор плана. Вместо этого его заместитель сначала нервно кусал губы, потом громко хрустел пальцами – приказы не обсуждают, а выполняют – и не выдержал…
– Вот, значит, как ты заговорил! – вскочил Тимофей. – Птичка ты залетная! Пришел сюда, чтобы все нарушить, всех нас рассорить или сдать?! Трахнуть и смыться?! Да мы тебя быстрее со свету сживем, предатель! – Тимофей черпал негатив, словно из воздуха, ибо Никита молчал, раздражая противника только своим видом. Тимоха стал кидаться на него – Влад придерживал своего разбушевавшегося товарища. Сильно Тимоха не любил Никиту… и не он один. – Не смей даже заикаться о недостатках – их нет! И никогда здесь не было и не будет! Ты их себе придумываешь, делаешь это нарочно, всем нам на зло, чтобы заложить нас. Ты ничего не получишь, гнида проклятая! Думаешь, что в одиночку сможешь нам противостоять?! Да ты скорее сдохнешь, рта не открывая – тебя раздавят как таракана. Ты здесь никто и всегда будешь выскочкой. Умрешь ты страшной смертью, Зотов, и никто, слышишь, никто и никогда о тебе не вспомнит! Не дорос ты, чтобы нами командовать, чтобы осуждать и корректировать наши планы! Ты должен молиться на нас, плевки наши слизывать за то, что тебя не пришлепнули в первый же день, что все еще живой, но, чую я, после такого это явление временное… Готовься к своему концу – он обязательно придет! Уебка мы пригрели! Оборачивайся теперь! Втащить бы тебе, дятел…
И тут Тимофей кинулся в сторону Никиты. Последний был готов увернуться от него и мигом нанести обидчику несколько ответных ударов по болевым точкам, после которых Тимофей растянулся бы на полу и не вставал бы еще несколько недель, но этого не случилось, ведь Влад успел схватить того за одежду. Даже в этом положении Тимоха тянул руки к Зотову, скалясь и извергая жесточайшие маты, от которых уши в трубочку сворачивались. Но вся эта ссора должна была иметь конец, и он наступил… И Тимоха, и Трофим, и Зотов, и даже Вершинин сделали из этого свои собственные выводы.
Трофим больше не мог выносить поднявшегося шума от назревающего петушиного боя, поэтому спокойно, не поднимаясь с кресла, достал свой пистолет и выстрелил пару раз в потолок с командным криком:
– Отставить!!!
Приказ вкупе с двумя оглушительными выстрелами, от которых с потолка посыпалась штукатурка, был ошеломляющим. Все мигом стихло: все заткнулись, повернувшись в сторону главаря и узрев его недовольное лицо. Еще во время разговора Трофим будто читал мысли присутствующих, в особенности Тимофея и Никиты. Единственный, кто не был молчаливой и бесхребетной чернью, не имеющей своего собственного мнения о всей ситуации, был Никита Зотов, чего Трофим не мог не оценить по достоинству. Главарь прекрасно видел откровенный и наглый подхалимаж со стороны Тимофея.
Королю улиц уже толком надоели скучные лица своих подчиненных, которые боятся что-либо сказать главарю, поправить его или возразить: они только соглашаются и кивают. Люди Трофима просто впадают в ступор при виде своего начальника, прекрасно осознающего, что только жестокостью он может сохранить порядок в своем мире, в своей организации, в своей системе, оставаясь для всех объектом страха и беспрекословного повиновения. А если показаться более снисходительным и сговорчивым, то это будет воспринято как слабость и неспособность контролировать людей. При таком раскладе Трофима могли тут же съесть им же собственноручно выращенные и воспитанные монстры в человеческом обличии – странно, но Трофима забавляло собственное бесчеловечие, от которого он не хотел отказываться.
Вожак стаи понял, что благодарный ребенок в лице Никиты, которого пригрели здесь, так заботился о деле и о своем главаре.
– Остынь, Тимоха! – прозвучал отвратный бас Влада.
Трофим поднялся с кресла, не выпуская пистолет из рук, вздохнул, прошелся по комнате и застыл у окна, подмигнув Вершинину, мол, смотри, как я сейчас разрулю ситуацию.
– Так-так! Вот, значит, какое дело вырисовывается. Вот как все вы думаете! Это нужно исправлять! Развели тут беспорядок – я за вас возьмусь…
Первым набрался смелости Тимофей, который стоял с раскинутыми руками посреди комнаты и сканировался злобным взглядом Зотова – Тима хотел было открыть рот и начать оправдываться, но главарь его прервал:
– Только не надо говорить мне, что он первый начал. Тима, сопливый ты урод, набросился ни за что на пацана. А ведь Никитос прав (этот ответ поразил и разозлил Тимоху) – не все так гладко и идеально, как мне показалось. А вы, засранцы, даже не сообразили, что надо бы об этом сказать. Поэтому, если взглянуть немного с другой стороны, получается, что именно ты, Тимофей, попадаешь под описание этого самого гниды и предателя, который мешает нам. А-а?! Разве это не так, м-м-м?! Чего молчишь, говно?! Под это описание подходишь именно ты! И я обязательно приму меры, чтоб ты получил по первое число! Довыебывался!
Возбудитель порядка Тимоха давно заслуживал своеобразной профилактической беседы или чего похуже – этого человека нужно было припугнуть, задвинуть, но он все равно вылезет, подумает над случившимся и станет еще злее.
Тимофей побледнел, услышав нападки рассвирепевшего Трофима, глядя то на него, то на пистолет в его руках.
«Что, Тимоха, доигрался?! – думал Тимоха. – Надеюсь, не догадается, куда я мечу. Но ничего, ты еще уйдешь с моего пути, но сначала я расквитаюсь и уберу мелкого. Даю слово!» – он злобно поглядывал на Зотова, раздумывая, как он расправится с конкурентом, который любит выпендриваться, а затем умело прикрывается за спиной начальства.
Трофим продолжал вещать:
– Я, пожалуй, прощу тебе твою сегодняшнюю вспыльчивость, но учти, что она была необдуманна. Сочти ее, Тимоха, за свою слабость. Я дам тебе время подумать над этим, но это в последний раз, – после этих слов сгущавшиеся над Тимохой тучи пропустили луч надежды – кровавая расправа над ним пока отменена.
Тимоха не стал его благодарить – он просто опустил голову, еще раз исподлобья свирепо посмотрев на Зотова. А Трофим внезапно перекинулся на самого Никиту:
– Теперь с тобой, ботан! – Трофим подошел к сидящему Никите и положил руку на его плечо, а Зотов посмотрел на главаря так, словно не понимал, где он провинился. – Я тебе клянусь, Никита, что все мы будем осторожны… и ты проконтролируешь это лично. Это тебе в наказание, мальчик… за подрыв дисциплины.
Трофим всерьез считал, что Зотов может подстраховать их при возникновении внештатной ситуации. На передовую со всеми он решил отправить пацана также потому, чтобы тот увидел – идеально, чисто и без заминок ничего не делается. Трофим хотел на практике доказать ему действие золотой фразы: «По хуй! На месте разберемся!»
– Что ж, чудно! – оживился Трофим. – Если конфликт исчерпан, то можно наконец заняться делом, ведь план понятен, по-видимому, всем, если он вызвал такие бурные обсуждения. Менять его я не собираюсь! А если у кого-то остались замечания или возражения – не стесняйтесь, подходите ко мне, и я вас внимательно выслушаю… и с удовольствием проделаю дыру в вашей башке. Если не хотите этого, то мигом валите на воздух – совет окончен! Все на выход… и Леша тоже, – кивнул он Вершинину. – Ты ведь не передумал ехать, ведь так?!
– Мне нужно подготовиться, – жалобно заявил Зотов – Трофим повернулся к нему и одобрительно кивнул.
Пока все спускались вниз, Тимоха перекинулся на Вершинина, мол, мажорик не вынесет и этого поручения, попутно жалуясь Владу на несправедливость жизни. Телохранитель Трофима старался слушать друга, поддакивая ему. Вершинин уже давно смирился с тем, что будет помогать бандюганам в их черных делах, однако Влад вбил себе в голову, что Алекс только и ждет удобного момента смыться. Вершинин не реагировал на придирки Тимохи, шагая позади всех, сунув руки в карманы и угнетенно склонив голову. Размышляя о чем-то своем, он ожидал того прекрасного момента, когда все это закончится.
Выглянув на лестницу, Никита Зотов убедился, что все вышли на улицу и принялся готовиться к серьезному делу, которое он критиковал, но никак не планировал ехать на него. Он мигом скинул с себя серо-коричневые джинсы, в следующую секунду за ними полетела и коричневато-зеленая кофта с черно-белым треугольным орнаментом (кофта напоминала некое подобие школьной клетчатой формы). Блондин Зотов оделся парадно, в светлое: напялил светло-желтые хлопчатые штаны, отдаленно напоминавшие джинсы; на его теле красовалась белая футболка с цветным рисунком на груди, на котором красовалась полуголая девушка в бикини. Поверх футболки Зотов накинул светлую толстовку с капюшоном и множеством карманчиков и шнурков. Под одежду он спрятал свой личный пистолет, который еще ни разу не стрелял. В таком виде он был готов идти на дело: одетый с иголочки, чистый, причесанный – так никто и никогда не делал… кроме него.
В этой компании Никита Зотов был белой вороной. И не только из-за одежды. Он не употреблял никаких наркотиков… до последнего времени. Благодаря собственной чистоте, он сохранил контроль над собой.
Привилегированное положение и личностные качества Зотова раздражали Тимоху, который только и делал, что отравлял жизнь Никите, все время пытался где-нибудь его подставить. Тимоха возненавидел новичка каждой клеткой своего тела. Однажды, предложив Никите мир, Тимофей напоил впечатлительного подростка и предложил ему нюхнуть кокаина. Зотов в неадекватном состоянии и в полном беспамятстве согласился вкусить то, из-за чего все они суетятся, калечат и убивают. Попробовал… и не смог от этого отказаться. Так завистливый Тимофей отомстил ему. Молодому организму тогда еще 16-летнего паренька понравилась новая услада. Именно так Зотов стал медленно погружаться в радости и муки зависимости, понимая, на что подписался.
Постепенно Зотов угасал и угасает по сей день на радость Тимохе. Еще больше радости Тимофею доставил тот факт, что Зотов не стал это демонстрировать, но он поклялся себе, что любыми способами заставит Тимоху страдать. Никита воспринял свою слабость близко к сердцу, сделал свершенную над ним подлость испытанием сугубо для себя, как и Дима Тихомиров. Он терпеливо выжидал, когда его одолеет либо безумие, либо какая-нибудь болячка. При этом он оставался верен несущей смерть беспощадной банде Трофима, зная все пагубные последствия влияния крэка на человека и видя, как от него страдают, опускаются и загибаются несчастные люди. Иногда что-то ударяло в голову Зотову и он исчезал на пару дней, а потом вновь объявлялся. Этот мальчик был не по годам консервативен, суров, жесток, беспощаден, педантичен и ответственен – его бы в другое место определить, цены бы ему не было, но ничего поделать было нельзя: он был здесь, он сделал свой выбор.
Кто же знал, что паренек сделает именно такой выбор? Свои подростковые заморочки Зотов сурово отодвигал на второй план и тщательно скрывал от остальных: не хотел, чтобы все видели, что он мог быть слабым и мягким. А ведь это нельзя просто взять и стереть. Никита словно перепрыгнул подростковую жизнь, свое детство и юность, слишком рано став взрослым. Казаться неженкой и малолеткой не хотелось, ведь он угодил в серьезное дело, где не стоило халявить и расслабляться, ежели другого выхода нет (шаг влево, шаг вправо и расстрел). Здесь всегда нужно быть в курсе, держать курок взведенным, отбросить жалость и брезгливость, брать все дела в свои руки и разбираться с ними по-настоящему, по-взрослому. И такому упорству, исполнительности и правильности завидовали многие. И как только все это уместилось в пацане 17 лет?
Что же касается главного человека в картеле, то иногда на Трофима нападало что-то чуждое и незнакомое ему: он считал Никиту Зотова чуть ли не родным, проникся к нему, ибо тот еще такой мелкий, а уже так яростно борется за дело, ничего его не смущает. Зотов тщательно скрывал от Трофима, что подсел на кокаин и что достает необходимый ему товар втайне от всех через подставных лиц. А смерть от собственного же товара постоянно бродила где-то рядом и все ближе и ближе подбиралась к Трофиму, но никак его не настигала, словно позволяя извергу еще немного позверствовать, побезобразничать на этом свете… и помучиться от своей жизни.
Главарь хотел было передать все этому смышленому мальчишке, лишь бы Никитос не допускал тех же ошибок, что и сам Трофим: не подсаживался на алкоголь, курево и наркотики, не убивал, не насиловал, не встревал в передряги, хотя как без этого в таком бизнесе. Трофима уже не вернуть, а Никита завоевал бы мир – только бы не сжигал собственную душу. «А мальчик-то способный, – думалось Трофиму, – чем-то меня напоминает. Он не должен страдать». Если бы Трофим узнал, что сотворил с его любимчиком завистливый Тимоха, то он прикончил бы этого козла на месте, не оставив на нем живого места, лишь бы Никиту признали в картеле и оставили в покое. Но вот загадка: бросил бы все Трофим ради Никиты?
Трофим заметил будущего преемника случайно. Он подобрал родственную душу в одной из злачных городских забегаловок, где время от времени появлялся 15-летний паренек Никитка Зотов после того, как виртуозно исполнил свой план по бегству из детдома, полутюремная обстановка которого, по его мнению, наносила детям моральную травму, убивала на корню их формирующиеся личности – ее он просто ненавидел. Он отлично помнил своих родителей, которых за пьянство, невыносимые жилищные условия и постоянное издевательство над детьми лишили родительских прав, но это было уже после того, как они нещадно сдали своего старшего ребенка Никиту в детский дом со словами «не получился он у нас – другого заделать успеем». Успели, короче… Он ненавидел своих предков, которые предали его, отрекшись от родной крови.
Все это время Зотов не прекращал попыток если не сбежать, то сделать детдомовскую жизнь веселее и интереснее. После побега до него дошло, что он не имел ни малейшего понятия, как будет жить, когда окажется на свободе. Но его заметили… Тот человек (его имя и род занятый Никита узнал позже), долго наблюдая за предприимчивым мальчишкой-беспризорником в той пивнушке, предложил ему работенку и крышу над головой заодно. И Зотов согласился – несмотря на странный вид этого человека и предлагаемого им дела, чуйка Никиты опасности не нашла. С того момента он связал свою жизнь служению Трофимовскому наркокартелю.
Никита Зотов недурно разбирался в химии и в вертевшихся вокруг наркоторговли финансах – так и последовал за Трофимом. Тот нашел Никите идеальную нишу – самое то для подростка, озлобленного на жизнь и на людей, против здоровья которых он отныне работал. И эта ненависть была обусловлена лишь тем, что когда-то от него отказались два самых близких ему человека.
Трофим много месяцев тянул со своей потрясающей идеей по поводу Никиты, ссылаясь на дела, лень, нехватку времени. Идея была инсценировать до 18-летия Зотова его возвращение в детдом, где его уже давно считали пропавшим без вести, а через некоторое время Трофим заявился бы туда и усыновил пацана. Вот такие пироги! Столь открытое палево его, кажется, не смущало. Но что-то все же тормозило нашего диктатора и тирана.
Итак, все были готовы ехать к тому самому злосчастному клубешнику. Именно там Вершинин весело провел минувшую ночь, не догадываясь, что грозит заведению. Это сводило Леху с ума – он просто не верил, что все это происходит наяву, а не во сне. Как бы он хотел проснуться спокойным и солнечным утром в родительской постели и увидеть, как рядом лежат две девицы, а где-то на другом краю дрыхнет его дружбан Витек Ретинский. Вершинину было приятно представить, как он проснется и поймет, что ничего не произошло: все по-старому, все спокойно, все живы и радуются жизни – пусть этот реалистичный сон идет куда подальше. Но чем быстрее день клонился к закату и чем глубже Вершинин погружался в свои проблемы и череду вертевших его туда-сюда событий, становилось ясно, что никакого сна нет, что все вокруг – эта ужасная реальность, в которой Вершининская жизнь кардинально меняется, лучший друг умирает по его вине, он измывается над училкой, насилует девушку кореша, а дальше просто противно перечислять. И ведь это еще далеко не конец.
Вершинин с Трофимом, Владом и Тимохой сидели в «BMW» и готовились к вечерней разборке в клубе. И ждали, когда Никита Зотов соизволит к ним присоединиться. Трофим раскинулся на переднем пассажирском сиденье, как император на троне, рассматривая свою физиономию в зеркало заднего вида. Леха угнетенно смотрел вдаль через пыльное лобовое стекло, обняв руль любимой машины. Двое дуболомов сидели позади, схватив в руки оружие.
Тимофей долго тыкал Влада в бок, чтобы тот как бы невзначай начал разговор:
– И кого мы ждем?! – недовольно спросил Влад, глядя на Тимоху.
– Трофим, – решился наконец Тимоха, – на кой хер он нам там сдался?!
– Тихо, я сказал! – рявкнул Трофим. – Я лучше знаю, кто нужен, а кто нет. Никитос за ним вот будет следить, – кивнул он на Леху, – чтоб наш водила не съебался. Без него ведь, сами понимаете, нам точно кранты, – Леша удивленно взглянул на Трофима. – Ничего страшного, Лешенька, это в качестве подстраховки. А так я тебе доверяю и уверен, что ты нас не бросишь, иначе… сам знаешь, не дурак, – пригрозил ему Трофим, медленно проведя по своей шее большим пальцем. Потом он засмеялся и хлопнул Леху по руке, но от этого мажору легче не стало.
Посмотрев на Трофима с презрением, Вершинин хотел было вновь отвернуться и подумать о чем-нибудь своем, как внезапно увидел на запястье у Трофима знакомую вещицу. Она только своим присутствием заставила Лешино сердце улететь в пятки. Вершинин остановил взгляд на часах, которые оголил Трофим, отодвинув рукав кофты, чтобы посмотреть время.
– Откуда у тебя эти часы? – спросил Вершинин, подозрительно вглядываясь в аксессуар, так неестественно смотревшийся на руке Трофима.
Алексей рассматривал эти часы пристально, пытаясь понять наверняка, те ли они самые. Вершинин вспомнил, что уже видел их… на руке Димы Тихомирова, который не выходил из дома без этих часов: он ими очень гордился и всегда носил при себе. Именно тогда в голове у Вершинина вся картина и сложилась – у Леши не было ни времени, ни терпения, дабы сообразить, как правильно поступить. Его захлестнула слепая ярость к бессердечному убийце Трофиму, который посмел ни за что разделаться с Димой да еще и ограбить его.
– А тебе что за дело?! – надменно ответил Трофим. – Понравились, что ли?! Да брось ты, Вершинин! С твоими-то бабками ты можешь позволить себе часики подороже этого говна, произведенного явно в каком-то китайском подвале. Это так, трофей – сегодня ночью подрезал у одного сопляка, – спокойно ответил Трофим. Такое для него было в порядке вещей.
Его цинизм не укладывался у Алексея в голове. Ответ Трофима ему не понравился, ведь его переполняло сожаление к лежащему в больнице Диме. Получалось, что Вершинин буквально отдал своего друга на растерзание этим убийцам, от которых сам же еле отделался в свое время.
Леша вспомнил данное Тихомирову обещание, что он найдет и отомстит тем, кто поиздевался над его другом. И сейчас коварная судьба распорядилась так, что те, кого он намеревался найти, главные идеологи и зачинщики всех этих бесчеловечных расправ, сидели рядом с ним. Действовать надо было немедленно. Теперь Лехе было плевать на свою жизнь: как-то за секунду чувство самосохранения растворилось в жарком воздухе, а перед глазами встала одна лишь расправа над Димиными обидчиками, которые к тому же заставляют его им помогать. Вот ведь ирония!
Леша свирепел на глазах. Рядом с ним сидел убийца друга, нелюдь, покалечивший и поиздевавшийся над беззащитным Дмитрием Тихомировым и цинично оставившим его помирать. Как же тут на месте усидеть?
Вот Вершинин и набросился на Трофима, схватив того за горло, разрывая на нем одежду и дубася кулаками, куда придется. Оба вывалились на пыльную дорогу через открытую дверь, а сидящие сзади пацаны не сразу сообразили, что происходит. Леха готов был растерзать Трофима: он избивал его, как ненавистную боксерскую грушу, не думая о последствиях, ведь готов был умереть за своего друга. Леха бил за себя, за Диму, за всех остальных, кто пострадал из-за этого человека. Вершинин оседлал его и вошел в раш, готовясь раскидать тех, кто подбежит спасать своего босса.
«Трофей», значит?! «У одного сопляка подрезал»?! Да как я могу ему помогать?! Он заслуживает самой мерзкой и мучительной смерти… и я ее обеспечу! Убью… и мокрого места не останется!» – думалось Вершинину, когда он видел, что Трофим с кровавой улыбкой ничего не предпринимает, не обороняется, не защищается. Силы у Лехи кончались, а Трофим от приличного града ударов даже и не думал отключаться.
Леша дубасил Трофима и орал, брызгая слюной:
– Это ты! Это был ты! Ты виноват, сукин сын! Ты сломал ему жизнь! Димка не заслужил этого! Тихомиров не достоин этого! Ты заплатишь за все, что сделал. Я укокошу тебя! – кричал Вершинин, оскалив зубы, чувствуя, как пот покрывает его, а дыхалка сдается вместе с уходящими куда-то силами. – Ты! Я тебя ненавижу! Гад, пидор, зараза! Ты убил его! Ты не смел – не тебе решать! Давно пора тебе уже сдохнуть, сгореть в аду!
Трофим, не дожидаясь помощи от своих туповатых и медлительных сподвижников, свободной рукой сгреб в кулак дорожной пыли и метнул ее в глаза Вершинину, что подействовало незамедлительно. Трофим скинул с себя Алексея. Вершинин стал истошно тереть глаза, чтобы избавиться от песка. Тут Трофим огрел Лешу по морде с такой силой, что тот отлетел от него и шарахнулся спиной об дорогу.
– Ах ты, тварь! Любишь зубки показывать?! Подохнуть захотел?! Да нет проблем!
Влад и Тимоха мигом подобрали Лешу, ухватив его за руки, плечи и грудь. Они собрались отделать его за неповиновение, но Трофим яростно остановил их, отряхиваясь:
– Не сметь прикасаться к нему! Он мой! – он достал пистолет, нацелившись на Вершинина.
В такие моменты, как говорят, вся жизнь пролетает перед глазами. Человек испытывает страх, который больше никогда его не посетит. Он испытывает боль, которую он никогда больше не почувствует, и горечь, что все так быстро закончилось. В случае с Лехой все заканчивалось грязно, мерзко, трагически – не так, как он хотел. К тому же все усугубилось свалившимися на него событиями, грехами, которые он не успел исправить. Он не успел все переосмыслить. Леха понял, как дорого время и как он бесцельно истратил его… какая невежественная была у него жизнь. Сейчас он ее лишится… вполне заслуженно…
Вершинин прощался с жизнью. Он не ценил ее, совершил много всего плохого – вот наказание и пришло. Ему суждено было умереть от пули в лоб из пистолета опаснейшего преступника на пыльном проселке напротив злачного наркопритона. Это вызвало у Лехи море разочарования. Он по-настоящему испугался (еще немного и напрудил бы в штаны): не хотел он умирать так, но зато он умирал за друга, думая не о себе, а о страдающем Диме Тихомирове.
