Петр Анатольевич Елизаров
Шаровая молния
В состоянии взведенного в сознании курка Леша пулей вылетел из Диминой палаты и сразу же наткнулся на спешащую туда медсестру, которая не ожидала увидеть в палате постороннего, поэтому мигом принялась отчитывать Вершинина:
– Господи, кто вы такой? Почему вы здесь? Кто вам разрешил сюда входить? Тем более к такому тяжелому больному! – изумленно говорила она скороговоркой.
Вершинин сначала хотел послать ее подальше, но вовремя обратил внимание на привлекательную наружность медработницы и решил не конфликтовать, сменив тон на добродушный, ласковый и немного невинный. Не привык он знакомиться с молодой девушкой в подобной патовой ситуации – к тому же ему было не до скандала и ругани в больнице:
– Ух ты, – произнес Леша, прикрывая за собой дверь.
Перед ним стояла невысокая молодая блондинка в симпатичном и коротком халатике, с зеленовато-голубыми глазами, пышной грудью, стройными ногами и узкой талией – судя по ее внешности, она тщательно следила за собой. В руках с ухоженными ноготками она держала кучу всего, и Леша даже успел удивиться, как такие маленькие ручки могут тащить столько барахла. Он хотел было помочь ей, но вскоре вспомнил, что пришел сюда не для примитивных ухаживаний, однако заслужить ее расположения стоило…
– Здравствуйте, – Вершинин мельком взглянул на ее бейдж, – Мария!
– Я, кажется, задала вам вопрос, – напомнила она, встав в возмущенную позу.
Леша же никак не мог отвлечься от изучения ее лица и фигуры:
– А? – очнулся он.
Странно, но обычно в такие моменты (в присутствии красивой девушки, познакомиться с которой и влюбить ее в себя Леше не составляло особо труда) его тут же захлестывали пошлые мысли и фантазии по поводу очередной представительницы прекрасного пола, но сейчас, как бы Вершинин ни старался, этого не произошло. Он тут же понял, чем она может быть ему полезна; несмотря на то, что девушка играла строгость и соблюдала правила медицинского учреждения, медсестра Маша, сама того не ведая, сразу же оценила симпатичного подкаченного паренька и уже начала строить ему глазки.
– Дело в том, – Вершинин стал говорить официально, что придавало ему некого джентльменского шарма, – что за этой дверью лежит мой самый близкий друг. Мне жизненно необходимо было с ним увидеться. И ваш доктор – я не помню его имени – разрешил мне это сделать. Я очень переживаю за него: судя по всему, его состояние неутешительно, но я уверен, верю всем сердцем, что врачи поставят его на ноги. Бедный мальчик столько натерпелся. Я вижу, что вы отвечаете за моего братишку и ответственно подошли к этому делу, если поймали и прижали меня к стенке. Мне невыносимо наблюдать, как он мучается. Я просто места себе не нахожу. Можно ли вас попросить, – сестра внимательно слушала Вершинина, – принять мой номер телефона и позвонить в случае чего. Поймите, для меня это чрезвычайно важно – я в долгу не останусь, – говорил он.
Мария лукаво посмотрела на него и заулыбалась, пытаясь разгадать умелый маневр посетителя явно с целью очаровать ее, но ничего такого ей сделать не удалось – Машеньке наоборот стало жалко Вершинина, ведь она знала, что произошло с Тихомировым и какие муки он перенес на операции. Она решила принять предложение Алексея и помочь, чем только сможет. Ей даже стало жаль его – она согласилась:
– Что ж, ситуация явно непростая. Я так понимаю, что вы единственный близкий человек для этой семьи. Мама пациента Тихомирова… Александра Игоревна, кажется… тоже здесь лежит… и состояние ее ухудшается. Надо ведь кого-то держать в курсе, правильно? – она протянула Лехе маленький карандашик из своего кармана, загнула пару листов в охапке документов, которые несла, где на пустом месте Вершинин мигом начеркал номер своего мобильного.
– А где, говорите, она лежит?
– У самого входа в отделение, через четыре двери, – произнесла Мария, указав пальцем в сторону, откуда пришел Алексей.
Положив карандаш в нагрудный карман халата сестрички, Алексей улыбнулся и сказал:
– Спасибо вам огромное! – посмотрел на нее Вершинин. – Меня, кстати, Лешей зовут.
– Хорошо, Леша, – улыбнулась она. – Я позвоню, если что случится.
– Будет лучше, если ничего не случится, конечно, – поправил ее Леша. – Ну и так звоните… просто так, – подмигнул он Маше.
– Хорошо. Я, кстати, Маша, – забылась медсестра.
Вершинин улыбнулся:
– Я знаю, – сказал он. – До свидания.
Леша всегда старался не демонстрировать своих истинных чувств посторонним. Как только он отдалился от медсестры на безопасное расстояние, то его прежнее состояние распутья и безысходности вернулось.
У самого выхода из отделения находилось несколько общих палат – дверь в одну из них была приоткрыта. Он медленно прошел по коридору и остановился напротив нужной двери, вглядываясь в глубину палаты, в которой суетились врачи, подготавливая пациентку к переходу под усиленное наблюдение. Люди в белых халатах суетились вокруг койки, на которой в бежевой больничной сорочке лежала замученная женщина с бледным лицом, ломкими волосами, словно седыми, и бесконечно грустным выражением лица. Лежала она неподвижно, положив на грудь забинтованные руки.
Вершинин всмотрелся в лежащую женщину – он не верил своим глазам. Перед ним лежала Александра Игоревна Тихомирова, мама Димы. Ее было не узнать – настолько она была измучена.
Женщина медленно повернула голову и посмотрела в коридор – она и Леша встретились взглядами. Димина мама видела Лешу Вершинина не так часто, плохо знала его в лицо, но что-то ей подсказывало, что человек в коридоре нужен ей, что он связан и с ней, и с ее сыном, что этот человек важен, может, не для нее, но для Димки точно. Она чуть приподняла левую руку и сделала жест Леше, подзывая его к себе – проигнорировать знак Леша не мог. Осмотревшись по сторонам, он, поправив на себе халат, вошел в палату и подошел к кровати, на которой лежала Тихомирова, смотревшая на него тусклым взглядом, который вот-вот мог погаснуть. Странно, но никто его не выгнал, не оттолкнул, словно Вершинин был невидимкой.
Александра Игоревна протянула к Леше свою холодную руку и легонько обхватила теплую ладонь Вершинина. Растерянный парнишка жалобно смотрел на нее. Глаза его внезапно засветились от слез и подступившей горечи: он был виновен в незаслуженных страданиях этих милейших людей.
Александра Игоревна начала говорить, но делала это шепотом, глядя Леше в глаза, и ее взгляд, подобно взгляду Димы, пробирал мажора до костей:
– Тебя же Леша зовут? – молвила покалеченная женщина.
– Да, – кивнул он.
– Я знаю… что ты добрый друг моего Димочки. Я знала, что… ты не оставишь его… придешь к нему… Я очень тебе за это благодарна, – она невольно улыбалась, когда говорила о сыне.
Леша же поражался тому, как с ними обошлись нападавшие, и клялся, что обязательно найдет и расправится с ними.
– Я вижу, что ты… к нему неравнодушен… что он важен тебе, и, поверь… ты важен ему… поэтому выслушай меня, – Леша наклонился к ней, чтобы не упустить ни единого слова. – Я чувствую… что долго не протяну, – слова давались ей с трудом.
Леша попытался воодушевить Александру Игоревну:
– Не говорите так. Все будет хорошо…
– Тем не менее, – продолжила она, – это так… этого не скрыть, – сказала она, виновато опустив глаза. Леша проделал то же самое. – У меня предчувствие… да и по лицам врачей, по их тихим разговорчикам я понимаю, что… скоро я умру…
Она немного помолчала, сжимая ладонь Алексея.
– Рано или поздно это должно было произойти со мной… Но сердце болит не из-за этого… а за Диму, – говорила Тихомирова. – Я знаю Димочку… Ему повезет. Он сильный – он выкарабкается… Ему станет лучше… Он будет жить спокойно… счастливо, – с воодушевлением и верой молвила она. – Ведь он столько пережил за свою жизнь… Бог не может покарать его и лишить удовольствия жить. Я знаю это…
Александра Игоревна вновь замолчала, а потом посмотрела Леше в глаза и сказала:
– Я как его мама должна взять с тебя честное мужское слово… Ты должен дать мне обещание, что не бросишь Диму… будешь приглядывать за ним, помогать ему, чтобы не произошло, – сказала она, силясь не заплакать. – Он один раз уже потерял родителей – второй раз он этого не переживет.
Вершинин не мог вынести этой ноши: он хотел крепко обнять Александру Игоревну и признаться ей в том, что это он и только он виноват во всем произошедшем, что он кается и сделает все ради своего прощения, а если он не заслужит его, то с удовольствием лишит себя жизни.
Александра Игоревна с надеждой, будто в последний раз, смотрела Леше в глаза, ожидая ответа.
– Обещаю, – вымолвил он, а потом добавил, – клянусь.
Оставалось загадкой только одно: как же Вершинин хотел выполнить данное обещание, если несколько минут назад лучший друг отрекся от него? Вершинин выбежал из палаты Димы Тихомирова. А Тихомиров, как смог, зажмурил глаза и заплакал. Дмитрий с удовольствием бы протянул руки в сторону друга и обнял его, но был прикован к постели, не мог нормально пошевелиться – таким ограниченным, запертым и одиноким Дима себя не чувствовал со времен детдома. Больно быть одному, еще больнее терять любимых людей, а самое больное – видеть все это и быть не в состоянии что-либо исправить.
После тяжелого разговора с Димой и данного его матери обещания Алексею Вершинину стало еще хуже – он не хотел больше здесь находиться. Леша летел по коридорам, по переходам и отделениям, вдыхал царивший там мерзкий запах, от которого так и тянет зажать нос и рвануть еще быстрее – это был запах болезней, одиночества, несчастья и смерти, который сводил Алексея с ума. Он бежал прочь из больницы, на ходу снимая халат и сбрасывая бахилы. Ему хотелось жить, как прежде, ни о чем не думать, не бояться и не проклинать себя – он хотел освободиться, убежать от всего.
Еще немного мимо регистратуры, стеклянных дверей, как в торговом центре, и стен, темно-зеленый цвет которых навеивает тоску и мысли о самоубийстве. Еще немного и Леша окажется на улице, где уже давно царствовал жаркий день, но чистое до этого небо постепенно стало заполняться облачками и небольшими тучками, которые подгонял слабый ветерок. Но временная свобода, которую можно почувствовать, оказавшись на улице, не сулит Леше облегчения… Из головы до сих пор не вылетел диалог с Димой и клятва, данная его матери – все эти слова камнем повисли на сердце у Лехи.
Глава 15 «Ужасная встреча»
Выйдя из больницы, расстроенный Вершинин хотел взять себе в алкомаркете побольше крепких напитков и нажраться в одиночку у себя на квартире, чтобы хоть как-то забыться, пропустить мимо себя этот ужасный день, дабы унять терзающую боль и подумать в тишине и покое, вдали от всех и всего, что делать дальше. А потом пусть будет, что будет…
Завтра Леша планировал вновь навестить Диму, хотя очень боялся появляться в больнице снова и смотреть другу в глаза. Алексею хотелось сделать нечто действительно полезное и приятное для Тихомирова, проявить внимание, отзывчивость и заботу, чтобы хоть как-то реабилитироваться. Параллельно с этим Алексей Вершинин хотел дождаться, когда Тихомиров поправится, и получше расспросить его о нападавших, а позже постараться разыскать их – судя по настроению Вершинина, им явно не поздоровится.
Оказавшись на площади, Леша ощутил тепло проглядывающего из-за облаков солнца, почувствовал дуновение легкого ветерка, осмотрелся вокруг. На площади кипела жизнь: прохожие ходили взад и вперед, к стоянке подъезжали машины, шуршали листья на деревьях, а в парке неподалеку солнечные лучи желтоватым блеском отражались от волн на небольшом пруду, который тянулся синей водяной полоской по правую сторону от больницы. Но все это не могло отвлечь Вершинина от всех тех мыслей, которые заполонили его голову и не давали ему покоя.
Можно с уверенностью заявить, что сегодня судьба решила по полной программе поиздеваться над Вершининым. Он собирался поехать к себе домой, но на его пути возникло еще кое-что…
Только Вершинин прошел пару метров от парадного входа, как увидел, что рядом с его «BMW» крутятся трое неизвестных, что смутило и одновременно насторожило Алексея. Он уже засобирался начистить морды наглецам, но его внезапно посетила мысль: «Неужели меня менты за сегодняшнее замели?!» Но эта мысль тут же вылетела из головы, как только он медленно стал приближаться к машине – тогда-то он и разглядел около нее не служителей закона, а компанию молодых пацанов, которые сразу же показались Вершинину знакомыми, но не сулящими добра. Леша не стал делать поспешных выводов и решил незаметно подобраться еще ближе, чтобы узнать наверняка: уместно ли он опасается или нет?
Один из пацанов стоял впереди всех с серьезным и величавым видом, сложив руки на груди и держа нос по ветру – после того как этот кадр повернул голову в сторону Вершинина, Леша остановился на месте, словно врос в землю, и вытаращил глаза от удивления и страха. Алексей сразу же узнал этого человека, который, проходя мимо, заметил знакомые колеса и решил, как назло, остановиться и подождать хозяина. Вот так встреча предстоит! Леша ждал от этого окаянного дня много сюрпризов, но никак не рассчитывал, что все обернется именно так, в столь неподходящий момент. Недоброе предчувствие вновь посетило нашего героя – конечно, было бы лучше, если б там стояли мусора.
Вершинин на свой страх и риск решил продолжить свой путь к автомобилю, с каждой секундой понимая, что для полного комплекта несчастий и нелепых совпадений ему как раз не хватало предстоящей встречи. И ведь через столько лет! И именно в этот час, в эту минуту! Уж больно все это странно. Нехотя Вершинин подходил к подозрительной компании…
Обознался? Нет, это он, определенно, он, хоть и облез немного за парочку лет. Он был именно тем человеком, которого Вершинин так долго хотел забыть. Всем своим видом этот человек вызывал у Лехи отвращение. Видеться с ним Леше не хотелось, как и окунаться в прошлое – и без него проблем навалом. К тому же было больно и неприятно вспоминать свои ошибки и проколы, а стоящий около Вершининского «BMW» худощавый парень, его вид, его голос являются полноценным напоминанием о старых и опасных игрушках, которыми увлекался Леша. В другой раз можно было осторожно поговорить о прошлом и поквитаться по возможности. Но никак не сейчас!
Лешу немного штормило – все в момент перевернулось в его жизни: после должника Олега, учительницы математики, Юли, Димы Тихомирова на него внезапно сваливается плохая компания.
Вот и представление затеяла судьба! Она и так все знает, сейчас только дернет за ниточку и начнется очередное действие сегодняшнего концерта, и никуда от этого не денешься. Будто стоит она где-то за углом и хихикает, предвкушая продолжение.
Вершинин настолько устал от всего случившегося за день, что не стал сопротивляться и ерничать, махнул рукой и пошел навстречу своей судьбе, которая держала очередной штык за спиной, предназначенный для свободного места на сердце Вершинина. Леша медленно приближался к старым знакомым – их главарь и Вершинин уже давно узнали друг друга. Он обознался? Нет, это был он, тот самый непредсказуемый анархист, убийца, гениальный до безумия стратег, бездушный и беспощадный наркоторговец, Лешин кошмар из прошлого… Это был Трофим собственной персоной!
Они были знакомы давно, случайно встретившись в одном из ночных заведений города. У Трофима были большие планы на попавшего в его сети мажорика с амбициями и раздутым самомнением: дилер давно искал клиента, чтобы взять его под свое крыло, оберегать и защищать его как заинтересованная сторона, осведомленная о том, что Леша, только начавший тогда свой грандиозный пробег по барам, борделям и клубам, будет чуть ли не каждый день встревать в различные передряги, решить которые Трофиму было по зубам. Было очевидно, что вскоре Алексей проникнется уважением к Трофиму как к надежному человеку, отличной крыше. Именно тогда Трофим возжелал сделать Вершинина своим самым прибыльным клиентом: пользуясь его доверием и недальновидностью, выкачивать из него и его семьи все деньги на зелье, а убедить его в пользе наркоты будет проще простого. И ведь почти получилось…
Глава чуть ли не всей городской преступности стал оберегать тинейджера, сорившего понтами и деньгами, где только придется. Трофим постоянно защищал мажора, разруливал все его проблемы и вытаскивал его из передряг, коих было очень много: то Вершинин переспит не с той, то пошлет не того, то морду начистит какому-нибудь влиятельному братку, то встрянет в передрягу не по своим силам (всего и не упомнить).
Все шло хорошо, но вскоре Вершинин повзрослел, поднаторел и научился решать свои проблемы самостоятельно, все меньше и меньше пользуясь добрыми и пока безвозмездными услугами своего товарища Трофима. Естественно, Трофиму не хотелось выпускать Вершинина из своих когтей, поэтому он придумал ему достойную кару – возвращение былых отношений, только теперь Трофим начал извлекать из этого выгоду. Бармен Миша, один из виртуозных Трофимовских агентов, разбросанных по клубам, без лишнего шума подсадил Лешу на запрещенные законом вещества. Так судьба свела Трофима и Алексея снова: последний благодарил своего кореша Трофима за смерть, которую тот продавал ему каждый день. На горе Трофима у Леши были бдительные друзья, которые обнаружили его стремительно прогрессирующую наркозависимость и устранили ее. Стараниями Вити Ретинского Вершинин с трудом излечился, а его связи с Трофимом были прерваны и забыты. Леша пообещал себе и другим, что никогда не поддастся и не наступит второй раз на одни и те же грабли.
К сожалению, Трофим внезапно вернулся в Лешину жизнь, снова встал на его пути и с трепетом ждал встречи. Вершинину предстояло снова погрузиться в прошлое, ибо сейчас оно стояло перед ним с распростертыми объятиями и выжидало, чтобы нанести очередной удар. А моменты там были грязные и страшные (один из таких припоминал ранее Тихомиров). Сцены из прошлого мгновенно возникали перед глазами при одном лишь виде бандюка Трофима. Неприятные ощущения.
Никто не знал точный возраст Трофима – по самым скромным подсчетам ему было где-то 26-28 лет. Лицо и тело бандита были настолько измучены, потрепаны и изранены, что выглядели, как старая книга, которая от частого использования вся изорвалась и выцвела, но доблестно продолжала хранить заложенную в ней информацию. Кожа Трофима была сухой и загорелой. Поверхность его тела (особенно руки и ноги) была покрыта ранами, синяками, шрамами, ожогами и кровоподтеками разного происхождения. Смотрел Трофим, всегда прищуривая глаза, а говорил негромко (что не слово, то мат), с хрипотцой. Его дрожащий голос и выражающий ненависть и коварство взгляд вселяли страх и отторжение. Ходил он вразвалку, не любил куда-то торопиться.
Он пользовался огромным уважением: все приклонялись перед ним, дрожали при его появлении – смерть была гарантирована тому, кто посмеет возразить или сделать не так, как «главарь приказал». Причем Трофим не был бугаем или амбалом. Трофим по росту был немного ниже Вершинина, по фигуре был худощав, но в некоторых местах у него все-таки проглядывали мышцы, появившиеся от носимых по жизни тяжестей и такого же тяжкого бремени не только своего существования, но и обязывающего его дела, которое заставляет совершать преступления и бессердечные деяния без задней мысли о последствиях и без всякого сожаления и душевной боли, что характерно для абсолютно бесчувственного человека. Он всегда твердил, что все эти сантименты только мешают человеку нормально жить и выполнять свою миссию в мире. О самой жизни он тоже отзывался резко: «Прекратите ценить и воспринимать эту жизнь как что-либо серьезное – вам все равно живьем из нее не выбраться!» Трофим был обладателем длинных пальцев на руках, чуть ли не истертых до костей: Трофим часто, чтобы вернуть ясность ума, тушил сигареты об свои пальцы. Это был человек с тяжелыми костями, поэтому даже самый слабый удар Трофима кулаком мог нанести серьезные увечья и оставить как минимум огромный синяк на теле человека, которому не повезло попасть под горячую руку вспыльчивого психопата.
Характерной особенностью этого человека также была скверная привычка не только курить, пить до усрачки, посещать публичные дома, нюхать и колоться вместе со своими клиентами, но и всегда ходить в одном и том же. Одежда на Трофиме редко когда менялась – это зависело от сезона или от какой-нибудь форс-мажорной ситуации, из-за которой с его лохмотьями случалось что-то непоправимое. Форс-мажоров было предостаточно, но одежда непонятным образом сохранялась, словно напоминание обо всех приключениях и передрягах. Вот и сейчас он ничего не поменял в своем внешнем облике: ныне, как и ночью, когда он и его подельники совершали расправу над ни в чем не повинными Тихомировыми, Трофим был одет в запыленные мокасины, темно-синие джинсы и тоненькую трикотажную кофточку с орнаментом из синих, черных и пурпурных квадратиков и нашитым клетчатым помятым воротничком. Что уж тут сказать, из другого наряда (в котором, по крайней мере, видели его подчиненные) были еще серые спортивные штаны и такого же цвета толстовка с капюшоном. Нынешняя одежда смотрелась так, словно была грязная, вонючая, неглаженая, старая и потерявшая свой оригинальный цвет (такая она и была на самом деле) – такой уж он был человек, наверное, для него существовали дела поважнее подбора одежды (она его не очень беспокоила).
Вряд ли именно так вы представляли себе влиятельного бандита-наркоторговца. В том-то и смысл: внешний вид Трофима лишний раз напоминал всем о его неадекватности, что делало его втрое опаснее прочих подобных ему криминальных элементов, разодетых в дорогие костюмы и проживающих за четырехметровыми заборами.
Теперь о его физиономии… На тонкой шее с выпирающим кадыком держалась небольшая Трофимовская голова. Волосы у Трофима русые и лохматые. Уши особо не выпирали. Лоб Трофима был неширок и наполовину застилался свисающей челкой, создавая на нем загадочную тень. Глаза были карие, узкие. Брови были черные и немного пышные. Между ними было достаточно много пространства, из которого вырастал большой и острый нос с широкими ноздрями и небольшой асимметричностью в области кончика (Трофим был курносым) – нос, естественно, был переломан и не единожды. Щеки были небольшие; некий красноватый оттенок на них был похож на румянец после зимней прогулки. Самой главной и наиболее заметной особенностью лица Трофима был глубокий шрам на всю левую щеку – правда, при каких обстоятельствах он его обрел, Трофим не помнил, ссылаясь на то, что в тот момент ему напрочь отрубило память. На невыразительном подбородке, на бакенбардах и вокруг рта проглядывала черная щетина. Рот у Трофима был небольшой, губы тонкие и вечно обветренные, верхняя губа немного выступала вперед над нижней, словно нос рвущегося вперед корабля. Устрашающей была ухмылочка жестокого Трофима, предусмотрительная, коварная, хитрая, пробирающая до мурашек. За губами скрывались желтоватые зубы, похожие на сгнивший штакетник, забитый на скорую руку.
Внешность у Трофима, конечно, была своеобразная, словно подстроенная под его сложный и почти никому неизвестный до конца характер.
За свою жизнь Трофим перепробовал и испытал многое. Вместе с большими удовольствиями и страстями в жизни Трофима происходили и большие неприятности, из которых он умудрялся выбираться живым, черпая при этом бесценный опыт и ненависть к людям. Он всегда мечтал управлять людьми, с которыми он имеет право вытворять любые вещи. Кого-то выше него в этой жизни не существовало – по крайней мере, это было его мнение. Когда все слушали историю его жизни, то понимали, что это страшно живучий человек, заслуживший смерти. Он был бывалым псом. Его пытались убить (пули прошивали его насквозь несколько раз), ломали ему ноги и руки, пытались резать, жечь, топить, но он выбирался, на горе и зависть остальных выживал, становясь еще сильнее и злее. Он без зазрений совести уничтожал врагов и конкурентов, а часто и случайных людей, которые попались под руку или просто не нравились ему. Он считал, что очень скоро отправится на кладбище, а если он, такой хороший, отбросит коньки, то и люди, которых он считал хуже или ниже себя, должны поскорее разделить с ним эту участь. ВИЧ, никотин, наркотики и жизнь на острие ножа постепенно умертвляли Трофима, жгли его изнутри. И чем ближе к нему подбиралась смерть с косой, тем свирепее он вел себя, наплевав на весь мир и всех людей, его населяющих.
Трофим не знал, что значит жить нормальной жизнью. По натуре он был ярко выраженным психопатом, которому обыкновенная жизнь была скучна и непонятна. Никто не мог до конца осознать глубин его натуры, никто не знал всех историй, в которых он был замешан, мало кто в точности был знаком с его истинной биографией. О нем только ходили легенды, а иногда любителям обсудить жизнь своего главаря казалось, что он и сам забыл, когда и где родился, кто его родители, где его родина и все такое прочее. Трофим был непредсказуем, жесток и потенциально опасен для общества, по нему не то что тюрьма, а психбольница плакала, ведь этого человека нельзя было остановить.
Прямо сейчас этот самый человек (никто не знал его фамилии – предполагали, что его нынешнее имя основано его фамилией, то есть Трофимов, но это тоже одна из многочисленных легенд о нем), дерзко расправившийся над Димой Тихомировым и его матерью, приближался к Вершинину с распростертыми объятиями. Вершинин держал нейтралитет, с отвращением наблюдая за той самой ухмылкой на лице потенциального вестника его несостоявшейся смерти.
– Здорова, Трофим, – угнетенно произнес Леша.
Лехе было противно даже взглянуть в сторону Трофима и стоящих позади него мордоворотов: он не хотел никого из них видеть, даже подавать руку бывшему дилеру не хотелось.
– Здорова, Алекс! – торжественно со своей фирменной хрипотцой произнес Трофим. – Разве ты не хочешь обнять своего старого друга?! – раскинул руки он, стараясь обходиться с Вершининым приветливо и по-приятельски, что Леша сразу же воспринял как фарс от человека, которому что-либо нужно. Будет ли человек, желавший тебе смерти в прошлом, так сейчас с тобой брататься? Конечно, нет.
На призыв обняться (прислониться к загорелым кривым ручонкам Трофима, ощутить запах курева и дешевых забегаловок этого города, источаемых его вечным свитером, грязным и съеденным молью, выжженном на солнце – Леша менялся, но его брезгливость никуда пока уходить не собиралась) Вершинин лишь спрятал руки в карманы, немного съежился, будто бы замерз, и молча взглянул на Трофима. От того можно было ожидать чего угодно, поэтому с ним всегда нужно было вести себя аккуратно и сдержанно. Сейчас Леша очень рисковал, идя наперекор Трофиму и попутно размышляя над тем, что бандюгану понадобилось от Вершинина. Каков бы ни был расклад этой встречи, Вершинину, чтобы вновь не встрять в историю, нужно было срочно отделаться от них и драпануть отсюда подальше да побыстрее.
– Я так понимаю, вы меня ждете? – начал Алексей. – А ведь мы с вами давно уже все решили.
– Это верно, – подметил Трофим. – Сколько лет-то прошло? Три года? Четыре? – почесывая подбородок, вспоминал он, расхаживая вокруг Лехи.
– Достаточно, чтобы забыть, – подметил Вершинин.
– Понимаю-понимаю, – сказал Трофим, стараясь не материться даже в такой простой и незатейливой речи. – У тебя теперь, я смотрю, новая жизнь. Здорово живешь. Житуха-то лучше, чем была, когда ты был с нами… прежде чем предательски от нас съебаться! Я понимаю, много воды утекло. Ты умудрился забыть то, что очень трудно стереть из памяти. Наверняка бывают моменты в твоей, Лешенька, жизни, когда прошлое существование на игле, на порошках, на таблеточках напоминает о себе и манит вернуться. Все это не проходит бесследно, ведь так?! – Трофим всматривался Леше в глаза, пытаясь определить, что Вершинин на самом деле чувствовал по этому поводу, но Леха на уловку не поддался: и без того башня болит, тут вообще не до гипнотических речей Трофима.
– Что ж! – заключил человек со шрамом. – Ты ушел, выкарабкался, – возмущенно и с некоторым удивлением твердил он, – забыл обо всем и обо всех. С глаз долой – из сердца вон! Ты забыл, а мы до сих пор помним о тебе. Все это не забывается. Просто так от нас не уходят. Эти связи, Леша… они самые крепкие, – он сжал свой костистый кулак, – самые долговечные. Поэтому я и вспомнил о тебе. И все как-то само получилось: иду и вижу знакомые колеса, почему бы не дождаться хозяина, не взглянуть на него? Но я знал, блять… Я так и знал, что ты не посмел забыл меня!
«Ага! Тебя и на том свете не забудешь!» – подумалось Алексею, желавшему наплевать на все и мигом уехать, но Трофим усердно продолжал свою речь (странно, ведь раньше он так долго ни перед кем не распинался):
– Мы ведь так глупо потеряли с тобой контакт, – если бы эти связи не разорвались, то Леша не дожил бы до своего совершеннолетия, но Трофиму было по барабану, – не так ли? – продолжал он. – Нет, я не предлагаю тебе вернуться. Знаю, что это напрасно. Я предлагаю лишь вспомнить… немного…
Вершинин и после этих намеков продолжил безразлично слушать врага и вертеть головой по сторонам, что начинало раздражать Трофима. Тот, дабы не подавать яростного вида, копил все в себе, собираясь как-нибудь на досуге проучить Лешу за все плохое и хорошее, понимая, что отвертеться тому будет очень трудно.
– Да уж, – сквозь зубы проговорил Вершинин, нехотя поддакивая Трофиму.
– Ах, о чем это я?! – задумался Трофим, послав харчок себе под ноги. – Я здесь, чтобы предложить тебе дело (тут его показания путались, ведь ранее он уверял, что появился здесь случайно, но, может, это и было правдой, а, значит, случайность эта была явно не в пользу Леши), после выполнения которого я гарантирую тебе, что навсегда тебя оставлю. Ты не услышишь и не вспомнишь обо мне. Я гарантирую тебе спокойствие и… жизнь! – пауза далее была меньше секунды. – Так вот, в чем же заключается твоя миссия…
Несмотря на соблазнительные аргументы Трофима, Лешина чуйка во всю махала флажками, била его по голове – одним словом, была против всей этой затеи – инстинкт самосохранения Вершинина сработал здесь на отлично. Алексей отрицательно покачал головой и прервал пылкую речь Трофима, который до такой степени был уверен в согласии своего бывшего клиента, что не посчитал нужным спрашивать разрешения у него самого, поэтому тут же перешел к делу.
– Нет! – грозно сказал Алексей.
– Чего-чего? – Трофим замер в замешательстве. Он не мог стерпеть отказа от охамевшего и осмелевшего Вершинина, поэтому захотел припугнуть бунтаря.
