Петр Анатольевич Елизаров
Шаровая молния
Глава 14 «Брат, держись!»
Ничего не заботило Леху сейчас. Он по обыкновению наслаждался своей беспечной жизнью, которая так снисходительна к нему, так ему благодарна за его существование (как он считал), что одаривает его всеми своими дарами, всеми радостями, всеми прелестями человеческого существования, которые он ненасытно вкушает, считая это должным и первостепенным: богатство и авторитет родителей, располагающая и пленительная внешность, изворотливый и изобретательный ум, открывающий все двери, исполняющий все желания и прихоти, без разницы переходят ли они границы допустимого, разумного и приличного или нет. И все свои поступки (порой спорные и бесчеловечные) Алексей объяснял своей исключительностью, бессрочной лицензией, которую ему даровала богатая и райская, поэтому любимая жизнь, когда все можно, все разрешено, все доступно. Это и делало Вершинина королем – и ведь столько уже людей, знакомых и незнакомых ему, натерпелось и настрадалось от действий и свершений этого самопровозглашенного короля мира, возненавидев его. А сам он особо не делил на хорошее и плохое то, что творил, продолжая свое беспечное, наплевательское, своенравное, наглое шествие, бездушный и неистовый рейд по жизни, постепенно уничтожая ее в первую очередь в самом себе, разрушая последнюю надежду на собственную реабилитацию.
Сколько же грехов случайно и нарочно совершил Вершинин за свою жизнь, трудно сосчитать и вспомнить. А сколько всего он натворил только в день сегодняшний, даже страшно представить, однако этот день еще не кончился. Короля свергнут и проклянут за все, проклянут всю его жизнь и его самого, заставят помучиться, понять, какой он был подлец и негодяй, заставят осознать, что так жить нельзя, что нужно срочно и кардинально измениться, иначе за все свершенное его настигнет заслуженная кара. Его сотрут с лица земли невидимые силы, на которые он хотел равняться и чьи задачи желал присвоить, и он никак не сможет этому воспрепятствовать, ибо это ни в его силах, и ничто, чем он обладает, неспособно будет ему помочь. Время вседозволенности и непринужденности для Вершинина заканчивалось – считанные секунды оставались до того, как иногда добрая и снисходительная, а порой жестокая и коварная судьба нанесет по «великому и непобедимому» королю Алексею Вершинину свой первый сокрушительный удар. Вершинин был слишком самоуверен и доволен собой, совершая немыслимое зло, подобно сегодняшнему. Пора было это исправить.
Все мы под колпаком! Всем посылаются испытания, все поступки и решения тщательно фиксируются, итоги подводятся, а затем вершится суд. Каждому воздастся по его вере. Алекс верил только в себя – вот его и проверят на прочность, достучаться до его истинной натуры и чувств, которые вряд ли выдержат то, что ему уготовано. Невыносимо смотреть, как рушится чей-то мир: одно дело, если рушишь его ты, и совсем другое, когда медленно и мучительно рушится твой собственный.
Пока мажор Алексей Вершинин с дерзким и расслабленным видом гнал свой «BMW» по городским улицам, брезгливо рассматривая попутно шедшие рядом машины и их водителей, давая им понять, какая у него красивая и крутая машина и какие остальные машины в потоке грязные ведра и ржавые кастрюли. Настроение у него было приподнятое: он почти что забыл о вмятине и царапинах на своей машине. По дороге он даже вспомнил анекдот в тему: «Если девушка стонет, говорит, что он ужасно большой, и умоляет достать его из нее, то… достаньте уже из девушки нож, не будьте извергом!» Посмеявшись вслух, Лехе вдруг ужасно захотелось еще покутить, потусить с кем-нибудь в приятной компании, желательно женской – его душа и тело требовали продолжения веселья, начавшегося еще с вчерашнего вечера. Каждое дальнейшее событие, начиная с этого самого вечера, Вершинин умудрялся подстраивать под себя, извлекая из него пользу (что бы не происходило), веселясь и ощущая себя самым-самым. День явно шел в его ритме.
Леха никогда не пристегивался. Раскинувшись на сиденье, он открыл окна нараспашку и громко слушал музыку, вертя головой, подпевая и хлопая ладонями то по своим ногам, то по рулю в ритм играющим трекам. Он посмеялся, возвращаясь из лесопарка, над всем произошедшим с Юлей Кудрявцевой, особенно над тем чувственным спектаклем, который он разыграл перед ней, признаваясь в любви, а тот незапланированный сладкий поцелуй вызвал у него неописуемый восторг: «Человек получает опыт, Юля, – мысленно Вершинин говорил с ней. – Жаль, что таким противным способом».
Единственное, что его мучило – не чувство стыда или вины, а жажда. Для ее утоления Вершинин притормозил у первого попавшегося ему на глаза ларька, с важным видом вылез из машины и купил себе попить. Оперевшись об дверь машины, Леха промочил горло. Далее Вершинин заскочил на заправку и принялся гордо наблюдать за тем, как заправщик лихо управляется со шлангом и колонкой, заливая бензин в его тачку. Взяв с собой купленную бутылку, наш герой стал бродить по бензоколонке взад и вперед, переключая треки в «Айфоне», путаясь и постоянно срывая руками наушники, повисшие на нем, словно веревки на виселице. Срочно нужно было с кем-нибудь встретиться, скоротать время до вечера, а там и предки вернутся, и машину в автосервис нужно будет отогнать. Вершинин принялся лазить в телефонных контактах, чтобы созвониться с приятелями, дабы пересечься, посидеть где-нибудь в кафе или в парке, позависать у кого-нибудь на хате, сходить в кино – культурно, так сказать, провести время.
Он не торопился, но случилось то, что заставило его шевелиться… Такой тонкий момент свободы и безделья в сочетании с мукой повседневных дел и усталости от дел старых, коих было за сегодня очень много, вкупе с настоящей летней жарой градусов так под 30 наконец позволил немного утомившемуся и заскучавшему Алешеньке обратить наконец свое внимание на то, что так долго было не замечено, стерто из его памяти и коварно упущено как Лехой, так и Витей с самого утра.
Копаясь в телефоне, Алексей Вершинин наткнулся на несколько пропущенных ночных звонков от Димы Тихомирова. А поступили они как раз в тот момент, когда Леха то валялся в полуобморочном состоянии, то доблестно спасал девушек от рук шпаны, о которой он то и дело вспоминает не без мата, глядя на крылья машины.
Тут все и сошлось. Вершинин окончательно вспомнил все!
– Твою мать! Как же это?! – ошалел от увиденного Вершинин. В его голове мигом пронеслись картинки из вчерашней ночи, и он вспомнил, про кого забыл. Теперь все сложилось в голове, но легче не стало. – Что же это за хренотень?! – произнес Леха, всматриваясь в список пропущенных вызовов.
Не вспомнил Вершинин про то, что ему посреди ночи (посреди самого веселья) звонил Дима Тихомиров, со стеснением просивший подвести его с мамой до дома. Такое незначительное, несложное, рядовое дело для такого открытого, доброго, ответственного, отзывчивого, важного и дорогого сердцу Вершинина человека было провалено, залито алкоголем, занято клубными утехами… и имело страшные последствия, о которых Вершинин даже и не подозревал. Тем не менее в голову к Алексею полезли плохие мысли – он уже забыл про знакомых и про гулянки – ему нужно было срочно убедиться, что с Димой все в порядке.
Леха не на шутку разволновался и принялся ругать себя за прокол. Но это было позже – видели бы вы его в тот самый миг, когда он только увидел эти звонки и в его голове сложилась полная картина вчерашних событий. Он стоял на месте и не двигался, вытаращил глаза сначала на экран своего гаджета, приоткрыл от изумления рот, раздумывая, что делать, теряясь в догадках о судьбе своего лучшего друга и его чувствах после всего этого (вы ведь помните характер Тихомирова). Чувство вины сводило Лешу с ума: так сильно он никогда прежде не волновался. Сердце его колотилось так, что через несколько мгновений могло проделать огромную дыру в груди. Ему стало реально не по себе – руки задрожали, и бутылка мигом выскользнула из них.
После минуты ступора Леша заключил, что он срочно должен разыскать Диму и попросить у него прощения. Вершинин рванул с места, словно легкоатлет на беговой дорожке. Благо, что Леха находился буквально в паре минут быстрой Вершининской езды от квартиры Тихомировых, но по дороге туда можно было встрять в такую пробку, что мало не покажется. Заторы несовместимы с быстрым и лихим нравом Вершинина и его манерой водить. Он мигом запрыгнул в машину, схватился за руль и надавил на газ – с дымом и визгом шин, оставивших черный след на асфальте, «BMW» Вершинина за считанные секунды вылетел на дорогу и помчался к пункту назначения. Торопливый и нервный Леша левой рукой держал руль, а правой рукой набирал Диме, прижимая телефон к уху и надеясь на лучшее. Он сейчас услышит знакомый и обиженный голос в трубке и успокоится – все просто. Гудки шли долго – Леша злился все больше, думая, что сотовая связь нарочно над ним издевается. Дима всегда брал трубку… при любом раскладе, в любой ситуации. И так из раза в раз: гудки, терзающие гудки и… абонент не отвечает… абонент вне зоны доступа сети… sorry и бла-бла-бла! С каждой попыткой молчание абонента еще больше настораживало Лешу.
– Дима, Дима, где же ты?! Ответь же! Где ты?! Почему не слышишь трубы, почему не подходишь, почему не берешь?! – от отчаяния кричал Леха и, взмахнув рукой, бросил телефон на сиденье. – Блять, как же я мог?! – сказал Леха и ударил по рулю. И по тормозам!!!
Еще немного и всмятку – «BMW» Вершинина на всех 100–120 км/ч засобачил бы в зад стоящему на светофоре «Audi». Хорошие тормоза и своевременная реакция спасли Леху от верной гибели. Между прочим, такое происходит с ним не впервые – какое-то время он умудрялся гоняться с местными стритрейсерами. Вот там-то заряженные машины превращаются в гробы на колесах за доли секунды – Леха тогда пару раз был на краю пропасти, но и многим премудростям экстремального вождения научился, зачастую применяя полученные навыки на практике.
Леха, вглядываясь в багажник впереди стоящей машины, в которую он чуть не врезался, понял, что просто не может ждать. Он подумал секунду и закричал:
– Да пошли вы все! – крикнул он, ловко вывернув руль и оказавшись на встречке, по которой он на огромной скорости проскочил пробку и загруженный перекресток, изящно лавируя между машинами, а на самом деле он надеялся на авось и опять же на свое внимание и реакцию. Что еще тут скажешь, рисковал, мог позволить себе и такое, тем более ситуация обязывала и не терпела задержек.
А что касалось штрафов, на гаишников он, к счастью, не нарвался, но они и сами в последнее время обленились и везде понаставили камер. Вершинин говорил: «Да плевать я хотел на штрафы! Пусть фоткают, пусть шлют их хоть стопками! Отвалю им денег – хоть ремонт сделают в своей мусарне!»
Примчавшись к Диминому дому в одном из старых районов города, Вершинин нагло остановился прямо у подъезда, перегородив основной проезд для транспорта: острая нужда обязывала его забыть про такие мелочи жизни. Как стрела, Леша вылетел из своего автомобиля и забежал в подъезд, чуть ли не проломив входную дверь. Сил и энергии у Алексея было хоть отбавляй, поэтому он мигом взлетел по лестнице на нужный этаж. Оказавшись у двери, Леха стал нервно жать на дверной звонок, уставившись в глазок, ожидая, что сейчас ему откроют. Но, как бы он сильно не жал на звонок, готовый немедленно сломаться от Лешиного нажима, никто ему не открывал. За дверью была тишина – он прислушивался.
– Неужели что-то случилось?! – Вершинин, взявшись за голову и раскидывая туда-сюда свои черные волосы, обращался к самому себе, нервно разгуливая по площадке. – Сука, как ты мог, как ты мог?! – постояв еще немного у дверей, он произнес. – Дима, где же ты?! Пожалуйста, пусть с тобой все будет хорошо, пускай ты сейчас в безопасности, – Леха от нетерпения принялся долбиться в дверь, стуча по ней кулаками, не жалея сил. Дверь Тихомировых доблестно выполняла свою прямую обязанность и терпела удары Вершинина.
Шум и возня на лестничной клетке не понравились соседке Тихомировых по этажу, чья дверь находилась напротив. Это была пожилая женщина, для своих лет сохранившая былую активность, любознательность и вменяемость. Она была из тех жильцов, которые заботились о чистоте и благополучии подъезда и дома в целом, и одной из тех пожилых дам, которые, сидя на лавочке во дворе, ругаются, сплетничают, жалуются на жизнь и высокие цены, наводят шороху в ЖЭКе и отчитывают молодых за любой проступок, который считался недопустимым в их давно ушедшее время. Обитавшая за стенкой от Тихомировых тетя Мотя (назовем ее так) при любом малейшем шорохе в подъезде всегда подбегала к двери, настороженно всматриваясь в глазок. В былые годы она сразу бы вышла разбираться, но, дожив до нашего неспокойного времени, пожилая жительница стала осторожнее – ходящий по этажу в раздумьях и долбившейся в дверь Леха насторожил ее, но она много раз имела дело с подростками, поэтому знала, как спокойно замять ситуацию без конфликта, матюгов и рукоприкладства. К тому же соседка могла помочь Вершинину, а именно ответить на большинство интересующих его сейчас вопросов.
Для начала пожилая дама тихо приоткрыла дверь, повесив цепочку на стену, немного высунулась, чтобы оценить обстановку, разузнать, что творится, взглянула на Лешу, который ни за что пытает соседскую дверь, сбрасывая за этим делом всю свою злость и напряжение. Но вместо того, чтобы шугнуть разбушевавшегося подростка, тетя Мотя невольно помогла Лехе:
– Не найдешь ты их сегодня, мальчик, даже не старайся, – сказала бабка, а как только она увидела реакцию Вершинина на это сообщение, не буйную, как она ожидала, а весьма удивленную и ошарашенную, пожилая дама сняла цепочку с двери и, кряхтя, вышла к нему. – Нет их здесь, и сегодня не будет.
– Почему? – изумленно спросил Вершинин – бабкин ответ будто огрел его битой по башке.
– В больницу Димка с мамой угодили невесть как, – по ее словам было видно, что она, как и Вершинин, переживала из-за произошедшего с любимыми соседями (любимыми они были потому, что жили тихо и пристойно).
Шокированный Алексей вытаращил глаза на бабку – от услышанного он чуть не рухнул в обморок. В тот момент по его сердцу что-то внезапно и очень больно ударило. Чтобы не показаться слабаком, Леша отошел к лестнице и схватился за перила, пытаясь сохранить должный вид перед всезнающей тетей Мотей. Она тем временем продолжила говорить:
– Сегодня приезжали оттуда за какими-то документами, – сказала она, – я и открыла – у меня ключи запасные есть. В этом доме, кроме меня, некому доверять, – постепенно сворачивала на свои темы соседка, но Вершинина интересовало другое.
– Что же… с ними случилось?! – запинаясь и проглатывая слюну, спросил Вершинин, чувствуя свою причастность к инциденту, ведь все сходилось.
– Не знаю даже, как они в больницу угодили вдвоем, – молвила соседка, рассматривая то стены, то потолок, то перила, то лифт. – И ведь жалко их – такие хорошие люди: спокойные, тихие, добрые…
Пожилой даме слегка взгрустнулось, и она даже забыла полюбопытствовать у парня, зачем он так долго и упорно хотел попасть в квартиру к соседям. Вершинину надо было бежать, ведь пункт назначения резко изменился – здесь Димы, к его великому сожалению, не было. Алеша быстренько спросил у бабки, в какую больницу угодили Тихомировы, а та, не успев опомниться, сразу же выдала:
– В первой городской, – сказала она, не заметив, как Леха немедленно смылся отсюда. – В новых корпусах…
Вершинин помчался в больницу – нельзя было терять ни минуты. Он спускался так быстро, позабыв про лифт, что не перешагивал, а перепрыгивал некоторые ступеньки на лестницах, цепляясь об перила, попутно выкрикивая слова благодарности старушке. Она сама, оставшись у дверей своей квартиры, удивлялась увиденному: «Ишь ты, какой шустрый!»
Все Лешины опасения подтвердились – ему стало еще хуже. Леша прекрасно понимал, что Дима и его замечательная мама на пару угодили в больницу после ночи, когда он по просьбе друга не пришел им на выручку, поэтому он целиком и полностью в этом виноват, ведь по ужасному стечению обстоятельств напрочь забыл об этом. Других возможных вариантов развития событий он не видел. Такого Леха еще не испытывал – никогда он так не суетился из-за кого-то, кроме себя любимого; он никогда так не волновался, ему никогда не было так погано из-за чувства вины и стыда перед своим лучшим другом, которого он нагло бросил в сложной ситуации – для Леши все это было в новинку. А если бы он чувствовал стыд и вину после каждого своего злодеяния, то вовсе бы не дожил до своего совершеннолетия. Выбежав на улицу, Вершинин на всех парах погнал в медицинское учреждение, названное отзывчивой престарелой соседкой Тихомировых.
Красный сигнал светофора, двойная сплошная – их для Леши больше не существовало. Переживания и боязнь увидеть нечто ужасное и непоправимое в больнице затмевали Вершинину рассудок – ни о чем другом он не мог думать да и не позволил бы себе в такой-то нервный момент. Сейчас каждая секунда была на вес золота, ведь она могла стать последней.
После стольких лет ожидания первая городская больница из ветхого полуразвалившегося барака в неблагополучном районе города перекочевала в большое, просторное, комфортное недавно отстроенное здание, которое находилось в новых районах, неподалеку от парковой зоны. С точки зрения архитектуры как искусства новое здание выглядело масштабно, эстетично и радовало глаз – так же можно было сказать об оборудовании, инфраструктуре, палатах. Получилась этакая «европейская больница», которая своим размахом часто не соответствовала масштабам и нуждам этого города.
Оставив машину на парковке у входа в клинику, Вершинин оказался в широких больничных коридорах, которые ненавидел с детства, как и больничный уклад в целом – даже эта дорогая и современная атмосфера не сбила его с толку. Справившись в регистратуре о поступивших больных, Вершинин узнал, что Дмитрий и Александра Тихомировы поступили поздно ночью и сразу же были направлены в операционный блок – операции были сложные и длились несколько часов. На вопрос, где можно найти этих больных, в регистратуре указали, в какое отделение следует пройти, а когда добавили, что из-за тяжелого состояния больных вряд ли доктора пустят к ним Вершинина, обнаружилось, что его след уже давно простыл.
Пробивной и одновременно нервный Алексей Вершинин – это просто кувалда, которая пробьет любую стену, если ему это нужно – сейчас нужда была катастрофическая. Побегав по широким больничным коридорам, чистым, стерильным, ухоженным, с натертыми до зеркального блеска скользкими полами, Вершинин наконец добрался до реанимации – по дороге ему вручили и белый халат, и бахилы (от целлофановой шапочки на голову он отказался). Леша как сумасшедший, придерживая больничный халат, бегал по коридорам, впопыхах разыскивая бедного Диму Тихомирова и его маму, чтобы увидеть их живыми и идущими на поправку – на это очень надеялся Вершинин, но в такую шикарную больницу, лучшую чуть ли не в области, просто так не попадают, но наш герой старался себя этим не грузить: он был настроен на позитив. Вершинин хотел пересилить себя: встать перед Димой на колени и раскаяться, извиниться за все, ибо он не мог носить на себе такую тяжкую вину, к тому же потом будет еще труднее говорить все это в глаза.
Долго он не мог найти нужных ему людей – от безысходности и внутренней боли он был готов пострадать вместо друга, которого он предал, вспомнив о нем только в середине следующего дня. Вершинин предпочел клуб и выпивку Тихомирову, жестоко пренебрег их отношениями, Диминым доверием, отправив его на верную гибель, этого святого человека, который всегда помогал, стоял за Лешу до последнего, подбадривал, верил в Вершинина, надеялся на него, что бы ни происходило, а Леша в решающий момент забыл про него, что, судя по обстановке, обратилось трагедией – Леха осознавал это, чуть ли не кусая себя за руки, дубася себя ладонями по щекам, готовясь выдирать волосы из головы, упрекая во всем себя и только себя.
«Да лучше бы меня поставили на его место, – терзался Леша. – На его месте должен быть я… и Дима бы сейчас так же, как и я, бегал в поисках меня. Хотя нет! Он бы спас меня, пришел бы мне на помощь. Какой же я дурак! Почему всегда страдают такие хорошие люди, а идиоты и глупцы целее целого?! Почему?!» – думал Леха, нарезая круги по больничным коридорам и этажам – он чуть ли не заглядывал в каждую палату.
Именно в таком возбужденном и одновременно потерянном состоянии рядом с реанимационным отделением Леху поймал проходящий мимо врач, 50-летний мужчина крупного телосложения:
– Вы кого-то ищите, молодой человек?
– Да! – вскрикнул Вершинин, подлетев к доктору, попутно ищущему чью-то историю болезни из целой стопки в его руках.
– Тише, парень. Ты в больнице, а не на дискотеке!
– Я Дмитрия Тихомирова ищу, – молвил Вершинин, запыхавшись от продолжительной беготни.
– Ага, Тихомирова? – проговорил доктор, повторив фамилию несколько раз. – Дима Тихомиров… Александрович! Да, знаю такого – мой пациент, – заявил доктор.
– Отлично, а то я здесь… это самое… – устало пытался вымолвить доктору Леха, что уже сбился с ног в поисках, но пару самых главных фраз он все же выжал из себя. – Что с ним?! Как он?! – завалил вопросами врача Вершинин, постукивая по полу подошвами кроссовок и ожидая скорейшего ответа на самый важный сейчас вопрос в жизни Алексея Вершинина, но доктор отвечать не спешил.
Врач попутно был занят еще каким-то делом, связанным с историями в его в руках, на которые он постоянно отвлекался, что не понравилось Лешке, который настроился узнать всю информацию за раз. Вершинина раздражало, когда его игнорировали. Чтобы привлечь внимание к своей персоне, он уставился на доктора, который что-то бормотал про себя, листая и перебирая бумаги. Но доктор услышал все, что ему сказал посетитель, поэтому среагировал до того, как у Лехи кончилось терпение:
– Стоп, давайте по порядку и без лишних эмоций.
В первый и в последний раз Вершинин простил доктору дерзость прервать его – Леха был раздражителен как никогда, но он изо всех сил держал себя в руках. Доктор начал говорить, немного приподняв взгляд, будто искал нужные сведения на потолке – от каждого его слова Алексею становилось дурно:
– Поступил он ночью, – говорил человек в белом халате и в колпаке другому человеку в белом халате, но без колпака, но зато в синих бахилах, которые от беготни успели слегка порваться, – вместе со своей матерью. Оба в очень тяжелом состоянии. Хорошо, что все нужные врачи были на месте, поэтому необходимую помощь мы оказали: срочно нужны были операции, которые, слава Богу, были сделаны. И сейчас с больными все в порядке. Они находятся под наблюдением, и их жизням ничего не угрожает, – вещал доктор, словно общаясь с прессой.
После этих слов Леша, покрывшийся холодным потом, наконец-то спокойно выдохнул – живы. Но не здоровы – это огорчало.
– Их состояние еще не стабилизировалось. Оно все еще остается тяжелым, поэтому теперь вся надежда только на них. А этот мальчик, Дима, очень стойкий, сильный и терпеливый, таких еще поискать нужно. Он выжил… стерпел такую чудовищную боль, такие муки… в рубашке родился – некоторые у нас вон от вида шприца в обморок падают. Я уверен, что он прорвется, выкарабкается, все перетерпит. В случае осложнений мы поможем: дежурство у их палат круглосуточное, – заверил доктор и невольно добавил. – Конечно, над ними жестоко поиздевались.
Тут Вершинин понадеялся услышать саму причину, почему же они попали в больницу, но доктор, поняв, что Леха настроен увидеть во что бы то ни стало тяжелого больного, резко сменил тему и отрезал:
– К ним сейчас нельзя, – отрезал медработник.
Вершинин был готов и к этому, недовольно прикрыл глаза и напрямую спросил:
– Сколько?!
Доктор поспешил ответить, сделав умный вид:
– Три-четыре дня как минимум. Может, даже неделю – это по состоянию.
– Нет, – поправил его Леша. – Сколько денег?! – нахально намекая на взятку, интересовался Вершинин. Он даже полез в карман за деньгами, но врач оказался честным и принципиальным – Алексей поразился его категорическим отказом сказать цену за пропуск в палату.
Мужчина, поняв, с кем он имеет дело, строго и серьезно произнес (побольше бы таких врачей):
– Парень, пойми, сейчас речь идет не о деньгах, а о жизнях людей, в сохранении которых заинтересован и я, и ты, если мы не хотим их потерять. Поэтому деньги свои убери, оставь себе и подумай о чем-нибудь другом – более важном.
Проникновенная и достойная уважения речь доктора почти никак, к сожалению, не задела Вершинина – он продолжил стоять на своем даже после повторного запрета доктора на посещения.
– Меня, конечно, очень радует ваша неподкупность и забота, но знаете, что я вам скажу, – тихо говорил Вершинин, который и здесь не хотел останавливаться ни перед чем, – срал я на ваши запреты! Мне срочно нужно его увидеть… Я виноват перед ним! – произнес Леша и пошел по направлению палаты Тихомирова, на которую то и дело оглядывался доктор, намеревавшийся немедленно остановить посетителя.
– Парень, возьми себя в руки – он болен, а я его врач! – призывал к благоразумию доктор, но Леше было не до этого.
– Да ему лучше станет, если он увидит меня, и мне тоже станет лучше и легче, если я увижу его! – еле как разобрался Вершинин в сложных словесных хитросплетениях. – Хоть бы все было нормально, – с волнением произнес он, остановившись у двери и опустив голову.
Его сердце бешено колотилось, в голове пульсировало, руки дрожали; в первый раз Вершинин по-настоящему боялся увидеть Диму. Леша любил подставлять и предавать других, но в этой же области наступают совершенно другие ощущения, когда подобное происходит с дорогим тебе человеком, лучшим другом, который сам никогда бы такого себе не позволил.
Доктор предпринял последнюю попытку остановить Лешу, которая на удивление сработала:
– Постой-ка! Ты случайно не Леша?!
Эти слова сразу отвлекли Вершинина от двери в палату, за которой его ожидало нелегкое испытание – он, словно в трансе, отдалился от нее, а его голос вновь стал грустным и жалобным, как во время театрального объяснения с Юлией Кудрявцевой:
– Да, – изумился Вершинин, – это я. Я Леша! – его лицо вдруг очистилось от каких-либо эмоций. Алекс мелкими шажками приблизился к доктору, указывая на себя.
– Тихомиров… э-м-м… в бреду, наверное, произносил твое имя: пока его везла скорая, когда его клали на операцию, даже когда нашли его…
Невольно доктор вновь приблизился к ключевой теме ночного происшествия, поэтому резко замолк, а Вершинину кровь из носа нужно было узнать, что же все-таки произошло с Димкой. Здесь сыграли роль и стресс, и нервозность, и волнение – все больше чувств захлестывало Алексея с головой. Он сорвался вновь, схватил врача за ворот халата:
– Ну?! Где его нашли?! Что там было?! Не тяните из меня жилы, садист! Это не жизнь, а какой-то гребаный кошмар! – вскричал Вершинин. – Объясните, на хрен, толком, в чем дело! Что случилось с Димой и его мамой ночью?! Мне жизненно важно это знать! Если вы мне не расскажите, то будете сию же секунду спасать еще одну жизнь и обзаведетесь еще одним пациентом – мной!
Доктор, попав под раздачу, очень удивился, можно сказать, даже испугался такой реакции Вершинина, но решил не провоцировать его на дальнейшие действия, отдаленно напоминающие действия невменяемого:
– На них напали… и избили, – воскликнул доктор, решив все же ответить на Лешин вопрос, – причем очень жестоко. Группа либо пьянчуг, либо шпаны, наркоманов – случайно, видимо, наткнулись на них, – с каждым его словом Лешин пыл потихоньку угасал, превращаясь во все то же унылое сожаление. – Странно, почему они вообще на улице в такое время оказались? – задался вопросом врач – ему тоже нелегко было рассказывать об этом происшествии, к тому же это не его дело. – Случайные прохожие наткнулись на эту бойню, вернее, на то, что от нее осталось – тут же полицию и скорую вызвали. Привезли к нам, а мы все, что смогли, сделали. Еле откачали – еще немножко бы и пришел бы конец и мальчику, и мамке его. Чудо, что они выжили после таких ран, переломов, сотрясений, травм, кровоизлияний. А у Тихомирова к тому же глубокое колотое ранение на животе. С таким солидным списком жить вообще не полагается… теоретически. Это нелегко – каждый день видеть такое, пропускать через себя, – говорил доктор, усевшись на лавку рядом и устало опустив глаза. – Просто в голове не укладывается. Надеюсь, этих ублюдков разыщут, – он помолчал и спросил Лешу. – Ну, а сейчас-то ты доволен?
Алексей отошел от сидящего доктора и отвернулся. Он горько заплакал, узнав все подробности. А ведь в его силах было предотвратить это… Вина терзала парня – ему никогда не было так противно и тошно от самого себя, никогда не было так тоскливо на душе. Он с удовольствием согласился бы пережить всю эту кару вместо Димы, но сейчас необходимо было признаться во всем этом, всеми способами заслужить если не прощения, то понимания, а не думать о том, чего уже нельзя изменить. Вспоминать и трепаться может каждый, а вот что-то сделать или же признать свою вину – в сотню раз сложнее.
Вершинин решился зайти в палату к Тихомирову, возненавидев до глубины души тех извергов, у которых поднялась рука сотворить такое. А ведь иногда Вершинин и сам был таким.
Его терзания прервались голосом доктора, который пристально разглядывал Лешу:
– Ты, должно быть, родственник?
Вершинин вытер слезы, но блеск в глазах остался. Леха не плакал по-настоящему уже очень давно, успев позабыть, что это такое. Он ответил врачу:
– Да, – уверенно произнес он, готовясь к встрече с судьбой, к столкновению с настоящей, а не воображаемой жестокостью жизни, которая, несмотря на сопротивление, нещадно, как каток, наклоняет и медленно ломает Вершинина, возникшего на ее пути. – Я его… брат.
Доктор не поверил серьезности сказанного:
– Сводный?
Вершинин же, поняв, что для него на самом деле значит Дима Тихомиров и как тяжело ему терять друга, разубедил врача:
– Нет. Самый близкий… родной. Один я у него, – сказал Леха.
Врач подумал и внезапно ответил:
– Можешь зайти к нему, парень, – согласился он. – Только на пять минут и без фокусов, ведь человек такое пережил… Сам потом откачивать его будешь.
Вершинин вновь посмотрел в сторону Диминой палаты. С каждой секундой страх заходить туда усиливался, но Алекс встал у двери, поблагодарив доктора за потраченное время. Доктор молча кивнул ему и, поднявшись со скамейки, отправился по коридору вглубь здания, подав Вершинину знак, что время его визита пошло, и пригрозив пальцем.
