Петр Анатольевич Елизаров
Шаровая молния
– Нет, Трофим, – разборчивее повторил Леша. – Прости, но у меня сейчас нет времени вспоминать прошлое и играть с вами. Простите, парни, – улыбнулся Вершинин, чуть наклонил голову и положил руку на сердце с надеждой, что его отказ воспримут с пониманием и отпустят, но шансы на это были ничтожно малы, ведь так просто здесь ничего не решалось (они могли и зарыть заживо за неповиновение).
И тут Трофим истошно заржал неистовым и громким смехом сумасшедшего:
– Парень, – обратился он к Вершинину, – ты совсем ебнулся?! Завали ебало и слушай, что тебе говорят, хуесос! – Трофим внезапно прекратил смеяться, состряпал злобную мину и стал подходить к Вершинину. Леша невольно попятился. – Никто здесь с тобой церемониться не будет, хуй ты моржовый. Никто здесь не играет с тобой – тут все серьезно. Мне абсолютно плевать, есть ли у тебя время или нет! Тебя не спрашивают, хочешь ты или не хочешь. Надо, значит, надо! А сопротивляться не рекомендую: у нас-то точно хватит времени, чтобы порубить тебя на куски и продать на рынке как большую и жирную свинью, выращенную в самом богатом свинарнике этого города.
Трофим резко зарядил Леше кулаком по животу. Вершинин сразу же скрючился. Нагнувшись, он вдобавок получил с правой по виску так, что ударился об крыло своей машины и уселся на пыльный асфальт. Леша не вырубился; не успев опомниться, он увидел, как к нему подлетели ранее стоящие в стороне подручные Трофима и поставили его на ноги, заломив обе руки. Сам Трофим, осмотревшись вокруг в поисках невинных свидетелей этого действа, подошел к Вершинину, вновь сплюнув на дорогу собравшуюся во рту слюну, схватил его за подбородок и поставил вопрос ребром:
– Значит так, – на удивление спокойно стал говорить он, но свойственная ему свирепость заставляла проломить Вершинину череп: схватить школотрона за волосы и дубасить об бетонный бордюр без остановки. – Это было в качестве профилактики, Лешенька, чтобы ты вспомнил и физически ощутил на себе наши методы ведения дел. Надеюсь, все дерьмо вылетело из твоей головы, поэтому теперь я не даю тебе времени подумать, соглашаться али нет на мое предложение. Отныне я не прошу, не требую, а приказываю тебе! Ясно?!
Судя по следующей Лешиной реплике, мордобоя за сегодня ему было недостаточно:
– Тварь ты, Трофим, – тяжело дыша, произнес Вершинин, отчего Трофим только улыбнулся, но, как только он продолжил, его кривая улыбка исчезла.
– Пойми, Вершинин, от нас никто просто так не уходит: либо сразу дохнет, либо становится нашим клиентом… а потом все равно дохнет. Ты ведь умудрился убежать, освободиться от всего этого – ты тогда исчез и как-то вылечился, чего нам не грозит никогда. Мы заложники и доблестно выполняем то, что нам уготовано… а ты не захотел. На тебе должок висит, Алекс… неустоечка – все, что ты не пропил, не употребил, не выкурил и не вколол. И это все я предлагаю тебе закрыть раз и навсегда… здесь и сейчас – покончить с прошлым, так сказать. Лучше соглашайся – такое тебе предложат только раз в твоей никчемной жизни, мажор. Давай, я не слышу ответа!
Леша злобно смотрел на Трофима, свыкнувшись с болью от вывернутых рук, сплевывал кровь и ничего не отвечал, а Трофим всплеснул руками от недоумения:
– Что же вы все такие тупые?! – привстал Трофим, приказав отпустить Леху. – Мне все ясно!
Видимо, Вершинин был важным звеном в сегодняшних планах Трофима. Без помощи Алексея вся вечерняя затея, спланированная психопатом, шла под откос. Именно поэтому он пошел на второй круг переговоров с мажором, а Леша просек свою важность, искоса смотря на Трофима хитрющими глазами.
– Видимо, ты, золотой ребенок наш, посмел забыть, кто я такой! – почти после каждого слова скалившийся Трофим делал паузу. – Забыл ты, как донимал меня, прохода не давал, ненасытный… все просил, умолял меня выделить тебе дозу да побольше, да поскорее… деньгами обещал дорогу застелить. Хм, ты ведь все перепробовал вдоль и поперек, но продолжал валяться у меня в ногах, требуя добавки. Я ведь мог прикончить тебя, подсунув тебе мышьяк, цианид… да что угодно, и ты бы сдоях как старая облезлая собачонка, но я ведь не сделал этого…
– И ты считаешь это плюсом? Думаешь, что из-за этого я должен расцеловать тебя, умереть за тебя или отправиться с тобой на край света?!
– Ух ты, как заговорил! – изумился ответу Лехи Трофим. – Не нагнетай обстановку, Вершинин. Сейчас вот меня замкнет и я прикажу утопить тебя, допустим, вон в том пруду, – он указал пальцем на парковый водоем. – По тону слышу, что не желаешь ты трепаться, но надо… никуда не убежать от этого разговора. Напрасно ты сопротивляешься – я предлагаю реальное дело и долго не распинаюсь. Ты знаешь, достучаться до меня потом очень трудно, так что пользуйся случаем, иначе ты позабудешь о том, что можно жить спокойно и умереть без страха… своей смертью – поверь, после отказа такой страх у тебя появится и я не заставлю себя долго ждать, чтобы воплотить его. Меня вообще лучше сегодня не злить – я же пришел к тебе с миром, Леха, по-хорошему с тобой, а ты… В общем так, – постепенно выходил из себя и терял интерес к беседе Трофим. Леха видел это и понял, что Трофим отстанет, либо услышав согласие, либо увидев предсмертные конвульсии и последние вздохи Алексея. – Я в последний раз предлагаю тебе сделку. Хорошенько подумай, ведь ты нам обязан. Или заплатишь за отказ своей грязной мажорской кровью. Ты попал, Вершинин! Так просто тебе не выкрутиться.
Вершинина тошнило от прошлого и бесило настоящее, но сейчас представлялся отличный шанс покончить со всем этим: однозначно, прошлая жизнь Вершинина откровенно сопротивляется, мешает ему стать другим (об этом и говорил Дима). Уже давно пришло время разобраться в себе и сдать эту ненужную и вредную папку в архив.
Трофим не затыкался:
– Пришло время наконец поставить точку в этом деле! Ты и нам поможешь, и должок закроешь, чтобы уже не возвращаться к нему никогда, и заработаешь мою благодарность, а она, как ты знаешь, дорого стоит – целую жизнь человеческую! – провозгласил он. – Есть тут одно маленькое дельце, в котором ты и твоя покоцанная тачка будут нам чересчур полезны. Тряхнем же стариной, Лешка! – о какой старине говорил Трофим, Леша так и не догнал.
Вершинин молчал, все еще раздумывая, вырваться из лап Трофима или подчиниться.
– Эх ты, сучонок! – говорил ему Трофим. – Вижу, что не хочешь, вижу, что противно тебе – зло на нас держишь, – Леха сложил руки на груди, а его собеседник попутно раздумывал, что после всего сделать с Вершининым: уж очень ему не нравилась его рожа. – Все-таки ты еще тот гад, Вершинин. Вот скажи честно: ты же не откажешь мне, своему старому другу? Мы ведь помогали тебе, отмазывали, вытаскивали тебя. Теперь твой черед – ты же не хочешь скоропостижно умереть, так и не достигнув самого дна своего мнимого богатства, – Леше становилось не по себе – за яйца его схватили основательно. – Давай вспомним… давай вспомним вместе! Помнишь того ревнивого мальчика? Между прочим, такой же мажор, как и ты, правда, папаша у него чиновник, а мама – папашина потаскуха с его работы. Ты вспомни, как умудрился в тот раз по пьянке натянуть девку этого пацана – он был так зол, что решил устроить тебе хорошую трепку, но ты оказался догадливым. По твоему звонку мы вычислили его и устроили ему ад с помощью раскаленной докрасна арматурины – он и слова ляпнуть сейчас боится, а его папика, которому тот сразу же доложил, как над ним поиздевались, мы… в общем, прикрыли навсегда его лавочку. А женушка его молоденькая плакала недолго – через три недели другого себе нашла, посолиднее и побогаче. Вспоминаешь, да?! А ведь это далеко не конец! А тех двух бугаев из «Мерса» помнишь?! Бля-я-я, они считали себя еще теми умниками: просекли, что ты у нас еще тот денежный мешок, подкараулили тебя около клубешника – естественно, пьяного в стельку – избили на глазах у одной из твоих шлюх и невменяемого пьяного друга твоего… как же его… Витек, кажется… Он еще тот кабан, защитил бы тебя, если бы не блевал в кустах неподалеку. А эти двое были очень довольны собой, ведь приложили тебя, нажились тысяч на 40 и золотишко, которое ты любил при себе таскать, прихватили. Кто это все вернул?! Мы вернули! Не ты, а мы! Ты тогда с больной головой и разукрашенным ебалом в постели чуть ли не неделю валялся, а мы работали за тебя, восстанавливали твое имя, хотя на что оно нам сдалось? Наказали мы этих мужиков! Как?! А сейчас я расскажу…
Вершинин отворачивался от Трофима, с отвращением отвечая ему, понимая, что отделаться от него – затея невозможная, ведь отказаться означало обречь себя на неминуемую и мучительную смерть от изощренных наемников. Оборачиваться на улицах, не спать из-за страха, свихнуться от ожидания расправы – этого Вершинину не хотелось, как и страдать от глупого отказа в помощи.
Он брезгливо ответил Трофиму на его желание рассказать, что тот сотворил с двумя мужиками, напавшими на Алешу однажды ночью:
– Я не просил вас убивать их, – сказал Вершинин и вновь пожалел, что у него хватило смелости связаться с Трофимом тогда.
Трофим не унимался:
– А что же с ними стало? Ах, да! – вспомнил, на чем остановился, Трофим. – Я взорвал этих мужиков в их же гребаной тачке! – засмеялся он. – Но не из-за тебя… ты не бойся. Ведь они думали, что почти так же можно обойтись и со мной. Вот и пожалели, придурки! Я наказал их за все. Ты бы видел, какой шикарный это был взрыв – бомбануло грандиозно в ту темную-претемную ночь! – будто ностальгировал Трофим, но вскоре опомнился, вернувшись на площадь около городской больницы. – Так что ты там собираешься ответить на наше предложение? Да или нет? – было видно, что он спрашивает в последний раз.
Не успел Леха и рта открыть, как Трофим схватил его за шею и, наклонив к себе, приставил ему к джинсам прямо в области паха острый ножик, который каким-то магическим образом взялся в руках Трофима.
– Или ты, Лешенька, поедешь нам помогать, или прямо сейчас я не постесняюсь и сдеру кожу с твоего хуя прямо здесь… при всех! Выбирай! – шептал ему Трофим.
Вершинин не успел закивать головой, лишь бы Трофим отпустил его, как последний понял, что его аргументы были убедительны. Он мигом спрятал нож за пояс, вынул из кармана Лешиных джинсов ключи от машины, нажал на кнопку и открыл двери «BMW».
– Прыгайте, – приказал Трофим своим сообщникам, которые полезли в машину. – Чудно, Леша! Я знал, что ты меня выручишь, – говорил он, словно Вершинин добровольно согласился на все, абсолютно не представляя, куда они сейчас поедут и что за дело им предстоит.
Трофим отстал от Лехи, который так и остался в оцепенении стоять на дороге. Бандюган подобрался к передней пассажирской двери «BMW», приоткрыл ее, оценив кожаный салон и крикнув Лехе:
– Отомри, Вершинин! Чего застыл?! Садись, поехали. Времени в обрез! Дорогу я покажу.
Алексей не сказал ни слова – отныне ему надо было только подчиняться и молиться, чтобы это нежданное и весьма опасное предприятие не стало для него смертельным. Для Вершинина время стало тянуться мучительно долго, словно на последнем уроке в пятницу. Деваться было некуда – жизнь дороже.
Леша, не отошедший от изумления и шока после ножа, приставленного к интимному месту, немного пошатываясь, побрел к своей машине, в которой его ждали трое самых нежеланных и противных ему человека, которые задумали нечто преступное на этот вечер и втянули в авантюру бедного Лешеньку. Как мы знаем, именно сегодня судьба была весьма неблагосклонна к Алексею, поэтому он очень боялся вновь испытывать ее терпение, но его заставили согласиться. Что ждет Вершинина впереди? Неясно.
Июньский день медленно приближался к вечеру.
Глава 16 «На дне»
Ехали долго, куда-то в частный сектор на окраине города. Сначала за окнами машины мелькали сады и парки, потом новостройки с разноцветными высоченными домами, порождающими уйму жилплощади, а позже и желающих взять ипотеку банковских клиентов. Позднее по мере продвижения по городу дома становились ниже и старее, а зелени становилось все больше. Дорога проходила и через промзону, портящие городской пейзаж своей грубостью и серостью заводы и склады.
Вскоре, когда весь город был преодолен поперек, начался частный сектор. За черту города выезжать не пришлось – Трофим еще на трассе указал на нужный поворот в один из поселков, и Леха повернул по указке, проехав мимо гаражей, оврагов и лесопосадок с вываленными туда кучами мусора, мимо ангаров и завалинок, недостроенных каркасов непонятных строений, стоящих чуть ли не в поле.
Позже появились жилые дома, невысокие и небогатые по своему внешнему виду. Алексей Вершинин отвык от таких мест. Ему было как-то необычно здесь находиться: пацан привык к своему элитному поселку, причудливым богатым дворцам с показной роскошью убранства внутри, привык к высоким заборам, ослепительной чистоте и в домах, и на улице (последнее поддерживалось целым штатом услужливых садовников и гувернеров), привык к охране и шлагбауму на въезде.
В таких вот жилых массивах, взявших город в плотное кольцо, жили люди из эшелона ниже Вершининского, из простых, поэтому многого не могли себе позволить. Материальная обеспеченность была единственным весомым фактом, отличавшим живших здесь и того же самого Алекса Вершинина или его соседей по элитному поселку. Жителей этих районов Леха всегда считал беднотой, нищими, ничего не добившимися в жизни людьми, той самой серой массой, на фоне которой он выглядит еще лучше и респектабельнее. Но эти люди строили здесь дома на все свои средства, чтобы хоть как-то отделиться от остальных, погрязших в неудобствах проживания в огромных многоквартирных высотках. Потом запас скопленных деньжат заканчивался, поэтому надо было затягивать пояса, а когда вновь появится излишек материальных средств, которые можно потратить на стройку, можно было что-то там отремонтировать, достроить и подправить – может быть, в этом и заключалось истинное счастье этих людей, смысл их спокойной и размеренной жизни, не то что вселиться в готовенькое и до конца жизни мозолить глаза блеском пола или, скажем, презентабельностью итальянской мебели.
Может, людям, живущим в этом поселке на окраине, и не позволить себе шикарный особняк на три ванных и четыре спальни, зато у них есть нечто другое, чего порой не бывает у тех же богачей, как бы они ни старались это обрести или сделать вид, что у них это есть – речь идет о простой радости жизни вне зависимости от обстановки. Кто-то счастлив и в одноэтажной покосившейся хате, а кто-то несчастлив в огромном доме с бассейном, прислугой и несколькими машинами и хочет чего-то более приземленного, но привык только повышать свой материальный уровень и вряд ли уже найдет то, что ищет, а именно истинного человеческого счастья, душевной радости и спокойствия, которые, может быть, в нашей современной гламурной жизни и не считаются идеалами. Но, согласитесь, иногда можно утверждать, что это все-таки то самое… самое главное, тот самый смысл… смысл жизни.
Так что люди из этого района в сто раз счастливее и лучше самого Вершинина (да простят меня обеспеченные читатели), который нынче утратил смысл своей жизни, разочаровался в своих идеалах и самом себе. Не мог он теперь радоваться своему существованию как раньше, поэтому, оказавшись здесь, Леха пересмотрел свое отношение к этому месту и к значению живущих здесь людей, перед которыми он отныне пал. На его прежнюю жизнь будто сбросили ядерную бомбу, которая выжгла и уничтожила все старое, оставив лишь пепел и выжженную почву, непригодную для того, чтобы построить на ней жизнь новую.
Алексей старался не смотреть на попутчиков. От них тянуло противным запашком сигарет и каких-то химикатов. Трофим не подпускал таких кадров к элитной наркоте, прибывавшей мешками из-за бугра, и травил их чем-то кустарным, не приносящим никакого удовольствия, а только прививающим острую и постоянную жажду. Вот пацаны и подсели, а на что-то покачественнее их уже не тянуло. А если исчезнет и это зелье – самое простое, доступное и дешевое – они просто упадут и умрут. Таковы законы: оберегать и сбывать дорогой товар, а принимать какой-то шлак.
Из окна на Лешино лицо дул теплый ветерок, шевелил волосы. Но насладиться им как можно дольше не удалось, ведь Трофим ударил Вершинина по коленке, чтоб тот не зазевался и не пропустил нужный поворот.
Как бы ни было сложно, неспокойно и страшно Алексею снова встретить Трофима и от безысходности и внутреннего распутья (а также пофигизма) «согласиться» на криминальную авантюру, последующие события, несомненно, станут для главного героя очередным испытанием, что должно стать еще одной значимой деталью пазла, из которого складывается нынешний жизненный перелом Леши Вершинина. А пока он вел машину, стараясь не говорить и не делать резких движений. Все для него казалось каторгой, которая будет длиться целую вечность и плохо для него кончится.
Леша покорно следовал указаниям развалившегося рядом с ним на мягком автомобильном кресле Трофима. Вершинин никогда прежде не чувствовал себя так некомфортно и зажато в своем же автомобиле. Его пугала неизвестность впереди. Как на зло, пассажиры томительно молчали, не издавая ни звука о предстоящем деле (они уже привыкли к затеям и поручениям Трофима, перерастающим в крутые передряги, так что особо не удивлялись происходящему и не трепались), словно время обсуждения грядущего плана действий еще наступит.
Помимо Лехи и Трофима, в машине было еще двое Трофимовских заместителей (Леша не признал их сразу), которые ходили за своим вожаком, как тени, и выполняли все его поручения – это были два еще молодых человека, однако зависимость от наркоты и перепадов настроения Трофима полностью лишили их юношеского вида, превратив в измученных, но ужасно преданных хозяину слуг, которые выглядели и думали не по возрасту.
Первый из них, Влад, был высоким, широкоплечим, мощным пареньком, которому достаточно было сказать, кто враг – неважно, кто это будет, важно то, что Влад хладнокровно и яростно в один присест сотрет этого человека в порошок. Он был личным телохранителем Трофима, который приметил его, когда тот был подающим надежды тяжелоатлетом, но допинг, плавно перешедший в запрещенные вещества, подброшенные Трофимовскими агентами, заставил Влада сменить амплуа (у него была схожая с Вершининым история – по крайней мере, похожая схема). Ему на тот момент было около 25-26 лет. Во внешности Влада было что-то грозное и непоколебимое, но одновременно печальное, ведь его жизнь могла пойти в совершенно другом направлении. А теперь вместо того чтобы участвовать в турнирах и завоевывать медали и кубки, он медленно загибался, работая на Трофима. Вырваться было нельзя. Вид у парня был внушительный, хотя он порой баловался подачками шефа. Обычно он был спокойным и непоколебимым как булыжник, но все менялось, когда Влада одолевала ярость: тогда все окружающие его люди просто жалели, что родились на свет, ибо этот громила мог не только покалечить… он мог случайно убить, а потом даже не вспомнить об этом (такие порывы подчиненного Трофиму нравились). А сейчас Влад улыбался и его бледное лицо с трудом обретало румянец. Его облик был очень даже запоминающимся – этакий провинциальный Халк: широкое телосложение, мощная шея, крупная голова, русые волосы, полностью закрывавшие и макушку, и затылок, и виски, и уши, и твердый лоб. У Влада был внушительный подбородок, а остальное на лице было будто приподнято ближе к узкому лбу. Там были невыразительные голубые глаза, редкие брови, большой рот, правильной формы нос. Влад говорил басом, словно отремонтированный Царь-колокол стал звенеть на всю страну.
Сидел Влад рядом со своим другом Тимохой – это была кличка, производная, естественно, от имени Тимофей, которое показалось его новой компании уголовников и наркоманов слишком сложным и официальным. Тимоха вместо Тимофея – это и проще, и забавнее, и как-то по-свойски. Тимохе было от силы лет 20, может, чуть больше. И это был еще тот прохиндей и змееныш. По виду и по историям на тему «как ты сюда попал» Влад и Тимоха кардинально отличались, но любили на досуге поговорить, что-то обсудить – решили, в общем, держаться в месте, непонятно, по какой причине.
Тимофей был старшим ребенком в неблагополучной многодетной семье с рабочей окраины, поэтому все детство и юность провел на улице. Яблоко от яблони упало недалеко – родители поддавали, потом увлеклись штучками похуже, и, в конце концов, их лишили родительских прав, а двух малолетних сестер Тимофея и почти еще грудного брата определили в детдом. Тимоху органы опеки тогда так и не нашли: он растворился где-то на улицах родного района. Правда, иногда его берет за сердце чувство вины за то, что он выбрал именно такой путь, определившись в обществе сначала шпаны, а потом и в обществе Трофима, что по сравнению с гопниками было достойным уровнем.
А пока Тимоха периодически сбегал от Трофима и его компании ради одного: он ходил к детдому и издалека наблюдал за играющими вдвоем сестрами; его братик подрос и изменился внешне, поэтому Тимоха долго пытался его найти, но безуспешно. Конечно, как тут найдешь кого-то, ведь Тимофей держался от забора на приличном расстоянии – персонал детского учреждения знал, что это непутевый братишка кого-то из воспитанников, но на территорию его пускать не решались. Мало ли что, от греха подальше – личность сомнительная. Насмотревшись на подросших сестричек, Тимоха позже накидывался в хлам, отсыпался и возвращался к Трофиму, разрывая на себе одежду и во всю глотку крича, что он плохой человек и не имеет права дальше жить, ведь тогда он струсил и поступил с родной кровью гнусно. Трофим лишь пожимал плечами, а чтобы Тимоха не буянил, Трофим где-то выкапывал препарат, предназначенный для буйнопомешанных, вкалывал его Тимохе и тот успокаивался. Однажды Трофим перебрал с дозой и его подопечный заснул, а вскоре выяснилось, что у него остановилось сердце. В тот пасмурный день его тащила под дождем на руках куча народа и во время этой трогательной процессии, напоминающей похороны, сердце Тимофея, как это иногда бывает у наркозависимых, завелось само. После чудесного воскрешения Трофим чуть не грохнул его снова – за потраченные без причины нервные клетки.
Тимоха после своего второго дня рождения еще больше поверил в собственную исключительность и не стал бояться смерти (чего он там не видел). Он всегда любил играть с куревом, алкоголем, девушками, но никогда не решался заиграться с тем, что толкал то школьникам, то продавцам в ларьках на остановках, то в бани, то в бордели, но соблазн оказался сильнее его, и Тимоха частенько баловался героином. Зато он был рядом с Трофимом, был его соратником и даже претендовал на место самого короля улиц. После жизни на улице, полевых условий работы (Трофим ценил Тимоху именно за это) он знал весь бизнес изнутри. Тут помог и характер – Тимоха был человеком опытным, пробивным и хитрым. Наглость, опыт, бессердечие и хитрость импонировали Трофиму, поэтому он пригрел Тимоху у себя, закрывая глаза на тараканов в его башке.
Вершинин часто поглядывал на Тимофея в зеркало заднего вида, а Тимоха не спускал глаз с мажора. Чуйка Тимофея тоже работала отлично – Тимоха считал, что Леше доверять нельзя, о чем он и хотел поговорить с главарем. Вершинин знал, кто такой Тимоха… На борьбу с Витьком Ретинским, который вытаскивал Леху из наркотического ада, были посланы эти двое: Тимофей как мозговой центр и Влад как сильные и исполнительные руки. Тогда ничего путного у них не вышло. Символично, что именно эти люди сейчас ехали вместе с Лехой – он тайно подумывал сделать этим двоим хорошую подлянку. С Владом было просто – его можно было хорошо отмутузить целой компанией. А вот с Тимофеем посложнее – Тимоха чертовски догадливый и подозрительный, однако он больше всего печется о своих отношениях с Трофимом, поэтому можно было нанести удар как раз на этом поприще.
Тимофей был худеньким и хиленьким пацаном с множеством волос на голове (прическа у этого ярко выраженного брюнета напрочь отсутствовала – на голове у Тимы был полный кавардак) и загорелым телом. Тимоха был немного ниже Вершинина. Больше во внешности их ничего не объединяло, кроме выразительного взгляда у обоих: Тимофей славился своими узковатыми глазами светло-коричневого цвета, которые в момент напряжения, страха или ярости (так же, как и у Леши) становились не черными, а золотыми. Остальное у Тимохи было в пределах нормы: вытянутая, как прямоугольник, башка, загорелое квадратное лицо, складочки на щеках вместе со следами от ожогов и побоев, небритый подбородочек с парочкой черных волос, как на щетке, расположившихся на двух ровненьких бугорочках, нос средних размеров, пышные брови, небольшой лоб и мешки под глазами, отдаленно напоминающие синяки.
Вершининский «BMW 525-i» был европейской сборки, непредназначенной для некоторых отечественных дорог. Но что у нас ровная дорога, то для европейца бездорожье! Если же для этой машины городские асфальтированные дороги с ее низкой посадкой были нелегким испытанием, то нынешнее поселковое бездорожье – яма на яме, кочка на кочке, то песок, то щебень – стало пыткой для Лехиной машины. К такому она не привыкла, потеряв на первой поселковой неровности всякое сцепление с дорогой, на каждом метре цепляясь брюхом об проселок. При каждом таком касании, сопровождающимся характерным звуком, Вершинин вздрагивал и тихо матерился, стараясь ехать еще аккуратнее, жалея свою машину, которой сегодня и без того досталось. Такая аккуратность заставила низкую игрушечную машинку Вершинина плестись 5-8 км/ч по поселку, словно за рулем сидел чайник.
Минут через пять этот дорожный кошмар закончился, ибо они прибыли к месту назначения. Это был дом на углу двух улиц на самом краю поселка, выложенный светлым огнеупорным кирпичом. Двухэтажный домишко был компактным и неприметным. Жестяной забор вокруг дома заржавел и покосился; сорные деревья заполонили весь двор и огород; во дворе вовсю хозяйничала полевая трава, которую хорошенько утоптали. Шаги влево-вправо от тропинки делать было опасно, поскольку можно было наткнуться на что-нибудь неожиданное, покоящееся в острых сорняках и высокой траве. Стекла в деревянных рамах дома практически повсеместно были выбиты. Строение казалось заброшенным, но это было не так.
Домик был неизвестен разве что элитным клиентам Трофима, привыкшим кайфовать у себя дома или в других комфортных и подходящих для этого местах. Прочим наркошам он был знаком как один из городских притонов. Здесь частенько тусовалась всякая шваль, подсевшая на вредные и дешевые наркотики. Какая была цена у покупаемого ими товара, такое было и обращение с клиентами, которые нюхали и дымили, так сказать, не отходя от кассы. Также сюда часто захаживали Трофимовские гонцы, которые проверяли состояние притона, наличие в нем продавцов и покупателей, а также запасов искомого товара. Руководство картеля договорилось с правоохранительными органами, забывшими об этом месте (и о многих других) на определенный срок, который зависел от размера отката.
Здесь и остановились. Первым из машины выскочил Трофим. Прищурившись, он взглянул на знакомое строение и стал ходить по дороге, разминая ноги. После него из задних дверей вышли Тимоха с Владом: первый тут же закурил, а второй стал озираться по сторонам. Трофим не хотел раньше времени заходить внутрь без предупреждения, рассчитывая, что кто-нибудь адекватный увидит у порога начальство и приведет притон в порядок (слово «порядок» здесь не означает порядок, который мы привыкли наводить в своих квартирах – ну какой порядок может быть в притоне). От грязи и смрада, а также от торчков внутри любой неподготовленный человек сразу бы свалился в обморок. Визитеры здесь ненадолго: нужно только забрать одного недостающего человека и запастись оружием, которое было захоронено на участке.
«Так вот, значит, где многие дни свои заканчивают, – подумал Вершинин, глядя на дом перед собой. – Это я еще легко отделался». Заходить туда ему не хотелось.
Перед притоном был пустырь с брошенными в траву бетонными блоками и начатым котлованом. Видимо, здесь собирались возводить дом, но жить не то что рядом, а напротив наркопритона, наверное, не захотелось, поэтому дело встало. Трофим пошел туда отлить, а предусмотрительный хитрюга Тимофей, не намеревавшийся сегодня сотрудничать с Лехой, подобрался к главарю:
– Трофим, у меня к тебе есть срочный разговор.
– Тима, ты видишь, чем я занят?!
– Вижу, это срочно, но я подожду.
Закончив свои дела, Трофим застегнул ширинку и поправил свой вечный джемпер, обращаясь к своему подчиненному:
– Чего тебе надо, Тимофей? Неужели ты опять боишься ехать на дело? – Тимоха хотел возразить, но Трофим еще не договорил. – А в прошлый раз после твоего «срочного разговора» бедному Владу чуть не отрубили башку, хотя на его месте должен был быть ты, тощий засранец! Говори, чего там у тебя?
– Ты уверен, что Вершинин должен ехать с нами?!
Трофим промолчал, оттряхнул руки и исподлобья посмотрел на Тимоху.
– Странно он с тобой говорил. Отбивался, пытался затеять драку, – анализировал поведение Лехи Тимофей. – Не все с ним сегодня гладко. Да и зуб у него на нас еще с прошлого раза – подосрет ведь…
– Что тебя удивляет, Тима? Это его обычная реакция на мое появление. У всех убежавших от нас такая реакция. Тебе ли об этом не знать! Что он еще, по-твоему, может чувствовать? А если у него там какой-то зуб, то мы его выбьем.
– Да мне вообще не нравится рожа его! – воскликнул Тимоха и возмущенно сложил руки на груди и сжал губы оттого, что к его мнению никто не прислушивается. Тимоха точил на Вершинина зубы еще с тех незапамятных времен, когда не смог должным образом проучить Леху за бегство из стана наркоманов. – Еще увидишь! Эта зараза смогла излечиться, – показывал он пальцем в сторону машины. – Так он нам обязательно подлянку устроит, сидеть сложа руки не будет. А дело-то предстоит серьезное. Нам никак нельзя полагаться на сомнительных людей, тем более за рулем.
– Успокойся, Тимошка, не истери, – попросил его Трофим, зная, что Тима не переносит Вершинина еще и потому, что тот жестко унижал и подъебывал Тимоху, когда они контачили. – Наш Алексей всегда такой, но страх передо мной сильнее его внутреннего самомнения. Я не вижу ничего страшного в том, что он окажет нам услугу в обмен на то, что мы забудем о нем. Он будет контролировать себя, лишь только припоминая о моем существовании и о том, на что я способен, – высокомерно говорил Трофим, однако его помощник не успокаивался.
