Петр Анатольевич Елизаров
Шаровая молния
До Трофима дошло, что Мишаня в курсе, о ком идет речь и где эта Ира прячется – особ женского пола в этот вечер убивать вроде бы еще не приходилось.
– Где она?! – недовольно спросил Трофим.
Впервые за этот день бармен Мишаня оказался на распутье: внутри него прилежный мальчишка боролся с беспощадным членом опаснейшей преступной группировки. Все перемешалось в голове у Миши: «Ишь ты, что удумал! Девок заложил, на верную смерть их послал, дурак», – он адресовал эту мысль Гончарову, который, думая, что делает добро, только усугубил ситуацию.
Перед Мишей встал очень важный выбор: подчиниться Трофиму и привести стажерок, а он этого точно потребует сделать, а, значит, целиком и полностью остаться убийцей и отморозком, либо измениться, пойти по другой дороге, по которой он шел все эти годы, притворяясь, правда, невинным и закомплексованным пацаном, который и мухи не обидит. Может, Миша действительно что-то и чувствовал к Вале и Ире, что могло бы вызвать в нем приступ человечности, который, несомненно, уберег бы их от грядущей беды? Но сейчас низкорослый бармен решил, что нахлебался достаточно. В среде торговцев смертью он человек-легенда, а в обыкновенной жизни он просто никто, зажатый и безынициативный мальчик на побегушках.
Недолго думая, Миша решил забить на все и на всех – на чувства, симпатию, эмоции, воспоминания – вместе с Трофимом и его командой он чувствовал себя важным и незаменимым. Он решил выдать беззащитных девчонок на верную гибель, лишь бы заслужить похвалу Трофима.
– Где они, я тебя, плевок, спрашиваю?! – еще злее переспросил Трофим, на что увидел улыбку и хитрющий, по-настоящему предательский взгляд бармена.
– Наверняка в подсобке, – спокойно ответил он.
– Тащи их сюда сейчас же! – приказал Трофим, и его очередная гончая уже побежала на кухню за ничего не подозревающими девчонками, а сам головорез поймал отчаянное выражение лица Гончарова. – Сейчас решим, исполнять твою просьбу или нет.
С каким же энтузиазмом бежал за девчонками Михаил, даже не представляя, что же с ними сотворит Трофим. Сам Миша хотел бы лично расправиться с женщинами из его прежней жизни, которые всегда недооценивали, шпыняли, обсуждали его, смеялись над ним. Отныне он мог продемонстрировать им свою настоящую силу и беспощадность, а привязанность и прочие сантименты отбросить в сторону. Симпатию и любовь затмила гордыня человека, подсадившего на иглу многих ничего не подозревающих людей – его якобы величие было придумано, чтобы укрыть внутренние терзания от комплекса неполноценности. Он принуждал бармена уничтожать людей, которые казались ему лучше, сильнее, умнее него самого – большинство из них он покалечил, если и совсем не убил, сделав из них торчков, ничтожеств, отбросов, а те, кто вовремя опомнился, хорошенько помучились, чтобы от этого избавиться.
Не успели в кладовой и пискнуть, как дверца распахнулась – Валя с Ирой застыли, увидев Мишу, и не узнали его: перед ними стоял не худосочный и не уверенный в себе парень, а воинственный, мужественный, злой, наглый и бездушный абьюзер. Его длинные руки, как щупальца осьминога, схватили девчонок за волосы и вышвырнули их на холодный пол кухни. Под плач, визги и писк Миша тащил девчонок через весь клуб в кабинет управляющего с таким гордым и сосредоточенным видом, словно тяжелоатлет, держащий над собой тяжеленную штангу. Таким Мишу прежде не видели.
– Миша, Миша, Мишенька, – металась и вскрикивала Ира, надеясь, что бармен образумится, но Михаил был непреклонен. Далее Ира стала нести несусветную чушь. – Миша, не убивай меня, молю тебя, отпусти. Мы все забудем, все простим, никому не расскажем…
– Нет уж, – сквозь зубы говорил бармен, – так просто вы не отделаетесь. За все ответите.
– Неужели это ты?! – говорила Валя. – Отпусти меня, садист мелкий, я и сама могу идти!
– Молчать!
С другой стороны истерила Ира:
– Мишенька, я же совсем не так хотела, – всхлипывала она, чуть ли не волочась по полу за барменом. – Если бы ты уделял мне больше времени, все было бы по-другому… Ты просто притворялся, глупенький. У нас бы все получилось. Жили бы вместе… Я бы ребеночка тебе родила…
– Опомнись, – не понимал Иру Миша, – что ты несешь?! Вы обе вечно орали надо мной, оскорбляли, унижали, шушукались за моей спиной, не воспринимали меня всерьез. А я все делал за вас, прикрывал вас, учил вас. И где благодарность?! Как же я после этого могу верить твоим словам. Они ничего не значат для меня. Если бы ты была мне важна, то не была бы уже далеко отсюда!
– Не поздно же все исправить… Отпусти, больно! – взвыла она, а Валя подчинялась ему молча с таким злым и серьезным лицом, что Мише становилось не по себе, когда его взгляд падал на напарницу Ирины.
Миша тащил подружек к кабинету Гончарова, где их ждал главный каратель.
– А ты скажи мне, Ирка, – Миша продолжал строить из себя обиженного и оскорбленного, – ты случайно в своем складном рассказе никого не забыла? А как же Гончаров? Ты же, паразитка, спишь с ним и высасываешь из него деньги. И после этого смеешь заикаться о нас с тобой, шлюха?! – она ему не ответила. – Ты сосешься и обжимаешься с управляющим на моих глазах, стремаешь меня при всех. Я тебя задвигаю на твое законное место, а потом ты заплаканная лезешь ко мне, когда мне не до тебя. Кувыркаешься с отличным парнем, а влюблена в злачного бармена? Так не бывает! Я не верю ни одному твоему слову… Слышал бы тебя наш Валечка – закрылся бы у себя и плакал. Неженка он, плакса и мамсик! Что ты в нем нашла, не понимаю?! А вот, кстати, и он.
Миша втащил Иру и Валю в кабинет и швырнул их на пол. Увидев перед собой не одну, а сразу двух девушек, Трофим начал негодовать:
– Я офигеваю! Их еще и двое! Вот это прокол так прокол. Но и с этим мы с удовольствием разберемся.
Видели бы вы их лица: предвкушение грядущей расправы чувствовалось в каждой царапинке на лице Трофима; Миша торжествовал, ожидая отмщения; Ира и Валя безысходно оглядывались по сторонам. Также там были дико уставшие и по-детски радостные физиономии Влада и Тимохи, которые, закончив работу, ввалились в кабинет посмотреть на происходящее, что не могло не привлечь внимание Трофима, который со всей силы рявкнул на них:
– А вы чего ржете?! Прокололись вы. Вы все! Повесить вас надо за одно место – эти две сволочуги, которые считают себя самыми умными и незаметными, опознали бы вас. Прикрыть такой верняк связей не хватит. И тогда все ленивые мусора этого города сюда сбегутся и мигом нас накроют! А вы еще и ржете.
– А мы вылезем, – нагло ответил Тимоха, – всегда вылезали и тут вылезем!
– Почему вы вообще здесь? – опомнился Трофим. – Все сделали?!
– Да. И давно, – высокомерно ответил Тимоха, всем своим наглым и ненасытным видом требуя похвалы и поощрения. – Мы все начисто обшарили. Только возьми да унеси!
– И пальчиков своих отпечатки везде понаоставляли, небось?!
– В Зотова превращаешься, шеф, – справедливо заметил Тимофей.
Фраза также удивила и Мишу, солидарного с Тимохой в плане Никиты Зотова:
– Он тоже здесь?! Это высокомерный критикан и пацифист? Вы все совсем ебу дали?! – негодовал Миша.
Уголовники плавно отдалялись от основной цели.
– А тебе вообще какое дело?! На себя посмотри, – наехал Трофим на Мишу, который попятился назад. – Ладно, всем заткнуть пасти на хуй! Потом разберемся. Здесь у нас задачка посложнее будет.
– Не то слово, – предвкушал Влад, не отрывая глаз от девчонок на полу.
– Так, на чем мы остановились? – спросил сам себя Трофим, размахивая пушкой. – Нешуточная драма вырисовывается, Мишаня. Пора завязывать с этими любовными разговорами, слезами и соплями. Пора сделать из драмы трагедию.
Пока Миша и Трофим размышляли над тем, что сотворить с заложниками, Тимоха положил глаз на одну из стажерок. Он шепнул стоящему рядом Владу:
– А то вон официанточка – ничего такая! Как тебе? Я б вдул!
– Нам не светит, – огорченно заявил Влад и обосновал свой ответ. – Трофим вряд ли их в живых оставит, – сказал он и приуныл вместе с Тимохой – оставалось довольствоваться только визуалом.
Гончаров и Ира чувственно переглядывались.
– Нет-нет! Я не могу так. Не могу больше на это смотреть! Трофим, я хочу справедливости немедленно! Хочу, чтобы они сдохли! – жилка на лбу у Миши готова была лопнуть.
– Неужели так надоели?! – недоумевал Трофим. – Надо было тебя в стрип-клуб устроить – не нервничал бы там, определенно, – заключил Трофим, но вновь какая-то придурь ударила ему в голову. – Значит, говоришь, Иру не трогать? – неторопливо и загадочно говорил он, поглядывая на вцепившегося в кресло Гончарова, не спускавшего глаз со своей возлюбленной. – Что ж, сейчас я покажу серьезность наших намерений, – сквозь зубы произнес он, и окружавшую их тишину сотряс оглушительный (из-за тесной комнаты) выстрел, после которого Валя растянулась на полу, раскинув в стороны руки и раскрыв рот, из которого ливанула кровь, раскрасившая пол и ее бледное лицо.
Ира, которая впервые в жизни так близко узрела смерть, зажмурила глаза и отвернулась, прикрыв рот. Она хотела было закричать, но в горле пересохло.
– Какая к черту разница?! Хоть Ира, хоть Маша, хоть Саша – все равно! – заявил Трофим, вовремя вспомнив про запланированный эффектный спектакль, для продолжения которого были созданы воистину идеальные условия, ведь все члены любовного треугольника «Ира – Миша – Гончаров» были собраны в одной комнате.
Трофим решил воспользоваться ситуацией и приказал Мише схватить Гончарова и усадить его на колени прямо перед Ириной, за которую он осмелился просить. Бармен мигом выполнил приказ и управляющий, словно скованный кандалами, оказался на полу перед своей девушкой. Миша и Трофим не спускали с них глаз.
– Вот увидишь, Гончар, – шептал ему Миша, – какова она на самом деле! Поверь, она достойна смерти.
– Теперь, когда все немного встряхнулись смертью… э-э-э, не знаю, как ее звать… впрочем, это не сильно важно, – Трофим наклонился и заговорил с Ириной, – ты, дорогуша, будешь говорить правду и ничего кроме правды. И, может быть, тогда я оставлю в покое твою никчемную потаскушью жизнь. А ты, Гончар, будешь внимательно слушать, что говорит это быдло, – указал он пистолетом на Иру, а Миша добавил, что врать не следует.
– Я знаю, что нам нечего скрывать, – тихонечко произнес Гончаров, а Ира подозрительно и стыдливо опустила глаза, кивнув на требования Трофима, испугавшись своеобразного «детектора лжи», где ложь и вранье будут караться смертью. В ее случае говорить правду – причинить нестерпимую боль не только себе, но и любимому человеку. Виновница всего этого, кажется, сама давно запуталась, кого нужно презирать, кого любить, кого использовать, но она отчетливо и цинично понимала одно: сохранность ее жизни сейчас целиком и полностью зависит не от беспомощного Гончарова, так благородно просившего за нее, а от жестокого, неуравновешенного и недооцененного (чем его очень обидели) бандита Миши.
– Говори, – начал Трофим, – любишь его?! – показал он в сторону управляющего.
– Да, – ответила она.
– Как-то неуверенно. Чем докажешь?! – усугублял ситуацию Миша, желая утопить Иру в ее собственной лжи, не имея к ней ни капли сожаления.
Девушка угодила в такую непростую ситуацию, когда нужно было раскрывать свои картишки, а у нее в запасе одна мелочевка, козырей уже не осталось, они были истрачены впустую, поэтому надеяться было не на кого. Грядет развязка, после которой наверняка удовлетворится тот, кто ее ненавидит, и разочаруется тот, кто любит – после такого можно и с жизнью проститься.
Миша улыбался – Ира не могла обернуться, чтобы увидеть его: она смотрела в пол и совершенно не замечала, как из глаз рекой льются слезы. Барменша ощущала запах курева от Трофима и сердцем чуяла, как изнывала душа морально размазанного по стенке Валентина.
– Любовь по-разному доказывают, – тихо молвила она.
– Ты не умничай, а на вопрос отвечай! – сделал замечание Трофим.
– Давай-давай, не тяни, – подгонял ее Миша.
– Как же это объяснить, Господи? – Ирина не могла найти нужных слов. – Люблю я его… по-настоящему, – правда, вместо нормальных доводов Ира начала приводить неубедительные. – Поцеловать его могу, совместные фотки показать. Пусть он вам скажет, что мы уже почти семья. Могу подарки его предъявить… Ну посмотрите на него, разве равнодушные будут так смотреть?
– Ничего удивительного. Каждый перед смертью с таким шарами сидит, – остроумно заметил Трофим, что еще больше подкосило растерявшуюся стажерку. – Странная штука эта любовь, когда тебя послушаешь.
– Ладно, поздно что-то утаивать, – решилась девушка. – Я с ним спала…
– Это к любви не относится.
– Я беременна, – заявила Ира – у Гончарова напротив еще больше округлились глаза. – Думаю, это высшее, что может сотворить любовь… Достаточно доводов?! Мы любим друг друга и будем любить… до гроба.
На секунду воцарилась тишина. Ира хотела страстно поцеловать Валентина, но вовремя вспомнила, что находится под дулом пистолета в компании самых страшных и неадекватных людей этого города, поэтому лучше не делать резких и необдуманных движений.
– Ого! Ладно, – произнес человек со шрамом – Трофим считал, что девушка выдумала беременность, чтобы он пощадил ее. – Мне про гроб понравилось. Но чего-то мне не хватило – именно с твоей стороны, девчушка. Все он да он – неужто Гончаров у нас такой идеальный? А если я сейчас при тебе отрежу ему хуй – ты продолжишь его любить?!
– Конечно… да…
– Ну не то, твою мать, не то! – не верил Трофим. – Фальшиво все! Я начинаю сомневаться в твоих чувствах к этому человеку, – Трофим начал ходить по кабинету. – Что ты сделала для него? В рот хорошо брала?!
– Ха-ха-ха! Что я и говорил. Валечка, по ходу ты лоханулся с выбором. Вот тебе и любовь… на троих, – не удержался Михаил.
Гончаров встрепенулся, взглянул на поникшую Ирину, собираясь с мыслями и пока смутно догадываясь, о чем говорил бармен.
– А как же Миша?! – спросил Трофим.
– Миша, – имя сорвалось с ее уст, – ничего…
– Как же ничего?! Видел я, как ты смотришь на него. Наш Миша – кремень, – говорил Трофим, наседая на Ирину. – А как же ты произносишь его имя. Кажется, ты забыла, что нужно говорить только правду – давай, не стесняйся, все свои… Мишка, Гончар, – тут Трофим решился перейти к делу и как следует задеть Гончарова и его подружку. – Такое недопустимо при живом-то… чуть не сказал муже. При живом-то парне… Ты посмела мутить с нашим барменом Мишкой. Неужели ты за все это время не прониклась к нему, не приставала, не соблазняла мальчика?! Мало мне в это верится – спала с одним, а бегала за другим, получается… на работе, у всех на глазах. А ты, Гончар, явно слеповат, раз этого не видел, – взгляд Гончарова в этот момент из удрученного превратился в удивленный. Управляющий взглянул на Трофима усталыми глазами, а потом холодно посмотрел на Иру.
– Педрила любовью ослеплен, – дал свою оценку ситуации Влад.
Трофим веселился на славу и Миша вместе с ним – сцена была, что надо.
– Что же ты глазки-то свои блядские опустила – говори! – продолжил Трофим, намереваясь разоблачить ее. Гончаров не спускал глаз со своей любимой – получалось, он был у нее далеко не единственный. – Говори четко, при всех! Нравится Михаил?! Предпринимала ли ты когда-нибудь попытки добиться взаимности от него?! – Трофим взвел курок.
– Да, – кротко вырвалось у дрожащей Иры, не желавшей встречаться взглядом с Валентином, а он уже не знал, что думать и что чувствовать. Ему внезапно стало больно, ибо его водили вокруг пальца, ибо в глазах его девушки он был хуже Миши – самолюбие Гончарова ударили по яйцам.
– Что и требовалось доказать! – подчеркнул Миша. – Да, дорогая?!
– Заебись! – торжествовал Трофим. – Наверное, не нужно разжевывать, как у вас там все было, какими ты там способами пыталась произвести впечатление на Мишаню. И без того все ясно и понятно! Боюсь за Гончарова… помрет тут раньше времени из-за тебя, сучка ты похотливая! – Ира горько заплакала, а Гончаров все так же разочарованно смотрел на нее. – А что же ты, дорогуша, хотела?! Двоих мужиков под рукой иметь, деньги получать… и любовь, и ласку, и потрахушки, и помощь на работе, и приданое нехилое, должность престижную?! Не в курсе ты, мразь, что так не бывает?!
– Простите меня, – всхлипывала Ирина.
– Говори тогда, – вскрикнул Трофим, – шушукалась с Мишей, обжималась с ним, целовалась, спала с ним?!
– Не-е-е-т, – сквозь рыдания заявила Ира, понимая, что Трофим перегибает палку.
– Ась?! – он сделал вид, что не расслышал.
– Не было этого!
– И вновь я впадаю в замешательство, – обратился Трофим к Михаилу. – Она, значит, тебе говорит, блять, что ты ей нравишься, что любит тебя, что хотела мутить с двоими сразу… а сейчас все опровергает. Не надо тут с нами играть! – он перекинулся на нее. – Засунь эти женские штучки себе подальше… и все на этом, ебаный свет!
– Он, то есть Миша, – неуверенно начала она, – не замечал нас с Валей, никак не реагировал. Все работой был занят и нас нагружал заодно. Вот мы и подумали, что он… гей… в упор женщин не видит, вот и отстали.
– Ох, не отстали! – вставил Миша.
– Отстали мы от тебя, Миша, – твердила Ира, путаясь в показаниях.
– А как же поцелуй?! – напал на нее Михаил.
Трофим заткнул всех и сразу:
– Что ж, Ирочка, ответ неправильный!
Ирина хотела снова что-то выкрикнуть в свою защиту, но не успела, потому что прозвучал еще один выстрел, после которого она с продырявленным виском упала на пол и заснула вечным сном.
Валентин Гончаров до последнего смотрел в глаза своей возлюбленной, которая предала его, унизила его мужское достоинство, а он, упиваясь собой любимым, ничего не замечал – вправду был ослеплен любовью, которая в итоге так трагично оборвалась. После выстрела все желание жить окончательно выветрилось из него.
Девушка лежала на полу. Ее кровь забрызгала лицо и костюм Гончарова, а он и не заметил: сказывался шок. В обычной ситуации он сразу бы прильнул к ее бездыханному телу и получил бы пулю от Трофима. Сейчас Гончаров откинулся к столу и молча прикоснулся к своему запачканному лицу, не спуская глаз с двух трупов на полу.
– Истина и справедливость восстановлены, – заявил Трофим, вставляя патроны в обойму.
– Пойми, Гончар, она так и должна была уйти. Ты посмотри, сколько она натворила. А унижать нас, мужиков, изменять нам, считать нас игрушками в женских руках – этого так просто оставлять нельзя. Вот и покарали ее, – сказал Миша, присев на корточки перед управляющим клуба.
– Не вам решать, – как под гипнозом твердил Гончаров.
Трофим театрально продолжил:
– Ох, какие мы сволочи! Ах, мы их убили! Ох, зачем же встряли во все это?! Не нам судить! Да плевал я! Так и надо было сделать – причем очень давно. Не смей даже заикаться о том, что мы посмели что-либо сделать неправильно. На себя посмотри, ублюдок – у самого рыльце в пушку! И где вообще твоя благодарность, говнюк? Мы вывели твою шлюшку на чистую воду, а ты так с нами… Непорядок! Но твой черед подошел – ты, кажется, говорил, что готов? Вот сейчас и узнаем, – Трофим схватил Гончарова и зарядил ему кулаком по морде. Управляющий ударился об стену и осел на пол.
Тимоха и Влад не выдержали и подошли поближе, что все видеть и слышать.
– Миша! Я поручаю тебе покончить с этим – избавься уже от этого неженки и пойдем, – главарь похлопал бармена по плечу. – Не об этом ли ты мечтал?! Только вспомни, сколько всего этот наглый менеджер тебе сделал: как недооценивал, как унижал тебя, думая, что ты ничего не стоишь. Так покажи ему себя во всей своей красе, – подстрекал Мишу Трофим. Бармен полностью был солидарен с ним.
Узенький кабинет. В углу сидит, ошарашенно глядя на Мишу, напуганный до смерти Гончаров, ожидающий, когда его прихлопнет человек, которого он считал ни на что не годным вьючным животным без сил и собственного мнения. В дверях комнаты стояли каратели, выжидая, когда же Миша прикончит Гончарова, которого он ненавидит всей душой.
– Давай, Мишаня, смелее, – подбадривал его Трофим, не понимая, почему тот медлит с выстрелом, всматриваясь в свою жертву.
Михаил поднял наган на Гончарова. Мальчика по имени Миша сейчас вновь одолел страх и сомнение в правильности совершаемых им действий – в самые ответственные моменты его пробирала холодная дрожь, словно в нем просыпался тот маленький, закомплексованный мамсик и недоросток. В таких случаях ему вспоминался шлейф из трупов, покалеченных жизней, ненавидящих его людей – именно тогда он чувствовал, что, несмотря на свои невыдающиеся внешние данные, он выше и сильнее всех этих оболочек, посмевших в свое время недооценить его.
Мишаня обернулся в сторону Трофима – тот мигом увидел сомнение в глазах подчиненного:
– Надо же, что я вижу, Миша! Что же творится? Скольких ты положил, запугал и перевел в разряд торчков, скольким подарил кайф от курева и наркоты, скольким дал шанс наглотаться воздуха вдоволь перед изящной казнью – сколько дел ты наворотил… А теперь тебе, блять, страшно?! Страшно пришить пидораса, который отравлял тебе жизнь все эти годы, который в упор не замечал твой профессионализм, не слушал тебя, видел в тебе недоумка, ставил себя выше тебя. А мы ведь все знаем, что это не так. Мы знаем, что ты стоишь намного больше всех сегодняшних жертв… вместе взятых, – Трофим получал несказанное удовольствие от руководства всем этим «праздником», от неподражаемой игры «актеров» – бутафории только здесь не было, все вживую, что еще больше его забавляло. – Поздно метаться, Мишенька. Начал, так заканчивай – тебе от этого не уйти, это жизнь твоя. Жребий брошен! – удивлялся Трофим мягкотелости своего подчиненного, вынуждая его совершить так нужное всем убийство. – Давай же, закрой это дело раз и навсегда! Покажи, кто здесь главный, чтобы идти дальше. Ты ведь сильный и жестокий мальчонка – докажи это всем… чтобы ценили и боялись. Ты должен быть хладнокровным и бездушным, непоколебимым и озлобленным, как это подобает настоящему мужчине – по-другому выжить не удастся.
– Мишка, хватит тянуть – давай! – подключился Тимоха.
Пока шли эти нудные разборки, возникшие на пустом месте, с Гончарова уже семь потов сошло: он давно попрощался с жизнью, попросил у всех прощения, ощущая, как постепенно сдают его легкие, голова, сердце, бьющееся в груди так, словно Валентин пробежал марафон. Для него было бы лучше, если б его убрали сразу и быстро, а не мучили. Он все еще продолжал смутно верить в чудо в той каше, которую сам и заварил.
Человек со шрамом приготовил пистолет и заявил оцепеневшему Мише:
– Давай, Миша! В последний раз тебя прошу, иначе, – пригрозил он, – я убью его сам, а вместе с ним и тебя, дорогой мой.
– Миша, – зашептал измученный Гончаров, – ты был прав… Ира действительно этого заслужила. А я… был не прав… и груб с тобой. Прости меня! Я не предавал… не унижал тебя, я просто не знал… Дай мне шанс!
Михаил все-таки опомнился:
– Ты не достоин шанса… даже сейчас, Валек! Сильнейшие выживают, а ты не признавал такового во мне. Осмелился обмануть нас… унизить лично меня. Сейчас посмотрим, кто здесь на самом деле главный…
Бармен выпустил в Гончарова все патроны, оставшиеся в барабане револьвера – беспощадно, практически в упор. Управляющий, на котором не осталось живого места, заплыл кровью: одежда его была разорвана несущими смерть пулями и окрасилась в красный. Валентин Игоревич бездыханно размяк на полу, устремив вверх мертвые глаза.
– Да, Валек, это жестоко, но вокруг нас хорошего ничего нет, – произнес Миша. – А работа барменом меня никогда не привлекала, – он развернулся и вышел из кабинета. Остальные последовали за ним, только Влад и Тимофей напоследок бросили взгляд на распластанный на полу, окровавленный труп модно одетого мужчины.
Миша решил отдышаться в зале. Трофим, с улыбкой убирая пистолет, похлопал соратника по спине. Михаил считал, что пистолет шефа, приставленный к его затылку, был всего лишь шуткой, должной мотивацией – он не подозревал, что Трофим без зазрений совести был готов прихлопнуть его. А пока главарь смотрел на бармена с гордостью, словно тот совершил подвиг. Миша с небольшими нотками беспокойства за общее дело шепнул Трофиму, что их здесь больше ничего не держит и что пора сматываться.
– Не беспокойся, всему свое время, – ответил ему Трофим, фамильярно погладив его по голове. – Есть здесь еще одно дельце.
Трофим подал знак, и Влад раскрыл сумку и достал те самые бутылки – коктейли Молотова. Они решили похоронить этот клуб в огне, чтобы никто уже не смог сюда вернуться, стереть с лица земли не только все улики и всех жертв, но и само помещение целиком.
– Все! – скомандовал Трофим. – Сворачиваемся! Влад, хватай наркоту. Тимоха, помоги ему. Оружие не забываем! Идите к машине, а мы с Мишаней сейчас покончим раз и навсегда с этим местом.
К тому времени Тимоха успел ловко и профессионально обшарить трупы, припрятав все ценное по своим карманам, удерживая под мышками и в зубах чуть ли не весь оружейный арсенал. Не мог он пройти и мимо барной стойки: осмотрев ее, Тимофей облизнулся, пошарился там, схватив в руки две понравившихся бутылки спиртного. Влад же взвалил на себя все пожитки и потащил их к выходу, собираясь оставить Трофима и Мишу одних. Тимофей присоединился к телохранителю Трофима.
Тем временем снаружи в клуб готовилось войти то самое непредвиденное обстоятельство – о чем и предупреждал Зотов – в лице еще одного охранника, конечно же, не подозревавшего о том, что творилось на его рабочем месте. Легко и просто паренек в черной футболке с белой надписью «Security» неторопливой походкой первого пацана на районе ускользнул от глаз увлеченных важным разговором Никиты и Леши, сидящих в «BMW». Вышибала принялся спускаться в помещение клуба по лестнице, подскакивая на ступеньках, раскручивая ключи от своей тачки на пальце и насвистывая какую-то популярную мелодию.
Свист кардинально изменил тональность, когда охранник наткнулся на трупы официанта и своего коллеги перед дверями в зал. Тогда-то он позабыл обо всем на свете, невольно отпрянул и затрясся при виде хладных трупов с бледными лицами и стеклянными глазами. А ведь он хорошо знал этих бедолаг. В голове у security промелькнула мысль, что нельзя так это оставлять, необходимо вызвать ментов, скорую. Оставался еще один интересный вопрос: кто все это сделал?
Было подозрительно тихо. Охранник медленно и тревожно перешагивал через бездыханные тела, считая, что следы виновников этой трагедии давно уже простыли. Продолжая рассматривать лежащих позади людей, он думал, что ему предпринять в первую очередь, но не тут-то было. Как только он появился в дверном проеме и повернулся в сторону зала, увидев в нем вооруженных до зубов посторонних, а именно убийц-наркоторговцев, чьи взоры несколько секунд молчаливо были устремлены на него, молодой охранник оцепенел: «Ебанный в рот! Я влип!» – конечно, это тебе не перепивших малолеток выкидывать.
– Вы чего, сговорились все раньше приходить?! – заикнулся Тимоха, протягивая руки к пулемету. Влад выронил все из рук, надеясь ушатать возникшего свидетеля голыми руками.
Охраннику хватило сил оторвать приросшие к полу от неожиданности ноги и драпануть к выходу что есть мочи, спотыкаясь об лежащие трупы и карабкаясь по ступенькам. Прозвучавшие слишком поздно выстрелы его не задели – охранник по-спортивному быстро уносил ноги, совершенно не думая, куда бежать.
Влад и Тимоха хотели было броситься вдогонку за охранником, но Трофим, проклиная этот день и Зотова за то, что накаркал, мигом пресек их инициативу, больше заботясь о деньгах и товаре, который никак не должен был пропасть:
– Нет! Стоять!
– Да мы его сейчас…
– Никакой самодеятельности, я сказал! Сверху разберутся – далеко не убежит. Позаботьтесь о том, чтобы к нашему приходу, все было в машине. Валите на воздух – живо! – услышав приказ, парни зашевелились, однако руки чесались, а голова не давала покоя от ушедшего на свободу паренька, не испробовавшего пулеметного свинца.
Груженные под завязку Тимоха и Влад проследовали наружу: Влад молчал, а Тимофей переживал, что он в поисках автомата «Узи» за поясом, во-первых, разбил бутылку отменного поила из клубного бара, а, во-вторых, не успел вовремя прикончить охранника, но от этого сейчас страдали все, ведь в конце успешного дела на всех опустилась еще одна незапланированная головная боль.
…В машине на парковке за зданием клуба тем временем разгоралась дискуссия:
– Никита, – не прекращал убеждения Вершинин, – я знаю, что это такое и как все это затягивает, соблазняет, ослепляет… и как потом от всего этого больно и страшно, но всегда есть выход – от этого можно избавиться, можно вылечиться, вырваться и забыть, зажить другой жизнью.
Зотов сопротивлялся – его злоба разгоралась, но именно она и прикрывала его истинные чувства:
– Это ты так смеешься надо мной? Или пытаешься задеть? Что ты хочешь доказать? Я сам себе хозяин, сам могу со всем справиться, так что не суй сюда свой нос! За такое я тебе с превеликим удовольствием могут отрезать язык!
Никита был похож на озлобленного и обиженного подростка. Леха понял, что все-таки задел его за живое – он надеялся, что Зотов сможет все осознать (в свое время этого не сделал Вершинин).
Резко Зотов стал говорить о своих соратниках:
– Мы… мы все обречены на это и больше нам некуда податься. У нас нет дороги назад. Мы потерянное поколение: изверги, убийцы, психи. Вместе с Трофимом у нас есть крыша над головой, заработок, хоть какое-то занятие, и нам плевать, какое оно – калечить, красть, убивать, распространять наркоту, подсаживать на нее… Все равно! Нам уже давно по хуй! Мы давно перестали быть людьми – привыкли – нет у нас особого желания ими быть. Мы не желаем учиться, работать, заводить семьи, жить по законам, обременять себя чем-то искусственным, навязанным непонятно откуда. Не хотим мы в ваше общество, не считаем его чем-то великим и нужным. Да что же ты… тебе этого не понять, что бы ты тут не говорил. Ты уже выбрал сторону. У всех вас не будет всего, что есть у нас. Ибо мы, никому не подчиняясь, можем делать с этим городом, с этим миром и блядским обществом все, что захотим. А если даже кто-то из нас захочет убежать, что очень маловероятно, то он все равно пожалеет и вернется обратно… в объятия вольной, бесконтрольной и непринужденной жизни. Так что ты ничего от меня не добьешься, Вершинин.
– Слышал бы ты со стороны, что несешь… Никогда ведь не поздно изменить свое мнение.
Зотов вскричал:
– Оно такое, какое есть! И всегда будет таким, Вершинин! Ничто его не изменит! Во мне никогда не проснутся те мысли и чувства, которые ты здесь так стараешься пробудить! Я уже давно здесь. Я и пришел, чтобы все забыть, стать другим человеком. Назад я уже не вернусь, на твои бессмысленные уговоры не поддамся, Лешенька… Хм, тем более если попытаться освободиться и заложить с потрохами всю эту систему, то Трофим распорядится и твои же бывшие друзья, с которыми ты кололся и убивал, тебя же и кокнут… Странно, как ты еще по земле ходишь? – не дождавшись реакции, Зотов продолжил. – Это воронка… билет в один конец. Лучше все оставить так и не ворошить ничего, а ты нарочно это делаешь – от этого только хуже. Услышь меня, Леша: назад нет пути – только смерть! Я и без тебя отлично это понимаю. Не только ты один у нас здесь философ-мыслитель. Парочку часов не свезло ему, и он уже о жизни задумался – поздновато, однако! Меня ведь никто не заставлял, не убеждал, своими соображениями со мной не делился – я сам принял решение. Пока я не сдохну, буду заниматься тем делом, которое на данный момент имею, а уходить, подстраиваться под всех, быть похожим на всю эту нелепую серую массу я не хочу. Глупо сопротивляться и осуждать то, что тебе любо, что тебе приносит счастье, радость и удовольствие, к чему ты привык – это просто насилие над собой. От этого нет никакой пользы, никакого перерождения, о котором ты сейчас толкуешь. Может, мне нравится так жить? А ты здесь только сопли размазываешь, унижаешься передо мной. Ты сам на краю стоишь, с огнем играешь – я это чувствую. Тебе нужно себя спасать. Твои прежние средства и ориентиры внезапно обесценились, и ты еще говоришь про нормальную жизнь, про людей, которые так живут, – злорадствовал Никита. – Давай, смиримся, тупо забьем – это же так круто, а ты развел комедию. Вспомни, как ты сам, олух, тут оказался! Что тебе надо от меня? Ты ведь не из-за благородства это делаешь. Усугубляешь свое положение, ставишь под угрозу свою жизнь. Зачем ты так со мной возишься, зачем хочешь вытащить меня отсюда?!
