Петр Анатольевич Елизаров
Шаровая молния
– Круто ты выкрутился.
– А ты, я смотрю, уже успел в штаны наложить, профессионал?! – посмеялся Вершинин. – Не имей 100 рублей, а имей родаков и ментов! Знаешь, играть добро и перед ментами унижаться не в моем стиле, но это дуэль, у них было преимущество, мы здорово рисковали. Им бы сразу полковников дали, если бы они в багажник заглянули. Видишь, все для благополучия предприятия, иначе сидели бы мы с тобой на нарах: я сверху, а ты снизу!
– А почему я снизу? – не понял Мишаня.
– Потому что я сверху люблю, – заржал Вершинин, – а тюрьма – это штука такая… – Миша съежился от этих слов.
Вскоре они прибыли в искомое место на окраине города, где располагался очень похожий на предыдущий поселочек. По голубому небу, залитому непрерывным, бесконечным, одновременно ласковым и режущим глаза солнечным светом, плыли белые облачка, перемешиваясь с серыми тучками, где-то на горизонте сбивавшимися в кучки. Солнечный свет клонившегося к горизонту солнца выливался на огромное поле, вид на которое открывался с окраины частного сектора. Сверкала сочная зеленая травка, шелестели листья раскидистых тополей, закрывающих от чужих глаз несколько недостроенных домов, среди которых странным образом красовался достроенный, но с виду не обжитый кирпичный дом с двумя этажами, гаражом и огромным чердаком.
Тропинка к гаражу и дверям была утоптана. Земляная дорога заканчивалась как раз напротив дома, упираясь в земляные валы и вырытые ямы, в одну из которых Миша собирался затолкать труп Лехи. Окраинные дома ровной нисходящей с холма линией теснились с правой стороны, слева в противоположную сторону уходил поселок. Посередине, укрывшись камышом и деревьями, прятался небольшой цветущий пруд, от которого несло тиной и гнилью – будущее болотце. Земля вокруг чмокала под ногами; на полянке трава была аккуратно примята, будто для засады. Вокруг не было ни единой души. Изредка доносились кваканье лягушек, шорох камыша, жужжание насекомых да шум машин на трассе.
Миша так и не произнес ни слова с того момента, как над ним подшутил Леха, ибо собирался с силами, настраивался. Сам Вершинин щурился от солнца, когда съезжал с дороги, приминая колесами траву и кочки. Вершинин смекнул, что прямо сейчас и наступит тот самый момент истины. Миша не стал медлить и, подпрыгнув на сидении, вытащил револьвер, приставив его к Лехе чуть ли не вплотную. Вершинин, различив звук взведенного курка, понял, что сейчас, скорее всего, все и кончится – звуков оружия за сегодня он наслушался вдоволь. Алексей хотел чуть приподнять руки, но вместо этого предпочел не сдвигаться с места, раздумывая, как спасти свою шкуру в такой безвыходной ситуации. Он вспомнил, что его собирается убить легкомысленный, чувствительный и далеко не всесильный Миша – это значит, что времени и шансов у Лехи предостаточно.
– Вот и все… – с ноткой сомнения заговорил Вершинин, делая вид, что он не собирается ничего предпринимать, что он повержен и подчиняется. Но не тут-то было – мы ведь знаем Алексея.
– Да, Вершинин, все, – сладострастно произнес Мишаня, желавший довести до конца начатое давным-давно дело – убийство Вершинина гарантировало бы спокойствие Мишани на годы вперед.
Леха немного повысил тон, выигрывая время для рывка:
– Ты этого не сделаешь, укурыш мелкий! – клацал зубами Вершинин. Его взгляд налился чернотой как никогда – с таким вот лицом Вершинин проклял бармена, собираясь напасть на него, даже если это и будет последним делом в его жизни.
– Выбирай выражения, иначе нас тут станет на одного меньше – догадываешься, кто уйдет? Дай насладиться моментом, – говорил Миша. – Ты еще у меня как минимум грузчиком поработаешь. Потом я хочу поиздеваться над тобой хорошенько. А после, когда ты сам не захочешь жить, я покончу с тобой, зазнавшейся и эгоистичной гнидой, которую белый свет еще не видывал. Я восстановлю справедливость, которую ты так хотел. Сдается мне, по отношению к другим людям ты частенько про нее забывал. Твоя смерть – глоток свежего воздуха… какое же это сладкое чувство… Меня поймут и простят – я, конечно, тоже не идеален, но одного достойного урода я сегодня уберу с чистой совестью.
«Кто еще кого уберет!» – мысленно грозился Вершинин, чувствуя, как его переполняют гнев и злость и одновременно терзает страх неопределенности, а вдруг фортуна вновь отвернется от него.
– Не драматизируй, Мишаня – плохо у тебя получается, – дерзил Леха.
Мишу это не остановило – он дотошно продолжал, упиваясь собственной важностью и торжественностью этого воистину исторического момента:
– Ах да, ваше величество, только тебе это позволено, только у тебя получается: ты же умнее, сильнее, лучше всех нас вместе взятых! Как же тебя еще угораздило попасть сюда? – театрально заявил Миша. – Ты явно к другому привык – наверно, это чертовски неприятно. Мир переворачивается: уже не чувствуешь себя тем, кем был когда-то, потому что ты отныне зовешься не хозяином и повелителем, а жертвой! Не молчи, Лешка, расскажи, какого тебе сейчас?! Порадуй меня напоследок, а то впереди меня ждут великие свершения… Я сгораю от желания узнать все подробности, все чувства, которые испытывают мои жертвы…
– Успеешь еще эти чувства познать, обещаю!
– Откуда такая уверенность? Оглянись вокруг – тебе никто не поможет. Ты не всемогущий, – торжествовал Миша. – Твоя жизнь в моих руках – я приказу изменять не буду, к тому же он мне очень даже по душе.
– Эх, бандит, долго ты церемонишься для несущего страх и ужас карателя. Думаю я, что никогда не дождусь окончания нашей с тобой схватки, если можно так выразиться.
– Не торопи события, сдохнуть ты еще успеешь – тогда, когда я захочу. Остроты прибереги для судей небесных.
– Нет! Ты не выстрелишь – кишка тонка! Стошнит, небось, от крови и отвращения! – Леха провоцировал Мишу, рука которого, сжимая наган, заметно задрожала: Миша не мог поверить, как у Вершинина хватало духу смеяться в лицо смерти.
– Хорошо, убедил. Может, я и не способен был проделать такое с тобой, но надо же себя преодолевать. Когда-то мы с тобой были друзьями… кажется, но, признаться, я всегда тебя ненавидел… Прежним временам конец! Как и твоей жизни, – сказал Мишаня, наконец решившись выстрелить. Для этого он даже зажмурил глаза, стиснул зубы и с отвращением немного отвернул голову.
Тут Леха и нанес сильнейший удар по запястью Миши. Раздался выстрел – пуля проделала дыру в обивке водительского кресла и застряла в нем. Алексей набросился на Михаила, заламывая его и пытаясь отобрать оружие. Ощущая всю массу тела оппонента, вдавливающего Мишу в кресло, тот ничего не понимал – перед его глазами вертелось только одно: убийства не вышло. Он был совершенно потерян, зато Леха отлично знал, как он будет действовать: беспощадно, бессердечно, хладнокровно.
Миша только и успел заметить черный взгляд Вершинина и нервное клацанье его зубов, понимая, что больше шанса завладеть инициативой у него не будет – эту войну он позорно проиграл. Леха начал с малого, но не менее жестокого: выполняя давно ему знакомый и весьма болезненный силовой прием, он резко вывернул руку бармена, уткнув его носом в приборную панель, сжал культяпку со всей силы, чувствуя, как затрещали костяшки соперника, а затем ловко рванул ее назад, поднявшись ради такого случая из кресла, упершись головой в потолок и надавив коленом Мише на лопатку. Тот издал протяжный крик, обслюнявив бардачок.
– Вот тебе справедливость, хуйло! Вот тебе сила! – орал Вершинин. – Вот она… истинная справедливость! Понял, кто есть кто?! А-а?! Чмошник, сука!
Корчась от боли, Михаил истошно орал, а Вершинин без перерыва наносил по нему удары ногами, втаптывая того в пол как огромную бесформенную сумку, которая не помещается в багажный отсек. Схватив наган, Леша вытолкнул противника из машины. Тот шмякнулся на пыльный проселок, поцеловавшись с булыжником на обочине и окропив его хлынувшей из рассеченной брови кровью. Эта кровь в момент смешалась со слезами отчаяния от проваленного дела, после которого бармену точно не жить. А Вершинин радовался – адреналин растекся по его телу, словно электричество – он не собирался останавливаться на достигнутом. Леша играючи прыгнул на водительское сиденье, хлопнул дверью, отплевываясь в открытое окно.
– Хорош разлеживаться! А ну-ка подъем! Встать, ать-два! – командирским голосом приказал он лежащему на земле Мише, держащемуся уцелевшей рукой за сломанное плечо и раскрывшему рот, откуда издавался бешеный рев.
Поломанный Миша, собравшись с силами, решил побороться за свою жизнь посредством трусливого бегства.
– Правильно! Лучше беги, уебок! – уже тише сказал Вершинин.
Рядный движок «BMW» в неистовстве заревел. Дернув рычаг коробки передач, Леха тронулся, быстро развернулся на полянке впереди, сдернув с нее верхний слой дерна, будто пенку с молока. В воздух взлетели клубы пыли и ошметки грязи. Вскопав землю колесами своего авто, Вершинин посмотрел в спину слабого, сутулого и беспомощного Миши, который еле-еле поднялся на ноги и ковылял вверх по дороге из последних сил.
Высунув руку с револьвером в окно, Леша почувствовал, как вместе с пульсирующей в теле кровью и жаждой мести и убийства в нем просыпалось звериное безумие, которому он отдался с головой. Вдавив педаль газа в пол, Вершинин пустил «BMW» вдогонку за душегубом Мишей. Леша высунулся, скаля зубы, и буквально просверливал взглядом бегущего на подкашивающихся ногах бармена. Еще бы сильнее нажать на педаль и похоронить бы дельца под колесами, но сейчас для Вершинина это было слишком просто: Миша намеревался тянуть, и Леха будет тянуть, делая последние минуты жизни Миши нестерпимыми и мучительными.
– Сейчас ты будешь под капотом – поднажми еще чуть-чуть, отброс! – кричал он в сторону бегущего. Целясь по Мише, Вершинин крикнул так, что чуть не сорвал голос. – Сдохни, тварь! – после этих слов раздался еще один выстрел.
Пуля вошла бармену в голень левой ноги, и тот с характерным вскриком рухнул на землю и принялся дрыгаться, будто его жарили на раскаленной сковороде, истошно крича, то выпрямляясь, как струна, то скрючиваясь от боли в плече, ноге и ушибленной голове. Миша тщетно пытался, протягивая правую руку вперед, волочить за собой отстегнувшуюся левую руку и подстреленную ногу – выходило только глотать пыль.
Шлепнувшись навзничь, Мишаня рисковал тут же попасть под машину, но Вершинин вовремя дал по тормозам – «BMW» остановился в сантиметре от испуганного дрыща, продолжая рычать двигателем, из радиатора на бармена дул раскаленный ветерок. Миша тщетно хотел перевернуться. Но тут дверь машины распахнулась и из нее важно вылез Вершинин – образ солидного гопника с револьвером был ему к лицу.
Подойдя к лежащему, Вершинин посмотрел на него сверху и плюнул Мишке на спину:
– Ну, как тебе?! Ты, кажется, хотел понять чувства жертвы?! Дерзай, парниша – мечты сбываются! – Миша жалостливо и подавленно вздрагивал. – Смотри лучше вперед, – Леша схватил бармена за штанину и развернул его перпендикулярно дороге – теперь он смотрел прямо на полянку перед водоемом.
Открыв багажник, Вершинин принялся выгружать все Трофимовское добро, отнятое у клуба, на ту самую полянку – прямо перед глазами Миши. Он лежал на проселке, грустно уставившись вперед. Паренек смутно догадывался, что именно хотел показать ему напоследок Вершинин…
– Что ты делаешь?
– Сбрасываю ваше добро в кучу, разве не видно?! – говорил Вершинин. – Эта гадость только и делает, что ломает жизни. Будет лучше, если мы ее уничтожим – конечно, это капля в море, но все-таки… Ты ведь не против? Поднимите руку те, кто против. О, никого! Единогласно!
Мишаня смотрел на все это и продолжал рыдать, истекая кровью и изнывая от боли. Когда багажник опустел, мажор долго искал в машине спички – нашел, подошел к куче свертков и коробок, с виду напоминающих бандероли, и повернулся в сторону Миши, раскинув руки:
– Вот, как надо – учись, дилетант! Давно пора. Гори ясно, блять!
– Это ошибка… Не делай этого, – через боль шептал Миша, но Вершинин его не слышал.
Раздобыв бумажек, Леха растолкал их по разным местам кучки и принялся поочередно их поджигать. Теперь этот яд точно никому не достанется: кто-то потеряет огромные бабки, кто-то – кайф, а кто-то, может быть, не заиграется, не перейдет опасную черту и не будет страдать. Итак, припасенный для клубных завсегдатаев товар не был доставлен по адресу: он выпотрошен на всеобщее обозрение и уничтожается курьером, которого должны были убить, человеком, который имеет личные счеты с владельцами груза.
Огонь объял собой горку за минуту, разгораясь все ярче и ярче, и нещадно пожирал свертки со смертельными веществами.
– За предательство! За меня и за всех, кого вы погубили! – сказал Леха лежащему Мише, указав на костер.
Мишаня чувствовал, как земля забирает его силы – было ясно, что ему не поздоровится, поэтому он решил на закате своих дней высказать все, что думает:
– Тебя надо было еще тогда найти и замочить. От тебя всегда было много проблем… и возиться с тобой не было необходимости, – пытался как можно громче сказать Миша. – А за то, что ты сейчас сделал, тебя найдут и убьют! Сегодня же! Я тебе обещаю, ты пожалеешь об этом, Вершинин, слышишь?! Ты не наркоту сжигаешь – ты деньги сжигаешь, Лешенька… Деньги, которых у тебя никогда не будет. Ты же не поступил бы так со своими деньгами, правда?!
Леха был заворожен блуждающим по наркоте огнем, превращающим в пепел пожитки злых и беспощадных людей.
– В деньгах нет ничего хорошего – это, скорее, зло, чем благодать.
– Чья бы корова мычала!
– Странный ты все-таки человек, Мишка, – продолжил Вершинин. – Ты лучше б за свою жизнь переживал, а не за какую-то химическую формулу. Тебе умирать скоро, а ты все о деньгах думаешь – неправильно это, не исправить тебя, говна ты кусок! Подумай о духовном, о вечном. Хотя, мне кажется, и такие понятия тебе чужды. Как был гнидой, так и остался.
– Ишь каким ты праведником стал!
– Для меня теперь что наркотики, что деньги – все одно. Не главное это – они для меня теперь ничего не значат, – словно блаженный, изливал душу Леха. – Я не такой урод, как ты, Миша. Надо меняться, надо с чего-то начинать – это, по-моему, отличное начало… Ты только взгляни, как горит вся ваша работа. Так вам и надо! Чтоб вы сдохли все!
– Сука ты, Вершинин! Хотел бы я увидеть, как Трофим отрежет тебе яйца!
– Трофим охотнее тебя убьет, чем меня. Не боюсь я вас – пусть найдет, пусть режет… Встречу с распростертыми объятиями! Много раз меня хотели пустить в расход – как видишь, ни у кого не вышло.
У костра Алексей стоял недолго – он медленно побрел к машине, поглядывая на Мишу. Бывший бармен молился, чтобы его оставили в живых. Боязнь смерти и расплаты за грехи тяготила его, но вдруг отступила, когда он увидел, как Вершинин спокойно закрыл багажник и сел за руль, окинув костер прощальным взглядом.
«Прости, Мишаня, но я так не могу. Уж больно ты мне противен. Ты принес в мою жизнь много плохого, поэтому будет лучше, если ты сдохнешь», – думал Вершинин, нежась на сиденье и любуясь лежащим на дороге горе-убийцей. Миша не понимал, чего Вершинин тянет резину: неужели помилует? Вот тогда-то Миша дождется кого-нибудь из своих и расскажет им все в подробностях, а потом станет свидетелем казни Вершинина – вот будет забава. Но пока бармен думал о казни, Леша уже придумал ее идеальный вариант для самого Миши…
Собравшись с мыслями, Вершинин медленно надавил на газ. Ошарашенный взгляд Миши был виден издалека – он схватился за траву уцелевшей рукой, чтобы убраться с дороги, но не вышло. На нем словно два якоря повисло. Машина всем своим весом, давившим на колеса, проехала по ногам бармена.
Вершинин от тоски и страшного крика своей жертвы закрыл глаза и прикусил губу, но мысли, попросившей бы возмущенное сознание Леши остановиться, он так и не услышал. А Миша тем временем чуть ли не в кровь искусал невредимую руку от боли, перестав чувствовать размозженные немецким автопромом ноги. Когда автомобиль Вершинина пару раз подпрыгнул, подмяв под себя конечности Миши и издробив их на мелкие куски, Алексей остановился и молча вышел, желая посмотреть на обезумившего от боли Мишаню. Какого было удивление Вершинина, когда он увидел визжащего и бившегося в конвульсиях бармена – ненависть к проехавшемуся по его ногам человеку никуда не делась.
Миша умудрился злобно произнести свои последние слова в адрес Вершинина – это были не мольбы о прощении или о спасении:
– Все… Конец, Леха, мне… Ой, конец… Не думал я, что он наступит… благодаря тебе… Больно… пиздец как… больно… Твоя жизнь… Вершинин… уже давно разрушена… как и моя… И сейчас ты вбил первый гвоздь… а-а-а-х… в крышку… своего гроба… Я умираю… как собака… А ты… ты будешь мучиться… паскуда… до конца своих паршивых дней, – Миша плюнул в его сторону слюной вперемешку с кровью.
Леша не мог вынести подобного. Его словно невидимый кулак ударил прямо по морде. Он отстранился к машине, собираясь взять револьвер и прикончить Мишу, но из памяти выпало, куда Леха его бросил. Он не мог так этого оставить, поэтому понесся к Трофимовскому складу. Порывшись в горе металлолома около ворот, он вытянул оттуда ржавую цепь и поплел ее за собой: она звенела и волочилась по земле, равняя дорожный песок как грабли. Подтащив цепь к телу Миши, который уже был не в состоянии говорить, Вершинин, ослепленный местью, решил добить врага. Леха обмотал толстую цепь вокруг шеи бармена и принялся хладнокровно его душить, натягивая один конец цепи на себя, а другой удерживая ногами, – железная петля на Мишиной шее вмиг затянулась.
Противники смотрели друг другу в глаза, не отрываясь. Мишаня дергался, пытаясь оставшейся рукой освободиться от железных оков, мертвой хваткой взявших его за горло. Воздуху не хватало, он хрипел и кашлял, его кровь залила всю траву вокруг. Он дрыгался недолго: последние гортанные звуки раздались секунд через 30-40, ноздри раздулись, лицо напоминало один огромный синяк. По истечении минуты смерть настигла его.
Враг Вершинина был повержен, убит ничего не соображающим пацаном, неуправляемые руки которого отныне были по локоть в крови – больше ничего не держало его здесь. Смутно осознавая, что он натворил, не думая о последствиях, Леша в горячке бросил цепь на дорогу, с ужасом посмотрев на мертвое тело Миши. Мертвецов за сегодня он насмотрелся вдоволь, однако сейчас ему сделалось особенно плохо: подташнивало, мотало из стороны в сторону, голову как будто взяли в тиски.
– Домой, – тихо прошептал он, отстранившись от трупа.
Вершинин бежал – подальше от этого зловещего места, от страха и омерзения. Сев за руль, он немного очухался, включив в машине кондиционер, тут же пославший ледяной воздух в лицо, такой необходимый изнывавшему от жары человеку. Леха, стремясь поскорее вернуться в свою уютную квартирку, газанул и засыпал придорожной грязью тело поверженного Миши, бармена, наркодельца, убийцы, запутавшегося в собственных ролях.
Мишины роли были неслучайны: впоследствии оказалось, что Миша был единственным, добрым, отзывчивым, ласковым и любящим сыном для своей пожилой матери, которая думала, что Мишенька исправно учится и вдобавок сутками пропадает на тяжелой работе. Ее бы точно хватил удар, она бы не поверила в то, что ее сыночек мог вытворять такие бесчинства. Может быть, врать во благо можно, но, как мы все прекрасно знаем, ложь рано или поздно раскроется.
А Трофим, как только узнал о случившемся, сначала помолчал недолго, а затем закивал головой и злобно сказал, что заранее знал, что Вершинин прикончит дуралея Мишаню, которого самого надо было давным-давно отстранить от дел. Трофим отошел в сторону, посмотрел вдаль и, прищурившись, подумал, что же будет с Мишиной мамой, когда она узнает о смерти сына, что она скажет, что подумает. Далее его мысли целиком и полностью были заняты Алексеем Вершининым…
Пыль, поднятая автомобилем Вершинина, вскоре улеглась. Солнце продолжало освещать место убийства. Там вновь воцарилась тишина, словно никого здесь и не было, словно ничего не произошло. К вечеру запели многочисленные птицы, гнездившиеся в камышах и на деревьях. И только в этой почти деревенской тишине впервые за весь день можно было услышать, как с запада глухими раскатами до города долетали отголоски грома. Приближавшаяся гроза не торопилась – сверкало и гремело где-то вдалеке – стихия набирала силу для своего вечернего наступления на город.
Да уж, именно после этой сцены над Вершининым стали серьезно сгущаться тучи и в прямом, и в переносном смысле – день клонился к своему завершению… Кульминация затянулась, слишком многое произошло. Этот день должен был чем-то закончиться – развязка была близка…
