Сергей Юрьевич Медведев
Промахи и победы
Командир, а он к этому времени уже «принял на грудь», скомандовал всем надеть спецпошивы, это такие теплые куртки, в них даже в такой лютый мороз тепло. Но запретил надевать ватники – такие же теплые, как куртка, штаны. А также запретил надевать валенки. Мы в тоненьких штанах и кирзовых сапогах пробыли на улице два часа, пока не устранили повреждение. Было очень холодно, сильнейший ветер до тридцати метров в секунду. Не знаю, как кто, а я дома впоследствии лечил хронический простатит. Он, конечно, у меня еще в армии появился, но там его никто не лечил. Так командир захотел проучить сержанта, который сбежал от наказания. Потом про этот поступок командира все же узнали наверху и сняли его с должности. Нового командира прислали не лучше, ведь в стройбат попадают только за провинность.
“Енисей” – узел связи
Главная задача в карантине – успеть найти себе теплое место службы. Про службу в строительных ротах мы наслышались, это трудная работа и постоянные унижения от старослужащих. Но избежать этого мне не удалось: именно туда я и попал. Устроился на неплохую должность каптерщика, а потом мой друг, с которым мы были в карантине, предложил мне пойти в связь, на коммутатор. Он-то был связистом по образованию, а я не знал, с какой стороны к этому коммутатору подходят. Вкратце мне объяснили, что он из себя представляет: все соединяется вручную при помощи штекеров, нет ничего сложного. Я стал ждать вызова на собеседование. Меня вызвали, задали пару вопросов и взяли.
Я быстро вошел в курс дела. Плюсами нового места службы было то, что мой командир – мой призыв, у меня есть относительная свобода и можно звонить домой. Напоминаю, сотовых телефонов тогда не было. Домашнего телефона тоже не было. Я звонил дядьке, у которого жил последнее время. Его жена терпеливо разговаривала со мной. Ну, пару раз я звонил отцу, заказывал переговоры по вызову. Я сейчас опишу, как это было, а вы попробуйте не рассмеяться. Делается заказ на переговоры. Вызываемому высылается телеграмма с приглашением на переговоры, в ней указывается место, дата и время переговоров. Вызываемый приходит на переговорный пункт и ждет связи, бывает до часа. Понятно неудобно. Когда есть домашний телефон, то ждать легче. Ты дома. Связь дорогая и давали по пять десять минут. Время проходило быстро, соединение происходило долго, и было не надлежащего качества.
Коммутатор – это такой ящик с проводами в два ряда. Первый ряд проводов – для соединения того, кто поднял трубку, об этом мы узнавали по загоревшейся лампочке в ячейке, второй провод – для соединения с тем, кому звонят. На концах проводов – штекеры. Одновременно могут позвонить несколько человек, в приоритете, конечно, командиры. Ты подключаешься, отвечаешь позывным «Енисей», слушаешь, с кем нужно соединить, и соединяешь. На одной линии могло находиться до четырех абонентов. Они различались количеством звонков – от одного до четырех. Представляете, ячеек – сто, а абонентов – триста. Командиры находились по одному на линии, остальные – как повезет. И с нами хотели дружить, потому что решать, сколько абонентов на линии, – нам. Представьте: ночью звонят, ты слушаешь, сколько звонков. Три – это не мне, сплю. У меня – четыре. И на беззвучку не поставишь и не отключишь, командир мог вызвать в любой момент. Мы были в курсе всего, можно было подключиться и услышать разговор. Иногда нам поступали и такие указания. Слушать друг друга могли и те, кто находился на одной линии: взял трубку и слушай. Конечно, это заметно, но если отключишь микрофон – то почти не понять.
Проводная связь с абонентами находилась в плачевном состоянии. И вот мы с командиром решили это исправить. Случайно в тундре нашли многожильный кабель. На пятьдесят, тридцать, двадцать пар и так далее. Мы заменили все провода из обыкновенного полевика, на кабели, и наша жизнь стала спокойнее. Кто не понимает, что такое полевик, объясняю. Вы когда-нибудь видели фильм про войну, где связист бежит с катушечным барабаном? Так вот на него-то и намотан этот самый полевик. Вот такая у нас была связь в восьмидесятых годах – времен Отечественной войны.
Наше заведение находилось в помещении клуба с торца. Оно было отдельным. Считалось, что связь это секретно и никого туда не допускали. К нам мог зайти только начальник штаба полка и естественно командир. Командир роты, к которой мы были приписаны, не имел права посещать наше заведение. Коммутатор состоял из двух комнат, в одной стоял сам коммутатор и сидел человек, соединяющий звонивших друг другу, в другой стоял аппарат телеграф. Мы ещё и отправляли телеграммы. Самое напряженное время звонков – утро. С восьми до десяти часов утра сидел самый опытный работник. Это либо я, либо Володя Хрупов, старослужащий. Тут главное, чтобы одновременно не позвонили все командиры. Был такой случай. Я сидел на соединении и позвонил начальник политотдела, это очень медлительный человек и начал мне объяснять, что ему надо и тут же звонит начальник по тылу, должности не равнозначные, начальник полит отдела выше по рангу, но начальник тыла друг начальника штаба и однокурсник. Когда долго не отвечаешь, звонивший начинает стучать по аппарату и лампочка начинает мигать. Ты понимаешь, что этот человек нервничает. Так было и на этот раз, начальник тыла занервничал и лампочка замигала. Я попросил разрешения ответить начальнику тыла, мне не разрешили. Тягомотина продолжалась. Я сам отключился, от начальника политотдела, и ответил начальнику тыла объяснив ситуацию. Тут же начал стучать по аппарату другой. Каждый качал свои права. Я недолго думая соединил их между собой. Они поговорили. Ни куда после звонить не стали. Как будто им и не надо было. Но каждый поднял трубку и объявил мне арест на трое суток. Командиру пришлось идти к начальнику штаба, и объяснят ситуацию. Меня не посадили, но перетрухнул я не на шутку. Могли и снять с должности. Нужно всем угодить и никому не навредить. И все зависело от настроения, с каким они приходили на работу.
За два года службы я так и не понял, чем занимался наш полк. Назывался он аэродромо строительный, но к аэродрому никакого отношения не имел: у нас было несколько строительных рот, несколько автомобильных рот, несколько механизированных с трактористами и наша рота обслуживания, где были все: и связисты, и повара, и работники подсобного хозяйства, что мы делали не понятно. Но все были заняты.
Я понял: куда бы ты ни попал – не отчаивайся. Включай голову и выкручивайся. Я очень благодарен своей службе. Многие другие препятствия после нее казались просто детскими. Представляете, просидел за коммутатором все ночи, два года. Спал сидя в кресле. Днём, конечно, я мог поспать, но часто не удавалось, были повреждения на линиях и надо было их исправлять. Выходить в пургу и мороз искать повреждения и устранять. Такие ветра и морозы провода не выдерживали. Выдерживали люди.
Я часто вспоминаю, как ночью я ходил в солдатскую столовую, там друзья жарили нам картошку, давали компот, банку сгущенки. Ничего вкуснее я до сих пор не ел. В детстве и деревья были большими. Всегда мечтал съесть банку сгущёнки за один раз. Дома денег не хватало, а здесь можно было даром взять. Вот принёс я первый раз банку, думал съем, нет не получилось, после половины уже не захотел. Но сгущёнку люблю до сих пор. И сейчас часто покупаю. Раньше брал по ящику. Ночью вставал, и ел, сонный, с печеньем. Жена по крошкам узнавала, что я вставал ночью, я не помнил.
Возвращаясь к привилегиям, объясняю. Зима, ночь, пурга никуда идти не охота. Связь это палочка выручалочка. Посылает меня командир отделения на продовольственный склад за офицерским пайком, который нам не положен. Там сгущёнка, красная рыба, баночный очень вкусный сыр. А начальник склада не даёт. Я тогда подумал, ну рожа ты раскормленная! Прихожу на службу. Сажусь за пульт управления. На улице пурга. Жду звонка начальника склада, он часто звонил в офицерскую столовую. Просит меня соединить, пришло время, а я ему: – «Линия на повреждении». Он идет в столовую по пурге. Поднимает там трубку, просит склад. Я говорю: – «Склад на повреждении». Он мне: – «Я только, что оттуда». Я ему и столовую отключаю. Сходил он туда обратно три раза. Я каждый раз ему отвечаю. Он понимает, что я его гоняю, а сделать ничего не может. Могу отключить надолго. Поднимает трубку со склада и говорит одно слова: – «Приходи». Я ждать его не заставил, сходил. Мы могли всё взять и в солдатской столовой у друзей, но учитывали, что им тоже есть хочется. Мы не наглели, но иногда обращались. Вы бы видели, сколько он увозил продуктов, когда ездил сессию сдавать в физкультурный институт.
Норильск-город за Полярным кругом
Есть такое выражение, что все люди в нашей жизни не случайны. Могу смело переложить это высказывание и на города. Каждый город – это отдельная история, атмосфера, воспоминания. Одним из таких знаковых городов для меня стал Норильск. Этот город вечной мерзлоты находится за Полярным кругом на шестьдесят девятой параллели. Когда идешь летом по солнечной стороне – жарко, идешь в тени – мерзнешь. В восьмидесятых годах там было много ресторанов. Там жили богатые люди, и, если не хватало кому-то местных ресторанов, тот легко летел в Красноярск или Москву. Город в основном пятиэтажный, все дома стоят на сваях, потому что на обыкновенном фундаменте они проваливаются в мерзлоту. Город чистый, народ очень приветливый и щедрый.
В подтверждение тому – один примечательный случай. Мы, семь человек, ходили в коллективное увольнение и уже возвращались обратно в свой поселок Алыкель, находящийся километрах в пятидесяти от Норильска. Пришли на вокзал, стали ждать электричку, до нее оставалось часа два. Дело молодое, бесшабашное – захотелось нам выпить. Но в увольнительной мы потратились, и денег на всех было около двух рублей. А бутылка «Стрелецкой» стоила примерно два восемьдесят, в общем, до бутылки не хватало восьмидесяти копеек. Возникла идея попросить денег у гражданского населения. Так как я был из всех самым активным и не стеснительным, то выбор и пал на меня: «Давай, иди, попроси, чего тебе стоит». Был вечер, люди через станцию возвращались с работы домой. Я подошел к одной женщине и попросил денег. Вместо восьмидесяти копеек она дала мне три рубля. Я стал отнекиваться, на что она сказала: «Ничего страшного, возьми, солдатик». Возвращаюсь к своим: «Ребята, у нас уже на две бутылки есть!» И тут кому-то в голову пришла идея попросить еще. И правда: нас семеро, а две бутылки на семерых – это же ерунда. Ну и опять меня засылают. Подхожу к народу, прошу «на пирожные». Не поверите: люди, видя, что кто-то дает нам деньги, сами подходили и делали то же самое, не дожидаясь просьбы. Я такого раньше никогда не видел. Мы тогда набрали (за двумя бутылками уже послали людей в город) рублей сорок-пятьдесят и опять послали гонцов. Мы даже уже и не просили, а люди все шли и, видя останавливающихся, и дававших людей нам деньги, предлагали и свою помощь.
Хочу сказать вот что. В Норильске в то время, когда я служил, было много украинцев. Так вот, я плохих украинцев не встречал. Некоторые их еще пренебрежительно называют хохлами, еще как-то. У меня командир отделения был украинцем – Николай Меняйло из Донецка, вполне нормальный парень. Сейчас с Украиной мы находимся в состоянии конфликта, а тогда было хорошее отношение братских народов друг к другу.
По возвращении домой со службы, я стоял у кофейни и видел, как солдат попросил у женщины десять копеек, – она отказала. Я дал ему рубль. Он был очень благодарен. Тогда людям, у которых мы, солдаты, просили денег, наверное, тоже было приятно смотреть в наши благодарные глаза. Так вот на «материке» люди не такие, как на Севере. Там, в суровом крае, куда, рискнув, едут за длинным рублем, люди не жадные, наоборот добрые. Случай на перроне и был мне хорошим примером, что нужно относиться с добром к людям.
Это доброта пару раз меня и подвела
Первый случай. Я ездил в Норильск по делам связи один, до этого мы всегда ездили с командиром отделения. Сажусь на Дудинский поезд, на электричку я опоздал. В первом купе меня усаживают и спрашивают, откуда я родом. Я говорю из Тюмени. С воплем земляк мне наливают рюмку. Потом выясняю, что они из Челябинска. Закусив, я иду дальше. Во втором купе со мной проделывает такой же трюк. Я мужественно дошёл до конца вагона. Вышел в тамбур. Последнее, что я помню, это в тамбуре я пил ром «negro» с очередным псевдо земляком. Все пытались меня напоить и накормить.
На остановке я выпал на руки комендатуры. Меня хорошо знали и быстро отпустили, предупредив, что дежурный по полку капитан Подьянов. Заместитель начальника политотдела. Я это ничего не помню. Всё из рассказов очевидцев, собрано воедино после происшествия. Пожарники рассказывали, что я шел и падал, так как пошел сильный дождь. Фуражка слетала с головы, я доползал до неё одевал, вставал и шёл дальше. Подойдя к двери нашего коммутатора я нажал звонок и стал ждать. И тут мне по плечу кто-то похлопал. Я повернулся и узнал дежурного, память вернулась, речь нет. На вопрос: – "А ты пьяный сапёрик" я ответить не смог. Сапёрик это солдат инженерных войск уменьшительно ласкательное. Спустившийся вниз командир отделения был приглашен на мои проводы на губу, солдатскую тюрьму. По пути мы зашли в штаб и там меня заставили вылить в унитаз спирт, заботливо положенный, каким-то земляком мне за поясной ремень. На предварительный вопрос: – "Что это" – я тоже промолчал, ну не мог я говорить. Потом уже на губе к нам забросили ещё одного «сапёрика», который долго стучал в двери, просил выпустить его в туалет. Его не выпускали. И предупредив, что он помочится в камере, он это сделал прямо на лежащего ещё одного счастливца. Тот не проснулся. Я спиной нащупал в углу проходившую в бетоне трубу отопления и заснул в холоднючей камере.
Утром зашёл в камеру начальник губы, увидел меня и удивился. Мы были неприкасаемые, и наказать нас мог только начальник штаба. У него на руках были кожаные перчатки. Говорят он бил провинившихся, а два громилы, стоящие за ним из отделения комендатуры, были резервом на случай отпора виновного. В этот раз никого не били. Бойня сорвалась и видимо из-за меня.
Вечером за мной зашел старшина и сказал, что меня переводят обратно в строительную роту. Мне туда не хотелось. И тогда командир отделения предложил гениальную мысль, сходить и извиниться перед непосредственным начальником, начальником штаба подполковником Парыгиным, и попроситься остаться в полку в нашей пятой роте. Я пошел. Он, меня встретил возгласом: "Что припёрся, проситься оставить в связи" – на что я спокойно ответил: "Я пришёл извиниться перед вами, я понимаю, как я сильно вас подвёл". Он замолчал, он не ожидал такого поворота. Это молчание длилось секунд пять. Потом он снял трубку и задал вопрос: "Это Миняйло" – получив видимо утвердительный ответ добавил: "Миняйло, я оставляю тебе этого сапёрика, только если это ещё повторится, говно вместе жрать будите". И никто не сомневался, так бы и случилось.
Как я шел до коммутатора? Я летел, но шагом. И уже зайдя за угол, кинулся бегом. Поднявшись наверх, мы обнимались с ребятами из моего отделения. Миняйло не было. Володя сказал, что назвался его именем, дабы он не передумал. Меня оставили. Так Господь мне показал силу покаяния. Я извинялся искренне.
Потом встречаясь с Подьяновым, я тоже извинился. Но Парыгин ему этого не простил. Дежуря ночью, я был свидетелем такого телефонного разговора: "Подьянов мы тут засиделись, и у нас кончилось, принеси нам выпить" – политрук стал оправдываться, что у него только пара бутылок пива, которые он конечно готов быстро принести – "Подьянов спирт неси, ты же отобрал у моего сапёрика намедни". "Я же его вылил в унитаз" – слабо сопротивлялся политик. "Не знаю, чем ты его будешь вычерпывать, я жду спирт, понял". "Так точно!": – ответил политик. Шеф положил трубку, а Подьянов стал среди ночи всех обзванивать. Я ему помог в этом. Соединял быстро. Оно и правильно, что прыгать через голову, поймал сапёрика, сдай начальству, а оно само расправится, как хочет. А ночные разговоры мы все слушали, скучно сидеть.
Второй случай
Миняйло демобилизовался. Я остался за командира. Так же ездил в Норильск и попал на этот же поезд. Я уже вёл себя скромнее, много отказывался. Но с земляками, жившими ближе пятьсот километров, приходилось выпить. Дошёл я благополучно и лёг спать в комнате телеграфа, там у нас стоял топчан. За Парыгина оставался майор Семенов, и он пришел к нам с проверкой. Увидев меня спящего, стал снимать с меня сапоги, для моего удобства. Я подумал, что меня грабят, оказал сопротивление. Тут и выяснилось, что я пьян. Он всё же пытался меня уложить, но я, обидевшись, рассказал всю его подноготную, со звонками его любимой женщине. Тут у него нервы не выдержали, и он сдал меня на губу для протрезвления. Утром меня отпустили и я прямиком к Семёнову извиняться. Сказал, что про женщину я выдумал, хотя он прекрасно знал это сам. "Явки и пароли" были при ссоре сказаны. Я высказал предположение, что мне сейчас сделают задержку с увольнением в запас, и поэтому выдвинул версию, что сестра ушла от отца и живёт одна и мне её надо спасать. Я не врал, но это было полгода назад. Новая жена отца выгнала сестру из дома. Не выгнала, конечно, но сделали вдвоём с её мамой жизнь там не выносимой и сестра ушла. Потом эта мадам так же расправилась и со мной, но об этом позже.
Майор выразил сочувствие, ну зачем ему эта "граната с выдернутой чекой" и меня в три дня уволили в запас.
Ну как весело? Конечно не смешно, но это было и мне стыдно за это. Но на всё воля Бога. Так должно было случиться. Бог мыслит не линейно. Вы скажите, Бог не должен был допустить такой не справедливости. Я вам скажу, если Бог за каждый проступок наказывал бы по справедливости, в живых бы не осталось ни одного. А я вам скажу, что за каждый свой грех я попросил прощение на исповеди, и ещё всегда прошу простить те грехи, которые таковыми не считаю и которые забыл. Судить меня будет ГОСПОДЬ.
Дедовщина – страшное дело
В нашем полку пополнение приходило один раз в год в осенний призыв. Восемьдесят процентов один призыв и двадцать процентов второй. Ранее все призывы были из Казани и районов Татарии. Все вроде земляки и никто ни кого сильно не обижал. Хотя в армии у нас процветала дедовщина, старослужащие имели не писаное преимущество перед младшими. Иногда это перерастало в противостояния. В очередной раз произошла замена большого призыва и призывники прибыли не из Казани, а из центральной России, а если точнее, из Подмосковья. Татары, что бы удержать свою власть старослужащих стали притеснять подмосковных. Это длилось примерно четыре месяца. Когда те обжились и поняли, что их количественно больше, одну ночь превратили в «Варфоломеевскую». Когда старослужащие, как обычно, стали поднимать выборочно молодежь для издевательств и унижения, встали все и устроили им побоище. Те, конечно не ожидали и сопротивлялись, но что значит двадцать человек против восьмидесяти. В эту ночь власть сменилась. Днём проходило все как обычно, а ночью теперь старослужащие стали иметь притеснения от младшего призыва. Это продолжалось до моей демобилизации. Мы, сибиряки заменили этот, татарский призыв. Я еще, будучи в карантине наблюдал такую картину, что уборщики помещений были в парадной форме. Им выдавали парадную форму для отъезда домой, а их посылали мыть всю ночь полы и потом с мордобоем отпускали домой. Я ещё обратил внимание, что эти люди улыбались, но за улыбкой был страх. Их видимо заставляли улыбаться. Рота жила на первом этаже, мы, карантин на втором.
Нас сильно не обижали, но нас притесняли старослужащие. Выполняли все черновые работы, но без унижения. И вот однажды придя из столовой, там мы были на чистке картошки, обнаружили тумбочку стоящую посредине роты. Надо было залазить на эту тумбочку, брать в руки швабру, вместо оружия и кричать поздравления старослужащим, так как они отслужили полтора года и становились «дедами». Мы в роту приходили по одному, и я последний пришел. Мне объяснили порядок моих действий, что я должен делать. Меня это возмутило. Но один старослужащий меня уговаривал и говорил, что это формальность. Просто поздравь и пойдешь спать. Не помню, как, но я оказался на тумбочке. Встал и молчу. Тут у меня заклинило. Обида и возмущение взяла верх, и я молчал. И тут один из старослужащих, лежа на кровати стал унижать меня словами и требовать поздравлений. У меня внутри, что-то сорвало. Я спрыгнул с тумбочки, подошел к нему и в лицо со злостью произнес, что лично его одного поздравляю с таким знаменательным событием. Я, не дослушав его, что надо поздравлять всех и именно стоя на тумбочке, швырнул швабру и пошел к своей кровати и стал раздеваться. Ко мне подскочили несколько человек в сапогах и начали пинать, я, понимая бесполезность сопротивления, просто закрывал лицо. Конечно, мне его все равно разбили. Сначала пытались заставить мыть туалет, а когда я отказался то получил сполна. Уже после, когда я умывался от побоев, подошел один «сучёнышь» и стал меня спрашивать, расскажу я или нет о происшедшем. Я, понимая, что ещё служить с ними полгода, сказал, что промолчу. И они успокоились. Потом некоторые, из тех, что били меня, подходили и извинялись по-человечески, что не удержались и поддались общему порыву. Они меня уважали и я их тоже. А тот заводила, организатор оргии, говорят, потом получил своё. Как сейчас помню его «гуммозную» рожу. Он сам был шестёркой и так пытался подняться в своих глазах.
Не поддашься один раз, потом отстанут. Не жалуйся, иначе потом задолбят. Так у нас один из нашего призыва пожаловался офицерам. Офицеры, конечно, сделали внушение обидчикам. Но пришла ночь и власть сменилась. Пришла власть старослужащих. Помню этого солдата. Уже тот призыв ушел и мы стали самые старшие, а он так и ходил и прислуживал. Им помыкать уже стали наши. Я не допускал таких унижений. Заступался за молодых, иногда дрался за них.
Северное сияние
Северное сияние – это зрелище, которое надо видеть. Словами не передать красоту и ощущения, которые ты в этот момент испытываешь. Конечно, из физики мы знаем, что «полярные сияния возникают вследствие бомбардировки верхних слоёв атмосферы заряженными частицами, движущимися к Земле вдоль силовых линий геомагнитного поля из области околоземного космического пространства, называемой плазменным слоем». Но это объяснение сухо, научно.
Сиянию способствует разряженный воздух заполярного круга, поэтому, даже в большие морозы, в Сибири этого явления не наблюдается. Хотя мне кажется, я видел сияние в мороз в областном центре. Почему кажется? Потому что это было так бледно и мимолетно, что я решил, что видел, но на самом деле не уверен. Если найдутся знатоки, пусть меня поправят, может я и ошибаюсь. Но я, как простой человек, скажу, что это просто невероятно – видеть сполохи во все небо.
В армии есть определенный распорядок дня. Распорядок дня состоял из подъема, физзарядки, завтрака, политзанятий, обеда, работы, ужина, вечерней прогулки и вечерней проверки. А еще у нас из-за северного расположения части полагалась в пургу проверка три раза в день, чтобы никто не потерялся. Северное сияние, конечно, было не в пургу, а, наоборот, в морозные и ясные дни. Помню, однажды мы вышли на вечернюю прогулку и маршируем, поем песни. И вот оно началось – северное сияние. Оно бывает так, что где-то в одной стороне неба – как бы множество радуг, но это не радуги, хотя цвета такие же, а прямая красная стена, переходящая в фиолетовую, синюю, зеленую, желтую, и все это постоянно меняется. В этот раз сияние было на весь небосвод. И мы, естественно, задрав головы, на ходу любовались зрелищем. Идти строем с задранной головой и петь песни совсем непросто. Сержанты, командиры отделений – тоже люди и тоже смотрели на небо. Тогда кто-то из сержантов отдал команду стоять смирно, эту команду повторили и другие командиры. Все встали, и наступила тишина. Полк в восемьсот человек стоял, не шевелясь, и все глядели в небо. А небо расцветало красками радуги, оно переливалось и цветные всполохи то бледнели, то становились ярче, и казалось, что ты находишься под толстым слоем тёмной воды, а где то там, далеко перевернутая радуга. Я очень рад, что довелось мне увидеть такую красоту природы, а ведь многие и не видели никогда, и не знают, что это такое. Хотелось бы мне вновь побывать там.
Я подумываю съездить в Норильск. Ведь там такие необычные явления природы как северное сияние, снежные бури, полярный день, когда солнце не заходит за горизонт. Зимой солнце не всходит, от слова совсем. И мы ждём это солнце. Сначала просто светает, а потом в какой-то день появляется тоненькая полоска солнца, на несколько мгновений. Это солнце называют дембельским, те, кто в этот период будет увольняться в запас. Зимой спишь, и выспаться не можешь, летом три четыре часа и всё, встаёшь. Растительность скудная. Ягель корм оленям. Деревья карликовые. Если вскрываются озёра ото льда, то вода холоднючая. Снег на холмах с северной стороны не тает всё лето. А переходы диких оленей! Эти стада, кажется, не кончаются. Идут и идут, подходят к железной дороге останавливаются, пропускают электричку и опять нескончаемый поток. Самцы рогачи идут отдельно по пять десять особей. Мясо оленей очень вкусное и варится быстро. Закладывают в суп вместе с картошкой, иначе не найдёшь, быстро разваривается на мелкие волокна.
Люба полковая
Да, именно так ее и называли. Ее история печальна. Когда-то, в раннем возрасте, Люба переболела сифилисом. Наш командир роты говорил, что в свое первое посещение она заразила многих солдат. Был тогда один невезучий парень, который очень боялся заразиться, у него еще не было сексуального опыта, и в свой первый раз с Любой он попал сразу на сифилис… Все правильно, ведь страх – это мечта со знаком минус!
Ее вылечили, отпустили, взяв подписку о неведении половых связей. Подписка была, видимо, формальной, потому что она сразу же вернулась в полк и пошла по подразделениям, гаражам, котельным, где несли службу солдаты. Они стали пользоваться ее услугами сообща. Как только командир полка узнал про это, он посылает комендатуру, ее вылавливают и везут в Норильск. Пока они возвращались назад на электричке – она уже в полку, приехала с водителями грузовиков. Солдаты в вопросе секса неразборчивые, голодные, собираясь целыми группами, пользовались Любиными услугами, потом передавали ее другим подразделениям. Ее ловили, опять увозили – она всегда возвращалась. Она была несовершеннолетней, видимо, поэтому с ней были сложности.
Когда ее привели к командиру и тот спросил, что ей от нас надо, она твердо заявила: – «Пока пятьсот разных мужиков не попробую, никуда от вас не уеду». В милицию обращались – и они ничего не могли с ней поделать. Вот я сейчас думаю: зачем я пишу об этом? Ведь это такой неприглядный эпизод. А пишу потому, что мы, мужчины, иногда из-за своей похоти теряем чувство страха, достоинство. Сифилис – это страшная болезнь, может даже к смерти привести, а мои сослуживцы стояли в очередь за смертью. Я с ними не был, к счастью. Не знаю, что было бы, если бы я там оказался. Ведь мы часто реагируем на других, которые тебя могут поддеть: – «Ты что, боишься, не мужик, что ли? Смотри – все это делают». И мы, бывает, поддаемся. Не в том случае, но в подобном, уже дома, у меня так: – «Что ты, не мужик? Что, не можешь переспать с этой женщиной?» Я шел и делал это на спор. Стыдно. Очень стыдно. Поэтому прошу вас: умейте останавливаться, часто потом приходится жалеть о содеянном, а прошлого не вернешь…
Потом ее все-таки увезли опять в больницу с прежним диагнозом. Никто из наших не подцепил заразу. А может, и заразились, но уехали домой и там уже лечились, – неизвестно. А сколько их – кто знает…
PS. Уже сейчас верующим я вспомнил про Святую Марию Египетскую. Чудны твои дела господи.
Святой Зосима был очень деятельный украшенный благочестием инок. Он прошёл все степени постнических подвигов. Его стала смущать мысль, что он достиг полного совершенства. Найдётся ли в пустыне человек, который может наставить меня, думал он. Пришедший к нему ангел, сказал: – «Нет подвигов приведших людей к совершенству. Покинь страну свою и иди за Иордан». Там он увидел человека, опаленного солнцем. Это была женщина, не прикрытая в наготе, и называла его по имени. Он дал ей часть своей одежды, что бы она прикрыла своё тело. Долго они препирались, прося друг у друга благословение. Она стала молиться, и Зосима увидел её поднявшуюся по локоть над землёй. Он даже подумал, что это дух. Мария поведала ему свою историю. В двенадцать лет ушла от родителей и стала предаваться плотским утехам без разбора. Ради своей похоти совершала блуд со всеми и притом даром, дабы привлечь к себе больше людей. Пробравшись на корабль который плыл в Иерусалим на праздник Воздвижения Животворящего Креста. Придалась разврату на корабле. В церковь на празднике её не пускала, какая то божественная сила. И уже быв в изнеможении она увидев икону Святой Богородицы обратилась к ней с искренней покаянной молитвой. И была допущена к входу в храм. «Что я могу сделать для прощения, наставь меня» – задала она мысленный вопрос. Купив три хлеба, по научению какого-то голоса, пошла за Иордан. И жила 47 лет в пустыне, питаясь этими хлебами. Имев множество искушений, но решительно терпела. Сила Божья помогала ей. Договорившись встретиться через год, для причащения, она пришла к нему перейдя реку, как по сухому. Попросив Зосиму прийти ещё через год к ней, она также удалилась. Придя через год, он нашёл её мёртвой, и на песке была надпись с датой смерти. Он понял, что она отдала Богу душу год назад после их встречи. Он удивился, что она не грамотная написала своё имя Мария и просьбу погрести её. Могилу помог выкопать пришедший огромный лев.
Я, стоя на службе Преподобной Марии Египетской, отмечаю, что она очень длинная, примерно длиннее в два раза обычной. Её изображение у нас в храме на иконе вместе с Иоанном Крестителем. А Господь говорил, что он самый великий пророк и святой, из живших на земле.
Просьба к Богу не остаётся не отвеченной. Всё прощается Богом кроме хулы на Святого духа.
Молюсь за Любу об её прощении. Она меня научила многому. Всё в нашей жизни случается для чего то.
Наберите в Ютуб – Житие Марии Египетской и послушайте всё подробнее.
Сослуживцы
С чего начать эту главу? Начну с простого – все люди имеют свои отрицательные качества. Просто кто-то старается их не показывать, так сказать работает над собой, а кто-то отпускает себя «на волю». В нашем полку тех, кто не особо заморачивался над своим поведением было много, считай все, включая меня. Но были и такие, кто умудрялся выделиться даже на фоне общего безобразия.
