Сергей Юрьевич Медведев
Промахи и победы
Глава 14. Началась гражданская жизнь
Пора на работу солдатик
После возвращения из армии мне нужно было устроиться на работу. Потому что, уважаемый читатель, я жил в те времена, когда, даже если ты не работаешь по причине того, что у тебя есть деньги, тебя могли привлечь в судебном порядке к ответственности по статье «тунеядство». Это сейчас у нас безработица и работу найти трудно, а раньше рабочие требовались везде: повсюду в городе висели доски объявлений с вакансиями, всегда нужны были грузчики, водители, экскаваторщики и прочие специальности.
У меня же специальности не было никакой. Мой дядька Володя по матери, ее родной брат (мы с ним с детства жили, как братья, потому что он старше меня всего на 2 года, он – поздний ребенок в семье), предложил мне устроиться в «Автоколонну 1319», в которой работал сам, слесарем. Мы сходили туда, посмотрели – работа предлагалась очень грязная и тяжелая. Но, там хорошо платили. К тому же дядька мой занимался лыжным спортом и практически всю зиму не работал, так как ездил на соревнования, сборы, тренировки. Вот он мне и говорит: «Ты же тоже лыжник, давай я договорюсь насчет тебя, устроишься – зиму работать не будешь. Ну а летом как-нибудь перекантуемся».
Взяли меня на участок с самыми трудоемкими работами: по замене рессор, работа с колесами, замена крупных агрегатов. Взяли учеником, сказали: вот если бы была у тебя профессия, разряд – ты бы и получал по разряду. А так – отучись-ка пока полгода (за небольшую зарплату). После возвращения из армии денег у меня, естественно, не было совсем, отец был не в состоянии мне помогать, нужно было на что-то жить – и я согласился. Но, как это повелось в моей жизни, я всегда выкручивался из любого положения и из этого тоже задумал выкрутиться.
Чтобы не ждать положенных шести месяцев быть учеником слесаря, я позвонил друзьям, которые остались дальше служить в армии, там, в строевой части могли «выдать» любые документы, ну я и попросил документы на слесаря третьего разряда. Через две недели ко мне пришел пустой бланк с печатью, я заполнил его на слесаря третьего разряда, хотя потом мне говорили: можно было и на пятый оформлять, но чего-то я тогда постеснялся, потому что, надо было честно признать, делать-то ничего не умел.
Я стал зарабатывать, сто пятьдесят сто восемьдесят рублей. В принципе, мне хватало на все и даже больше. За квартиру я не платил – жил у дядьки, одежду носил отцовскую. Методист по спорту выдал мне спортивное обмундирование, инвентарь: зимой – лыжи и палки, летом – велосипед. Начал трудиться: спустя две недели нас практически освободили от работы, и мы стали тренироваться и готовиться к соревнованиям. Раньше ведь занятия спортом очень поощрялись, все предприятия хотели иметь команды, выступающие за их честь. Так и наше руководство практически освободило своих спортсменов от зимних работ, холя и лелея надежду на наши будущие кубки, награды и прочее. В автоколонне даже была своя футбольная команда. Двенадцать человек не работали, все лето, гоняя мяч. А зимой наоборот не работали мы, лыжники. Признаюсь, нравилось мне это очень, потому что в поездках по многим областным городам мы жили в гостиницах, где весьма недурно кормили. Жизнь удалась – думал я.
А что неплохо, зима отдых, оплата по среднему, правда, перспектив никаких. Ну, это пока, думал я. Вот начну учиться. Начнут меня продвигать по службе! Как разгонюсь. И это всё как у всех, а я хотел большего, но пока примера не было. Пока ментор мой был дядька слесарь. Я понял всегда надо в жизни искать ментора, человека с мечтой, который заразит и тебя, но такового пока не было, и я стал подражать дядьке.
Хороший пример, но не для меня
Руководителем автоколонны был очень умный, интересный человек, Лейком Яков Рудольфович, немец по национальности. Он так же, как я, начинал со слесарей, учился заочно, может не так долго и потом, продвигаясь по служебной лестнице, стал начальником. Расскажу немного о нем, чтобы вы поняли, каким человеком он был. Когда он был главным инженером, его чуть не посадили в тюрьму. Объясняю читателю: было это сорок пять лет назад, тогда невозможно было купить себе автомобиль просто так. Во-первых, он очень дорого стоил, во-вторых, на машины были огромные очереди, к тому же решение о праве на покупку автомобиля принималось на уровне горкома партии, управляющим звеном. Но, как водится в нашей жизни, многие ухищрялись делать себе авто практически из ничего, из металлолома.
Объясню на примере ГАЗика. Сначала ты покупаешь ГАЗ-67 (это джип, на котором в военное время ездило советское командование). Потом через пять лет переделываешь его в ГАЗ-69 – в более современный автомобиль, а еще через пять лет разрешалось переоборудовать машину в УАЗ-469, который, кстати, и по сей день ездит по нашим дорогам (его новая модификация сейчас – УАЗ Патриот). Можно это делать только, каждые пять лет и уже в конце оборудовать под последнюю модель. Можно было и не переоборудовать три раза свое бесценное приобретение. Можно было просто купить документы на ГАЗ-67, через пять лет фиктивно их переоформить, потом, еще через пять лет, опять переоформить и уже где-нибудь купить подержанный, разбитый УАЗ-469 и начать его ремонтировать. В общем, были всякие варианты и все делали, как могли. Некоторых, замеченных в таких махинациях, снимали с работы, понижали в должности, выгоняли из партии. А беспартийный, это расчет только на низшую должность или должность рабочего с постоянным гонением. Такое не прощалось.
Наш руководитель не был любителем вездеходных автомобилей, ему нравилась «Волга». Поэтому он купил документы на ГАЗ-21, а попросту сказать – одну раму, и, уже пользуясь своим служебным положением, собрал полноценную «Волгу – Газ-21» и стал на ней ездить. Но завистливые люди не дремали. Они начали писать в горком, обком «Коммунистической партии», в правительство – а ведь тогда с «гласом народа» ох как считались. И вот на него было написано соответствующее заявление, его стали «таскать по инстанциям» (было в наше время такое выражение). Положение было серьезное, ведь обыкновенному человеку все бы сошло с рук, а здесь руководитель – нарушителям такого уровня, использовавшим свое служебное положение, грозили нешуточные взыскания вплоть до заведения на них уголовного дела.
Так и случилось с ним. Вопрос об исключении его из партии решался на общем партийном собрании автоколонны, а это означало – подсудное дело, ведь коммунистов не судили, сначала их выгоняли из партии. Надо отдать должное бывшему руководителю автоколонны Зазимко Федору Сергеевичу, который заступился за своего выдвиженца. В то время деятельных людей никто не любил, в принципе их никогда не любят, настроения были критичные, а злых на молодого специалиста было много. Одним или двумя голосами (точно не помню) его оставили в партии, а значит, и не завели уголовного дела. Он остается на должности главного инженера, а впоследствии занимает должность начальника автоколонны. В последствии он становится руководителем Тюменского Транспортного Объединения.
Мне очень нравилось работать с ним. Это был грамотный, вежливый, уважающий своих подчиненных руководитель. Именно он мне потом предложил должность инженера по технике безопасности. Я не хотел идти, потому что инженерная работа оплачивалась меньше, чем работа слесаря, умные люди и отец подсказали: «Ты же учишься в институте, если хочешь расти – обязательно надо будет начинать с какой-то должности, и, как правило, ты должен быть коммунистом, без членства в партии о профессиональном росте можно было забыть». К примеру, обыкновенному водителю вряд ли бы дали новый автомобиль, а членов партии поощряли. Когда я уже работал инженером по технике безопасности, писал приказы, он очень терпеливо, по-отцовски, поправлял меня, показывал, конкретно, что и где надо писать, учил меня. Потом он ушел на повышение, а вместо него заступил на должность другой руководитель, с которым у меня сразу не заладилось. В отличие от бывшего руководителя, обладал букетом отрицательных качеств: не любил людей, был неграмотным юридически. Мои приказы он просто перечеркивал – не так, не так, не так… Я переписывал заново – опять перечеркивал. На третий раз я приносил ему первоначальный вариант: «А вот это правильно», – и подписывал! Он же, кстати, впоследствии и выгнал меня с работы.
Тогда обязательным было ходить на хор. Есть ли у тебя слух и голос или нет – никого не волновало. Советский человек обязан был ходить и петь! Никто на хор ходить не хотел, и, само собой разумеется, люди, в обход требованиям начальства, начинали хитрить: «теряли» выдаваемые тексты со словами песен, чтобы в следующий раз их не заставляли заниматься, по их мнению, «ерундой». И однажды терпение директора клуба лопнуло – он стал жаловаться насчет этих постоянных «потерь». На что, умный руководитель, ответил: – «Работать надо творчески». Эта фраза засела мне в голову на всю жизнь. «Работать надо творчески! Купите папочки, положите туда тексты, перед занятиями выдайте, а после занятий соберите». Как все просто оказалось. Неужели начальнику клуба было трудно догадаться? Да нет. Просто чаще всего наши люди работают по принципу «я сделал – ты отвяжись», а не относятся к работе с полной ответственностью. И вся эта уравниловка, когда ты – грамотный, хороший руководитель, но не имеешь права купить себе достойный автомобиль, так, же проявлялась.
Он много внедрял новшеств. Первым предложил оплату ремонтникам не за проделанную работу, а проделанную работу качественно. Это выражалось в том, что чем меньше автомобилей на ремонте, чем быстрее мы отремонтируем неисправные, тем больше зарплата. То есть, если мы оставили на утро семь неотремонтированых автомобилей на участке, оплата максимальная. С каждым лишним оставшимся автомобилем на ремонте она снижалась. И мы вынуждены были качественно и быстро делать свою работу. А потом он вообще предложил ремонты ночью. Наутро максимальное количество автомобилей выходило на работу. Колёса крутились, оплата шла.
История на контрасте
Всякие люди есть. Витя Гребенниченко был грузный, тихий, ходил вразвалочку, было ему далеко за шестьдесят. Он работал гонщиком. Гонщик это человек по перегонке автомобилей с участка на участок. Он был на пенсии, и такая не сложная работа была ему по плечу. У нас были клички. Так вот он был «Витя Кот». Кстати у меня кличка Медик. Не знаю, почему его так звали, может из-за его хитрости, хотя он был не хитрый, а практичный. И как у нас принято было иногда подшучивать над людьми. Так вот он никогда не попадался на провокации. Однажды он подозвал меня вечером и говорит, что я, впоследствии, буду большим человеком, наш начальник автоколонны не пойдет тебе ни в какое сравнение.
Я, работая в автоколонне 1319 слесарем, имел очень неприглядный вид. Маленького роста – 158 сантиметров, 56 килограмм веса, в грязной спецодежде. Работали по 14 часов два дня с двумя перерывами на обед. Я ходил в столовую, старался попасть первым и после обеда ложился спать в кабине автомобиля. Я почти входил по длине кабины и только чуть-чуть сгибал ноги. Я замечал тогда, что спал и четко определял время, оставшееся на сон до конца часа. Иногда я просто открывал глаза и смотрел на часы, время всегда совпадало с внутренним ощущением. Почему спал, да просто потому, что работа была тяжелая. Ремонтировали ходовую часть автомобиля. Агрегаты все тяжелые, например задняя рессора пятьдесят килограмм, а приходилось её тащить со склада одному. Вот и представьте она весом как я и я её тащу. Но ничего я справлялся.
Уже позже, после работы в автоколонне, когда организовали мы свою фирму, я ехал на своем автомобиле и увидел этого работника, Виктора. Остановился и предложил его подвезти. Он долго садился в автомобиль, потом долго из него выходил. Меня почему-то называл на «вы». Очень старенький был. Это он, говорил, что я добьюсь больших высот и буду много успешнее моего начальника. Я тогда улыбался, мне было приятно, но не верил, ну как я могу добиться большего, чем наш Лейком Яков Рудольфович. Для меня это была недосягаемая высота. Он улыбался, он всегда улыбался и говорил: – «Вот посмотришь». Я естественно не верил и спросил, как это он узнал. «Ты не поймешь», – сказал он. «Но так будет».
И вот со временем так и произошло. Как он это предугадал, я не знаю. Но иногда такие же инсайды приходят и ко мне в отношении некоторых людей. И я им говорю. Может просто он тогда дал мне эту уверенность? Спасибо ему.
На вопрос, как он узнал это, он ответил: «А, что не так получилось»? «Так» – говорю я. Он улыбнулся и пошел вразвалочку дальше. Вот он был послан Богом передать мне эту мысль.
А тогда я думал, классный дядька. Наш начальник, умница и это правда. И по карьере пошёл. Многому я научился у него. Но были у него и неприемлемые мной черты характера. Это в следующих главах.
Без сознания
Как то ремонтирую я автомобиль и чувствую мне плохо. Пошел, посидел на скамейке. Не проходит. Решил выйти на улицу, подышать свежим воздухом. Выхожу и понимаю, я не могу стоять и падаю, последняя мысль: – «Вот так и умирают». Когда очнулся, вижу, что меня тащат четверо мужчин за руки и ноги. Притащили в медпункт, меряют давление, а оно шестьдесят на двадцать. Я помню, было именно такое, я смотрел на тонометр. Мне ставят укол и вызывают скорую помощь. Я слышу, как сквозь стену их разговор: «Иду, смотрю, лежит Сергей, проходящие говорят, смотрите, напился ремонтничек». Человек, который забил тревогу, знал, что я не употребляю алкоголь и занимаюсь спортом. Хорошо, что он проходил, сколько людей видели и смеялись, не оказывая мне помощь. По времени я не ориентировался, да никто не знал, сколько я пролежал. Приехала скорая помощь, а у меня давление уже в норме и самочувствие наладилось. Как будто ничего не произошло. Приехавшие медики ругаются: – «Зачем укол ставили, мы не верим, что было такое давление». На, что наши медики возражают: – «Что, ждать надо было, пока умрёт». Меня увозят. Максимально проверяют по всем параметрам и ничего не находят. И только потом я догадываюсь, что это всё из-за выхлопных газов. Один друг из другой организации мне говорит: – «У нас частенько так вытаскивают с участков ремонта». Я решаю менять работу.
Пошел к мастеру цеха, выпускающего прокладки с просьбой перевести меня к ним. Но он отказал – то ли не любил спортсменов, то ли еще что. Тогда я пошел по другим предприятиям узнавать, где есть места. В нескольких даже договорился. Отдаю главному инженеру свое заявление об увольнении. Тот стал выяснять, по какой причине я увольняюсь. Пришлось признаться, что из-за высокой нагрузки и обморока, а на участок прокладок, куда хочу, не переводят. Тогда он спросил: – «Ну, а если переведу – не уйдешь»? Я ответил согласием. Так мы и заключили с ним соглашение. Стал я работать, где хотел.
С первого же дня работы на участке я внес рационализаторское предложение, и ту работу, которую раньше выполняли за день, стали выполнять за половину дня. Я по своей натуре был ленив и не любил вкалывать, поэтому постоянно придумывал что-то. Работая на участке прокладок, я каждую неделю подавал рацпредложение, стал лучшим рационализатором автоколонны, мой портрет висел на городской Доске рационализаторов. Моя доля из пятидесяти человек, подавших рацпредложения, и из общего восьмитысячного годового экономического эффекта составляла около четырёх тысяч рублей. Сами понимаете, порядок денежных отношений был другой. На восемь тысяч можно было купить дорогой автомобиль или даже дом. Стоит ли говорить, что все это давало мне дополнительный доход, ведь за рацпредложения неплохо платили. Наш участок прокладок стал обеспечивать все транспортное областное объединение нашими изделиями. Это увеличение производства более чем десятикратное. Конечно это со временем.
На производстве прокладок мы были вдвоем с приятелем, я, подавая рацпредложения, почему-то оформлял их на двоих. Ведь мы – вроде бы, команда, у нас всегда был левый, незаконный заработок. Нами изготавливались прокладки под головки блоков автомобилей, мы могли их продать и продавали, а деньги делили пополам. Потом я стал замечать, что не все деньги он делит пополам, а где-то даже оставляет больше себе. Я промолчал – не так это для меня было и важно.
Он стал рассказывать о своей жизни в Прибалтике, как служил там в милиции. Он хвалился своими, мягко говоря, некрасивыми действиями: как злоупотреблял служебным положением, изымал деньги и вещи у простых людей, использовал женщин. Мне это не нравилось. После, подумав обо всем этом, я стал оформлять свои рацпредложения только от себя. Он скоро все понял, стал выражать недовольство, жалуясь начальству на мои частые отлучки, необходимые на изготовление приспособлений. Хотя по закону выделялось время для этого. И однажды, когда я отдал из-под полы прокладку своему другу, он доложил об этом мастеру. Разговор с мастером был, конечно, неприятным. Я объяснил, что это мой друг детства, и я не взял с него денег (хотя взял, но не хотел сознаваться). Инцидент на этом был исчерпан, мне сделали предупреждение больше так не делать, а лучше в следующий раз спрашивать разрешения у мастера. После этого мы с партнером поговорили на высоких тонах, он высказал все мне, а я – ему. Я сказал: – «Больше ни одной прокладки я не продам, и ты не продашь. Всегда буду пересчитывать запас и, если их будет не хватать, доложу обо всем мастеру. Так же, как и ты». Когда поступал мне такой заказ, то выходил в выходные и делал всё сам.
Трудно было работать в таких условиях, он каждый раз при возможности докладывал мастеру о моих отлучках то к токарю, то к сварщику, и каждый раз у меня был разговор с руководителем на повышенных тонах. Ведь никому не нравится, когда кто-то зарабатывает больше его. Инцидент исчерпал себя моим переходом на должность инженера по технике безопасности. А мой напарник впоследствии заболел раком пищевода и умер. Не знаю, что это было, но думаю, что это следствие за его прошлые грехи в Прибалтике. Не злорадствую, отчетливо понимаю. Он не попросил прощения даже у Бога, мало того – он даже не сознавал того, что творил, что очень обидно, а хвастался этим. Но не мне судить.
Да и я думал тогда, вот Бог его наказывает. Думал я так и по другим случаям. В молодости, ещё до армии, я ходил на танцы, противоположный пол мне был не понятен, но не чужд. После танцев я пошел с девушкой, которая вроде оказала мне внимание, меня остановил окрик: – «Стой» – я остановился, подошедший ко мне верзила, влепил мне кулаком в лицо, разбив его. Ни какой речи уже о девчонке не было, так опростоволоситься, я даже не оказал сопротивление. Потом я узнаю, что он умирает от припадков. Опять думаю, Бог наказал. Выезжая на соревнование, я тоже искал себе пару, ходил на танцы, долго примерялся по росту, что бы пригласить танцевать. Одна девушка мне показалась подходящей по росту, и я приглашаю её танцевать. Она встаёт, я вижу, что ошибся, она выше меня и её возглас: – «Фу, да ты ниже меня» – повергает меня и мою самооценку ниже плинтуса. Я в расстройстве ухожу с танцев. Наутро, мы узнаём, что, парни напоили какую-то девицу, а потом пользовали её, выгнав после всего на улицу раздетой в сильный мороз. Она недалеко отошла, упала и замёрзла у корпуса проживания. Её хорошо видно было из окна, и лицо показалось знакомым. Подойдя к ней, я увидел: «Не может быть» – вырвалось у меня, ту девушку, которая отказала мне в танце. Отчетливо помню её голые розовые коленки и разлохмаченные волосы. Видимо просто упала и заснула. Тогда было только сожаление. Но много позже я опять подумал, Бог наказал. И ещё один случай. Один человек пытался меня ударить по лицу, я уклонился и удар пришелся по касательной. Он выдвинул мне требования, которые я считал выполнять нецелесообразно. Через два месяца он разбивается на машине на смерть. И опять те же мысли. Я уже стал меньше конфликтовать и попадать в подобные ситуации, жалея людей и относя это на свой счёт. Уже много позже, поверив в Бога, я понял, что Он любит любого, грешника ещё больше. Он не наказывает, Он просто отходит, видя бесполезность работы с этим человеком. А человек, уже без Него, быстро находит свой конец сам. Защиты же нет. И я понял, кто я такой, что бы из-за меня наказывать, а тем более лишать жизни Его создание. Я научился говорить за обидчиков: «Не вмени Господи ему в вину, это отношение ко мне». И уже позже, мой духовный отец Савва сказал мне, что жизнь у человека забирается только в двух случаях, человек докатился дальше некуда, не собирается меняться, и может натворить ещё больших грехов, второй случай, человек дошёл до самой высокой точки совершенствования. Других вариантов нет, а болезнь это или несчастный случай, это просто варианты.
Всё прощается Богом, только попроси, кроме хулы на Святого Духа. Эта строчка Евангелие.
Я был очень доволен, что работаю на участке прокладок. Он был смежным с моторным. У меня была возможность учиться у слесарей-мотористов ремонтировать двигатели. Мне все было интересно и любопытно. Для них я тоже делал приспособления, оформляя их как рацпредложения. Однажды, сделав очередное рацпредложение по установке колец на поршень, по жалобе партнера меня лишили этой заслуги, решив, что не я сам сделал это. А слесарь-моторист всего лишь попросил меня об этом. Я просто смирился. Когда застучал двигатель на моем автомобиле, ЛУАЗе, я его самостоятельно отремонтировал. Проточил коленчатый вал под те размеры, для которых не существовали ремонтные вкладыши, и подогнал вкладыши из стандартных. Подкладывая медную фольгу под них, подбирал размер и толщину – и вот двигатель исправно заработал. Я гордился тем, что смог это сделать. Не разбираясь в коробке передач моего ЛУАЗа, я ее разбирал и ремонтировал. В этом помогли мне моя любознательность и люди, которые работали рядом. Я доволен, что прошел эту школу – и моральную, и техническую.
Тяжело было сделать ремонт двигателя Луаз. Пришлось протачивать шлифовочный камень у станка. Его ширина была 25 миллиметров, а шатунная шейка коленчатого вала 17 миллиметров. Восемь миллиметров я стачивал алмазом. Это было опасно. Если камень бы лопнул беды не миновать. Я всё делал аккуратно, потом мы камень испытали на прочность, в специальном стенде раскрутив его на многократно превышающие обороты. Так все камни проверялись перед установкой. Это была моя гордость, такие моторы не каждый мастер мог ремонтировать.
А ремонтируя коробку передач, у меня стала выскакивать четвёртая передача. Я снял и разобрал КПП. И решил перевернуть муфту на 180 градусов. Сработало. Третья передача включается более кратковременно, чем четвёртая, на которой едешь практически весь путь. Смекалка и нежелание сдаваться дают результаты.
Глаза открылись не сразу
Я хотел вступить в партию. Не из-за того, чтобы получить должность или продвижение по службе. Еще работая слесарем, я, очень много, читал о партии в прессе – много хорошего. В то же время я думал, что недостоин этого, но всегда мне почему-то туда хотелось. Там люди кристально чистые, ответственные, выполняют все правильно, – думал я, ну, как это показывали в наших фильмах. Купив «Манифест Коммунистической партии», пытался его читать, но ничего в нем не понимал: какой-то демократический централизм, еще что-то, – он просто лежал у меня.
Спустя некоторое время мне поступает предложение от парторга ремонтной мастерской вступить в коммунистические ряды. Честно говоря, я был ошарашен, коленки затряслись. Никак не мог в это поверить, думал: не может быть, чтобы мне оказали такую честь, я со своей заниженной самооценкой не мог представить, что могу быть там, принимать какие-то важные решения. Это потом, гораздо позже я уже выяснил, что в партии тогда, как говорится, был недобор, особо не было желающих туда вступить, были, в основном, только карьеристы, желающие продвинуться по служебной лестнице, ведь с партбилетом открывались новые горизонты. Рабочих в партии должно быть больше, было негласное правило.
И вот мне предстоит важный шаг: нужно было прийти на собрание в ремонтной мастерской, в бюро нашей автоколонны, где задавали вопросы, так сказать – «теребили нервы». Потом – совет старейшин при горкоме парии, а затем и бюро при горкоме партии. Вот на горкоме-то случилась интересная история. Третьим секретарем горкома работала моя бывшая учительница по обществоведению. Увидев своего ученика, она заулыбалась, кивнула мне, хотя я отчетливо помню, что учился у нее плохо. Когда она меня вызывала к доске, отвечал редко. Тогда подумал: «Ну, сейчас она про меня все и расскажет». Внутренне сжался. Мне стали задавать вопросы. Все-таки при желании я всегда был неплохим оратором, выступая на партсобраниях, научился неплохо излагать мысли. И вот, краем уха, слышу, как она шепчет другому секретарю: – «Он и в школе у меня хорошо учился!» Но страх был большой. Потому что страх – это мечта со знаком минус, его надо преодолеть, просто нужно понять, что без страха ничего не бывает. Страх – это просто неизвестность и в принципе он же твой помощник. А когда это становится известно, то уже это и не страх вовсе, а так – страшилка какая-то. Когда кто-то начинает говорить, что ему не страшно, мой хороший знакомый отвечает: не страшно тогда, когда только ты один знаешь, как тебе страшно, а никто об этом и не догадывается. Страх необходим, просто с ним надо умело обходиться. Это я сделал жизненный вывод. Всегда в таких случаях привожу пример отца. Он держал собак, русских гончих. И у нас были щенята. Он в двух, трех дневном возрасте, ещё слепых, клал их на стол и наблюдал за ними. Они, ползая, ища мать, оказывались у края. Некоторые просто падали со стола, и отец их подхватывал, а некоторые подползали к краю и с тревожным попискиванием отползали. Те, которые отползали, считались хорошими щенками, у них было чувство страха и опасности, которое и спасало их от падения, а значит и от возможной смерти.
Вот так, не без помощи моей, хорошей учительницы и хорошего человека, меня приняли в доблестные ряды нашей партии. Потом, со временем, я стал узнавать, что же на самом деле это такое – партия, что это такое – члены партии, и глубоко разочаровался в своих идеалах. Десять лет я был партийцем, два раза успел получить выговор по партийной линии, один раз за то, что попал в вытрезвитель, а второй за то, что мной серьезно заинтересовался ОБХСС (но об этом – в других главах). Нужно было пройти собрание автоколонны, бюро автоколонны, совет старейшин и бюро городского комитета партии. И когда через год с тебя предлагалось снять взыскание, то нужно было пережить эти же круги ада. Малоприятная вещь – хочу вам сказать. Потому и не пошел я второй выговор снимать.
А тут пришли девяностые – партия распалась. Мне предложили сдать партбилет, но я этого не сделал. Хотел, чтобы партбилет остался у меня. Когда говорю об этом друзьям, они смеются, подшучивают надо мной: «Думаешь, вернутся те времена, а партбилет – у тебя на руках?», на что я отвечаю: «Я хочу показать моим детям, куда не надо вступать. Ни на каких условиях». Не знаю, может, при определенных обстоятельствах когда-то и будет он, этот коммунизм, но в понятии наших людей, я думаю, он навсегда уже останется утопией. Хотя, не мне судить. Теперь вы поняли, почему я не стал учить предмет научный коммунизм и купил государственный экзамен. Про это вы читали. Тот случай по времени был после этого.
А что, бывает и так, идеалы рассыпаются. Некоторые и сейчас коммунисты. Почитать бы их сегодняшний манифест. Но не буду терять время. Я там уже был и на эти грабли больше наступать не хочу. Больше никогда не был членом всевозможных партий. Я простой предприниматель и мне не надо…., не надо!
Вместо радости слёзы
Работая в автоколонне, я уже писал об этом, мы зимой были освобождены от работы для тренировок и участия в соревнованиях. Например, через месяц городские соревнования по лыжам. Наш методист по спорту, Борис Демидюк, брал в городском совете документ об их проведении. Приносил к руководству, этот документ, и там была рекомендация, сколько дней нужно для подготовки к таким соревнованиям. Чаще всего это две – четыре недели. Руководство выпускало приказ о нашем освобождении для такого вида состязаний, нам сохранялась средняя заработная плата. Иногда даже выходило выгоднее отдыхать, чем работать. Методист по спорту эта такая должность при предприятии. Правильно она называлась, методист по производственной гимнастике. Был еще методист по футболу, но я не знал, как он был оформлен. Борис был хороший человек, он сам участвовал в соревнованиях, ему было за сорок лет. Когда не было сборов или соревнований, работал он до обеда, а после обеда уходил домой, сославшись, что пошел в «комитет». А до обеда просто сидел у художников и ничего не делал, иногда его вызывали на сверку в профком. Человек был безотказным и добрым. Он жил с отцом в деревне. Потом при не выясненных обстоятельствах его нашли повешенным в сарае своего дома.
Может, не было цели, а значит и мечты, подумал я тогда.
Мы ездили не только защищать честь своего предприятия. С нами договаривались и другие методисты, других предприятий. Так методист предприятий связи, он же работник городского комитета общества «Спартак» предложил съездить выступить на областных профессиональных соревнованиях, за его предприятие. У них не было, необходимого числа, лыжников такого уровня, как я. Мне предложено было освобождение от работы на две недели и оплаченная поездка в Тюмень. Я согласился. Там я познакомился с девчонками, ведь в связи их много работает, и одна мне понравилась. И уже весной, встретившись с ней, мы стали встречаться. Я приходил к ней домой, и мы целовались. Я ложился на нее, и она своим темпераментом, возбуждая меня, доводила до оргазма. Сама таковой тоже получала и не однократно. Мне стыдно было предложить полноценный секс, я боялся отказа. Поэтому мне было достаточно и такого удовольствия. Потом, моя девушка, при следующих попытках, получить оргазм таким способом сказала мне: – «Может быть, хватит, на мне ерзать, давай займемся по-настоящему». Ну, мы и занялись. Недолго длилось, мое удовольствие. Я, от неё, был инфицирован гонореей. Симптомы врагу не пожелаю. Я очень стеснялся. И одновременно не знал, что делать. Я боялся огласки. Когда я говорил своему дяде об этом, он был сильно удивлен. Он думал, что она, моя подруга, вообще девушка. Просто, все проанализировав, я понял, что тот рассказ о Любе полковой, которая была у нас в армии, и от которой один солдат заразился в свой первый половой опыт, у него было всё серьёзнее, там был сифилис, засел ко мне в голову и сработал, как «мечта» со знаком минус. Я боялся этого, всегда думал об этом, вот и получил. Моя болезнь по сравнению с болезнью того солдата, по словам моих друзей, лёгкий насморк. Но этот «насморк» так измотал мне нервы, что я до сих пор вспоминаю, как я думал, что все на меня смотрят и чуть ли не тычут пальцами. Я сделал вывод, о чем ты мечтаешь все получаешь, чего боишься тоже привлекаешь в свою жизнь. А чаще всего в большем объеме, чем думаешь, это я уже о нормальной мечте. Но, еще раз вспоминая все события, убеждаюсь – все наши мечты сбываются. Страхи – тоже. Я долго думал писать или не писать это, решаю писать. Ведь Господь знает этот грех. Обоим жёнам я тоже каялся в этом, что бы потом не выплыло наружу. Пусть знают и внуки и правнуки, что «святым» я не был, каким меня иногда считали и идеализировали люди. Не случись этого, я бы точно на ней женился. Но планы по мне были другие. Планы по каждому смертному сугубо индивидуальные. Поэтому и говорится, не суди, да не судим, будешь.
