Юрий Витальевич Яньшин
У порога
Бывший пастырь православных христиан, проживавших на одной седьмой части суши, тяжко встал, уже зная, чем сейчас окончится процедура низложения, а потому стал затравленно озираться, гадая, кто из клириков подойдет к нему, чтобы снять ризы, клобук и забрать кипарисовый пастырский посох.
– Объявляю тебя низложенным, лишаю священнического сана и изгоняю из лона матери нашей Православной Церкви! По воле Господней, да сбудется сие! – пристукнул митрополит посохом о каменный пол Храма, да так, что искры от удара полетели во все стороны.
Нафанаил ждал, что по Уставу, кто-то из верховного клира подойдет к нему и предложит добровольно снять с себя святительские одежды, но этого не произошло. Вместо установленного регламентом обряда по низложению церковного иерарха, на него тут же набросились те, кто еще час назад мужественно охранял его тушку от разъяренной толпы. После недолгого сопротивления, они, буквально содрали с него патриаршие ризы, оставив его в одном подряснике, и вырвали из рук посох, по преданию принадлежащий самому Святителю Петру. Затем, подхватив под руки, как загулявшего пьянчужку, начали выволакивать из Храма под свист и улюлюканье делегатов и гостей Поместного Собора.
Афанасьев, недолго думая, вытащил из нагрудного кармана коммуникатор, включил его и почти не глядя на экран, быстро набрал хорошо уже знакомый номер, не обращая внимания на сообщение о пропущенном вызове. Откуда были звонок, он и так мог догадаться. От единственной и неповторимой. На том конце тут же отозвался Тучков:
– Слушаю, товарищ Верховный.
– Палыч, ты где? – скороговоркой спросил Афанасьев.
– Как и положено. У Храма Христа Спасителя, – обстоятельно доложил тот.
– Обстоятельства немного изменились, – хотел было пуститься в объяснения Валерий Васильевич, но Тучков не дал ему договорить.
– Я знаю. У нас тут микрофоны стоят. Мы всё слышим.
– Вот и хорошо, – почти не удивился диктатор. – Тогда, слушай новую вводную. Сейчас к вам с восточного входа выволокут бывшего патриарха, так вы уж там примите его, как и положено с подозреваемым в убийстве.
– Понял. Принято. Определим его к остальным.
– Каким остальным? – не понял Афанасьев.
– Ну, к тем, кто полтора часа назад выскакивал оттуда, – пояснил жандарм.
– А тех-то за что схомутали? – продолжал недопонимать Верховный.
– Так, вы же сами давали наказ «всех впускать – никого не выпускать».
– А-а-а, – наконец стало доходить до Афанасьева. – Тогда, ладно. Разрешаю и с этими сластолюбцами погутарить по душам.
– Есть, погутарить! – обрадованно воскликнул государственный цербер и тут же отключился. Поспешил отключить коммуникатор и Афанасьев, не желавший устраивать разборки с ревнивой сожительницей в стенах церкви, в твердой уверенности, что всё объяснит умной женщине потом – в более подходящей обстановке.
Евфимий, дождавшись пока выдворят низложенного патриарха вон из Храма Господня и улягутся страсти, продолжил будничным голосом, как на 101-м партийном собрании:
– На этом первая часть объявленной повестки Поместного Собора объявляется закрытой. Подача предложений по кандидатуре нового Патриарха осуществляется через Секретариат Святейшего Синода в письменном виде, в соответствие с установленным регламентом. Процедура подачи предложений начинается завтра в 12 часов по полудню и заканчивается опять же в 12 часов по полудню 14 октября сего года. Пять кандидатов, набравших наибольшее количество поданных за них предложений, допускаются до голосования, которое состоится 17 октября. В посте и молитве спросите своё сердце о будущем печальнике и заступнике Земли Русской. И пусть оно подскажет вам того, кто по вашему разумению наиболее подходит для сего неподъемного труда. За сим, объявляю перерыв в заседании. Следующее заседание состоится 14 октября в 13 часов.
Крестным знамением благословил Евфимий паству, клир и гостей, после чего развернулся и скрылся где-то за алтарем. Вслед за ним потянулись и остальные члены Президиума.
– Ну, что ж, – взглянул Афанасьев на часы, – пора уже и мне собираться до дому.
Глава 66
I.
10.10.2020г., пос. Ново-Огарево, Резиденция Главы Высшего Военного Совета.
Было уже около семи вечера, когда он, наконец, выбрался на свежий воздух из удушающей атмосферы Поместного Собора. На улице было довольно темно, поэтому Валерий Васильевич, кляня себя на все корки из-за того, что опять не успел заехать за Вероникой, поспешил к машине. Наверное, ему следовало перед отбытием еще переговорить с Местоблюстителем, но положа руку на сердце, очень не хотелось этого делать, да и к слову сказать, за те шесть часов, что он провел в окружении бородатой братии, уже не хотелось никого из них видеть. Главный Храм России подсвечивался снизу прожекторами, расположенными по его периметру и это придавало ему еще больше величественности и мистицизма. Давненько Афанасьев не возвращался домой таким измотанным и опустошенным. И не сказать, что бегал по полигонам, и сидел за рычагами управления танком. Просто присутствовал на двух совещаниях, не таких уж и важных с точки зрения развития государства, а, вот, поди ж ты, как измаялся весь. Ехали в тишине. Михайлова он отпустил еще у Храма, «ядерная тень» в лице молодого капитан-лейтенанта хранила благоговейное молчание, Андрей Аверьянович и без этого являлся образчиком молчаливой созерцательности. Так что, ехать было достаточно комфортно, если бы не приставучие мысли, вертящиеся в голове. «Заколебал уже этот долбаный и бешеный режим! – думал он про себя. – С семи утра и до семи вечера! И ведь не мальчишка уже. Шестьдесят пять минуло, будто сон прошел, как и не было». Люди в его возрасте, а тем более полные генералы, уже сидят по своим дачкам, да удят рыбку в тихой речушке. Но ему вот выпало счастьице, что ни день, то участвовать в разборках, да г…о убирать за всякой швалью типа давешнего Патриарха. «И почему Артём не дал его придавить окончательно прямо на месте? Боится замарать остатки церковного мундира? Так его и без этого изгваздали в грязи, по самое не балуйся! И так понятно, что Палыч вытрясет из него всё, что накопилось за столько-то лет. Или Евфимий надеется на то, что уголовный процесс пройдет в закрытом режиме? Ну-ну» – размышлял он, закрыв глаза. «А, ведь в кои-то веки и для себя пожить охота на старости-то лет, – возвращались к нему мысли о собственной персоне. – Опять же, супруга молодая, хоть и незарегистрированная. Как ни крути, и ей надо бы внимание уделить. Ан, некогда! То одно, то другое». Спину ломит, как у грузчика с пристани. Ноги гудят, словно после марш-броска на тридцать километров с полной выкладкой. Хорошо, что в «Аурусе» спинка кресла откидывается далеко назад, в отличие от его прошлой машины и вытянуть ноги на всю длину. Тут хотя бы можно придать уставшему тулову почти что горизонтальное положение. До дома ехать минут сорок, поэтому надо постараться провести это краткое время с максимально возможным комфортом. С горечью приходилось констатировать, что если в подобном темпе он и дальше продолжит так жить и работать, то надолго его не хватит. В этом Вероника, безусловно, права. Впрочем, на долгую жизнь он и так не сильно рассчитывал, о чем честно признался Веронике еще в самом начале их отношений, на что получил сакраментальный ответ от молодой женщины, дескать, сколько не отпустит Бог, столько и надо принять с благодарностью, рачительно используя одолженное у Судьбы время. Пока размышлял о бренности бытия, то сам не заметил, как прикемарил. Проснулся уже, когда автомобиль стал выписывать крутые виражи на узких дорожках загородной резиденции. Тяжело, будто медведь после зимней спячки, сам и без посторонней помощи вылез из просторного салона автомобиля. Все эти проявления холопства, в виде открывания дверей дежурным офицером, он раз и навсегда запретил с первых же дней своего правления. С назойливой охраной, липнувшей при каждом его появлении на людях, поступил также, не давая ей воздвигать искусственный барьер между собой и людьми, ну, разве что только при поездках куда-нибудь за пределы государства. Но таких поездок за три с половиной месяца было – пересчитать по пальцам одной руки. На стенания начальника личной охраны по поводу небрежения собственной безопасностью отвечал всегда одно и то же:
– Если всерьез захотят убить, то и так убьют, невзирая ни на какую охрану.
Перед тем, как отпустить всех сопровождающих, уже привычно и тепло попрощался с начальником службы эскорта, Сан Санычем и Андреем. Капитан-лейтенант, не дожидаясь, когда Афанасьев по-медвежьи косолапя, взберется по ступенькам на крыльцо, шустро шмыгнул в дом, чтобы поскорей сдать дежурство своему сменщику, явно уже заждавшемуся.
Как и положено примерной жене военнослужащего, к коим он до сих пор причислял себя, несмотря на отставку, Вероника встретила его прямо в холле первого этажа. Крепко обнялись и поцеловались, ничуть не смущаясь дежурного офицера, сидевшего в огороженном и застекленном закутке. Тот, в отличие от «сладкой парочки» проявил надлежащее воспитание и такт, скромно потупив глаза и делая вид, что всё происходящее его ни в коей мере не волнует.
– Ты мне звонила? Прости…, – начал, было он оправдываться за отключенную связь, но она его перебила со смехом.
– Да, знаю. Ты был в церкви. Что?! Нагрешил, а теперь побежал каяться?! – с веселым прищуром поинтересовалась она, не размыкая своих сцепленных на его шее рук.
– А то, как же?! Согрешить, да не покаяться?! – заулыбался он ей в ответ, довольный тем, что не надо пускаться в длительные объяснения, а потом спохватился. – А ты, как об этом узнала?!
– Ох, и наивные же вы все, мужики! – не переставая улыбаться, покачала она свое хорошенькой головкой. – Ну, какая же жена главы государства не наладит отношения с начальником его личной охраны, чтобы быть в курсе всего происходящего?!
– А, ты, стало быть, наладила?! Ну и как?! – нахмурил он бровки, старательно делая вид, будто ревнует и сердится.
– Замечательно! А, ты, не ревнуй! – со смехом прижала она указательный пальчик к кончику его носа. – Я не стала обольщать его ради получения информации. Обошлась всего парою комплиментов. Вы, мужики, на них падки, больше чем мы. К тому же отцы-герои не являются героями моих романов.
– То есть, как это – отцы-герои? – не въехал в тему Афанасьев.
– Разве ты не знал, что твой начальник личной охраны – Александр Александрович Бартенев приходится родным отцом для пятерых детишек, и приемным отцом ещё для троих, взятых им из детского дома и усыновленных.
– Вот как?! – удивился Афанасьев тому, что этот факт ускользнул от его внимания. – Вот уж чего не знал?! Как же ты-то об этом узнала?
– Просто надо быть чуточку внимательнее к тем, кто тебя окружает, – наставительно и уже без улыбки сказала она, ловко избежав при этом ответа на заданный вопрос. – Ладно, иди, раздевайся и мой руки. Ужин уже ждет появления Вашего Величества. Настя с Петей уже заждались, но не садятся за стол без тебя.
– От чего, так? – удивился Валерий Васильевич.
– Там всё сам и узнаешь, – загадочно ответила Вероника, и лицо её, при этом, загадочно сияло.
– Ну-ну, – только и смог он вымолвить в ответ на затевающуюся интригу, спеша переодеться в домашнее.
Быстренько приведя себя в порядок, он предстал перед сородичами, уже сидевшими в небольшой, но уютной столовой, расположенной на втором этаже особняка. К семейному застолью был приглашён и Завьялов, только что принявший эстафету дежурства. Вообще говоря, после случая с сердечным приступом, в деле купирования которого каптри принял едва ли не главное участие, вся семья, не сговариваясь, приняла его в свои ряды, посчитав энергичного и прямолинейного человека своим сородичем, если и не по крови, то по духу.
Действительно, когда они с Павлом вошли, то увидели, что никто из домочадцев не притронулся к исходящим ароматными запахами тарелкам. Как и положено главе семейства, он уселся на свое законное место – у основания стола. По левую руку от него присела Вероника, а чуть дальше от неё Павел. По правую руку расположилась супружеская чета Вальрондов. Поприветствовав собравшихся домочадцев, он сразу отметил про себя, как лицо Насти покрывается легким румянцем смущения и радости.
– Т-а-а-к! – протянул он многозначительно, укладывая салфетку на колени. – Я вижу, что меня ожидает какой-то сюрприз?! Ладно, не томите. Что вы там, еще придумали? Давай, Настасья, колись, как у вас это принято говорить. Обещаю не сердиться и не топать ногами, – подбодрил он дочку, подмигивая правым глазом.
От этого подмигивания, та, только еще сильнее раскраснелась. Но улыбки мужа и Вероники (мачехой называть её язык не поворачивается), несколько приободрили её, и она, справившись с нахлынувшим волнением, чуть запинаясь, произнесла:
– В общем, так папа… Я, Петя… Нет, не так. Мы с Петей хотим тебе сказать, что ты скоро опять станешь дедушкой. Вот, как-то так, – вконец засмущалась Анастасия.
Всего пару секунд Афанасьев пребывал в застывшей задумчивости. Была у него такая скверная черта, которую уже не раз подмечали окружающие. До него не сразу доходил смысл полученной информации, поэтому он не успевал сразу переварить её суть, за то и получил от сослуживцев меткое прозвище «тяжкодума». Но к чести его, надо сказать, что сегодня эта «пауза» была достаточно кратковременной. После того, как он понял, о чём идёт речь, его лицо расплылось в широчайшей улыбке и он, роняя салфетку с колен вскочил, чтобы кинуться целовать свою любимую дочурку.
– Радость! Радость-то какая! – приговаривал он, обнимая Настю, которая теперь заливалась звонким смехом. – Петр! Что же ты стоишь?! – набросился он на зятя. – Это же дело надо как-то отметить! Беги ко мне в кабинет и принеси чего-нибудь подходящего из того, что есть в барной стойке!
Зятя не надо было упрашивать по сто раз, поэтому он, сияя, как именинник, стремглав бросился по указанному маршруту.
– Только не слишком крепкого! – донесся до него веселый голос жены. – А то, знаю я вас! Вам бы лишь повод найти!
Пока Петр выбирал напитки, подходящие к случаю и соответствующие фужеры, Афанасьев принялся тормошить дочь, расспрашивая её о подробностях:
– Давай, рассказывай! – требовал отец, всё ещё находясь в порыве восторга. – Что?! Как узнала?! Какой срок?!
– Да, что тут рассказывать?! – всплеснула дочь руками. – Я, признаться, и сама не ожидала от себя такого. Думала, что уже и не смогу. А оно вон как получилось. Костя узнает, скажет, что мать с ума сошла на старости лет-то! Даже неловко как-то. Я ещё вчера подумала об этом, когда меня прихватило при виде копченых осетров. У меня ведь раньше никогда не было такой реакции на рыбу. Ну, вот, я вечером и поговорила с Вероникой…
– Да, – подхватила та моментально, недосказанную мысль Анастасии. – Я ей и говорю: «А ты, подруга, случаем не тяжелая?»
– А я ей отвечаю, – приняла эстафету дочь. – Да не может этого быть. Но та уперлась. В общем, мы посоветовались и решили, что я сегодня после уроков пойду к гинекологу, тем более, что приступ тошноты опять утром повторился. Я Пете решила пока ничего не говорить, прежде чем не покажусь врачу. Пошла после обеда в платную клинику, там без очереди и анонимно. Осмотрели, сделали УЗИ. Шесть недель. Вот так вот. Так что, где-то в конце мая будем ждать прибавления семьи Афанасьевых.
– Вальрондов, душечка, Вальрондов! – раздалось от дверей, где стоял Петр, держа подмышкой приличных размеров бутылку, а в руках пять фужеров.
– Вальрондов-Афанасьевых! – тут же пригасил спор Валерий Васильевич, поднимая кверху указующий перст.
Не медля ни секунды, разлили по фужерам содержимое оригинальной бутылки матового стекла, коим оказалось российское игристое вино под названием «Высокий берег». Долго поздравляли и надавали кучу пожеланий ей самой и будущему ребенку. С удовольствием опорожнили всё до капельки. При этом, Петр заботливо, но настойчиво проследил, чтобы Настя даже и не думала налить себе повторно. Ласково улыбаясь, он демонстративно отодвинул от неё фужер, приговаривая:
– Ну, будя-будя. Нечего ребенка приучать к спиртному.
– Правильно-правильно, – поддержал его тесть. – А мы, пожалуй, пропустим еще по одной за здоровье будущей мамы, – окатил он пристальным взором свою суженую.
Та правильно истолковала его вопрошающий взгляд и не отводя глаза в сторону ответила на него со значением:
– Ничего. И за нами дело не заржавеет. Дай срок.
– Дай-то Бог, – эхом отозвался он на её уверенное предположение. Они молча чокнулись, и мелодичный звон хрусталя сопроводил этот жест.
Дальше началось шумное и веселое застолье, сопровождаемое опять высокопарными пожеланиями и немного смешными житейскими историями на эту тему. Одно из таких пожеланий, произнесенных самой виновницей торжества, особенно пришлось всем по душе. Поднявшись со своего места с бокалом, в который заботливой рукой мужа был налит «Тархун», она напророчила, и сама не подозревая о том:
– Я хочу, чтобы всё дети, уже рождённые и пока еще не появившиеся на свет, вдруг очутились в таком мире, где нет голода, войн, природных катаклизмов и иных катастроф, где нет материнских слез и где никому не надо будет сожалеть о прошлом и бояться за будущее. Я, конечно, всё понимаю, и мои речи могут показаться вам глупыми и наивными, но у меня сейчас такое настроение, при котором хочется обнять всех деток на свете и укрыть их от всех бед и невзгод.
Эту её простую речь все присутствующие восприняли с огромным энтузиазмом. Все дружно встали со своих мест и в знак согласия подняли кверху наполненные бокалы перед тем, как чокнуться ими. И тут, лицо Афанасьева исказила гримаса. Он неожиданно скривил губы, наморщил лоб, как будто его только что озарило какое-то воспоминание. Его лицо опять изменилось, приняв несколько виноватый вид и он, начав бормотать совершенно нелепые извинения о том, что ему позарез надо срочно сделать один важный-преважный звонок, вышел из-за стола и решительной походкой направился к выходу, велев продолжать без него. Павел Геннадьевич, дернулся было идти за ним, но тот только отмахнулся:
– Сиди-сиди, я только до пункта связи и обратно.
Но прежде чем спуститься на цокольный этаж особняка, где находился пункт ЗКПС (закрытого канала правительственной связи), он достал свой коммуникатор, и слегка щурясь (старческая дальнозоркость давала о себе знать), начал рыться в списке привилегированных абонентов. Рылся недолго, быстро отыскав фамилию Вострецова. Глянув на свои часы, убедился, что время еще не совсем позднее, нажал на кнопку «вызова». Долгие гудки подсказывали, что абонент либо не хочет брать трубку, либо находится вне досягаемости мобильного аппарата. Однако Афанасьеву было не занимать настойчивости и некоторого нахальства, поэтому он продолжил свои попытки связаться с академиком. Его упорство, в конце концов, было вознаграждено по достоинству. И где-то, примерно на тридцатом гудке, Игорь Николаевич соизволил сказать, привычные для любого уха слова:
– Алло, я вас слушаю.
– Здравствуйте, Игорь Николаевич, это вас Афанасьев беспокоит. Простите, что звоню в столь позднее время.
– А-а-а, – протянул академик, – как же, как же, узнаю голос вождя и отца всех народов! – не без привычного уже ехидства воскликнул ученый. – Ничего страшного, я еще не собирался ложиться спать, просто засунул телефон далеко и никак не мог его отыскать. Что-нибудь случилось? – быстро перешел он на деловой тон.
– Не волнуйтесь, Игорь Николаевич, ничего экстраординарного не произошло, – продолжил «фирменным» заискивающим голосом диктатор, – просто я хотел извиниться перед вами.
– Извиниться? Но за что?! – искренне изумился корифей, лихорадочно соображая, в чём таком провинился перед ним главарь хунты, что ему вдруг приспичило названивать в полдевятого вечера.
– Помните, неделю назад, в гостинице мы с вами беседовали на известную вам тему, и я клятвенно пообещал связаться с вашим коллегой – Алексеем Сергеевичем?
– А, ну да, ну да, припоминаю. Был такой разговор. Одной нашей знакомой очень остро понадобилась помощь физика-практика, – не стал называть имя Бабы-Яги Вострецов, прекрасно осведомленный о том, что даже по закрытой линии связи не стоит слишком уж сильно откровенничать по узкопрофессиональной тематике.
– Так вот, я тут закрутился, и совсем голова у меня набекрень съехала с этими государственными заботами, поэтому и позабыл выполнить своё обещание, – продолжал изображать (а может и не изображать) раскаяние Валерий Васильевич.
– Что же вам мешает исправить свою оплошность? – не слишком-то любезно поинтересовался Вострецов.
– Я, как раз по этому поводу и звоню вам, – оставил без внимания колкость академика Афанасьев. – Вот, думаю, если я сейчас ему наберу, то не нарушу ли его планы на поздний вечер? Как вы думаете, он уже отдыхает?
– Так, сейчас, сколько времени? – спросил старик сам себя. – Ага, полдевятого. Значит, у них там, на час позже, – вслух принялся он размышлять, пока диктатор внимательно его слушал. – Думаю, что он еще не лёг. Мало того, я полагаю, что он всё ещё может быть на объекте. Так, что звоните, не бойтесь, – подвел он итог своим размышлениям и добавил. – Возможно, что он уже ждет вашего звонка.
– Как так?!
– Я позавчера прилетел оттуда. Опять возил необходимые детали, – пояснил он. – И скажу вам честно, у меня был с ним разговор на эту тему.
– Вы хотите сказать, что ввели его в курс дела?! – подпустил нотку недовольства в голос диктатор.
– Нет-нет, – поспешил оправдаться в его глазах академик. – Всё в пределах допустимого! Я же не первый год на свете живу и знаю, что такое государственная тайна. Просто я у него ненавязчиво поинтересовался, не желает ли он хотя бы на время сменить направление деятельности. Да и, честно говоря, не мешало бы ему сменить климатическую зону обитания. А то нехорошо получается: мы всё время были вместе, а теперь я тут прохлаждаюсь, а он там – в разбитом поселке. И супруга его тут, одна без него.
– И как он отреагировал на ваше предложение?
– С известной долей скептицизма, – вздохнул Игорь Николаевич. – Он из породы тех упрямцев, которые доводят до конца все свои уже начатые дела. Моя школа-с, – не без доли гордости произнес он последнюю фразу. – Впрочем, когда я намекнул ему, что у вас имеются особые виды на него, то он весьма заинтересовался причиной вашего интереса к нему.
– И вы посчитали своим долгом всё же приоткрыть завесу тайны? – принялся уточнять Афанасьев.
– Никоим образом! – возмутился Вострецов. – Я просто намекнул ему, что в скором будущем, его практические навыки конструктора сверхсложных систем, возможно, понадобятся в другом месте. И я посоветовал ему, если поступит такое предложение по смене профиля деятельности, не отказываться с порога.
– И всё?
– Истинный крест! – не моргнув глазом соврал ученый муж.
– Ну, ладно, – сделал вид Афанасьев, что поверил словам Вострецова. – Я тогда сейчас свяжусь с ним. Помнится, когда он прилетал в Москву на награждение, мы договорились со службой безопасности о том, что ему будет предоставлено право иметь индивидуальный аппарат связи с Большой Землей.
– Верно, – подхватил Игорь Николаевич. – Специальный мобильный телефон с системой квантового шифрования, привязанный к геостационарному спутнику связи у него имеется.
– А не подскажете номерок, случаем, а то что-то мне неохота искать его через специальные структуры. Конспирация, понимаете ли, такая вещь, без которой даже Ленин не смог обойтись, хе-хе, – позволил себе Афанасьев слегка посмеяться над своими «молчи-молчи».
– Охотно поделюсь, минутку, – засуетился на том конце «сверчок». – Записывайте.
– Давайте, – ответил Верховный и приготовился нажимать цифры, которые стал ему диктовать Вострецов.
Цифр было на удивление много. Так, что несколько раз приходилось останавливаться, чтобы перепроверить надиктованное. Длительная процедура закончилась нажатием кнопки «память».
– Кстати, – спохватился академик, закончив надиктовывать цифири, – я и сам забыл выразить вам свою искреннюю благодарность…
– За что? – пришел черед задавать недоуменные вопросы диктатору.
– За то, что посоветовали обратиться к Игнатию Олеговичу.
– Игнатию Олеговичу? – задумчиво повторил Афанасьев, силясь припомнить носителя этих инициалов.
– Шерстобитов, – назвал он однофамильца династии его личных водителей. – По поводу защиты от «дураков».
– А-а-а! – наконец вспомнил Верховный ученого матерщинника, сильно пополнившего в свое время его словарный запас часто употребляемыми выражениями портовых грузчиков. – Теперь вспомнил! Значит и вам пошло на пользу это знакомство?!
– Ещё как! Он и его институт уже вчера принялись разрабатывать необходимые устройства и алгоритмы для воспрепятствования несанкционированному вмешательству в логические цепи. Очень, очень приятный и эрудированный человек. Таких людей сейчас редко встретишь.
– Это верно, – согласился Афанасьев с характеристикой, выданной Вострецовым. – Вот видите, – не без гордости сказал в трубку Афанасьев, – и мы – диктаторы, иногда можем быть полезными обществу.
– Разумеется! – с жаром подхватил академик, не оценив самоиронию Афанасьева.
После этого собеседники перекинулись ещё парой ничего незначащих слов и тепло распрощались, пообещав друг другу поддерживать связь.
Закончив разговор с ершистым, но уже ставшим таким дорогим для него человеком, Валерий Васильевич стал спускаться на цокольный этаж, где находился специализированный пункт связи. Конечно, поговорить с Боголюбовым можно было и отсюда. Но чем чёрт не шутит? Он слыхал, что уже давно изобретены средства прослушки, которые могут считывать даже малейшие вибрации с окон, возникающие в результате колебания воздуха при разговоре. Его, конечно, уверяли, что стекла двойные и с металлическими невидимыми прожилками, принимающими на себя все колебательные процессы, но он был человеком старой закалки, считавшим, что лишняя осторожность никогда не повредит. И уж наверняка ухо Большого Брата не обошло своим вниманием его загородную резиденцию. Спустившись вниз по крутой винтовой лестнице, он очутился в широком, но низковатом коридоре, по обе стороны которого тянулись до самого конца запертые и порой бронированные двери в какие-то технические помещения, о назначении которых он имел смутные представления. Однако то помещение, куда он направился было ему хорошо известно. Он уже не раз пользовался услугами правительственной связи, когда надо было с кем-то связаться, придерживаясь сугубой конфиденциальности. Войти в пункт связи было тоже делом весьма не простым. Требовалось не только нажать на кнопку звонка, но еще и пройти процедуру идентификации личности, приставив своё правое око к специальному окуляру для считывания и дальнейшего сличения радужной оболочки глаза с тем оригиналом, что хранился в электронной памяти запирающего устройства. После того, как все необходимые процедуры были пройдены, массивная бронированная дверь сама неслышно отворилась, пропуская его внутрь помещения. Всё пространство небольшой комнаты было сверху и до самого низа забито аппаратурой неизвестного предназначения. И все это техническое нагромождение было живо какой-то своей особенной машинной жизнью. Все вокруг перемигивалось лампочками, диодами и прочими элементами освещения и сигнализации. Приборы и аппаратура скрипели и пощелкивали, иногда издавая ну очень экзотические звуки на манер кошачьего мяуканья и барсучьего фырканья. На ЖК-мониторах, что расположились по стенам, то и дело появлялись непонятные графики, либо знакомые Афанасьеву экраны РЛС, но неизвестно для чего установленные здесь. А еще присутствовал характерный запах канифоли – вечной спутницы любого радиолюбителя. Вообще, когда ему приходилось здесь бывать, он всегда ловил себя на мысли о том, что находится в рубке инопланетного корабля, управлять которым он не рискнул бы ни за какие коврижки. Посреди всего этого технического совершенства стоял вытянувшись возле стола, как на плацу, молоденький курносый и веснушчатый старший лейтенант с глазами цвета васильков. На столе лежали дымящийся паяльник и шелестевшая страницами раскрытая книга, которую он, видимо, читал на досуге. Имени офицера связи Афанасьев не знал, да, в общем-то, и не стремился к подобным знаниям, но его так и подмывало воскликнуть: «Здравствуй, Иван – крестьянский сын!» Но сдержавшись от невольного порыва, произнес вслух:
– Здравствуйте, товарищ старший лейтенант! – полуофициально поздоровался он с юношей.
– Здравия желаю, товарищ Глава Высшего Военного Совета Российской Федерации! – как и положено, ответствовал тот без отдачи чести, так как был без головного убора.
– Ну, буде-буде, мы тут не на плацу, да и я уже не в форме, – добродушно буркнул он, подавая руку для пожатия.
Несмотря на юношеский вид, рукопожатие его было крепким искренним, что весьма приглянулось Валерию Васильевичу, привыкшему к показной робости подчиненных.
– И не скучно тебе, сынок, сидеть тут день-деньской одному и взаперти, где всё вокруг гудит и квакает? – сразу перешел он на отеческий тон.
– Да, нет, товарищ Верховный, – развел старлей руками, окинув помещение взглядом, – я уже привык к одиночествам дежурства. Это поначалу было немного не по себе, а сейчас – даже нравится. Это же удобно очень, когда все вокруг издает звуки. Сразу можно понять: что, где и как функционирует.
– И всё-таки, наверное, скучновато тут одному-то? – продолжал допытываться Афанасьев, подойдя к столу. – Чем время коротаешь? – кивнул он на остывший паяльник и шелестящую страницами книгу.
– Люблю возиться с техникой, паять, собирать, конструировать, – мотнул он головой в сторону остывающего паяльника. А ещё книги читать, только не новые, что на планшетах, а старые, настоящие, в переплетах, – заметил тот кивок диктатора в сторону неуставного, но не запрещенного им предмета. – Слушать музыку и смотреть телевизор – категорически запрещено регламентом, а книги никому не мешают, да и для самообразования, как раз подходят.
– Вот, как? И что же ты выбрал в качестве пособия к самообразованию? – полюбопытствовал Верховный. – Можно посмотреть?
– Конечно-конечно, – заторопился молодой человек, с готовностью протягивая диктатору свою книжку.
– О-о-о! – не смог скрыть своего искреннего удивления Афанасьев, ожидавший столкнуться с типичным образчиком творчества профессиональных графоманов. – Я-то думал, что это будет нечто вроде Толкиена или на худой конец незаслуженно популярного Акунина, а тут, смотри-ка – Валентин Саввович Пикуль. Признаться, молодой человек, я приятно удивлен вашим нетривиальным выбором.
