Юрий Витальевич Яньшин
У порога
После полученного ответа, вздох изумления прокатился по комнате, но Мюллер только улыбнулся кривоватой усмешкой, продолжая пояснять ситуацию:
– Не стоит так реагировать на, казалось бы, крупные цифры количества акций. Стоимость каждой акции составляет всего пять рублей, поэтому прошу не завидовать моему буржуинству. Кстати, предвосхищу ваши дальнейшие вопросы и откровенно поведаю о том, что по итогам прошлого года мною были получены дивиденды в размере трехсот тридцати миллионов рублей, с которых я честно заплатил налог в тринадцать процентов. И уж если быть до конца честным, то напомню – мой оклад составляет шестьдесят миллионов рублей в месяц. Надеюсь, я смог удовлетворить ваш интерес к моим несметным богатствам, Николай Палыч? – опять кривенько улыбнулся Мюллер, но губы его при этом мелко подрагивали, выдавая крайнюю степень напряжения.
Но на жандарма такой поток откровений, казалось, не произвел, ровным счетом, никакого впечатления. Тот был холоден, расчетлив и неумолим, как оценщик ломбарда.
– Допустим, что всё это так, – не стал он спорить с ответчиком. – Я даже склонен считать, что вы получали эти суммы все те без малого двадцать лет, что находились на этой должности. Сколько там выходит по итогу? – спросил он у Глазырева, бодро стучащего по клавишам калькулятора.
– Восемнадцать миллиардов с хвостиком, – четко доложил главный банкир страны.
– Не хило, – присвистнул Рудов и облизнул обветренные губы, как бы в предвкушении давно ожидаемой трапезы.
– Ладно, товарищи, – продолжил иезуитствовать Тучков, – оставим эту сумму в покое, считая её, хоть и завышенной для государственного чиновника, но вполне себе легальной. Однако вернемся к нашей беседе. Я тут, накануне навел кое-какие справочки и у меня возникло много вопросов , которые не дают мне спокойно уснуть уже вторые сутки. Я ведь не из праздного любопытства поинтересовался, дорогой вы наш Алексей Борисыч, об акциях, которые числятся за вашей семьей. Но вы, вот беда, видимо запамятовали о тех из них, которыми владеет ваша дочь, – вкрадчиво продолжил инквизиторствовать Тучков, пристально, как рентген, глядючи на сжавшегося в комок Мюллера.
– Йа, – с трудом сглатывая ком, подступивший к горлу, произнес он, – давно не имел с ней контактов. Она, к сожалению, проживает далеко от меня. Поэтому я не в курсе её истинного материального положения. Возможно, она тоже приобрела несколько акций, глядя, как они растут в цене на бирже.
– Тридцать пять миллионов акций мадам Вердье, а именно под этой фамилией своего французского мужа она фигурирует в реестре акционеров, по-вашему, пустяк, на который вы даже не обратили своего внимания? – притворился удивленным кэгэбэшник.
– Отдаю должное вашим розыскным способностям, Николай Павлович, – начал уже приходить в себя Мюллер, – однако вы верно подметили тот факт, что она уже является членом семьи своего мужа на протяжении десяти лет, поэтому я не счел для себя возможным упоминать всуе её имя. Она взрослый человек, а потому имеет право осуществлять любые операции на рынке ценных бумаг.
– Я, может быть, и согласился бы с вами, если бы не знал, что на протяжении всей своей жизни она ни одно дня нигде не работала. Невольно напрашивается вопрос: откуда деньги, Зин? Ведь в качестве акционера она появилась на следующий день после бракосочетания, – вошел во вкус допроса Тучков.
– Видимо свадебный подарок мужа, – пожал плечами Мюллер.
– Антуан Вердье – менеджер средней руки в компании «Total Energies», поэтому логичнее было бы преподнести супруге акции именно этой фирмы, не так ли?
– Видимо доверие к нашей фирме перевесило доверие к своей, – усмехнулся счастливый тесть.
– Вряд ли дело в этом, – скептически поморщился Тучков. – Годовой доход месье Вердье не превышает полутора миллионов евро в год, и это без учета налогов. Кстати, после свадьбы, любящая супруга господина Вердье сразу же приобрела на свое имя замок в Перпиньяне стоимостью в тридцать четыре миллиона евро, куда они с радостью и перебрались из душных парижских апартаментов.
– Вам не дает покоя благосостояние моей дочери? Ну, так наведите справки у ней самой по всем интересующим вас вопросам, – строго поджал губы Алексей Борисович, давая тем самым понять, что с него все взятки гладки.
Но не таков был потомственный аристократ и дворянин, то ли в десятом, то ли в двенадцатом колене – Николай Павлович Тучков. Сейчас он больше походил на бульдога, вцепившегося зубами в противника. И уже ничто не могло бы разжать его сомкнутые на горле врага челюсти. А то, что Мюллер был для него враг, читалось по холодному блеску его стальных глаз, в которых не было пощады, а было только ожидание команды на окончательное сжатие зубов.
– Не извольте беспокоиться! – широко и хищно улыбнулся Тучков в ответ. – Когда будет надо, мы у ней лично поинтересуемся происхождением её капиталов, причем, где бы она не находилась.
В последних его словах звучала уже ничем не прикрытая угроза.
– Ладно, – продолжил сжимать челюсти на горле жертвы Тучков, – вернемся к вашей персоне. Как государственный чиновник министерского уровня, вы обязаны подавать декларацию о доходах за год. Я уже давненько, признаться, интересуюсь вашей личностью, отягощённой таким недугом, как выборочная амнезия.
– Амнезия? – не понял Мюллер едкого намека.
– Ну, да, – подтвердил Малюта. – А как же иначе, если в своей декларации вы год за годом забываете упомянуть ваши зарубежные счета. Вот, извольте ознакомиться, – с этими словами Николай Павлович полез во внутренний карман кителя и достал оттуда сложенный вчетверо листок формата А4. – Это ксерокопии банковских выписок с указанием номера счета, суммы на нем, даты открытия и данные о владельце. Поздравляю вас, Алексей Борисович, вы являетесь хозяином двух банковских счетов. Один, из которых на сумму полутора миллиардов долларов открыт в 2008 в швейцарском банке «PostFinance», а другой в офшорной зоне Кюрасао, в местном банке «SAI Bank» на сумму в двести восемьдесят миллионов долларов, открытый 1 января 2012 года.
Тучков помахал листом в воздухе, как знаменем, а затем передал его сидевшему рядом с ним Барышеву для ознакомления и передачи по цепочке остальным членам Президиума.
– Это какое-то недоразумение или умело сфальсифицированная провокация! – повысил голос Мюллер. – Я требую независимого расследования!
– За расследованием дело не станет! – в свою очередь повысил тембр голоса Тучков. – За вами еще со времен руководства ОАО «БалТрубопровод» тянется целая череда темных делишек, связанных с подрядами на газификацию Северо-Западной части страны. Рукописи, как известно, не горят, так же, как и начатые когда-то уголовные дела, сданные в архив.
– Я решительно протестую против подобных инсинуаций в мой адрес! – окончательно пришел в себя Мюллер, поздно сообразивший, что живым из этой комнаты ему вряд ли удастся выбраться, но зато можно принять достойную смерть в неравном бою за своё имущество, тщательно накопленное за многие годы кропотливого труда. – Я буду отстаивать свою честь и достоинство в суде на публичном процессе! – уже перешел на откровенный крик газовый магнат, так как остатки прежнего самообладания улетучились вместе с тайной вклада, которую ему обещали оборотистые банкиры.
– Ты сначала доживи до суда, – не повышая голоса, но, тем не менее, зловеще процедил сквозь зубы представитель всегда и во всем «компетентных органов».
Эти его слова, сказанные в спокойной манере – без криков и слюнявых брызг, произвели на всех присутствующих неизгладимое впечатление, а особенно на самого инициатора этого сборища. Он прямо на глазах у всех сумел настолько уменьшиться в размерах и слиться с кресельной обивкой, что его стало, вдруг, трудно замечать, настолько он превратился в прозрачное и бестелесное существо.
– Но это еще не всё, господа присяжные заседатели, – окончательно вошел в роль Остапа Ибрагимовича15 жандарм, вспоминая беседу того с гражданином Корейко. – Обвиняемый скрыл от общественности своё поместье в сто двадцать гектаров у деревни Бережки, что находится на берегу Истринского водохранилища. Поместье свое, как и подобает, огородил забором, а на воротах прибил табличку с названием «Мюллергоф», видимо для того, чтобы ни у кого не возникло сомнений, кому принадлежит всё это добро. Однако и этим не ограничился, – тут он достал из-под стола кейс и, щелкнув замками начал рыться в его внутренностях. – Ага, нашел! – воскликнул дознаватель и достал оттуда пачку цветных фотографий, сделанных, видимо при помощи летательного аппарата. Помахав ими в воздухе, передал её для ознакомления все тому же Барышеву. – На территории поместья господин Мюллер выстроил дворец. Всё место представляет собой гигантский комплекс, в архитектурном и ландшафтном плане схожим с Большим Петергофским дворцом и примыкающим каналом с каскадами фонтанов. Помимо этого, на территории есть здание, похожее на петербургское Адмиралтейство. Кстати, помимо этого на соседнем участке выстроен коттеджный посёлок под названием «Истринская усадьба». Эксперты, привлеченные для оценки участка и строений на нем, считают, что стоимость земли под усадьбу составляет почти в три миллиарда восемьсот пятьдесят миллионов рублей, а стоимость застройки в четырнадцать с половиной миллиардов рублей, – бесцветным голосом пробубнил Тучков, заглядывая в шпаргалку, вытащенную из кармана. – И это только кадастровая стоимость, господа присяжные заседатели. О внутреннем обустройстве дворца мы с вами можем судить только из разрозненных сведений, полученных от тех, кто там побывал. Но судя по тому, что они говорят, а также судя по всем известной страсти господина Мюллера к коллекционированию предметов ювелирного и изобразительного искусства, содержимое дворца по стоимости сопоставимо с затратами на его строительство. Точную сумму я смогу назвать после того, как мы побываем там вместе с искусствоведами. Вы ведь разрешите нам посетить ваше скромное обиталище? – посмотрел Николай Павлович в сторону, раздавленного в кресле Мюллера, и широко улыбнулся, после чего продолжил. – Но и это еще не всё. По нашим сведениям за вами числятся только в Москве четыре квартиры, расположенные в элитных домах, общей площадью одна тысяча четыреста тридцать квадратных метров на сумму более семисот пятнадцати миллионов рублей. И еще в Санкт-Петербурге две квартиры общей площадью шестьсот шестьдесят метров на сумму в двести двадцать пять миллионов рублей. Это не считая квартир вашей супруги, коих тоже насчитывается аж четыре – по две в Москве и Питере. Тоже приблизительной стоимостью почти в двести миллионов народных денежек. А еще дачный домик в Одинцовском районе не то десять, не то одиннадцать комнат. Ну и куда уж без охотничьей заимки, что расположена недалеко от санатория имени В. Чкалова, о которой, подозреваю, не знает даже ваша супруга. Там тоже двухэтажный особнячок с прислугой. Я ничего не упустил?
Бедный Мюллер, хотя этот эпитет не очень-то ему подходил, ну разве что, только в моральном плане, был буквально раздавлен потоком обрушившейся на него информации. Он молчал. Да и что он мог сказать в свое оправдание? Заявить о том, что вся эта гора недвижимости принадлежит корпорации он не мог, так как действительно, всё, что скрупулёзно перечислил Тучков, было оформлено именно на самого Мюллера А.Б. И тут уж никакие выкрутасы типа «я – не я, и хата не моя» помочь никак не могли. Поэтому и приходилось молчать, вжавшись всем телом в кресло и молясь всем святым о даровании шанса вырваться из этого ада не то, чтобы целым, но хотя бы живым. Паузу прервал сурово-удивленный голос диктатора.
– Так вот вы каков, гусь-лапчатый?! – не удержался Афанасьев от восклицания. – Про ваш замок я и раньше был немало наслышан, но как-то не придавал этому большого значения. А зря, как показала суровая действительность. Я-то по своей наивности просто думал, что вы с жиру беситесь от своих астрономических окладов, а вы оказывается птица более высокого полета. В карман государства решили ручки шаловливые запустить? А не боитесь, что ручки мы вам обкромсаем по самые плечики?
На Мюллера в эти мгновения страшно было даже смотреть. Неестественно белое лицо, более похожее на мраморное изваяние, с заострившимся носом, как у покойника и крупными каплями пота, стекающими по вискам, внушали каждому, кто смотрел на него троякое чувство, состоящее из гнева, жалости и брезгливости.
– Вот видите, – продолжал витийствовать глава хунты, – как нехорошо получается, когда пытаешься обмануть государство? И чего вам, собственно говоря, не хватало? Денег?! Да у вас только жалованья хватило бы и внукам и правнукам. Почета и удовлетворения тщеславия? Вы и так, едва не ногой открывали двери в Кремле. Или вы себе три жизни намеряли? Нет уж, дудки! Умрете в свой срок, как и положено среднестатистическому гражданину. Правда, в моих силах сильно подсократить ваш жизненный путь и вдобавок ко всему прочему, сделать последние шаги в состоянии невыносимых мучений физического свойства. Как у вас там с болевым порогом? – уже откровенно издевался Афанасьев над своей жертвой.
Мюллер уже находился даже не на грани психологического срыва, а в состоянии полной каталепсии, когда происходит полный паралич мышц и нервных окончаний. Те, кто был, не посвящен, в глубинные замыслы заговорщиков с интересом рассматривали своего вождя. Таким хищным и жестоким они его себе не представляли. Разве что Рудов – давнишний приятель и сослуживец, который уже имел возможность поучаствовать в допросе Греха, мог догадываться, какие внутренние бури порой вырываются у Афанасьева наружу. Но и он сейчас смотрел на своего друга так, как будто видел впервые. Если бы он только знал, что весь этот спектакль с разоблачениями своей главной целью ставит вовсе не наказание казнокрада, а затрагивает куда более значимые для государства цели, то он, конечно же, первым бы встал и зааплодировал умело разыгранной партии.
– Впрочем, – сделал паузу диктатор, – ваша преждевременная кончина в наши планы не входит. Пока, не входит, – сделал он уточнение. – Я даже склоняюсь к мысли, чтобы не только сохранить вашу жизнь, но и оставить вас в прежней должности.
Последние слова Верховного вообще сбили с толку большинство из присутствующих здесь. Они с опаской стали переглядываться, немо вопрошая друг у друга: «Что происходит? И что это за балаган?»
– Президиум, – продолжил, как ни в чем не бывало Афанасьев, – готов рассмотреть предложение о смягчении вашего наказания взамен на некоторые встречные шаги с вашей стороны.
Тут диктатор опять допустил паузу, чтобы убедиться в том, что до Мюллера доходит смысл его слов, ибо сейчас тот напоминал более всего мешок набитый отрубями, безвольно сидящий в кресле и слабо реагирующий на внешние раздражители. Новиков, который сидел рядом с ним, даже потряс его за плечо, чтобы хоть немного привести того в чувство и вывести из состояния глубокого ступора.
– А?! Что?! – затравленно начал озираться по сторонам, соображая, что к чему, еще вчера всесильный магнат.
– Я говорю, – терпеливо и даже с некоторой снисходительностью в интонациях повторил Афанасьев, – что вы смягчите свою участь, и даже, вполне вероятно, оставите за собой свой пост, если выполните некоторые условия.
– Я? Да?! Условия?! – бестолково тыкался Мюллер из стороны в сторону, создавая впечатление своей полной невменяемости.
– Ты, Алексей Борисович, еще слюни пусти для вящей наглядности своего помешательства на почве жадности, – начал сердиться Афанасьев, который терпеть не мог подобных спектаклей. – Не доводи до греха. Говори толком, что выбираешь: идти по этапу, пересчитывая колымские версты, или целиком и полностью сотрудничать с властями? Больше спрашивать не буду, потому, как ты и так довел меня до ручки своими выкрутасами.
– Да, да, конечно же, сотрудничать, – сразу оживился Алексей Борисович, словно его сбрызнули «живой» водой.
– Ну, то-то же, – удовлетворенно кивнул диктатор. – Давно бы так. Теперь слушай условия. Деньги, что хранятся у тебя по заграницам, вернешь в недельный срок и перечислишь на счета Минфина. Наверняка еще где-то есть, ну да ладно. Пока и этого хватит.
– Я-я, н-не могу этого так просто сделать, – плаксивым тоном заявил Мюллер. – Для закрытия счетов необходимо мое личное присутствие.
– Не говорите глупости! – рыкнул Верховный. – Вы их открывали через доверенное лицо, вот через него и закроете. Знаем мы эти схемы. Вопрос снят с обсуждения. Или счета будут закрыты, или закроем тебя самого, – скаламбурил он. – Далее. Акции дочки также вернете домой. И сдадите их вместе со своими в «Росимущество».
– А если она не отдаст? – опять попробовал изобразить из себя ужа на сковородке загнанный в угол газовик.
– Тогда просто аннулируете их у неё в реестре и пропишете опять же в «Росимуществе». Не мне вас учить, – поморщился Валерий Васильевич.
– Она опротестует это решение в суде, – заныл он опять.
– Не мое дело, – сказал, как отрезал Афанасьев. – И, вообще, не перебивайте меня. Следующее. Разрешаю оставить за собой по одной квартире в Москве и Питере. Все остальное, включая усадьбу на Истре, а также дачу и охотничий домик – сдать все тому «Росимуществу». Личные вещи, за исключением предметов искусства и ювелирных украшений, разрешаю забрать.
– Но как же…, – опять запричитал он, видя, как бесцеремонно отнимают у него все нажитое непосильным трудом.
– Вы опять за своё? – насупился Афанасьев. – Это я еще по-доброму с вами обхожусь. Во времена незабвенного Иосифа Виссарионовича с вами бы разделались прямо во дворе Лубянки, не заморачиваясь этапированием до мест заключения. Продолжаю. Но мы – люди не кровожадные, а потому оставим вас на свободе и в прежней должности, как я уже упоминал свыше при условии соблюдения вами определенных поведенческих норм. Даже зарплату готовы платить в разумных, конечно, пределах, а не ту, какую вы получали до сих пор. Александр Валентиныч, – обратился он к министру энергетики, – ты какой имеешь оклад на текущий момент?
– Миллион шестьсот тысяч в месяц, не включая подоходный, – бодро отрапортовал Новиков.
– Ну, значит, Алексей Борисыч, где-то на полтора ляма в месяц можешь смело рассчитывать. Больше никак нельзя. Ибо не по чину иметь оклад больше чем у самого министра, – сочувствующе развел руками диктатор. – Соответственно и все твои замы и манагеры должны исходить из этой величины. Борис Иваныч, не в службу, а в дружбу, отдай распоряжение о разработке тарифной сетки окладов для госкомпаний, очень тебя прошу.
– Сделаем, Валерий Васильевич, – деловито кивнул премьер и добавил. – В срочном порядке разработаем и представим вам на утверждение. Пару дней только дайте.
– Хорошо, – согласился Верховный. – Теперь опять вернемся к вам, Алексей Борисыч. Вы сейчас в сопровождении наших сотрудников проследуете в гости к товарищу Тучкову, где с вами будет продолжена беседа с помощью полиграфа. Нам, видите ли, очень хочется знать когда, с кем и в каких объемах вы совершали кражи государственного имущества. Затем, в сопровождении компетентных товарищей, проследуете к себе в усадьбу, где вы сможете отдохнуть на лоне природы, пока они займутся описью и оценкой имущества. А завтра вы сможете вернуться на свое рабочее место и приступить к исполнению прежних обязанностей, но на качественно ином уровне. Вам всё ясно?
– Да, – опять обмяк в кресле Мюллер, теперь уже всерьез перепуганный предстоящей «головомойкой» в застенках КГБ, о которой уже три месяца бродили по стране самые ужасные слухи.
– Вот и отлично, – просветлел ликом Верховный, и окатил красноречивым взглядом Николая Павловича.
Тот, за несколько месяцев тесного общения с диктатором уже научился понимать не только с полуслова его распоряжения, но даже с брошенного вскользь взгляда. Он нажал на своем браслете какую-то незаметную кнопочку и уже через десять секунд в комнату деловито вошли трое молодцов спортивного телосложения и армейской выправкой. У одного из них был в руке небольшой чемоданчик стального цвета. Они молча подошли к вылупившему в страхе глаза Мюллеру и без лишних слов развернули к себе кресло вместе с ним. И пока двое из них положили свои руки на его плечи, третий, присев на корточки, стал заворачивать левую штанину брюк Алексея Борисовича. Все собравшиеся с нескрываемым интересом смотрели на необычайное зрелище. Мало кто из них видел в своей жизни, как надевается «электронный браслет» на ногу того, за кем нужен особый пригляд. Закончив подворачивать штанину, сотрудник открыл свой чемоданчик и достал оттуда довольно массивный стальной обруч, концы которого пока еще не были замкнуты. В глазах Мюллера опять стал плавать ужас и непонимание происходящего. А пока служитель прилаживал браслет к ноге «поднадзорного», Афанасьев счел для себя необходимым прокомментировать происходящее:
– Этот «электронный браслет», Алексей Борисович, будет находиться при вас все то время, пока мы будем разыскивать ваше добришко, припрятанное на «черный» день. Ни ходить, ни седеть, ни лежать он вам никак не помешает, зато нам будет спокойней от осознания, что вы не потеряете остаток своей рациональности и не пуститесь в бега, до тех пор, пока не рассчитаетесь с государством. «Браслет» сделан из специального монокристаллического материала, не поддающегося распилу и термическому воздействию. При любой попытке избавиться от него он подаст сигнал, и уже через пять минут вы окажетесь в умелых и ласковых руках подмастерьев заплечных дел. Кстати, не вздумайте ампутировать свою конечность, – предупредил Афанасьев оцепеневшего от ужаса Мюллера. – При остановке кровотока в конечности, специальные датчики в браслете, следящие за пульсом, немедленно подадут тревожный сигнал. Впрочем, я все же смею надеяться на ваше благоразумие.
Закончив с «браслетом», специалист, все так же деловито и неторопливо сложил инструменты в чемоданчик и, встав во весь рост со скучающим выражением лица (видимо уже привык к этому делу), отошел в сторонку.
– Ну, что ж, Алексей Борисович, я полагаю, что всё, чему вы сейчас были свидетелем и невольным участником послужит вам хорошим уроком на будущее и удержит от совершения опрометчивых поступков в отношении доверившегося вам государства. Сейчас вас проводят до места дальнейшего собеседования, а там проинструктируют, как и что нужно будет сделать на завтрашнем заседании Правления концерна. Ступайте.
Мюллер сделал неловкую попытку подняться с места, но это ни к чему не привело. Ноги перестали слушаться своего хозяина, и он опять рухнул в кресло. Пришлось двум амбалам в четыре руки поднимать его и, придерживая с двух сторон, как малое дитя, вести к выходу. Тем временем за дверями послушался какой-то шум, возгласы и непонятная возня. Члены Президиума опять недоуменно начали переглядываться, теряясь в догадках, кто там еще посмел нарушать тишину и спокойствие в месте, где вершится история страны? Но на Афанасьева, Тучкова и Глазырева эта возня за дверями не произвела никакого впечатления. Они и без того знали, что там уже толпятся и толкаются приглашенные журналисты из наиболее крупных и авторитетных зарубежных СМИ.
Стоило только Мюллеру, буквально висевшему на руках у своего сопровождения, или вернее будет сказать конвоя, покинуть зал совещаний, как на него, будто коршуны в ожидании падали, набросились журналисты со всех сторон:
– Господин Мюллер, что с вами?!
– Вы арестованы?!
– Вас пытали?!
– Что вам инкриминируют?!
– Скажите несколько слов для CNN!
Вопросы градом сыпались со всех сторон. Вспышки фотокамер то и дело озаряли проход, по которому с трудом продвигалась троица людей, двое из которых тащили третьего, крепко держа под локти. Мюллер и без того напуганный и ошарашенный не в состоянии был объяснить, хоть что-то, растерянно озирался по сторонам, будто искал кого-то, но не мог найти в этой сумятице. Поэтому один из его «попечителей» попытался по своей инициативе (своей ли?) взять на себя неблагодарный труд общения с журналистами.
– Граждане журналисты! – зычным и грубоватым голосом обратился он к ним, не останавливаясь на своем пути. – Не толпитесь! Дайте пройти конвою! Тьфу, эскорту! Господин Мюллер не арестован пока! И пытать его, наверное, тоже не будут! Просто побеседуют, выяснят, что и как.
После такого маловразумительного комментария на случившееся, вал вопросов уже обрушился на самого «конвоира»:
– Власти продолжают наступление на крупный бизнес?!
– Насколько плохи дела у «Промгаза»?!
– Означает ли это расширение репрессий?!
– Кого еще может постигнуть эта участь?!
Охранник, он же конвоир, он же нянька, а скорее всего, хорошо проинструктированный сотрудник КГБ, вконец потерял терпение от насевшей на него крикливой братии и, не скрывая озлобленности гаркнул:
– Конечно! Это только первая ласточка! Погодите! Завтра продолжим таскать других олигархов! Всех достанем!
Афанасьев дождался пока шум и гам начали отдаляться, а потом произнес вполне буднично:
– Ну, что ж товарищи, на этом можно объявить о закрытии нашего экстренно созванного заседания. О результатах сегодняшнего мероприятия я смогу вам доложить на следующем, уже плановым заседании Президиума. А сейчас все свободны, не смею вас задерживать.
Почти все, за исключением Сергея Юрьевича, встали и потянулись гуськом к выходу. Последним в веренице был Рудов, который задержавшись у двери, обернулся к Валерию Васильевичу:
– Что это было? И для чего тебе понадобился этот балаган с журналистами?
– Всё узнаешь, Сергей Иванович, не торопись, – улыбнулся ему в ответ диктатор. – Всё узнаешь, – повторил он, – но только завтра.
Глава 63
I.
Там же
– Сергей Юрьич, – обернулся Верховный, ко всё ещё сидящему за столом Глазыреву, – ты, как, тут останешься или к себе поедешь?
– Я, Валерий Васильевич, с вашего позволения, остался бы здесь. Что до Центробанка, что до Минфина – ехать далековато, а основные события могут уже начаться с минуты на минуту. Поэтому мне бы не хотелось терять драгоценное время.
– Добро, – согласился Афанасьев. – В соседней комнате, – он указал глазами на стену, – сидят младшие адъютанты. Я тогда оставлю их в твое распоряжение. Командуй, не стесняйся. Борисыч! – негромко позвал он Михайлова, стоявшего в поеме двери и нетерпеливо переминавшегося с ноги на ногу, – распорядись о временном подчинении адъютантского состава, да вели им в скором времени подать сюда обед для Сергея Юрьевича.
– Слушаюсь, – раздалось в ответ за спиной.
– Ну, Сергей Юрьич, надеюсь, что у нас всё получится, – полувопросил он у Глазырева, открывающего, тем временем, свой кейс с ноутбуком внутри.
– Надежда, базирующаяся на расчете, автоматически превращается в уверенность, – промурлыкал финансовый воротила, настраивая свою аппаратуру. – Поэтому я уверен, что все у нас получится. Мы с вами уже это обговаривали, но я все же осмелюсь повторить. Рынок ценных бумаг, с началом пандемии находится в неуравновешенном состоянии, а это означает, что любая новость, тем более, подкрепленная фактом, сможет повлиять на него в ту или иную сторону. Сейчас мировой рынок ценных бумаг, находится в эпицентре топливно-энергетического кризиса, поэтому даже самая незначительная негативная новость, связанная с ним, может вызвать его резкое падение. А это, сейчас, то, что нам и нужно.
– Это, вроде как эха в горах, которое может спровоцировать сход снежной лавины, – провел удачную аналогию Афанасьев.
– Верно, – кивнул министр-банкир. – Главное в этом деле, чтобы потенциальная лавина набрала критическую массу. А массу она набрала – точно. Нам осталось только крикнуть погромче.
– Лишь бы эта ваша лавина не накрыла нас всех с головой, – пошмыгал носом диктатор.
– Не накроет, – уверенно произнес Глазырев, – мы же наверху стоим.
– Ладно, коли так, – не стал возражать диктатор.
В дверном проеме опять возникла фигура Михайлова. Весь его вид и напряженная поза говорили о том, что у него имеются какие-то сообщения, требующие немедленного реагирования.
– Что, там, Борисыч? – спросил Афанасьев, как всегда, не ожидая ничего хорошего.
– Пока вы там заседали, товарищ Верховный, поступили два звонка из Канцелярии Управделами…
– Ну? – нахмурил брови Валерий Васильевич.
– Просили передать, что Международная Ассоциация Журналистов прислала официальный запрос на организацию встречи с их представителями, – степенно доложил полковник информацию.
– За каким бесом я им сдался?! – не смог скрыть удивления Афанасьев.
– У них, как бы это так выразиться, – начал объяснять ситуацию адъютант, – традиция такая – устраивать коллективное интервьюирование глав государств, занимающих пост свыше ста дней. Типа, как бы подведение первичных итогов, что ли. И так припозднились.
– Да, на хрена они мне сдались тут со своим интервью?! – попробовал возмутиться Валерий Васильевич. – И так башка идет кругом от всей этой кутерьмы, а тут на тебе, еще припрутся гости нежданные. Скажи, мол, занят чрезвычайно. Потом уж, как-нибудь, как разгребем эту кучу дерьма.
– А я бы на вашем месте,– подал голос от стола Глазырев, который уже настроил свою аппаратуру оперативной связи и теперь сидевший и внимательно слушавший диалог начальника с подчиненным, – не стал бы пренебрегать такой встречей.
– Это почему же? – обернулся всем корпусом к нему Афанасьев, уже привыкший за три месяца прислушиваться к советам пройдошистого министра.
– Потому что встреча с журналистским пулом – есть не что иное, как прекрасная возможность проделать не только брешь в дипломатическом непризнании новой власти со стороны западного сообщества, но и площадка для донесения до широких общественных масс Европы и Штатов наших целей и задач. Они ведь там до сих пор пребывают в неведении относительно наших дальнейших намерений, как внутри государства, так и на международной арене, – доктринерским тоном стал наставлять министр своего диктатора на путь истинный.
– Вы так считаете? – призадумался Афанасьев над советом Глазырева.
– Да, – степенно наклонил голову Сергей Юрьевич. – К тому же, если вы проигнорируете это приглашение на поединок, а это, без всяких сомнений будет жесткий поединок на грани фола, то у мировой общественности может сложиться ложное впечатление о нашей слабости. И они начнут трезвонить на всех уровнях, что военная хунта пребывает в растерянности от свалившейся на нее ответственности за столь великое государство. Скажут, непременно скажут, что нам нечего предъявить в качестве достижений за время нахождения у власти. Хотя на самом деле нам есть, что показать и чем похвастаться, несмотря на трудные времена. Вот эту мысль вы и должны донести до них, – со знанием дела принялся министр поучать уму разуму Афанасьева неискушенного в интригах такого уровня.
