Максим Вадимович Багдасаров
В краю несметного блаженства
Глава 8. Переворот.
I.
В течение последующей недели Вех, помимо того что занимался работой, речь о которой пойдёт чуть далее, получал электронные письма на свою почту. В пятницу, когда появилась возможность отдохнуть и отвлечься на посиделки в Сети, он зашёл в аккаунт и насчитал пять писем: одно – от мамы, с кричащим заголовком «ВЕХ СРОЧНО», другое – от Органа Социальной Реабилитации, с пометкой «Донован – Веху» третье – от Элтона, без заголовка, четвёртое – от штаба Надзора по Перспективному району, а пятое, – наконец, последнее, – от Центра Изучения Послесмертия. Расположив это виртуальное нагромождение текста по степени значимости (мама – Надзор – Центр Послесмертия – Орган Реабилитации – Элтон), Вех начал открывать письма по очереди и читать.
Вот мамино письмо, чрезвычайно длинное, пришедшее ещё в понедельник:
«Здравствуй, мой дорогой сыночек, моя крошечка, мой Вех. Прости меня, дуру, за излишнюю эмоциональность в твой адрес: знаю, тебе это не нравится. Но сейчас меня распирает эмоционально. Причина всему изложена в этом письме, но, чтобы заранее тебя не беспокоить, она будет спрятана где-то в конце. Надеюсь, пальцы не отсохнут писать. И за заголовок прости, кстати, тоже. Это был мой душевный крик, и я должна была воззвать к тебе любым доступным способом.
Начну издалека: то самое кино, на которое ты меня приглашал. Признаться честно, я и сейчас сижу наполовину в слезах, ведь осознаю всей душой, что бросила тебя на произвол судьбы. Не тем бросила, что не пошла с тобой, а тем, что не бросилась всеми силами восстанавливать с тобой связь. Расскажу вкратце: когда промелькнула новость о трагедии в восьми городских кинотеатрах, я чуть в обморок не упала, подумав прежде всего о серии каких-нибудь террористических атак, но обошлось без них. Придя в себя, узнала, что дело в самом фильме, вернее в том, что вам, бедным, под обложкой этого фильма на самом деле показали. Это просто несусветная дерзость со стороны тех, кто дерзнул выставлять такое напоказ! Кстати, я верю, что к этому причастна какая-нибудь мелкая и совершенно незаметная шайка офисных клерков одного из министерств. Обиделись, мол, условия работы у них невыносимые, протолкнули незаметно взамен оригинального фильма эту кровавую шляпу и сидят теперь радостные, потому что народ никогда не узнает, кто виновник случившегося, потому что народ никогда на них не подумает! Этим омерзительным поступком они осквернили государственный строй, завлекли людей на бессмысленные столкновения с властью, обрекли граждан на недоверие к государственным органам, и всё ради какого-то там личного воздаяния. Ужасно.
Ну, как ты, Вех, пережил? Пережил-пережил. Вижу, периодически появляешься на почте. Главное – не потеряй ясность ума и сбереги своё собственное мнение. Не поддавайся на уловки большинства. Ничего, во времена Войны и не такое случалось. Психологические атаки были нередким явлением, мне бабушка с дедушкой рассказывали. А я продолжу свой рассказ.
После новостей я пыталась выйти с тобой на связь, но с Сетью были проблемы. У меня даже почта не грузилась, а если и загружалась, то наперекосяк и без возможности написать письмо. Я хотела бежать на улицу, но отказалась от этой идеи, как только увидела, что за хаос там творился. А потом и вовсе всё пространство вместе с бульварами заполнила собой толпа. Вот и провалились с треском всяческие попытки до тебя достучаться. Все ногти я на руках изгрызла, ожидая хоть какой-нибудь весточки, хоть какого-нибудь знака о том, что ты в безопасности. Провела два страшных дня в полном затворничестве, а тут ещё и прибавилось то страшное событие, о котором пойдёт речь чуточку далее. Я боялась малейшего шороха со стороны лестничной клетки. Когда Сеть наладилась, то есть когда я заметила её урегулирование, буквально двадцать минут назад, то сразу начала писать тебе… И какая же я мать после этого? Да я должна была супротив толпы пойти, раскидать всех налево и направо, лишь бы удостовериться в твоей сохранности! Стыдно, Вешик, очень мне стыдно.
Что ж, пора перейти к главной теме моего письма, которая, каюсь, взбудоражила меня в сто раз сильнее, чем ситуация с кинопремьерой. Не знаю, как ты отнесёшься к этому: сразу ли занесёшь ли меня в список сумасшедших или позволишь высказаться. Скажу напрямую. Мне написал Ролгад. Или тот, кто затеял какую-то подлость и представился его именем. Мне написал твой отец, Вех. Твой отец! Писал с неизвестной почты, состоявшей из набора бессвязных символов. Вот почему тогда меня не допустили к его телу! Потому что и тела никакого не было! Он жив.
Писал он очень странно, переходил на какие-то загадки, случайно или намеренно менял порядок слов, допускал множество ошибок. В своём коротком письме он сообщил, как я поняла, что он очень далеко от города и что он до смерти скучает и переживает за меня. Оставил предложение и о тебе: просил передать привет и пожелал удачи в «его научно-исследовательском центре». Под конец написал что-то типа: «Оставайся в сознании», я плохо запомнила. Я вообще в тот момент со страху убивалась. И, ты наверняка не поверишь: как только я дочитала последнюю строчку, письмо тут же удалилось без возможности восстановления.
Вех, ты веришь мне? Вех, ответь на это письмо, обязательно ответь, что веришь, даже если на самом деле не веришь, иначе я могу наложить на себя руки. Как мне теперь спать, ну ты скажи мне? Спать, зная, что где-то на другом конце Земли находится Ролгад, которого заведомо сожгли в памяти и даже праха не оставили? Это невозможно. Теперь все мои мысли направлены в его сторону. Я напишу с ним картины. Десяток картин. Сотню картин. Все по памяти. Я изображу его во всех образах, во всех позах, во всех местах. Я обязана. Это всё, что я хотела тебе рассказать, Вех. Прощай. Пиши, приезжай в гости.»
Прочитанный на мониторе текст вверг парня не в возбуждённость или задумчивость, а в состояние пустоты, разъедавшей душу изнутри. Он и без того за последние дни узнал больше, чем за всю свою жизнь, а теперь была нарушена и его непоколебимая вера в смерть отца. «Теперь и отец для меня жив!» – воскликнул он, покинул кресло и толкнул его ногой так, что оно уехало на другой край комнаты, а затем молниеносно вышел из квартиры, не закрыв за собой дверь, и примерно полчаса провёл в зоне отдыха на крыше. Он сидел на очищенной от снега лавке, дёргал ногами, пинал одной ногой другую и непрерывно думал, потрясываясь от какого-то отчаянного прилива удовольствия: «Ролгад жив! А Донован мёртв! Всё произошло наоборот! Живое приняло форму безвозвратно утерянного! Мёртвое восстало из-под земли и воспарило над человечеством! Рокси тоже мертва, и родители её давным-давно шагают вдоль времён! И ребёнку в животе Рокси тоже не суждено родиться! А кто тогда я? Я – мёртвый! Работаю я над послесмертием, а это значит, что я привожу умерших к новому состоянию души и тела!»
Очнулся Вех опять за компьютером. Позади него стояла Рокси и спрашивала беспокойно:
– Куда ты ходил?
– Я? На крышу, проветриться. А что?
– Посмотри на пол.
Пол от мокрой подошвы ботинок покрылся серыми следами, а под креслом натекла целая лужа.
– Принеси тряпку из ванной, пожалуйста, – попросил Вех слабым голосом. – Я уберу за собой.
– И ты не закрыл за собой дверь, – продолжала перечислять Рокси. – В буквальном смысле. Она была нараспашку. С тобой точно всё хорошо? Когда я проснулась от ледяного сквозняка, мне было очень страшно.
– Да, со мной всё хорошо! – выкрикнул он возмущённо, а сам думал: «Как она могла подумать, что со мной что-то плохо?» – Мне просто резко понадобился свежий воздух. А дверь я несильно потянул, вот она и не захлопнулась за мной.
Рокси принесла из ванной длинную полосатую тряпку и дала её Веху. Пока тот снимал свою грязную обувь, елозил по полу и водил тряпкой по мокрым следам, она терпеливо наблюдала за активными движениями его подвижной спины. Когда с грязью было покончено, а ботинки стояли на входе и сушились, Рокси попросилась пойти и полежать ещё, на что Вех безоговорочно согласился, даже не дослушав её до конца. Он снова уткнулся в экран.
Следующее письмо – от Надзора, со следующим содержанием:
«Штаб Надзора по Перспективному району. Дата написания: 7 ноября.
Официальный аккаунт Надзора, с которого я пишу тебе, Вех, требует соблюдать в общении с гражданами формальность и никому не грубить. Поэтому я обращусь к тебе лаконично и уважительно, но знай, что за этими ласковыми словами такой заряд негодования и ярости, что я готов сиюминутно выслать к тебе весь свой персонал и арестовать.
Почему ты ослушался меня, почему не следовал моему совету оставаться дома, а? Где находился? Тем не менее это будет не так важно, когда ты узнаёшь, что твой лучший друг Донован был пойман в результате спецоперации в каком-то жутком притоне, весь накуренный и в компании подобных ему мерзавцев, не так ли, Вех? Очень жаль, что тот район, где его поймали, не подчинён моей юрисдикции. Хотелось бы посмотреть на него. Теперь ты год его не увидишь. Я узнал, что был посажен в Орган Социальной Реабилитации где-то за чертой города. По своему опыту скажу, что, отбыв наказание в один год, преступники обычно не исправляются. Оставь это существо, Вех. Неужели ты не замечаешь, что он всё время доставляет тебе проблемы? Повторюсь в очередной раз: мне очень не хотелось бы видеть тебя в реабилитационной камере.
В тот раз, когда я посещал тебя вживую, я ошибся по поводу масштабов беспорядков. Они перешли все границы. Всё стремится к упадку. Придётся пожить в таком нездоровом порядке. У меня в Надзоре тоже несладко. Смотри не вляпайся в проблемы. Желаю тебе благополучия. Келли. Я слежу за тобой.»
Совокупность грозных слов и предложений мимолётно проскользнула через Веха, не оставив в нём ни хороших, ни плохих впечатлений. Ему определённо было всё равно на то, что изложил Келли, и даже последние четыре слова о слежке, которые, по задумке старика, должны были хотя бы косвенно повлиять на него, встряхнуть, выбить из колеи, он прочитал через силу и по итогу остался с пустой головой.
Кликнув по третьему письму, от места работы, Вех очутился не в океане чёрных строчек с буквами на белом фоне, а на страницах настоящей презентации, оформленной, впрочем, в грустных бледных цветах. То и дело мелькали фотографии Центра Послесмертия, его убранства, стоек администрации и парочки неизвестных кабинетов. Вех опустил декоративную часть письма и приступил к письменной.
Первый слайд:
«Спасибо за прочтение нашего рассылочного письма, уважаемый сотрудник – Вех Молди. По мере дальнейшего изучения нашей презентации вы ознакомитесь с грядущими нововведениями, вводимыми по причине полного расформирования старого начальства и его замены новыми людьми».
Второй слайд:
«Первое нововведение коснётся продолжительности рабочего дня. Несмотря на всеобщую тенденцию к уменьшению рабочего времени, мы, как передовой научный центр страны и как официальный первооткрыватель послесмертия, не можем позволить себе сокращать темпы работы и вынуждены преуспевать в исследованиях, а посему со следующей недели, то есть с 13 ноября, Научно-исследовательский Центр Изучения Послесмертия увеличивает продолжительность рабочего дня с шести до восьми полноценных часов. Мы надеемся, что данная новость не будет воспринята сотрудниками в штыки, а будет в полной мере понята и проанализирована со всех сторон. Особо недовольных спешим обрадовать: на данный момент проводятся переговоры с Правительством, и при их успешности сотрудники за свой сверхурочный труд получат возможность иметь определённый набор бонусов, таких как увеличенный еженедельный паёк, помощь с улучшением жилищных условий или предоставление особого гражданского статуса».
Третий слайд:
«Второе нововведение затронет принципы безопасности при выполнении исследований. Теперь в каждом кабинете будет установлено несколько камер видеонаблюдения для отслеживания и предварительного предотвращения потенциальных опасностей. Бывшее руководство передало нам информацию о том, что имели место быть случаи, когда халатные сотрудники, с целью приблизиться к послесмертию и прикоснуться к нему своими руками, вводили друг другу шприцы с экситантином и в итоге доводили друг друга до паралича, а кто-то и находил свою смерть. Не повторяйте их печального глупого опыта, соблюдайте технику безопасности и вовремя одумывайтесь, если чувствуете, что что-то делаете неверно, а пара следящих с потолка глаз поможет вам сконцентрироваться на своей работе и будет мысленно направлять вас на правильный путь».
Четвёртый слайд:
«Третье нововведение наверняка понравится сотрудникам младшего учёного состава, вернее, уже бывшим сотрудникам младшего учёного состава. Отныне деление на степени квалификации сотрудников полностью сворачивается, ибо оно создавало противную для бесклассового общества иерархию и монополизировало некоторые отрасли знания о послесмертии. Для непонятливых: данное изменение вовсе не означает, что теперь вы имеете право браниться, ссориться и не соблюдать рабочие требования, так как находитесь на общих правах. Наоборот, оно прибавляет каждому сотруднику ответственности и за свои поступки, и за поступки своего напарника. В этом плане мы развязываем руки, но делаем это с целью повысить самостоятельность и наладить коммуникацию, если та была прежде нарушена. Начальник у вас один, и это ваш будущий директор, о котором вы всё узнаете на общем собрании во вторник».
Пятый, последний слайд:
«Благодарим за внимание, Вех Молди! Мы ценим ваше любопытство и стремление узнать о месте своей работы новую информацию. По любым вопросам, равно как и до этого, обращаться следует на данный официальный почтовый ящик».
«М-да, – думал Вех по прочтении, – работа в Центре Послесмертия превращается в какой-то трудовой лагерь. Забавнее всего читать их жалкие попытки обрисовать эти нововведения в положительном ключе. Увеличение рабочего дня? Так мы вас за дополнительные часы бонусами наделим! Видеокамеры по кабинетам? Так это мы за вас прежде всего волнуемся! Слышали ведь, что какие-то придурки обкололись экситантином? Вот как бывает! Лично я вообще об этой новости слышу впервые. Есть, конечно, шанс, что она была скрыта от посторонних глаз, но мне всё равно не верится в её правдоподобность. В Центре Послесмертия же не совсем отбитые самоубийцы работают. А третье нововведение – настоящий шок. Кто за меня решил, что мне понравится отмена деления на младших и старших сотрудников? Мне было приятно работать с доктором Брайаном как с наставником и трудиться под его профессиональным крылом! А теперь что? Мы с ним на равных? Чушь! Полная чушь!»
Весточку Донована из Органа Реабилитации Вех долго не хотел открывать. Он напряжённо водил курсором по иконке письма и всё пытался предположить, что же такое ему написал новоявленный заключённый. В принципе, догадаться было нетрудно, и существовали две крайности, в русле которых это письмо могло быть написано: или Донован пришёл в себя, а теперь раскаивается в своих многочисленных грехах, или, совершенно противоположно, он не на шутку разозлился и решил жалким образом, посредством написания гадостей, хоть как-то привлечь внимание бывшего друга.
Правдивым оказался первый вариант. Нажав на иконку и бегло пробежавшись глазами по строчкам, Вех не обнаружил ни одного упрёка, ни одной гадости в свой адрес, зато сумел лицезреть пару приятных слов. Он вернулся к началу и взялся читать с полным погружением:
«Здравствуй, Вех. До невозможности тяжело в психологическом плане писать тебе это, но мне банально больше не к кому обратиться: от меня отвернулись все, с кем я когда-либо пересекался. Я надеюсь, что, несмотря на нашу звериную ссору, ты, по крайней мере, прочтёшь мою исповедь, и у тебя останется место для старика Донни в своей голове.
Стоит признаться сразу: я искренне и сердечно раскаиваюсь в том, что успел натворить на протяжении столь непродолжительного времени. Я заливаюсь слезами от каждой ситуации, в которой я так или иначе подставил тебя и нарушил твою репутацию. Я виноват перед своими родителями за то, что довёл их до такого состояния, что они не нашли другого выхода, кроме как избавиться от осточертевшего сына, и бросили меня тонуть в глубоком океане жизни. Я готов расцеловать каждого, кто был когда-либо мной обижен.
Теперь о Рокси. Я долго поверить не мог в то, что ты мне тогда наговорил в той многострадальной квартире, но эпизод с нашим разговором помню фрагментарно: сильно был накурен. Если, – поверь, я не сомневаюсь в правдивости твоих слов, я действительно плохо запомнил! – если Рокси в самом деле беременна от меня, то по выходе из этого места, ровно через год, я клянусь вернуться к ней, клянусь любить её и нашего малыша, клянусь создать счастливую семью, клянусь обустроить своё гнёздышко и жить по-человечески, клянусь и прошу забыть о дурном прошлом и позаботиться о светлом будущем. Не бросай её, Вех. Поддержи её. Я умоляю тебя только об этом, и это предел того, о чём я могу тебя просить. Когда я выйду, то отслужу всё потраченное тобой время, каждую лишнюю секунду выплачу своими силами! Побереги её, приободри, пожалуйста.
Ты, наверное, интересуешься, как поживают мои наркоманские друзья? Если не интересуешься, то правильно делаешь: нечего тебе волноваться за всякое подзаборное отребье. Кого-то посадили, например, Элтона. Он попал туда же, куда и я. Его хотели подселить ко мне в корпус, но я видеть больше не мог эту рожу, что пустила меня под откос, познакомив с кругом своего неблагополучного общения, и поэтому попросил начальство не делать этого… До сих пор подходит ко мне на улице, на колени встаёт, пытается в контакт войти, но я непреклонен. Не хочу с ним иметь ничего общего. У него ещё и культи вместо ног, ты знал об этом? Он опустился до такой степени, что в порыве ненависти к самому себе отправился к каким-то нелегальным хирургам, которые отпилили ему ноги и заменили их протезами. Пару дней назад у него начались фантомные боли: крик его по ночам раздавался на весь Орган Реабилитации. Рассказывали, мол, просыпался посреди ночи с воем, падал на пол и трогал свои железяки до самого рассвета, пытаясь успокоиться… Но не будем о нём. Те, кто остались на свободе, быстренько слиняли, и достучаться до них теперь невозможно ни по почте, ни через знакомых. Даже та, с которой я возился и флиртовал, не ответила. Будет мне урок на оставшуюся жизнь – не иметь дел со всякой сволотой. И самому сволотой не быть. Я официально завязал с сигарами, но время от времени так и тянет ощутить в сжатых губах круглые очертания толстой бумаги и вдохнуть в себя сладко-ядовитый дым… Здесь, в заключении, распространены какие-то обычные сигареты, тонкие, как мой мизинец, и достаточно длинные. Признаюсь, не удержался от соблазна, выклянчил одну такую у мужика и скурил по-быстрому. Фу! Самое мерзкое, что я когда-либо держал в зубах! От неё несёт горечью и мочой, а смрадное послевкусие сохраняется несколько часов. Никогда отныне не притронусь.
Слышал про беспорядки в городе. Досюда, в пригородную местность, это мракобесие, к счастью, не дошло: только тишина да природа вокруг. Не могу сказать с уверенностью, что послужило причиной беспорядков: думаю, ты более сведущ в этой теме. В нашей социально-реабилитационной среде говорят о каком-то фильме, дескать, показали людям вместо него чернуху и этим самым напугали всех до предела, что и вызвало впоследствии ответную реакцию со стороны граждан. Что тут можно сказать? Самый натуральный бардак! Я, конечно, порочный человек, но таких масштабов безнравственности не приемлю и не могу оправдать. Тебе желаю справиться с тяготами нынешней жизни и выбраться из них без единой царапинки. А ещё позаботься о Рокси, пожалуйста.
Тут установлено ограничение по размерам письма. Прости, не могу дальше разбрасываться словами. Надеюсь, я ничего не забыл. Береги Рокси! Прости меня. Я исчерпал свой набор писем. Следующее письмо через месяц. Всего тебе хорошего!»
Не мог, невзирая на очевидную доброжелательность, откровенность и душевную пронзительность написанного, не мог Вех принять слов Донована. Не мог он позабыть тех авантюр с курением, после каждой из которых Донован в унизительном тоне перед ним извинялся и твердил, что больше такого не повторится, не мог позабыть того потока грязной лжи и хитрых улыбок, не мог понять, как можно было оставить свою беременную девушку в одиночестве, пойти веселиться налево-направо и даже успеть познакомиться с новой девчонкой. Избегая дальнейших многочисленных описаний того, чего ещё Вех не мог понять в своём бывшем друге, можно сказать кратко: он не простил Донована, но тем не менее он прокручивал в голове вероятность его прощения: «Я порядком наслушался вранья от этого лицемерного рыжеволосого беса. Теперь, чтобы вернуть моё доверие и подтвердить всё написанное им в этом письме, ему придётся из кожи вон вылезти и сперва выполнить все изложенные пункты. Пускай потом и кровью зарабатывает потерянный на моих глазах авторитет. Как только он покинет Орган Социальной Реабилитации, вернётся к Рокси с тысячей извинений, возьмёт на руки к тому времени родившегося своего ребёнка и наконец заживёт по-семейному, тогда и поговорим. А сейчас я не хочу и не могу вешать на уши очередную его болтовню. И точка!»
Последнее письмо, письмо Элтона, Вех вообще хотел пропустить и не читать, но в итоге кликнул по нему лишь по той причине, чтобы не горело дурацкое уведомление. Увидев несколько коротеньких (при сравнении с остальными письмами) строчек, он наигранно хохотнул и решил прочитать, чтобы отправителю не было обидно:
«Это я, Элтон, если помнишь меня. Сидя в компьютерном зале, я увидел, что Донован строчит тебе какое-то извинение, и тоже захотел извиниться. Я плохо помню все эпизоды, связанные с тобой. Помню, например, что мы с Донованом оккупировали твою квартиру и надымили там. Прости за это. И в целом прости за то, что я испортил твоего лучшего друга. Это из-за меня он стал таким циничным, из-за меня попал сюда, в конце концов… Поэтому он не общается со мной, делает вид, что меня не существует. Так мне и надо.
Раз уж ты на свободе, то прошу кое-что для меня узнать, если ты, конечно, не против. Я не останусь в долгу, отблагодарю, если что. Сидеть мне тут целых два года. Рецидив. В общем, сгоняй по следующему адресу (далее шёл длиннющий адрес с кучей цифр), спустись в подвальное помещение, назови охраннику моё имя, и тебя пропустят в хирургический центр. Спроси у его обитателей, выполняют ли они операции по обратной замене протезов на нормальные человеческие ноги, и уходи с ответом. Это всё, что меня интересует. Знаешь ли ты или нет, но я по собственной глупости избавился от ног, и вместо них у меня – протезы. Невыносимо. Я больше так не могу. У меня всё ниже пояса постоянно болит невыносимой болью. Заранее тебе спасибо. Пока, Вех».
Ни о каком намеренном походе в подпольный хирургический центр для получения ответов на вопросы Элтона не могло быть и речи. Вех сразу же отверг эту по-детски наивную просьбу и занялся написанием ответа маме. Только она, по его мнению, заслуживала получения взаимной весточки. Писать Доновану было слишком рано: пускай сперва помучается, поразмыслит над собой, а уж потом можно и задуматься над тем, чтобы порадовать его ответом. Келли нечего было писать. Отвечать на рассылку от Центра Послесмертия – глупость. Отвечать на письмо Элтона – глупость ещё большая.
За пятнадцать минут Вех настрочил маме письмо, в котором изложил, что всё с ним хорошо, что случай с кинопремьерой он достойно пережил, что он вышел на работу, и сам задал ей несколько встречных вопросов. Про Ролгада он отвечал неохотно и боязливо, ибо сам не до конца понимал, как такое могло произойти и что с полученной про своего отца информацией делать. К тому же, к своему удивлению, он усомнился в самой достоверности маминых слов. Он сохранил в памяти тот дикий эпизод с кучей картин в её квартире и понимал, что Элла перенесла разлуку с Ролгадом не без психических потерь, но всё-таки сумасшедшей он её не считал. В итоге он написал ей: «Даже не знаю, как отреагировать на это отцовское письмо. Советую не делать поспешных выводов. Быть может, правда вскроется лишь со временем. Ежели тебе действительно написал настоящий Ролгад, то это в корне меняет нашу семейную историю. Подожди чуть-чуть, всё узнается. Я верю тебе».