Максим Вадимович Багдасаров
В краю несметного блаженства
Путей было много, не менее десяти-двенадцати, и на каждом из них располагались одинокие вагончики, пассажирские или товарные, сцепленные друг с другом группы вагонов всех сортов, старые и новые локомотивы, составы без локомотивов и полноценные поезда, в основном грузовые. Запутаться в этом лабиринте, особенно ночью, особенно – при тумане, было в порядке вещей, что парочка успешно и сделала, но их слепое блуждание продлилось недолго: возле одного из путей, слева от рельсов, торчал глубоко вкопанный в землю проржавевший знак, на котором чёрным по белому был выведен номер маршрута Г-29. Вех протёр глаза, будто не верил сам себе, и воскликнул:
– Это наш путь! Идём, нужно найти поезд!
Грузовой поезд маршрута Г-29, состоявший из сорока вагонов (крытых, без крыши или без боковых стенок, цистерн, хопперов, контейнеров и прочих) нашёлся почти в самом конце территории вокзала и, судя по свечению со стороны локомотива, некоторой вибрации и шипению, готовился отъезжать. Веху в качестве «посадочного места» приглянулся бирюзовый хоппер открытого типа посередине состава. Парень запрыгнул на металлическую платформу, соприкасавшуюся сцепкой со следующим вагоном, нашёл узенькую и ненадёжную лесенку, вскарабкался по ней наверх и крикнул:
– Давай за мной, сюда! Залезешь?
– Я ещё не настолько обременена, как ты думаешь, – дала ответ Рокси и принялась взбираться на вагон.
Взобравшись, она обнаружила Веха лежавшим на больших камнях и непрестанно ёрзавшим в попытке занять удобное положение. Хоппер не был заполнен до краёв, а лишь на три четверти, что позволяло углубиться в его каменистые внутренности и укрыться в них.
– Очень хорошо, что мы попали на этот поезд, – завёл разговор Вех с облегчённым видом. Он не улыбался, но всё его лицо источало улыбку вместо губ. Жирные капли пота вылезали из-под шапки и стекали по щекам. – Не будь его здесь – как бы мы добирались обратно домой или… что бы мы вообще делали?
– Когда мы сидели за компьютером, ты говорил, что в случае неудачи мы хладнокровно развернёмся и уйдём домой, – предалась воспоминаниям Рокси. – Знаешь, я в это не верю. Ты не таков. Ты не хладнокровен. В тебе кипит кровь. Ты бы остался и уложил меня спать в кювете, но не ушёл бы ни за что. Ты непреклонен, и ты ни перед чем не остановишься. Хорошо это или плохо? Хм, не знаю! – Она хитро улыбнулась.
Последовало молчание, и только вокзальный шум в паре с иногда доносившимся скрежетом железных коней перебивали его. Сформировав вопрос, Рокси озвучила его:
– А поезд наш, собственно говоря, поедет? Вдруг он простоит всю ночь?
– Тс-с! Слышишь, под нами трещит? Разогревается, так сказать. Скоро тронемся. Он уже выехал за пределы вокзала. Ты лучше скажи, сколько сейчас времени, если знаешь.
– Точное время не знаю. Тот добрый надзорщик на пропускном пункте сообщил – девять сорок пять. С того момента прошло минут тридцать-сорок.
– Спасибо. Желательно, конечно, знать точно, но ничего, сориентируемся. Я без тебя посмотрел на карте и заметил, что там, где мы должны будем высаживаться, заканчивается длинная полоса густого леса и начинается голая равнина, которая через десять километров вновь закрывается лесным массивом. То есть надо будет искать глазами прежде всего пустой участок, и таким образом мы не пропустим нашу высадку.
– Такой пустой участок без леса всего один на нашем пути?
– Разумеется, нет, но при соотнесении со временем мы точно ничего не напутаем. Я собираюсь не спать и внимательно следить.
Время утекало минута за минутой, перегоняя, подобно песочным часам, невидимые микроскопические песчинки. Было непонятно, движется ли поезд или по-прежнему стоит на месте. По правде говоря, Вех внутри себя побаивался, что их с Рокси обнаружат. Допустим, внимательный к деталям надзорщик, так и не услышав со стороны вокзала пистолетный выстрел, почует неладное и вызовет подкрепление, которое оцепит весь вокзал и затормозит отправление поездов. Хотя такой сценарий был маловероятен и практически невыполним (и Вех сам это осознавал), гнетущее расположение духа отказывалось пропадать, поэтому он не высовывался за пределы вагона, лежал как можно глубже, как неподвижная мумия, и занимался рассматриванием мелких звёздочек на монотонном тёмно-синем небе. Некоторые звёздочки на самом деле оказывались фальшивками и приземлялись на нос, на ресницы и на губы колючими снежинками. Это чудное зрелище завораживало Веха, затягивало в магический круговорот, выбраться из которого не представлялось возможным. Он усомнился, глядя на вальс снежинок, сможет ли он продержаться в бодрствующем состоянии десять часов и не погрузится ли, незаметно для самого себя, в мягкий сон.
– Вех! – пробудила его Рокси восторженным голосом. – Едем!
Мигом позабыв о всякой боязни, парень перевернулся на живот, поднял голову над вагоном и заметил, что Южный вокзал остался позади. Поезд ехал медленно, даже медленнее рельсобуса, но набирал обороты и с каждой минутой ускорялся. Рядом с рельсами не было никаких зданий, максимум – невысокие промышленные сооружения, а за полосой рельефа растянулась, словно на ладони, целиковая южная часть столицы, усеянная как небоскрёбами, так и более низкими жилыми домами, и всё пестрело и переливалось разноцветными ночными огнями. Город постепенно удалялся с горизонта, и изначально две параллельные друг другу линии – линия железнодорожного пути и линия городских джунглей – стали расходиться в разные стороны.
– Получается, получилось? – вне себя от радости проговаривал Вех.
– Получается, что так, – с философской интонацией отвечала Рокси, всматриваясь в тёмную даль.
Городская черта была преодолена. С обеих сторон обзор загромождали высокие деревья, сквозь листву которых проглядывались очертания пригородных посёлков. Путешественники в основном молчали, но раз в десять минут какая-то доселе недоступная идея пронзала голову парня или девушки, и завязывался диалог.
– Будешь скучать по этому месту, несмотря на то что оно с тобой сделало? – интересовалась Рокси. – Ведь так было не всегда. Раньше жили и жили хорошо.
– Буду, конечно буду. Рано или поздно фашисты уйдут, а не захотят уходить – их сметут. Кто они и кто – народ? Капелька и целый океан, но капелька не простая, а возомнившая себя океаном, когда упала в него, капелька, нагло заявившая права на владение всей океанской водой и позарившаяся на владение миллиардами таких же, как она, капелек. Такая система нежизнеспособна в долгой перспективе. Это закон, так заведено. Когда фашизму настанет конец и всех его деятелей выгонят на казнь, когда воцарятся мир и спокойствие, я непременно вернусь.
– Не кажется ли тебе, что это прозвучало эгоистически? Ты бросаешь свою страну на произвол судьбы, отсиживаешься в сторонке и ждёшь, когда всё само собой наладится.
– Да, иногда мне так кажется. Но меня нельзя назвать эгоистом. Я бы мог называться эгоистом только в том случае, если бы не позаботился о тебе, если бы бросил тебя там. Пожалуй, ты и малюсенькое сердечко, формирующееся внутри тебя – две единственные причины, по которым я сейчас сижу на груде камней, а не борюсь с несправедливостью в городе. Без вас двоих я бы ломал и крушил, не щадя своей жизни, я бы стальным молотком выкорчёвывал фашистские гвозди из древесины общества, я бы сражался и пал героем, в конце концов. Ты думаешь, я бы остановился на избиении Барна Вигеля? Нет! Просто я не мог оставить тебя без своей защиты. Я дал клятву. И я обещаю, что если всё получится и я обеспечу тебе безопасность на новом месте, если стране потребуется моя помощь, то я обязательно вернусь, задам жару и отомщу за всех тех, кто был мне дорог, за всех тех, кого меня лишили!
В первый раз проезжая под мостом, пара испугалась внезапной черноты и ограниченного пространства, но, вынырнув из-под моста, рассмеялась и обнялась. Наступила полночь. Вдоволь насладившись видами с высоты вагона, Рокси захотела спать. Она извлекла из рюкзака пушистый плед и накрылась им, а его край скомкала под голову и использовала как подушку, чтоб не спать на камнях. Вех смотрел, как она засыпала, и после этого прободрствовал до двух часов ночи, пока его самого не начало штормить и клонить в спячку. Стук колёс въелся в голову и стал полноценной частью слуха – тук-тук, дук-дук, тук-тук, дук-дук. Разглядывание однообразных снежных пейзажей обернулось мучительной скукой. Глаза слипались. Не понимая, где он находится, Вех оставил попытки не спать, залёг на дно вагона и сомкнул усталые глаза. Снилась ему утопия – край несметного блаженства, который без лишней суеты примет его и Рокси в свои бескрайние владения, край, где нет фашизма и где нет ненависти, а где есть любовная радость и приятный людской покой.
Часть III.
Глава 11. Путешествие.
Тук-тук, дук-дук – продолжали стучать колёса, но только сейчас, при пробуждении, их размеренный звук проявился в ушах. После сна они звучали неестественно громко и били, словно кувалдой, по барабанным перепонкам. Было темно, но уже начало светать, с привычной осенне-зимней медлительностью. Рассвет мог длиться два, три часа. Тёмно-серое небо молчало и не шевелилось. Видимо, оно тоже ещё спало.
Голова не раскалывалась, но болела – последствие долгого лежания на твёрдой бугристой поверхности. Вех едва сумел подняться. Он как будто прилип за ночь, сделавшись большой каменной глыбой. Поезд простирался далеко вперёд и далеко назад. Рельсы шли малозаметным изгибом, вагоны не спеша, по одному градусу в минуту, заворачивали направо. Под насыпью, возвышавшей пути над дикой природой, слева и справа стоял дремучий лес. Проанализировав обстановку до конца, Вех взбодрился, но в то же время и пригорюнился, так как вспомнил, что пообещал не спать. Он бы мог соврать Рокси, что действительно прободрствовал от начала и до конца поездки, но, во-первых, зачем вообще было врать, во-вторых, свежее, хорошенько отдохнувшее лицо выдавало отсутствие в нём всякой усталости, а третья, пожалуй, самая очевидная причина отказаться от лжи, заключалась в самой Рокси: она не спала и, судя по лишённому сонливости внешнему виду, не спала уже давно. Прислонившись спиной к металлической бочине вагона, она вынимала из длинной упаковки круглые крекеры, жевала их и запивала газированным соком. Вех посмотрел за спину и обнаружил «пропажу» своего рюкзака. «Украла», – пролетела увеселительная мысль, которая вылилась в глупую ухмылку.
– Привет, – заговорила первой Рокси, как только заметила сонные движения своего компаньона. – Я тут завтракаю.
Она не упоминала обещания Веха и не обращала на него внимания, что было правильно и здорово с её стороны, иначе Вех мог всерьёз обидеться, прежде всего – на себя самого. Вероятнее всего, она об этом позабыла или вовсе не запоминала такой мелочи.
– Который час? – Вот что на тот момент интересовало Веха больше всего, но он всё же практически не волновался насчёт пропуска равнины, на которой необходимо было спрыгивать с поезда, ибо видел в Рокси безмятежное спокойствие.
– Половина восьмого, как мне кажется. В конце ноября обычно именно к этому отрезку времени свет начинает просачиваться сквозь тьму.
– Половина восьмого… – повторил Вех и взялся считать. – При грубом расчёте мы выехали с вокзала ближе к одиннадцати вечера. Плюс десять часов – получается, нужная нам равнина будет достигнута приблизительно через полтора часа.
– При условии, что поезд двигался стабильно со скоростью пятьдесят километров в час, – намекнула Рокси. – Хочешь, напугаю тебя? Мы могли ехать на скорости и в шестьдесят, и в семьдесят, и даже в восемьдесят километров! Я и сейчас чувствую, что мы движемся быстрее пятидесяти.
– Только не это! – взбудоражился парень, схватившись за голову.
– Взять скорость, например, в семьдесят километров в час, и что выходит? – не останавливалась Рокси, задумав тем самым растормошить, оживить Веха. – Получается, мы проехали место высадки ещё час назад. Или проезжаем его прямо сейчас! Оглядывайся по сторонам!
Чувство обречённости вынудило Веха вертеть головой, выпятив глаза в сторону необъятного леса.
– Что такое? Ты не контролируешь ситуацию, Вех? Ты стал заложником ситуации, в которую втянул и себя, и меня?
– Да, да, да, я ничего не знаю! – рычал он в неподконтрольном отчаянии. – Давай спрыгнем прямо здесь! Сюда, в непроходимую чащу!
– Хе-хе, стой, дурашка, – обратилась она к нему ласково, – взгляни, сбоку, возле насыпи, установлены километровые знаки.
И вправду, сбоку от насыпи на каждом километре были понатыканы столбики с белыми прямоугольниками, на которых строгим шрифтом выводились числа, уже трёхзначные. Первое число, увиденное Вехом, привело его к успокоению и замедлило напряжённое дыхание. Шёл 396-й километр.
– Напугала… – мрачно бросил Вех. – Ты всё знала. Километровые знаки… как я вообще мог забыть об их существовании? И зачем я зря высчитывал время?
– Кто тебя знает. Ты спятил!
– Нет, я… перенапрягся, и это вылетело из моей головы.
– Есть будешь? – перескочила на другую тему Рокси.
– Пить-пить-пить. Воды. Нет, я не голоден.
Девушка вытащила из его рюкзака бутылку с водой, открыла её и передала Веху.
– Холодная… – поморщился он, отпив столько, сколько вмещает в себя один стакан. – Стало быть, мы едем ещё восемьдесят километров?
– Угу.
Чем дальше они продвигались по маршруту, тем становилось светлее, но утреннее солнце было затянуто серой облачной пеленой, из-за чего казалось, что весь мир неторопливо превращается в чёрно-белую графическую картину. Вех считал километры десятками, и вот окончился второй десяток пятой сотни. Начались 430-е столбы. Время от времени лес оповещал, что он не бесконечен, и доказывал это своими пустыми сугробистыми участками. Зима плотно вторглась в безлюдную местность, с ног до головы осыпав её снежными осадками, которым суждено было пролежать нетронутыми, в виде пушистых белёсых холмов, до поздней весны.
480-й километр подкрался незаметно, хотя прошёл целый час. Подняв с камней свои рюкзаки и надев их на спины, Вех с Рокси без слов попрощались с вагоном, позволившим им переночевать и добраться до нужной точки, слезли на металлическую платформу и настроились на прыжок. Высокая скорость трясла, раскачивала их, как бы побуждая к решительному действию. Под ними зиял нескончаемый сугроб высотой по колено и даже выше. Вех разбежался, насколько это было возможно, прыгнул и улетел в безгранично глубокое измерение сахарного снега. Для Рокси это выглядело так, будто он испарился, исчез с лица земли в момент прыжка. Без промедлений она схватилась за лямки рюкзака, чтоб случайно не оставить его на платформе, и кинулась вниз.
Они приземлились в ста метрах друг от друга. Вех, весь укутанный в снежные одеяния, проделал к Рокси тропинку, на радостях подошёл к ней и всмотрелся в её расширенные от всплеска адреналина зрачки. Никакие слова не были способны передать ту бурю волнений и эмоций, что прокатилась в тот одновременно приятный и волнительный миг, посему они молчали, железобетонно молчали и созерцали, как последние вагоны грузового поезда становятся всё меньше и меньше, уносясь в неизведанное далёко.
Гостеприимный лес, должно быть, специально для пары раздвинул границы своих владений и очистил их от заснеженных елей, создав тем самым и наглядную метку, и широкий проход. Пара воспользовалась природной любезностью и отправилась к границе.
Не стоит думать, что двенадцать километров – это незатейливая прогулка на пару часиков. Для некоторых в развитом городе с очищенными от снега улицами или вовсе летом пройти двенадцать километров – то ещё испытание на прочность. А на лоне суровой, необузданной, нехоженой, неисследованной морозной природы, при отсутствии удобных дорожек, наполовину в снегу и с грузом на плечах, с тяжёлой многослойной одеждой, прилипшей к телу – двенадцать километров казались непроходимым за сутки расстоянием. Вех это понимал и мысленно выстраивал в голове способ переночевать таким образом, чтобы на следующее утро проснуться незамёрзшим и, что также немаловажно, живым. Но пока они шли, взбираясь под двадцатиградусным углом на раскидистый белый холм и постепенно оставляя позади себя широкий слой вековых елей. Парень выполнял роль уборщика снега и лёгкими движениями сапог расшвыривал слоёную снежную пыль с дороги, очищая путь для Рокси. Отсутствие завтрака вскоре вынудило его слопать пол-упаковки печенья, но он не останавливался для перекуса и ел на ходу.
Погода с ясной перешла на ледяной туман. В течение получаса большими хлопьями пошёл снег. Линия горизонта, доселе видимая и различимая, теперь слилась в одно серое целое с небом и землёй, и куда ни глянь – везде была одна равномерная одноцветная текстура, как в древних компьютерных играх. Двести метров были пределом видимости, и изначально тяжёлый поход превратился в ещё более изнурительный. Вех с Рокси преодолели холм и очутились в низине, из которой тоже пришлось подниматься наверх.
– Сколько мы прошли? – захотела узнать Рокси. Она запыхалась, но в целом была в норме и могла идти.
– Километра три – три с половиной.
– Всего? А такое чувство, что мы плетёмся несколько часов.
– Так и есть. По ощущениям могу сказать, что прошло четыре часа.
– И мы придём к границе только через восемь часов?
– Может, чуток пораньше. Нам сейчас главное – выбраться из этой низины, а там, скорее всего, полегче будет. Мы пойдём по наклонной вниз или пойдём ровно, но точно не в гору. Устала? – переживал он.
– Устала, но всё хорошо, Вех, не будем останавливаться. Я смогу дойти до границы без остановок. Останавливаться на этом месте – зря время терять.
Преодолев и низину, они, как и предчувствовал Вех, вышли на открытое плоское пространство, правда, сильно затуманенное, но по которому было в два раза легче шествовать. Вех вернулся к разговору и раскрутил тему, незначительную по своей сути, но крайне любопытную:
– Я тут кое-что вспомнил о фильме «Дикий колос над водой».
– Который породил общественные беспорядки?
– Да, но… Нет! Тогда под видом «Дикого колоса над водой» нам показали совсем другое, а я говорю об изначальном проекте, который рекламировался по всей столице. Я, разумеется, целиком сюжета не знаю, да и никто не знает, ибо фильм так и не был показан, но то, что было изображено на интерактивной рекламе – тридцатисекундный отрывок сюжета, – смахивает на наше с тобой приключение, причём почти точь-в-точь. Ты не помнишь?
Рокси молчаливо качнула головой, будто бы ей было стыдно за то, что она этого не помнит.
– Я расскажу. В общем, главные герои фильма – парень и девушка, как и мы. Они так же, как и мы, осуществляют побег из некоего тоталитарного государственного суперконцерна и спасаются в руках природы. Не напоминает ли это тебе нашу историю? Естественно, в фильме всё выглядит преувеличенно, гиперболично, скажем так, и наше государство на фоне показанного в фильме человеконенавистнического муравейника – остров свободы, но всё же…
– Какую мысль ты хотел мне этим передать?
– Никакую, просто моё забавное наблюдение. Я почти никогда не замечал знаков судьбы, а если и замечал, то игнорировал их или придавал им пустяковое значение. Но если задуматься и провести параллель между нами и ребятами из фильма, то становится как-то страшно, по-хорошему страшно. Как во время грозы, как во время жгучего ливня, когда тебя вроде трясёт от страха при осознании собственной ничтожности перед небесами, что осыпают тебя литрами капель и насылают на твою землю электрические разряды молнии, но в то же время ты чувствуешь в себе силу, ибо являешься частью, деталькой этого грозного, этого могучего мира, и страх твой оборачивается бесстрашием, ты бегаешь, мокнешь под дождём, ловишь взором остроугольные вспышки и ни о чём не жалеешь!
– Надеюсь, что знак твой – пророческий, позитивный и что мы выберемся к людям. Ты не представляешь, как я надеюсь…
Час за часом пролетал, час за часом два муравьиных (с высоты птичьего полёта) тела прорубали себе дорогу к границе. Невидимое солнце без помощи циркуля успело очертить на небосводе размашистый полукруг. Оценив самостоятельно выполненную работу как идеальную, оно припало к горизонту и относительно недолгое время посветило у его размытых границ, а затем спряталось за ним и отправилось на боковую. Как и следовало ожидать, Рокси переоценила свои силы, и ни о каком безостановочном восьмичасовом заходе не могло быть и речи. И у неё, и у Веха подкашивались и тряслись ноги, спины не держались прямо, сгибаясь от невыносимой нагрузки, а головы были помутнены, так что путешествие сопровождалось скорее вздохами и стонами, нежели оживлённой речью. Вся эта совокупность негативных обстоятельств привела к трём неприятным моментам.
Первое: примерно в пять вечера, когда быстро темнело, но сумерки ещё могли обеспечить какое-никакое подобие света, Рокси настигла паническая атака. Покрывшись потом и слезами, девушка внезапно вскрикнула, покинула протоптанную Вехом дорожку и по высокому сугробу устремилась в направлении запада. Вех, конечно, побежал за ней, но его помощь не пригодилась: спустя пятьдесят метров Рокси споткнулась и рухнула в сугроб, после чего поднялась, оставив после себя глубокий отпечаток, подбежала к парню, обнялась с ним и в тревоге начала оправдываться:
– Не понимаю, что на меня нашло. Я просто шагала позади тебя и… вдруг мне стало так страшно, что я не придумала ничего лучше, чем попытаться спастись… но от чего? Это всё – однообразный ландшафт, однообразный пейзаж, одна и та же картинка перед глазами на протяжении нескольких часов. Как тут не начать паниковать? Зрению человеческому свойственно переключаться с одного объекта на другой, смотреть далеко и близко, фокусироваться и расфокусироваться… Тут это невозможно.
– Держи себя в руках, – подбодрил её Вех. – Не позволяй злу этой местности доминировать над тобой. Существует природное добро, но вместе с ним уживается и природное зло. Природное зло проявляется в момент сгущения ночи. Будь осторожна. Захочешь есть, пить, спать, в туалет или даже остановиться без причины – скажи, мы остановимся.
– Вперёд, вперёд…
Молниеносно подступивший мрак застал пару врасплох, и скрыться от него было негде. Вокруг – заснеженное поле, и единственным проявлением чего-то светлого был цвет многослойного снежного пирога, да и то он не выглядел белым, а бил в глаза и напрягал внимание своим мертвенно-бледным контуром. Рокси достала две зажигалки, одну передала Веху, а вторую оставила у себя. Провоцируя возникновение пламени, она одновременно согревала замёрзшие руки (на её руках, равно как и на руках Веха, не было перчаток, и об этом упущении она сожалела) и подсвечивала окружающее пространство на пару метров от себя, чем, в принципе, довольствовалась и отчего чувствовала себя безопаснее. Вех использовал зажигалку с теми же целями – согреться и посветить.
Второй неприятный момент наступил через полчаса и был связан со слуховыми галлюцинациями, возникшими у Веха как ответ на пространственную дезориентацию, которая не могла не появиться в таком месте в тёмное время суток. Зажигалка не была вечной, и нельзя было жечь горючее просто так на постоянной основе. Кроме того, Вех случайно обжёг пламенем кончик большого пальца, из-за чего поджигать стало достаточно больно, так что свет «подавался» раз в полторы минуты и на короткий срок, только чтобы не сбиться с прямого пути. Бо́льшую часть времени пара продвигалась в темноте. Вследствие этого буквально каждые пятнадцать секунд Веху начали мерещиться различного рода звуки, которых на самом деле никто не издавал: то Рокси якобы шепнёт ему что-то сзади, то скрипнет ветка несуществующего дерева, то неведомый зверёк зашевелится или пискнет на снежной глубине, то распространится на большое расстояние некий глухой металлический стук и так далее. Вех устал вертеть головой в попытках обнаружить все эти источники звуков и потихоньку выходил из себя. Сгорбившись как крючок, он преодолевал сам себя и шёл механически, как бы напролом.
– Хватит действовать мне на нервы своим шёпотом! – в одночасье не выдержал он и выразил наглый упрёк в сторону Рокси.
– Чего? – подивилась девушка, ответив ему слабым от нехватки сил голосом.
– Я знаю: это ты! Ты специально плетёшься за мной и бросаешь в мою спину тихие словесные проклятия! Я больше не могу это терпеть! Я сойду с ума! Перестань!
– Но я ничего не говорила… Знаешь что? – Поднатужившись, она опередила Веха, проделала дорожку к одинокому ветвистому дереву, которое без листьев было обнажено и мёрзло, укутанное снегом, привалилась к нему, вытянула перед собой ноги и с облегчением в лице вдыхала сухой холодный воздух.
Вех подобрался к ней и присел рядышком. Он боялся, что не встанет, не сможет подняться, пока уставшее тело, им не контролируемое, не соизволит полностью восстановиться, что могло растянуться по времени на долгий срок.
– Выходит, ты молчала?
– Ни единого слова…
– Я галлюцинирую. Мне слышатся всякие звуки, которых нет.
– И я галлюцинировала, когда закричала и попыталась убежать. Домой хочу, – отрезала она. – К родителям. Пить чай в тёплой квартире, а не всё это…
– Назад дороги нет. Мы прошли много, и возвращаться назад дольше, чем идти вперёд. Вдобавок ко всему, если мы теоретически и вернёмся к железной дороге, то что дальше? Поезд здесь, уверен на сто процентов, не остановится, даже если машинист каким-то чудом нас заметит, а цепляться за вагон, несущийся на скорости в пятьдесят километров в час и выше – ты сама понимаешь – глупость и невозможность.
– С чего ты взял, что назад – дольше? Ты эти абстрактные цифры с потолка берёшь? Ты считаешь лишь расстояние до границы, но не берёшь во внимание то, сколько нам топать после неё, до ближайшего населённого пункта. А там наверняка и все двадцать, и все тридцать километров. Возле путей хотя бы… и помереть можно по-человечески. Есть шанс, что наши тела, бледные и холодные, промёрзшие до основания и изглоданные, накрытые одеяльцем чистого снега и приготовленные к отправке в мир послесмертия, будут найдены, привезены в морг и сожжены. Мои родители получат две урны. Прах из твоей урны они высыпят на пол и в ярости растопчут как нечто враждебное, потому что через меня ты послал им обещание беречь меня, но обещания данного не сдержал…
– Успокойся!
– Не успокоюсь. Не получается успокоиться.
Решив развести костёр, Вех дотянулся до тонких веток, надломил их и вырвал из ствола, разломил эти ветки ещё напополам, скучил получившуюся охапку на земле и попытался её поджечь. Не вышло. Основание ветки подымило, обуглилось и затухло. Тогда Вех снял шапку, рывковым движением избавил её от помпона, поджёг помпон и, пока тот разгорался, положил его в центр и накрыл ветками. На этот раз всё загорелось как надо, маленький огонёк распространился на каждую ветку и сделался отличным костром. Когда горючего вещества оказалось мало, парень залез на сугроб, прыгнул, уцепился за крепкую ветвь дерева, поелозил по ней руками и подобрался к краю, и под его тяжестью ветвь всё же хрустнула и полетела вниз, утянув вместе с собой нарушителя природного спокойствия. Вех провалился в сугроб, как в бассейн с водой, и заодно получил по затылку сорванной ветвью, которая приземлилась в метре от него. От ветви живо были отделены маленькие веточки и брошены в костёр.
Рокси продолжала греть руки, никак не желавшие становиться теплее. Ей стало лучше, и в действительности успокоиться у неё получилось. Вех осторожничал с бутылкой, держа её над огнём так, чтобы не расплавилась, и нагревая воду внутри неё. Отпил – теперь теплее, горло не заболит. Предложил Рокси. Она сделала пару глотков и вытерла лицо.
– Тебе лучше? – ласково поинтересовался парень. Он не хвастался, но ему хотелось услышать в свой адрес слова поддержки и благодарности, не для того чтобы потешить своё самолюбие, а с целью настроить себя на то, что он всё делает правильно и идёт по верному пути. И, немаловажно (пожалуй, это было во много крат важнее, чем поддержка, в первую очередь, его самого), он искренне беспокоился за Рокси и за её состояние, внешнее и внутреннее, и поэтому её депрессивные, пропитанные негативом слова о смерти, прахе и несдержанном обещании вонзались в него подобно ледяному лезвию ножа.
– Чуточку лучше. У меня как будто льдинки вместо рук. Мы остаёмся? – спросила она после минутного молчания.
– Да… или нет… – почувствовал нерешительность Вех. – Чёрт возьми, понятия не имею. С одной стороны – отдых нам необходим. С другой стороны – страшно как-то ложиться спать посреди пустоты, тем более что ещё нет и семи вечера, и когда мы проснёмся – тёмным утром? Прибавь к этому потенциальное обморожение, потенциальных диких зверей и прочее.
Не стоило Веху упоминать диких зверей, ох как не стоило, и хотя дальнейшая роковая ситуация от этого упоминания никак не зависела и произошла бы сама собой даже без словесного вмешательства парня, но Вех вскоре трёхкратно пожалел, что оборонил эти неосторожные слова. Пара заслышала отдалённый волчий вой.
– Опять галлюцинации? – возмутился парень про себя, но Рокси его услышала.
– Нет, не галлюцинации… – с дрожью в голосе объявила она. – Волки!
Вех выругался и задёргался, не понимая, что предпринять и как действовать.
– Туши костёр! – Таково было первое его указание, после которого он сам подбежал к огню и растоптал его сапогом, оставив на его месте горячее пепелище.
– Зря-зря-зря! Волки как раз боятся огня! Это был наш единственный защитный рубеж, а ты всё испоганил!
– Неважно. Я обезопашу нас. Я их пристрелю.
Тот самый пистолет, «отобранный» у надзорщика по дороге к вокзалу, обнаружился у Веха зажатым меж ладоней. Вех никогда в жизни не притрагивался к оружию и не стрелял. Руки не хотели слушаться и качались из стороны в сторону, как провода на ветру, несмотря на то что никаких серых хищников ещё не появилось в зоне видимости. По извлечении магазина из рукоятки определилось, что он полностью заряжен и что в нём двенадцать патронов. Вех неумело дёрнул затвор, так как инстинктивно и фрагментарно вспомнил, что без этого пистолет, вроде как, не выстрелит, а если и выстрелит, то в любом случае неправильно. А ошибаться было непозволительно, ибо его жизнь и жизнь Рокси висели на волоске. Каждый из дюжины патронов должен быть израсходован с умом, а пуля – обязана поразить цель, надеялся Вех, вращаясь на триста шестьдесят градусов и чётко смотря в прицел. Он заметил предохранитель, щёлкнул им и тем самым перевёл пистолет в состояние готовности вести стрельбу.
Впереди него, на до тех пор неподвижном белом полотне, начались суетливые движения, незыблемый снежный пирог рассыпался, и мелкие его крошки разлетелись в разных направлениях. Здешний хищный обитатель, притаившись в снегу, подкрадывался к Веху, и только протяжный звучный рык выдавал его напряжённое присутствие. Указательный палец Веха сполз на спусковой крючок, и парень неумышленно выпустил первый снаряд, который как вылетел из дула пистолета, так и исчез в невидимом пространстве беспросветной тьмы. Вспышка, на вид короткая и незначительная, тем не менее ослепила парня, а звук выстрела – пронзил уши. Вех едва не выронил оружие, но смог сохранить его в руках.