Максим Вадимович Багдасаров
В краю несметного блаженства
Глухие удары со стороны леса также прекратились. Навстречу вышел Фландер, с охапкой дров в согнутых руках и колуном на её вершине, норовившим упасть в снег.
– Берёзовый пень разрубил, – поделился мужчина, пронёсшись мимо Веха и сбросив в тачку дровяной балласт. – Ты, я смотрю, тоже без дела не сидел – хорошей берёзки добыл. Тачка выдержит, давай ещё поработаем! Пару поленьев – и поедем!
Парень вернулся к своему расчленённому дереву, топором избавил его верхушку от веток и, приложив достаточные усилия, разрубил берёзу ещё на две половины, а потом эти половины – уже на четвертинки, взял две четвертинки и положил их на остальные собранные в тачку поленья. Фландер принёс такое же светло-серое полено с коричневыми вкраплениями и перпендикулярно торчавшим сучком и забросил его на самый верх получившейся пирамиды. Он же повёз заполненную дровами тачку обратно, освободив Веха от всех забот, кроме одной – нести два топора.
– Потрудились что надо, – донеслась хвальба из его уст и поднялись густые чёрные брови.
– Мне понравилось. С удовольствием бы сходил ещё раз.
– Такая возможность тебе подвернётся, если пожелаешь у нас остаться. Хоть завтра бери топор и иди. Ты же останешься, верно? Ну, когда твоя подруга оклемается.
– А вы разрешите?
– Спрашиваешь! Не зря же ты сюда из столицы своей страны прибыл, не зря с волками сражался, не зря всю ночь с девушкой на плечах шёл. В стране бардак – ты ехал сюда спастись, я догадываюсь. Как можно вас выгнать, а главное – куда? Максимум – можно передать вас соседям, но с нашей семьи не убудет, оставайтесь. Ты славный парень, Вех, сильный и трудолюбивый. На вес золота.
– Насчёт трудолюбивого я бы поспорил. Вам кажется. Я плохо учился в институте и работал – так себе.
– Значит, на то была судьба. Не твоё это. Сама жизнь подсказывает. Я вижу, тебе доставляет дрова рубить. Вот твоё предназначение! Дровосек! – Фландер рассмеялся и чуть не опрокинул тачку на бок.
– Звучит как оправдание собственной лени.
– Это тебе самому решать, кто ты: лентяй или же работяга, но которому банально не повезло определиться с профессией. Кем ты там работал? Учёным в центре смерти?
– Ха-ха, нет, в Центре Послесмертия. Я вам уже фрагментарно рассказал, что послесмертие из себя представляет.
– А ты расскажи не фрагментарно! Я ни черта не понял.
– Я сам ни черта не понимаю. Давайте забудем об этом, умоляю. Это осталось позади, там, в городе. На новой земле я хочу предаться природному энтузиазму.
– Во что хотя бы ты веришь? В аспекте жизни и смерти. Ответь – и я отстану.
– Ни во что, честное слово! Я устал верить.
– Врёшь. Ты веришь в хорошее. Ты ищешь хорошее, а плохое низвергаешь, отстраняешь его от себя. Не будь это правдой – ты бы не отправился сюда. В стране твоей фашизм – ну и что? Ты бы с лёгкостью приспособился к фашистской жизни. Уверен, у тебя был шанс, и тебе предлагали стать на сторону зла. По-другому быть не может. Само по себе зло никогда не распространяется подобно инфекции. Оно действует точечными ударами, прибирает к своим дьявольским рукам верных сподвижников и работает с ними, я так считаю. И когда определённая цифра таких преданных сотрудников достигается, только тогда зло активизируется и набирает обороты. Без управленческой структуры зло не способно прижиться и пустить корни. Общественная масса, как-никак, в большинстве своём излучает добро и отстаивает идеалы справедливости. У кого ни спроси – каждый хочет, чтобы всё в мире цвело и стремилось к совершенству. Редко кто ответит тебе, что хочет поработить людей или уничтожить планету. После того как собрана управленческая структура зла, она информационно воздействует на общество. Зло мимикрирует под добро, потому что, опять же, самостоятельно, в качестве отдельного, независимого элемента, оно по определению не существует. Зло противоестественно, а всё, что противоестественно, поглощается мирозданием как вредоносный организм. Неважно, моментально ли или через тысячу лет, – зло всегда будет поглощено, и скорость его поглощения зависит от людей: как быстро они осознают воздействие зла, переварят его и вернутся к вечной добродетели. Конечно, люди могут отстраниться от работы над собой и всецело отдаться злу, но в таком случае их всё равно ждёт крах. Рано или поздно мироздание смоет их в океан исторической дряни. Так вот, информационное воздействие зла на общество носит уже бесструктурный характер. Да, существуют филиалы зла – всеразличные организации, – но открываются они не по чьей-то указке, а в автоматическом порядке, как бы сами по себе. Верховной управленческой структуре невыгодно держать все эти организации при себе, ибо контролировать каждую из этих мелких конторок очень трудно, если не невозможно. Гораздо проще поставить систему в режим автопилота, когда всё управляется самостоятельно, но в русле зла, в том русле, которое тебе необходимо. Основной труд – запустить автопилот. Для этого стоит ввести общество в определённое состояние. Ежели общество живёт припеваючи, пребывает в благополучии, то зло со своими планами изначально обречено. Ты мне, Вех, поведал, что всё началось с кинопремьеры. Вот отправная точка! Людей возбудили мерзким фильмом, нарушили их покой, повредили их веру в государственную правду. Далее – как по накатанной: беспорядки, государственный переворот и установление фашизма под красивыми «народными» лозунгами. А теперь представь, что никакой кинопремьеры не было. Выходят на площадь сотрудники управленческой структуры зла и открыто заявляют: «Мы – власть! Мы расставим меж улиц баррикады, запрём вас по домам, а самых непослушных будем убивать!» Как ты думаешь, через сколько мгновений их поймают, побьют (справедливо) и забросят в тюремную камеру за розжиг ненависти? Правильно, это произойдёт почти что сразу. Общество нужно было расшатать.
– Откуда вы всё это знаете? – поразился Вех.
– Скажу по секрету: это не мои мысли. Моих мыслей тут десять процентов, не более. Один умный человек изложил мне свои взгляды, которые близки к объективным закономерностям жизни, и я их запомнил.
– Кто этот гений? Он – житель вашего поселения?
– Он так же, как и ты, из столицы. Старик. Живёт на противоположной стороне поселения, в другой семье, уже две недели. Рассказывал, что успел обрести связи с одной государственной военной структурой и в середине ноября покинул город на специальном поезде, перевозившем пограничников по их пунктам. Прибыл на этот пограничный пункт, и оттуда его на снегоходе привезли в наше поселение.
– Я хочу встретиться с этим человеком, так как разделяю его идеи. Они близки мне. Как его зовут?
– Он представился Кларенсом.
От знакомого имени у Веха ёкнуло сердце, и неожиданная тревога заполнила его тело изнутри.
– Вы сказали… Кларенс?
– Забавное имя, не так ли?.. Вех, что стало с твоим лицом? – ахнул Фландер, поразившись мертвенно-бледной белизне лица парня. – Ты в порядке?
– Да, да, всё хорошо, Фландер, просто какое-то помутнение на секунду ударило в голову.
– Сегодня в шесть вечера все мы, здешние жители, собираемся на еженедельном собрании в нашем клубе. Я предлагаю тебе пойти вместе со мной и с Мартой. Вельгма останется дома и присмотрит за Рокси. В клубе ты познакомишься с главой поселения – господином Бором, а также со многими жителями, если повезёт. Думаю, они тобой непременно заинтересуются, особенно после невероятной истории о том, как ты к нам добирался.
– Что за место – клуб? Некое место сбора?
– Да, и не только. Клуб – это наш общий длинный одноэтажный дом, в котором коллективно решаются организационные вопросы и где при этом имеется множество развлечений и способов занимательно провести свободное время. Мы собираемся в кружки, читаем, что-то сочиняем сами, обмениваемся друг с другом вещами и играем в игры.
– Обязательно схожу с вами.
Дошли до дома. Тачку подняли на веранду и оставили её сбоку от двери, а поленья и охапку дров занесли в дом и поместили в сухой погреб, который по своим размерам оказался чуть ли не отдельным подземным этажом. Были и деревянные полки с бесчисленными банками солений, было место и для мешков с хранимым до весны картофелем, был и отдельный угол для сушки и хранения дров. Для заморозки ягод служило отверстие в одной из стен с металлической дверцей, ведшей к покрытому с четырёх сторон льдом отсеку, где лежали, собранные по кучкам, ягоды малины, клубники, ежевики и земляники.
Марта пожарила картошку и достала банку маринованной капусты. Вчетвером (к ним присоединилась и Вельгма) они отобедали. Вех с Фландером, согреваясь после холода, гоняли чаи. Рокси ворочалась в кровати. После обеда Фландер ушёл менять рогатым сено, а пернатым – подсыпать зерно. Мама и дочь собрались погулять. Уставший Вех частично разделся, принял лежачее положение возле девушки и бесцельно валялся, обдумывая кое-какие моменты из своей памяти, которые всплывали наружу как рыбы, оглушённые взрывом динамита, брошенным в воду проворным рыбаком. Из одной стабильности, городской, он переместился в стабильность незнакомую и неизведанную, в которой жизнь шла иным чередом и к которой он не привык. Его чувства были схожи с тем гнетущим чувством, что возникает от попадания в новый коллектив, когда ты невольно задаёшься вопросом: «А что я тут делаю?» Но любое действие лучше бездействия, считал Вех, и по этой причине он готов был встать с надоевшей постели, на которой он и так непозволительно долго проспал, и взяться за любое дело, какое только можно было для себя организовать: нарушить уединённую прогулку Марты и Вельгмы, догнав их, и заодно поинтересоваться, как им здесь живётся (женской половине он уделил, как ему казалось, недостаточно внимания, то есть не уделил внимания совсем); сходить в лес, даже не с целью рубить дрова, а, как он до этого выразился, «предаться природному энтузиазму»; наконец помочь Фландеру, казалось бы, с работой, которую нельзя ещё сильнее облегчить, – с кормёжкой животных; проявить инициативу и дойти до основной части поселения, взглянуть на клуб, встретиться с местными жителями… Однако Вех, как всегда, не рассчитал своих сил. От бесконечных взмахов топора и его натужных обрушений парня одолела боль, прошедшаяся по всей правой руке и особо проявившая себя в области запястья и плеча. Левая рука тоже заметно ослабла. Ощутив общее недомогание, Вех так никуда и не поднялся, а закрыл глаза и сладко задремал, вдыхая запах не домашнего уюта, а зимнего леса, прочно застоявшийся в ноздрях.
II.
Он шёл посередине, недавно разбуженный, а справа и слева от него шли родители Вельгмы, которая осталась в доме за главную. Темнота ослепляла глаза, размывала зрение, но больше всего она пугала и нервировала. Хруст снега под ногами напоминал хруст перемолотых костей, а ветер неумолимо гнал вперёд, отвешивая увесистые воздушные подзатыльники. Вечерняя тишина походила на вечную тишину, проникающую в душу в короткий миг разрыва с жизнью. Но весь этот ужас Веху, Фландеру и Марте был не так страшен. Он, безусловно, присутствовал подле них, парил над их головами, стремился втесниться в их тёплое пространство, но снова и снова терпел поражение. Собравшись втроём, герои противопоставили себя демонической тьме и вполне успешно. Они согревались друг другом, черпали положительную энергию из общего источника, объединённого для них в один большой магический сосуд, и преодолевали страх. Кроме этого источника у них был и другой источник – дальний прямоугольный свет, исходивший из многочисленных окошек домов, в том числе и из клуба, желтоватый и такой приятный сердцу свет, в особенности когда до Веха, Фландера и Марты доходило, что каждый из этих ярких прямоугольников – есть признак проживания в доме семьи, признак присутствия гостей, признак чей-то собственной жизни, миниатюрной, если взглянуть издалека, но такой обширной при тщательном рассмотрении. И как раз миниатюрные жизненные ячейки и образовывали общее течение бытия, которое с виду казалось самобытным чудовищем, пожирающим время и вместе с ним – людей. Муж с женой и их новый друг шагали до клуба молча. Слова были ни к чему.
Они вошли в центр поселения. Вех с жадностью бросался глазами на всё, что видел перед собой: на узкие протоптанные дорожки, бывшие ответвлениями основной улицы, на дома, в большинстве своём одноэтажные, еловые и минималистичные, но каждый со своей выделявшейся изюминкой, на появившихся в поле зрения жителей, сверху донизу закутанных в зимнюю одежду. Неподалёку доносился частый собачий лай. Улица тускло освещалась выделениями света из жилищ, а спереди – ярко разгоревшимся костром, кем-то разведённым поодаль от построек. Фландер замахал рукой своим знакомым, которые собрались за заборчиком на чьём-то участке. Они ответили ему взаимностью и вдобавок что-то проголосили. Марта тоже не осталась безучастной и в свою очередь поздоровалась со старухой, знаменитой местной жительницей и вместе с тем – самой старой женщиной поселения (но не самым старым человеком; был один старичок на год её старше), неспешно прогуливавшейся мимо. Также она встретила нескольких своих подруг и не оставила их без внимания. Кратковременное ощущение одиночества поразило Веха, но быстро исчезло. Так или иначе сейчас ему было бы комфортнее видеть рядом с собой Рокси, держать её за руку и наслаждаться тем, что она сопровождает его по пути к клубу, и тогда, возможно, вместе с ней никакого одиночества он бы не испытывал.
Улица упиралась в клуб, но не завершалась тупиком, а раздваивалась и устремлялась влево и вправо, огибая деревянное здание словно некое препятствие посреди дороги. Клуб был выкрашен в голубой цвет и имел два входа: один, основной, через веранду, растянувшуюся почти всей передней стороне, и второй, дополнительный, через боковое крылечко. Воспользовавшись верандой, Вех поднялся к тяжёлой двери с табличкой «КЛУБ» и ручкой в виде кольца, потянул на себя, пропустил Марту с Фландером и зашёл за ними.
Их встретили бревенчатые стены и широкие проходы. Внутри было натоплено, верхняя одежда не требовалась, вошедшие сняли с себя куртки и повесили их на свободные крючки, вколоченные в брёвна. Многие из крючков уже были заняты одеждой. Слышались различные людские голоса.
– Нам сюда, – остановила Марта Веха, который, раздевшись, шагнул в противоположную от нужной сторону. Парень повернул голову и взглядом наткнулся на вытянутый зал, занимавший половину клуба, освещённый керосиновыми лампами и полупустой. Семь рядов стульев, расставленных в шахматном порядке, и чуть приподнятая сцена с кафедрой – таково было его небогатое содержание. Кафедра пустовала, зато на стульях успели разместиться жители. Трёх свободных мест подряд не оказалось, и Веху, Фландеру и Марте пришлось разделиться. Парень занял стульчик в предпоследнем ряду, пока его сопроводители расхаживали по залу и со всеми здоровались.
С приходом нового лица начались беспорядочные повороты головами и телами, шипения и переговоры между сидевшими. Персоне Веха уделялось неимоверное внимание. Все вдруг сочли своим долгом выведать, кто этот впервые появившийся у них на глазах молодой человек. Ситуацию накалял хитрый Фландер, ехидно молчавший, не реагировавший на вопросы, которые сыпались на него отовсюду, и к тому же запретивший вмешиваться Марте.
– Всё узнаете попозже, друзья, утихомирьтесь, – максимально спокойно отвечал он и улыбался как ни в чём не бывало.
Вех слышал эти разговоры и был готов провалиться под землю, лишь бы они прекратились. Он покраснел и уткнулся головой в колени, обхватив ладонями лицо. Тем временем в зале не осталось свободных мест, и все последующие люди, кто пришёл на еженедельное собрание, вынуждены были столпиться на входе.
Как только настенные часы за спиной Веха своими стрелками достигли цифры «6», в зал, пробравшись сквозь толпу жителей, прошёл господин Бор. Звания «господин» он никогда не носил, но в знак уважения именно так его нарёк Фландер, когда объявлял парню, и именно так Вех его и запомнил – господин Бор. Это был седовласый старик с густыми усами и тонкой линией губ под ними, всегда задранной в лёгкую улыбочку. Сняв с головы меховую ушанку выцветшего рыжего цвета, он бросил её сушиться на край сцены, а сам бодро взлетел по двум ступенькам и занял кафедру. Прежде всего он запел, что ни для кого, за исключением Веха, не явилось сюрпризом:
«Требую, гости, внимания!
Все мы пришли на собрание!
Труд мы домашний отбросим –
Будем решать мы вопросы!
Что накопилось в неделе?
Выясним новое дело,
Распределим по порядку
И исключим неполадки!»
Зал активно подпевал ему, принимая участие в традиционной церемонии открытия собрания. Вех же дёргал губами и делал вид, что поёт. По окончании двух вступительных четверостиший все повставали со стульев, поаплодировали главе поселения, отдельно поаплодировали друг другу и сели.
– Хочу признаться, – продолжал господин Бор, как только перевёл дыхание, – что сегодня, собрав вас на очередном еженедельном собрании, я толком к нему не подготовился. И не потому, что продрых весь день на печи и вообще забыл о нашем мероприятии… Так, перестаньте смеяться! – шутливо прервался он. – Это случалось со мной всего один раз когда-то давным-давно. Нехорошо унижать бедного дедушку! Сегодня действительно всё было иначе. Дело в том, что зима как время года мало насыщена событиями, разумеется, кроме Нового года, но о нём – через неделю, не ранее. И я бы мог в сотый раз произнести уже заученную и замученную речь о хозяйстве и обо всём прочем. Но – оно вам разве надо? Неужто вы, взрослые люди, не разберётесь без советов того, кто даже за своим домом, ввиду пожилого возраста, полноценно присматривать не может? Вы видите во мне атрибут, символ этого места, да называйте как хотите! Я для вас – удовольствие эстетическое, нежели практическое. Я приятен вашим глазам. Надеюсь, не прозвучало эгоистично. Простите, кого задел.
– Не извиняйтесь, многоуважаемый Бор! – возразил зал. – Так и есть, как вы сказали!
– Спасибо, спасибо, мои родные. Итак, в общем, выходя сегодня на эту сцену, я подумывал о том, чтобы выдать пару фраз и затем, не мучая никого из вас своей старческой болтовнёй, организовать классическую клубную вечеринку, но непостижимая судьба пошла наперекор этому плану и уготовила нам кое-что интересное. Да, друзья, я вижу, что вы возбуждены, что вы хотите что-то сообщить и лица ваши источают животное любопытство, но не стоит ничего мне сообщать! Я вместе с вами! И моё, и ваше внимание привлечено новым лицом, сидящим в зале. Зрение не подводит. Юноша в шестом ряду! Кто же вы, таинственный источник нашего всеобщего напряжения? Поднимитесь, покажите себя!
Вех подчинился и поспешно покинул свой стул, протиснулся вдоль стены к сцене и запрыгнул на неё. Сперва он пожал главе поселения руку. Все действия выполнялись им без его участия, бессознательно, в то время как внутри себя он нервничал и едва не паниковал. Обширная аудитория развернулась перед ним. Зал, изначально казавшийся средних размеров помещеньицем в одноэтажном деревенском домике, расширился на глазах и превратился в многотысячный круглый стадион, с трибун которого на него пялились взбудораженные болельщики. Вех проморгался. Стадиона больше не было, однако стулья с жителями остались.
– Как ваше имя? – спросил господин Бор.
– Меня зовут Вех. – В голосе его доминировала неуверенность.
– И как же вы попали к нам, Вех?
– Фландер с Мартой знают. Они помогли мне. Хочу выразить им отдельную благодарность.
В зале поднялся свист, в адрес мужа и жены полетели хлопки и тёплые слова.
– Как попал? – не останавливался парень. – Мы с девушкой (я не один) тайно покинули столицу в одном из товарных вагонов, ехали всю ночь и наутро спрыгнули с поезда в двенадцати километрах от границы. Шли весь день. Вечером на нас напала мелкая стая волков. От испуга моя Рокси потеряла сознание. У меня был пистолет. Расстреляв магазин и избавившись от зверей, я водрузил Рокси себе на плечи и продолжил путь. Пересёк границу и под утро добрался до поселения, точнее – до дома Фландера, где и нашёл приют. Четыре дня я отсыпался и сегодня окончательно пробудился. Рокси по-прежнему не встала. Вот почему сейчас её нет рядом со мной, о чём я сильно печалюсь.
– Герой! – крикнул Фландер, и вслед за ним прокричал весь зал: – Герой!
– Я бы добавил – богатырь! – поддержал жителей Бор. – Как вам только удалось выбраться из столь опасного приключения без единой царапинки? Как вы столько прошли? Я поражён. Берите пример! – дал он совет мужской половине. – Это вам не в лесочек прошвырнуться!
– Царапинка есть, – улыбнулся Вех. – Вернее будет называть её следом от волчьего укуса в области бедра. Не волнуйтесь, рана не глубокая и успела зажить, пока я восстанавливался. Да и бешенства я не подхватил.
– Герой! – повторили люди. – Герой!
Парень открыл рот и приготовился говорить, но старик Бор остановил его и взялся за обращение:
– Уважаемый наш Вех, извольте чуть-чуть отдохнуть от беседы и дать слово мне. Я хочу сделать заявление.
– Никаких проблем, господин Бор.
– Благодарю вас. Я обращаюсь к вам, постоянным жителям, которые связаны с этой землёй целыми поколениями, которых эта земля вскормила и поставила на ноги. Как вы можете видеть, иммиграция, вызванная, как было выяснено ещё полмесяца назад, государственным переворотом в соседней стране, распространяется и принимает характер систематический. Когда сюда посыпались первые люди, мы всё же не могли заявить о нашествии, но отныне нам следует называть это так, как оно и есть. Вех – далеко не первый наш гость, не десятый, не пятидесятый… Число иммигрантов вот-вот перевалит за сотню. Я понимаю, что не все они пойдут в наше поселение. Насколько мне известно, многие добираются до здешнего пограничного пункта, оттуда, минуя нас, в компании пограничников или без них идут покорять север и достигают северной границы, где их подбирают пограничники и жители тамошней страны. Но земля наша также наполняется людьми. Вот Вех. До него – Эми, до неё – Танор, до него – дуралей Кларенс и так далее. А на дворе – зима, ресурсы наши серьёзно ограничены… Поймите, я ни на что не намекаю, ничего не хочу добиться, никоим образом не хочу на вас повлиять, друзья. Это констатация фактов. И вы, Вех, на мои слова не обижайтесь. Я не требую вашего ухода, нет, особенно после экстремального путешествия, граничившего со смертью, и на качество нашей жизни вы один тоже не повлияете. Я говорю про сложившуюся проблему в общем, без переходов на личности. Так что будем делать, народ?
Зал, естественно, разделился на два мнения: перестать принимать к себе новых людей (такой позиции придерживались почти все молодые люди) или оставить всё как прежде, мол, уживёмся и с новыми обитателями (эту сторону заняли старики). Достичь компромисса при идеально равном соотношении сторон Бору было не под силу. Он заохал и, в то время как в зале шли бурные споры между двумя поколениями, тихо признался Веху:
– Не знаю, как поступить дальше. Вот бы нас кто-нибудь рассудил, вот бы произошло событие, от нас не зависящее, такое, чтобы и те и те успокоились, вздохнули и во всём обвинили судьбу-злодейку, но не друг друга! Я сам не хочу прогонять пришельцев, понимаю – тяжело им, не погостить ведь сюда приехали, а спрятаться от беды, укрыться от неё. Ты можешь идти, Вех. Эта распря между нами продлится до самой ночи, а после ночи перебросится и на день. Не тебе в ней участвовать. Отдыхай. Отправляйся к своей девушке, ей, пусть и спящей беспокойным сном, нужен ты.
– Ещё кое-что, господин Бор, – продлил беседу парень. – Отчего вы называете Кларенса дуралеем?
– Я утрирую, называя его так. Он помладше меня и очень умён. Но понимаешь, Вех, его философия… слишком запутанна и сложна. Мы, деревенские жители, не глупые, но привыкшие более к физическому труду, нежели к философскому, хотя и сами посочинять любим. Кларенс же, от столичной суеты или по собственной природе, любую информацию воспринимает как источник вдохновения для своих научных систем. Я общался с ним и чуть с ума не сошёл. Ему говоришь одно – он тебе в ответ бросает в десять раз больше, что-то разъясняет, вечно приводит какие-то доказательства, бубнит про ваш государственный переворот, теории заговора выстраивает. Мутный человек. Неужели тебя так зацепил тот факт, что я обозвал неизвестного тебе человека? Должно быть, ты очень добр, Вех. И ничего, что я с тобой перешёл на «ты»?
– Ничего, вы старше меня, я вам во внуки гожусь. А что насчёт дуралея – да, не люблю, знаете ли, когда кого-то обижают.
– Кларенс не обидится, хе-хе. На еженедельные собрания он не ходит, подселился к одинокой тётушке Мирле, наверняка ей докучает, несмотря на то что никаких жалоб на него от тётушки Мирлы я не слыхал.
– Где располагается её дом?
– Хочешь навестить Кларенса? – спросил в ответ Бор и рассмеялся: – Самоубийца! Выходишь из клуба, огибаешь его и по тропинке на север до последних домов, до границы поселения. С правой стороны будут три домика. Средний, бревенчатый жёлтый дом – и есть жилище Мирлы. Предупреждаю: она могла лечь спать, зимой всегда так рано ложится, а просыпается за пять часов до рассвета.
– Спасибо.
Господин Бор нарочито громко прохрипел на весь зал и, повысив голос, возгласил:
– Дамы и господа! Прошу на минутку оставить разногласия, уняться и затихнуть. Наш почтенный гость Вех объявил мне, что желает провести остаток вечера с Рокси и своим присутствием помочь ей поскорее пробудиться. Это благородная цель, которую я поддерживаю всем сердцем и посему освобождаю Веха от дальнейшего участия в нашем собрании. Вы согласны со мной?
Отвлёкшись от дискуссии, народ многоголосно ответил: «Да!» и взглядами проводил Веха. Фландер вытянул улыбку и подмигнул ему. Парень сошёл со сцены и, пропущенный толпой у выхода, вышел из зала. Одно стремление поглощало его разум – стремление встретиться с Кларенсом.