Владимир Михайлович Сушков
Делион. По следам древней печати
«Жирак принял Галария за рыцаря, а меня за его оруженосца", – подметил Флавиан и решил не переубеждать травника.
– Скажите, а вы часто бываете в Рэвенфилде? – решил поинтересоваться Флавиан у возничего.
– В Вороньем граде? – переспросил травник, Флавиан понял, что в простонародье никто не называет этот замок Рэвенфилдом.
Жирак поправил соломенную шляпу, которая на очередной кочке чуть было не слетела с его головы. Они уже прилично отъехали от Столберга и спускались со склона вниз, через проложенный через редколесье захудалый тракт.
– А как же, – ответил Жирак. – Я ведь травник, единственный в округе. Лучше других разбираюсь в травах, знаю, где что растет. Собираю травы разные по заказу лекаря из Вороньего града. Сонье мне говорит, что надо собрать, а коль какие редкие травы, на пергаменте мне зарисовывает, чтению то я не научен. Платит конечно немного, но мне хватает, шоб ног не протянуть.
Видимо Жирак и впрямь неплохо разбирался в травах, раз лекарь такого крупного замка, нанимал его для собирания трав. Флавиан узнал из пучков, возложенных в корзине на телеге практически все травы, что встречались в его книге. Листы фьегла заваривали кипящей водой и настаивали на березовых кореньях – хорошо помогает сбивать температуру. Глинник, росший на речных глиняных берегах, валялся на дне другой корзины, перевязанный бечёвкой – из него делают отвары, снимающие боль. В самые большие пучки была скручена трава, в простонародье зовущаяся зеленушкой. Пожалуй, это самая популярная трава, и помогала она ото всех болячек. Стоит потереть ею сыпь, и она уходит за пару дней. А вообще, зеленушку можно просто растереть в ладонях и запить горячей водой. Помогает от похмелья и головной боли. Ливудия обыкновенная, чаренгарка, многие другие травы – все они были предназначены для лечения. Но пастух не смог опознать только одну траву, с длинным стеблем, на котором красовались небольшие колючки. В качестве цветов выступали кроваво красные изогнутые лепестки с маленькой остроконечной вершинкой. Это растение было довольно приметным, и Флавиана раздражало то, что он не знает его названия.
– Ну и как обстоят дела в Вороньем городе? – поинтересовался Флавиан у Жирака, пытаясь разговорить этого человека и выудить у него толику информации.
– Жутко, – ответил травник и на его лице сразу же исчезла улыбка. – Давеча магистр нашего герцога, рыцарь Аувин загрызен был тварью какой-то. Говаривают, вампир в городе завелся. Но и убивает он не токмо знатных, думаю, Клоповница вам уже поведала, шо ж с нашим стариком Жоном случилося. Жуткие времена настали, и духи рек больше не разговаривают с нами. Да и дочурка герцога пропала невесть куда. Ордерик же объявил тому, кто найдет ее вознаграждение! Токмо не знаю, какое, потому как читать не умею. Герцог то наш не скупился на денюжки, нанял художника из столицы речных земель, чтобы тот порисовал плакаты с рожей дочурки, да и расклеили их по всему Вороньему городу.
«Боги, неужели из огня да в полымя?», – Флавиан начинал осознавать, в какую пучину они едут с Галарием.
Нырнуть в водоворот событий, чтобы отыскать Аргия. А что потом? Флавиан не задавался этим вопрос. Что будет потом, когда они с Галарием найдут Аргия с печатью, куда им податься затем? По крайней мере, у Аргия осталась в живых семья и он может вернуться на север.
«А я буду искать свою матушку. Я знаю, она жива. Может быть она тоже добралась до Дутра, вместе с родителями Аргия?»
– Ну, как говаривают жрецы имперские, што наступят времена последние, когда нежить поднимет свою голову, и брат пойдет на брата, – произнес, размышляющий Жирак. – Токмо, шо за несправедливость такая, шо времена последние наступают при моей жизни? Почему бы не отсрочить им этот конец, а? Дайте век свой дожить нормально, а там, хоть пусть лед горит, и светило мерзнет!
Травник приподнял свою соломенную шляпу, чтобы почесать проплешины. На самом деле Флавиан думал о том же, но только со своего ракурса.
«Почему это должно произойти именно в моей жизни? Сотни тысяч людей жили до меня и столько же живут сейчас. Почему именно я оказался в эпицентре этих событий? Я ведь не имею никакого отношения к этой печати.»
– Надо надеяться на лучшее, – ответил Флавиан, призадумавшись над собственной судьбой, не веря в собственные же слова.
– Точно, – кивнул головой Жирак. – Стокмо рыцарей сейчас прибывают в Вороний град, аж диву даешься! Всяк цветов и животных на штандартах не перечесть, ну так думаю я задавят они эту нежить! Токмо рыцари то у нас одни молодчики, у которых молоко на губах не отсохло. Думают только о куртизанках, да и об этом Копье, как бы вписать себя в кровные летописи.
Флавиан промолчал, уже изрядно устав от этой трясучки. Он читал много книг и конечно не мог не знать о том, что каждый речноземный рыцарь давал по три обета: посмертный, обет героя и обет странника. Главным обетом для любого речноземного рыцаря было найти старый и древний артефакт, в могущество которого верил любой житель Риверлэнда. Копье Девы Битвы могло лишить жизни даже бессмертного, по одной из легенд, именно благодаря этому артефакту Дева смогла победить объединенное войско нежити, правда потом куда-то внезапно пропало вместе с этим же копьем.
Телега раздражала, поскрипывая своими деревянными колесами, а кляча изредка начинала ржать, не замечая, как на ее ранах пируют мухи, откладывая в них запасы собственных яиц.
Пастух вспомнил слова Жирака о том, что часто он посещает Вороний город и решил еще раз попытать удачу.
– А вы случаем не видели в замке толстого парня на черной лошади с белоснежными пятнами?
– В Вороньем граде? Не, – покачал головой Жирак.
«Ну стоило попытаться.»
– Хотя знаешь, тутмо, седмицу назад встретил я парня, такого прям упитанного, одного, на лошади, тожа спешил в град Вороний, аж с ног валился. Лошадь чернявая была у него, крапинкой покрыта вся. Собака с ним аще была.
Флавиан от благой вести чуть из телеги не выпрыгнул, дабы броситься бежать в замок. Он встретился взглядом с Галарием, и Флавиан не понимал, было ли это иллюзией, но он увидел в глазах стража огни надежды. Мир, до того серый и уныло блеклый, превратился в место, насыщенное яркими красками. Весть об Аргии заставило его сердце биться чаще и придало хоть какой-то смысл жизни.
– Заблудший был, весь грязный, как свинья, и оцарапанный от терновника. Морда испуганная, будто бы от волков гнался. Собака мою клячу чуть до смерти не довела.
– Снежок, – произнес Флавиан с широкой улыбкой на устах.
Пастушья собака были гиперактивной и чересчур игривой, в отличие от своего хозяина страх ей не был ведом, Снежок мог кинуться как на лошадь, так и на голодного волка. Новость о друге из Утворта согревала заледенелую от страха и безысходности душу Флавиана.
«Снежок», – Флавиан был бы рад сейчас увидеть свою собаку и обнять ее, крепко прижав пса к собственной груди.
Мысль о том, что он скоро увидит Аргия и Снежка наполнила эту поездку до Рэвенфилда смыслом. Чтобы хоть как-то убить время до прибытия в замок, пастух начал прокручивать в голове разные варианты диалогов, которые они будут вести со своим приятелем. В первую очередь стоит перед ликом Судии попросить прощения у друга, за то, что Флавиан втянул его во все это дерьмо. Ну а потом… Нет, рассказы о неудавшейся казни, заключении в темницу и ужины из человечины не совсем подходили к формату первой после долгой разлуки встречи.
– И куда этот парень направлялся? – задал вопрос Флавиан, желая услышать тот ответ, на который он надеялся.
– А почем знать мне, – пожал плечами Жирак. – Но дорога эта ведет токмо в Град Вороний. Местные обычно плавают по рекам, только чужие пользуются трактом.
Флавиану не терпелось поскорее увидеть Аргия и крепко обнять своего единственного друга. В предвкушении скорой встречи и бессонной ночи для историй их похождений и приключений, пастух устроился поудобнее на четырехколесной развалюхи и замолчал до самого прибытия в город.
Когда в скором времени северянин увидел на горизонте великолепные высокие стены города, что раскинулся на широком холме, прямо под боком полноводной реки, то он понял, почему это поселение называлось Рэвенфилдом, что дословно переводится, как «воронье поле». Над донжоном замка, и нижним городом, что раскинулся вокруг высотных башен, были заметны тысячи мелких черных точек, летающие над шпилями замка. Десятки тысяч воронов, царственно и совершенно по-свойски восседали на каменных стенах города. Черные и серые птицы летали вокруг высоких, вырастающих из стен башен, карканье воронов разносилось по всей окрестности.
Для Флавиана, который никогда даже и не покидал пределы Утворта, гигантский город и огромное скопление птиц являлось воистину уникальным зрелищем. И вот, словно бы со страниц дядиных книг, сошел этот город, как образец речноземной архитектуры.
– Шо ж, вы еще наверняка не слыхали мифы о нашем чудном городе? – Жирак увидел, как Флавиан завороженно рассматривает заполонившее небо воронов. – Как говаривают легенды, эти вороны – обычный заколдованный люд, шо были обличены в перья. Старики, которые услышали эти легенды от своих пращуров, говаривают, что жил этот народ в предгорьях Альбуса и Вефилиевых холмах, шо нынче известны как Мертвенные курганы и Кольцегорье. Жил этот народ, пока не завязалась у них заварушка с вампирами и прочей нечистью. Ну вот, птичий народ, название которое уже и не вспомнят даже старики, одерживал над нечистью победу за победой. Некоторые говорят, что вампиры пригласили к себе могучего чернокнижника, другие же распускают слухи, что нечисть вызвала к себе одного из Павших.
Флавиана передернуло то ли от страха, то ли от красочного описания легенды. Для Жирака Павшие – часть легенды, Флавиан же видел их своими глазами.
– Ну и обратил он этот народ в воронов. А вампиры с прочей нечистью осели на этих местах. Ныне же их зовут Мертвенными курганами. Не знаю, бабьи ли это россказни, или правда. Да я думаю это уже и не имеет значения.
Человек существо суеверное, готовое дать неизвестному для него факту, или природному явлению любое удобно вразумительное объяснение. По крайней мере, так учил Флавиана его дядя, который старался, чтобы племянник умел отделять плевела вымысла от зерна правды. Это было не всегда легко – обычно грань между божественным вмешательством и людским суеверием столь тонка, что это все перемешивается в едином тигле, образую толстый слой налета мифов и легенд.
За всю поездку, которая тянулась чуть менее, чем стражу, Флавиан отбил на этой деревянной телеге всю задницу.
«Две ноги – идеальное средство передвижения», – вывел для себя итог Сетьюд, вспомнив, с какими болезненными мучениями он передвигался на лошади Аргия.
В замок вела только одна сухопутная дорога, которая обрела свою популярность благодаря имперским легионам, предпочитающим передвигаться по суше. Сложно было представить, сколько бы потребовалось лодок, чтобы переправить имперский легион численностью в пять тысяч человек до Рэвенфилда. Изначально город создавался как небольшой замок, сторожевой форпост на границах с землями нечисти. Ни одна ученая книга не скажет, сколько веков люди жили на той земле, где сейчас стоит Рэвенфилд. В основном, в замке несли свою службу безземельные, межевые рыцари, четвертые или последующие сыны феодалов, которым ничего не доставалось в наследство. Все эти рыцари сторожили границу Речноземья от нападения разрозненных сил нечисти – вампиров, упырей, зомби, оборотней и других мутантов, изменивших свой облик из-за Тьмы. Со временем, борьба с нечистью погрязла в мелких пограничных дрязгах, редких стычках, форпост превратился в крупный замок, различные речноземные рыцари и авантюристы, вроде Петера Разбойника, оседали на этих землях и заводили семью. Окраинный замок, построенный на Вороньем поле в скором времени нарекли Рэвенфилдом и он сильно разросся, как по периметру, так и по населению. По приказу речноземных королей и лордов, ссыльные крестьяне и преступники разных мастей начали здесь селиться, дабы обеспечивать рыцарей и их ездовых животных съестными припасами. Ссыльным дали в надел по равной части земли, с которой они кормились сами, и кормили воинов Рэвенфилда. Так возник старый Рэвенфилд, та часть замка, которая сейчас называется высоким городом. Со временем посадов стало так много, что пришлось строить вторые стены. Первая стена отделяла Верхний город, что находился на самой вершине холма, образовавшийся вокруг донжона, вторая же стена отделяла нижний город от окружающей опасности.
Но и второй, высокой и не обделенной грозными башнями стены стало недостаточно, чтобы замок смог приютить у себя всех желающих. Многочисленные деревянные и каменные постройки раскинулись возле внешней стены, причем с холма было заметно, что все они грудятся и прижимаются ближе к стенам Вороньего города, как какие-нибудь слепые недавно окотившиеся котята к сиськам своей матери. Помимо прочего, рыцари создали целую цепь укреплений, к востоку от города, состоявшую из тридцати трех больших сторожек и семи небольших крепостей, чтобы было удобнее следить за передвижением нежити. В случае опасности, рыцари на местах поджигали огромную жаровню, заваленную сухой хвойной древесиной и таким образом цепочка из сторожек благодаря огням из горящих костров передавала весть о приближение нежити дальше на запад. Когда человек видел столб дыма, он разжигал костер и на своей сторожевой башни, и так длилось пока, известия о нападения созданий тьмы не достигало северного нагорья – Малибур, которое Флавиан мог разглядеть даже отсюда. Тогда, рыцари Рэвенфилда выступали в поход, на восток, чтобы сразиться с силами нежити.
Навстречу путникам ехал целый торговый обоз, состоявший из пяти крытых повозок, в которые были запряжены мелкие, но коренастые и выносливые лошади. Загорелые купцы и их слуги перешучивались между собой и обсуждали новости, передаваемые из уст в уста, Флавиан понимал, возможно скудно, но понимал, что никакой гонец не успеет разнести вести так, как юркие купцы, который пройдут свой обратный путь через Простор, Трехречье, в Гасконь и успеют посеять на благодатную почву доверчивых людей слухи и новости, коими полнится Рэвенфилд.
Когда телега проезжала мимо крытых повозок, Флавиан почуял запах пряностей, шафрана и ладана, видимо купцы везли свой товар издалека, скорее всего с Западных Пустошей. Вообще, было легко отличить местного торгаша от иноземного – местные всегда пользовались полноводными реками провинции, словно кровеносной артерией и на своих ладьях с низкой посадкой могли всего за несколько седмиц проплыть через весь Риверланд. Иноземные же по привычки, не доверяя местным, ходили по трактам, причем соединяясь в более крупные караваны, которые было труднее ограбить. Рэвенфилд обрел дурную славу, со своими речными разбойниками, которые грабили как торговый речной флот, так и пешие караваны торговцев.
«Боги, смерть и разбойники – три вещи, которые всегда были в Делионе», – как-то сказал Флавиану дядя.
Возле центрального тракта, где были дворовые поместья, некоторые из которых были только частично огорожены деревянным забором или каменной кладкой, стояли и другие здания. Некоторые, наиболее предприимчивые из крестьян торговали прямо здесь своими товарами, наверняка боясь быть разоренными в стенах города более опытными купцами – рыбные изделия, травы, дешевые жемчужины, настойки как алкогольные, так и лекарственные, дешевые меха и другие товары лежали под крытыми кожаным тентом прилавками.
– Эй, брат Жирак, хочешь угощу тебя рыбкой! – крикнул один из торгашей травнику, размахивая своей правой ладонью. – Всего ж за пол рубленного дуката!
Травник обернулся к неудачливому смерду и сплюнул тому практически под ноги.
– Йожка, в тот раз, от твоей рыбы мне пришлось ночевать в сортире.
– Так это ж, негодяй Леван, клянусь двенадцатью, наверняка, чем-то приправил ее, – торгаш развел руками, делая вид, что он тут не причем, сбрасывая всю вину на конкурента.
Он что-то еще пробасил вслед уезжающей телеге, которая наконец-то катила по нормальной утрамбованной дороге. По левую часть тракта стояла небольшое прямоугольное здание, из которого несло хмелем и солодом.
– Ух, пивоварня Коско, – облизался Жирак. – Зараза, вкусное пиво у него.
Пастух подметил, что большая часть домов громоздится именно с левой от тракта стороны, что было неудивительно. Обширная доля поселения располагалась к реке, которая протекала через эти земли, а сам холм, на котором стоял Рэвенфилд, омывался водами этой полноводной реки.
Вблизи замок выглядел еще более внушительно. Речноземные инженеры вырыли вокруг замка глубокий и широкий ров, пустив в него речные воды, которые наполнили ров практически до краев. Но вода здесь была застоявшаяся и дурно пахло, судя по всему местные использовали ров в качестве сброса помоев и мусора. Зеленая и мутная вода была покрыта тиной, корягами и всяким мусором, а через этот ров был перекинут широкий мост на двух громадных скованных цепях, которые продевались в рычажный механизм ворот.
Колеса телеги преодолели небольшое препятствие в виде деревянного бордюра, судя по утрамбованной земле мост не поднимали уже давно. Лошадь с характерным звуком начала цокать своими подковами по толстому и монументальному подъемному мосту, где спокойно могли разъехаться две телеги.
Стены были воздвигнуты на небольшом пригорке, который по мере движения на север поднимался, вместе с каменным строением и казалось, что они нависали над всяких, входящим внутрь города. Бойницы, в виде каменных вытянутых башен располагались через каждые тридцать шагов, в них было видны каменные окна по всему периметру, где можно было спокойно вести прицельный огонь по неприятелю. Воротный проем был очень широкими, а врата, если они закрывались, то только с помощью цепного механизма, опускающего попеременно три железные решетки. По обе стороны от ворот, со стены спускались два гигантских полотна, судя по всему вытканных либо из шерсти, либо из какого-нибудь другого материала. Они быль столь массивные, что ветер даже не смел трепать их края, они напоминали каждому въезжающему в город, кому он принадлежит. По правую сторону висел знаменитый имперский герб, символ вечного Величия Империи и тотемное животное практически всех правящих в ней императоров – величественный грифон, стоящий на двух задних лапах, прикрытый знаменитым саваном Фонарщика. Передние лапы были направлены в стороны запада, в левой лапе тотемное животное держала символ Империи – конусообразную, двенадцатиконечную корону, а в правой же у грифона лежало копье. Само существо было серого цвета, с синими крыльями и красными лапами на фоне ярко-желтого, или золотистого полотна.
Флавиан удивился силам тех людей, что сшили этот гигантский великолепный герб и сколько сил приложили создатели этого чуда к своему творению. С левой стороны от ворот висело полотно поменьше, но оно от этого не становилось менее величественным и внушающим. На алом-багряном фоне, расправив свои крылья в атакующей позе был показан могучий ворон с раскрытым клювом. Пастух сразу же догадался, что это был личный штандарт герцога Ордерика, который управлял своим герцогством именно из Рэвенфилда, ведь недаром местные называют этот город Вороньим.
Флавиан никогда не видел ничего больше своей собственной деревни, для него отара в сто овец была просто гигантской и такого количества животных он не видел до сего момента. Здесь же, подняв свою голову к верху и раскрыв свой рот, он стал наблюдать просто за невероятным количеством воронов, которые бороздили здешнее небо. Их было так много, что отдельные стаи ворон образовывали гигантские плавучие тени, при этом тысячи особей умудрялись заграждать яркое и ослепляющее солнце, умиротворенно, направляющееся в зенит.
– Здесь всегда тень, – травник посмотрел на удивленного Флавиана, объясняя, что тысячи птиц не дают проникать на здешнюю землю солнечному свету.
Галарий никогда не был в Рэвенфилде, но подобного восторга своему младшего спутника не разделял. Он с великим терпением ожидал прибытия в город, чтобы помочь Флавиану найти своего друга со спрятанной печатью. Пастушок в свою очередь не смог перестать пялиться в небосклон, вороны которого, создавали такой визуальный эффект, что казалось, будто небо начинает двигаться над тобой. Здесь стоял оглушающий вой карканья, Флавиану казалось невероятным, что люди могут жить в таком шуме. Однако, многие жители Рэвенфилда отвечали на это, что привыкли жить при ласковом карканье ворон.
Прямо перед воротами висело то, что некогда было быстрым перекусом для окрестных воронов. На высокой деревянной виселице в петле болтался человек, то что от него осталось, не могло рассказать о нем ничего. Флавиан отвернулся от этого зрелища, стараясь не раскрывать перед стражем своего страха.
– Тутма висит повешенный начальник стражи, – начал объяснять Жирак. – Его повесили за то, что дочь герцога была украдена.
Флавиан все же решил повернуться и еще раз посмотреть на остатки стражника. От него практически не осталось совсем ничего, кроме костей.
– Бедняга, вороны его склевали за считанные минуты.
Как только путники перебрались через подъемный мост, Флавиан отметил, насколько же белой была эта стена, которая вдали казалось темной, или уже совсем почерневшей. Вороны загадили крепостное сооружение за много тысяч лет, впрочем, как и сам мост, который был в ошметках птичьего помета. Тысячи, десятки тысяч этих птиц сидели на стенах Рэвенфилда и Флавиану чудилось, что они наблюдают за ними и за всяк входящим в город. Неудивительно, что речноземцы придумали такой примитивный, но довольно красочный миф. Действительно, теперь Флавиану казалось, что вороны походили на толпу любознательных людей, скорее даже не на толпу, а на целый народ, кочующий в поисках собственного жилища, который нашел свой приют где-то на окраине более развитой цивилизации. Здесь эти громкие и надоедающие птицы невероятным образом уживались с не менее шумными людьми. Много веков жизни бок о бок сделали из ворона тотемное животное для жители Рэвенфилда, а для воронов люди стали в некотором роде богами, которые их подкармливают. Такой симбиотический синкретизм был полезен и для людей, и для птиц.
– Хвала нимфидам, мы приехали, – обернулся Жирак к своим гостям, и сказал при этом очевидную вещь.
Они проезжали мимо широких ворот, подняв свой взор к верху, Флавиан увидел металлические штыри, нависавшие над проезжавшими путниками. Внезапно, они нагнали на него страх, после того как он представил, что эти железные штуки с грохотом падают на их головы. После трех таких металлических врат Рэвенфилд раскинулся перед путниками во всей своей гнусной красоте – тесные обгаженные улочки, драные и побитые плешивые кошки, какофония звуков из каркающих ворон и кричащих купцов, ругательств крестьян, смешивавшихся с девичьим смехом, голоса бардом и баритоны рыцарей, звон стали и удары молотов. Запахи здесь смешались так же, как и звуки – пахло дерьмом и свежеиспеченным хлебом, рыбными продуктами и человеческим потом, животными выделениями и выдубленной кожей.
«Неужели так пахнут все города?» – дивился Флавиан, разглядывая уклад жизни местных горожан.
– Мой путь лежит через весь нижний город, в квартал менял, к лекарю Сонье, – здесь было так людно, что Жирак с трудом нашел место, где пристроить собственную телегу. – Могу показать вам путь до ближайших трактиров. Аще, пива хотите и жратву получше, то давайте-ка расскажу, как добраться до Уставшего Волка.